Известие о подходе радимичей достигло ушей Ратмира почти под стенами Варуны, куда он подошел с двадцатипятитысячной ратью на исходе лета, опоздав почти на седмицу против установленного срока. Впрочем, Богдан тоже задержался, так что некому было выражать протест по этому поводу. Теперь свое слово должен сказать Данбор. У великого князя Русалании был выбор. Он мог спрятаться за стены крепости, обрекая тем самым город, раскинувшийся у ее подножия, на разорение, либо выйти в чистое поле навстречу врагу, уже успевшему переправиться на другой берег через приток Северского Донца, обмелевший в эту пору.

– Где сейчас находятся радимичи? – спросил Ратмир у мечника Плещея.

– В пяти верстах от города. К полудню они подтянутся к его стенам.

– Передашь князю Богдану, пусть схоронится вон в том лесочке, за протокой, и не высовывается, пока я не пришлю к нему гонца. Почему вы задержались?

– Князь Богдан разорил город Торусин, убил князя Яромира и его сыновей.

Ган Кончак, сидевший в седле гнедого коня неподалеку от Ратмира, удивленно ахнул. Голубец и Огнеяр переглянулись. Весть, что ни говори, была из ряда вон. Похоже, князь Богдан сжег все мосты даже раньше, чем на это решился Ратмир и его союзники, которые до последнего момента надеялись, что все уладится само собой и, может быть, удастся избежать кровопролития. Ведь Данбор не настолько глуп, чтобы не понимать безнадежность своего положения. Так почему бы не вернуть братану Ратмиру похищенную ганшу Зару вместе с негодяем Лихарем, а заодно отказаться от великого стола. Только под стенами Варуны предводители вдруг осознали, что их надежды призрачны и что сражения не избежать.

– А вот и князь Данбор, – вдруг указал в сторону города ган Кончак.

Ратмир вздохнул с облегчением. Надо отдать должное сыну Листяны Урса, он не стал отсиживаться за стенами крепости, а вышел навстречу своим врагам во главе десятитысячной рати.

– Пеших у него больше, чем конных, – быстро определил Арпад.

– Я бы на твоем месте не слишком радовался, ган, – осадил его Кончак. – Лучше драться с конным печенегом или арабом, чем с пешим русом.

– Нас втрое больше, чего мы ждем? – рассердился угр.

– Мы ждем дозорных, – спокойно отозвался Ратмир. – Я хочу убедиться в том, что нам противостоит только Данбор.

– Но киевляне не успеют подойти, даже если Данбор просил их о помощи, – стоял на своем Арпад.

– Ты плохо знаешь Олега Вещего, ган, – усмехнулся Кончак. – Да и времени по милости твоих угров мы дали им вполне достаточно для того, чтобы перебросить мечников через северские земли на ладьях, а потом здесь, в Русалании, пересадить их в седла.

– Это вряд ли, – с сомнением покачал головой Огнеяр. – Но даже если им это удалось, то их рать не настолько велика, чтобы помешать нам одержать победу. На месте Данбора я бы сидел в крепости, не высовывая носа.

– Князь Данбор не дурнее нас с тобой, – возразил Кончак. – Если он вышел в поле, то, значит, уверен в том, что помощь на подходе.

Дозорные, прочесавшие округу, к большому облегчению Ратмира, следов киевской рати не обнаружили. Арпад насмешливо глянул на осторожного скифа и вскинул меч над головой, призывая своих угров изготовиться к атаке.

– Между прочим, радимичей князя Богдана наши дозорные тоже не обнаружили, – покосился на призадумавшегося Ратмира Кончак. – Местность вокруг лесистая, оврагов тоже хватает. Киевляне вполне могли просочиться хотя бы в тот лесок справа от нас.

– Справа нас прикроют радимичи Богдана, – не согласился со скифом Ратмир. – Они же ударят Данбору в левый бок. Твоя задача, ган Кончак, – обогнуть варунскую рать и не дать им отступить в крепость.

– Сделаю, – кивнул головой скиф, осознавший наконец, что время для споров прошло.

Варунцы выстроились в обычном для русов порядке. В центре – пешая фаланга, по бокам – конница. Честь начать битву Ратмир предоставил уграм Арпада. Лава лихих наездников в один миг рванулась с места и словно стая ворон обрушилась на врага. Численностью угры превосходили варунцев, однако уступали им в качестве оружия и доспехов. Туча стрел, вылетевшая навстречу лаве из плотных рядов варунцев, нанесла атакующим немалый урон, но не охладила их пыла. Угры на полном скаку врезались в фалангу, но не смогли ее смять или хотя бы разорвать надвое. Помочь в этом опрометчивым союзникам должен был ган Кончак, поведший своих конных тмутараканцев вдоль реки в обход варунской рати, чтобы зайти к ним в тыл. Помешать Кончаку могла конная дружина, стоявшая слева от фаланги, но, к счастью, уграм удалось сковать их действия.

Пока все складывалось так, как и рассчитывал Ратмир. Рано или поздно численное превосходство атакующих должно было сказаться, тогда русы и мечники Огнеяра и Голубца, пока недвижимо стоящие на холме, могли одним ударом решить исход битвы.

– Радимичи подошли, – крикнул подскакавший Плещей.

Ратмир вздохнул с облегчением. Все складывалось именно так, как задумывалось. Он выиграл свою очередную битву, быть может, самую важную в жизни. Жаль, конечно, что в этой битве ему противостоят близкие по крови люди, но ведь не Ратмир затеял эту свару. Если бы не похищение Зары, то он до сих пор сиднем сидел бы в крепости Лука, отдав Русаланию на откуп безумцу Данбору, не умеющему ни править, ни воевать.

– Передай князю Богдану, чтобы он атаковал сразу же, как только мы вступим в сечу, – приказал Плещею Ратмир и, обернувшись к соратникам, добавил: – Наш черед показать свою удаль.

Для великого князя Ингера это был первый серьезный поход. Князь Олег и в этот раз попробовал было отговорить сестричада от опасного дела, но Ингер, которому уже исполнилось двадцать, более не собирался отсиживаться за дядькиной спиной. Тем более что с просьбой о помощи князь Русалании обращался именно к Ингеру, а не к Олегу. Положение, сложившиеся в Русалании, требовало быстрых и немедленных действий.

Северцы, обычно весьма упрямые, на этот раз убоялись нашествия кочевников, взявшихся невесть откуда, и оказали полянам существенную помощь, снабдив их припасом и конями. Киевляне двинулись в Русаланию двумя потоками, один из которых, больший по численности, возглавили князь Олег и воевода Фрелав, второй, состоящий из великокняжеской дружины в пять тысяч человек, – сам Ингер и воевода Борислав. Этому человеку Ингер верил как самому себе.

Присутствие тмутараканского гана подле сына князя Воислава Рерика не нравилось ни князю Олегу, ни его окружению, зато Борислав нашел общий язык с киевскими и новгородскими боярами, которые плотным кольцом окружили юного Ингера в пику варяжским пришельцам. Положение молодого князя сильно укрепилось, что, конечно, не могло не тревожить Олега. Пока что до открытых столкновений между князьями дело не доходило, но многие бояре полагали, что рано или поздно это непременно случится.

Кое-кто уже начал подговаривать Ингера выступить против дядьки, слишком возомнившего о себе, но смутьянов резко одернул ган Борислав.

– Не время! – жестко и веско сказал он, заставив тем самым прикусить языки не в меру расходившихся сторонников Ингера.

Впрочем, тот и сам чувствовал, что бремя власти ему пока не под силу. Кабы речь шла только о Полянском княжестве, то он, пожалуй, справился бы, но под рукой сына Варяжского Сокола находились почти все северные славянские земли. Древлянские, кривицкие, дерговицкие, Полянские и ильменские князья и бояре уже признали его власть и смирились с наложенной на них данью. На очереди были земли радимицкие и вятские на востоке, тиверские и улицкие на юге.

Князь Олег, которого многие славяне почитали как сына Чернобога, шел к цели, не считаясь ни с кем и ни с чем. И этой своей цели он не скрывал ни от ближних, ни от дальних. Славянская империя – вот что нужно было этому человеку, возомнившему себя полубогом. В этом его поддерживали многие, включая гана Борислава, первого ближника князя Ингера, который робел перед грандиозностью задачи, поставленной богами. Возможно, причиной тому была молодость, но не исключено, что власть императора или кагана ему просто не по плечу. Этот поход в Русаланию должен был дать ответы на многие вопросы, прежде всего для самого Ингера, который, быть может, впервые в жизни столь остро почувствовал ответственность за людей, готовых по взмаху его руки вступить в кровавую сечу.

А сеча, разворачивающаяся на глазах Ингера, была действительно кровавой. Угры в конном строю атаковали варунцев, а в тыл князю Данбору заходили мечники, в которых ган Борислав без труда опознал тмутараканцев.

– А люди на холме? – спросил Ингер у воеводы.

– Это русы Ратмира.

Ратмир почему-то не спешил вводить в битву последний резерв, хотя, по мнению Ингера, удар конных русов мог решить исход дела. Возможно мятежный предводитель ждал подвоха от своих противников, и у него были для этого серьезные основания. Князь Олег вел на помощь варунцам пятнадцать тысяч конных и пеших киевлян. Если добавить к ним конных дружинников Ингера, то Ратмиру и его опрометчивым союзникам солоно придется. Однако Олег почему-то задерживался.

Ингер то и дело высылал дозорных навстречу киевской рати и получал ответ, что мечники уже на подходе, а положение князя Данбора становилось все более отчаянным. Получив твердые заверения от князей Ингера и Олега, он вывел свою рать за стены крепости, но обещанной поддержки так и не получил. Киевляне медлили, обрекая варунцев на поражение и гибель. Ратмир уже бросил в битву свой последний резерв, а князь Олег все никак не мог добраться до стен Варуны.

– Это же разгром! – обернулся Ингер к воеводе Бориславу. – Почему он медлит?

Борислав не успел ответить. Из соседнего леса в бок варунской рати покатилась лавина всадников, сверкая на солнце доспехами. Ингер поначалу было принял их за киевлян, но очень скоро осознал свою ошибку.

– Это радимичи князя Богдана, – спокойно сказал Борислав.

У Ингера теплилась надежда на то, что радимичи идут на помощь варунцам, но очень скоро выяснилось, что это не так. Удар дружины князя Богдана был страшен. Конные варунцы были отброшены назад и смешались в клубок с потерявшими строй пехотинцами. В это время с тыла фалангу атаковали тмутараканцы. Русы Данбора отбивались отчаянно, но слишком уж велико было численное превосходство их врагов.

– Где же князь Олег? – приподнялся на стременах Ингер.

– Он не придет, – тихо отозвался Борислав.

– Что?

Ответа не последовало. Ган Борислав кусал губы, пытаясь удержаться от проклятия человека, бессовестно бросившего на произвол врагу доверившихся ему людей.

Ингеру вдруг стало страшно. Он так и не понял пока, почему Олег предал Данбора, но ему хватило ума осознать, что тень этого предательства падет и на него, сына Варяжского Сокола, никогда не покидавшего в беде своих друзей. Осознание этого жуткого обстоятельства заставило его выхватить из ножен отцовский меч и высоко вскинуть его над головой.

– За нашу правду, славяне!

Конная дружина князя Ингера ударила в спину торжествующим радимичам. Для князя Богдана этот натиск киевлян, взявшихся невесть откуда, явился полной неожиданностью. Он не сумел сразу определить численность чужой дружины и первым повернул коня. В какой-то миг ему показалось, что разверзлись небеса и оттуда на поле брани хлынула рать самого Световида, решившего покарать человека, пролившего кровь родовичей. Увидел он и самого бога, юного и прекрасного даже в гневе, вознесшего над его головой сияющий меч.

Богдан не решился глянуть в глаза рассерженного бога, он только вскинул в испуге левую руку, пытаясь остановить летящую смерть, но удар его противника был столь силен, что разрубил не только щит, но и шлем. Богдан закачался в седле, но упасть ему не дали мечники. Окружив князя стеной из закованных в доспехи тел, они вытащили его из злой сечи.

Очнулся Богдан под деревом. Рана была неглубокой, но в голове у князя шумело, а ноги не слущались. Но он попросил гридей посадить его в седло.

Битва еще продолжалась. Киевляне Нигера, рассеявшие радимичей, теперь схлестнулись с уграми гана Арпада. Их натиск позволил пешей фаланге Данбора перестроить свои ряды и стремительно атаковать опешивших тмутараканцев гана Кончака. Однако для Ратмира и его союзников еще далеко не все было потеряно, ибо они по-прежнему превосходили численностью варунцев и киевлян.

– Соберите людей, – приказал воеводам Богдан.

– Поздно, – отозвался на его слова воевода Звенимир. – Олег на подходе.

Долгожданная киевская рать наконец-то появилась на поле битвы. Град стрел обрушился на угров и русов Ратмира с тыла. Дабы избежать окружения, русы стали отходить к реке, оставляя на растерзание киевлянам своих союзников угров. Ввязываться в битву, имея под рукой сильно поредевшую дружину, было бы большой глупостью, и Богдан, оглушенный поражением даже больше, чем мечом, это понял.

– Отходим, – негромко бросил он Звенимиру.

– Куда? – так же тихо спросил воевода.

Богдан вдруг с ужасом осознал, что отходить ему действительно некуда. Во всяком случае, путь домой для него закрыт надолго, если не навсегда. Победителю простили бы все, даже убийство собственного дяди, ибо победа, дарованная богами, стала бы подтверждением его правоты. Но князь, проигравший битву, виновен в глазах богов, следовательно, и в глазах народа. Ни у Богдана, ни у его воевод и мечников не было иного пути, как только присоединиться к бегущим от киевлян Олега Вещего русам Ратмира и тмутараканцам гана Кончака.

К счастью, им удалось оторваться от преследователей. Скорее всего, причиной тому была усталость ратников князя Олега, проделавших немалый путь до Варуны. Из почти тридцатитысячного войска союзников, пришедшего под стены крепости, уцелело не более трети. Особенно большой урон понесли угры и радимичи. Под рукой у гана Арпада осталось две тысячи наездников, а в дружине князя Богдана насчитали всего три тысячи мечников.

Впрочем, воевода Звенимир полагал, что радимичей уцелело гораздо больше, просто многие разбежались по лесам и оврагам, спасаясь от киевлян, а иные сознательно ушли от своего князя, ибо далеко не все бояре и мечники одобрили бесчинство, учиненное Богданом в Торусине. Князь лгал и изворачивался, уверяя бояр в том, что он стал жертвой заговора, подстроенного княжичем Вузлевом и княгиней Любавой, и вынужден был защищать свою жизнь, но ему поверили немногие, только те, с кем он готовил эту кровавую бойню. Остальные просто молчали до поры. Но теперь, после поражения у крепости Варуна, они заговорят в полный голос.

Ратмир в отличие от Богдана присутствия духа не потерял, хотя для него это поражение было не менее губительным, чем для радимицкого князя. Русы, менее всех пострадавшие в битве, были полны решимости отомстить киевлянам за пережитый позор. Об этом в полный голос заявили Огнеяр и Голубец, и их слова были встречены одобрительным молчанием. Никто не вправе запретить русу мстить за нанесенное оскорбление, даже боги, а оскорбленными во всей этой истории были Ратмир и ган Арпад.

Если великий князь Русалании решил защищать правду славянских богов, то почему он встал на сторону обидчиков, а не обиженных? Да не просто встал, а призвал на землю предков варягов, которых русы считали братьями, а нашли в них злейших врагов. Князь Данбор так и не понял того, что давно уразумели многие. Князь Олег – сын Вия, он прислан отцом, чтобы столкнуть лбами славянские племена, лишить их правды, завещанной Световидом, Перуном и отцом их Родом, и навязать им кривду хозяина навьего мира.

Но тьма не должна застить свет, дракон не должен и не будет править славянскими землями, и порукой тому – русы, честно выполняющие свой долг. Ратмир восстал не против Белеса, а против Вия и дракона, порожденного им. Славянская правда на его стороне.

Пылкая речь Огнеяра взбодрила не только русов, но и радимичей. Даже Богдан, совсем было сомлевший от раны и поражения, почувствовал прилив сил. Ему вдруг пришло в голову, что им тоже руководила воля Белобога, пусть и не столь явно выраженная, и что смерть Яромира и его сыновей была предопределена свыше, а он, Богдан, оказался всего лишь орудием в руках Световида и Перуна, недовольных действиями Велесовых волхвов, а может быть, и самого Чернобога.

Эти приятные мысли согревали князя до тех самых пор, пока отступающая рать не приблизилась к стенам крепости Бусара, точнее к ее руинам. У красноречивого Огнеяра отнялся дар речи. Это была его крепость, именно ее он поклялся защищать во имя славянских богов и для блага всего славянского мира. А сейчас он оторопело смотрел на стаю ворон, деловито пирующих на костях русов. Разрушена была не только крепость Бусара, но все окружающие ее цветущие селения. Удар был настолько силен, что в первые мгновения никто не смог вымолвить ни слова.

Только у гана Кончака достало духа, чтобы вслух назвать людей, в одночасье ставших лютыми врагами Огнеяра:

– Угры.

Но еще раньше это понял ган Арпад. Две тысячи его наездников сорвались с места и, нахлестывая коней, бросились в степь от карающих мечей обезумевших русов. Только в эту минуту Ратмир с ужасом осознал, какую страшную ошибку он совершил, доверившись даже не столько зятю, сколько его старшему брату гану Курсану.

– Выходит, не соврал Арпад, когда говорил о пятидесяти тысячах своих соплеменников, готовых сесть в седла, – процедил сквозь зубы Голубец.

Если судить по разбросанным среди дымящихся руин останкам, здесь, у крепости Бусара, полегло не менее десяти тысяч человек, среди которых лишь каждый десятый был воином. Между ними лежали женщины и дети тех русов, которые, забыв о долге перед своей землей и родовичами, пошли вслед за Огнеяром чинить спрос за чужую обиду. Князь Богдан с ужасом наблюдал, как седеет на его глазах прядь, свисающая с головы Огнеяра, как белеют его пышные рыжие усы и как чернеет лицо, разом состарившееся на десятки лет.

Весть о нашествии угров достигла Варуны в день, когда все население города сошлось на поле брани, чтобы проводить в страну света защитников города и крепости. Провожали только своих. Угров, пришедших с войной в чужую сторону, свезли в овраг и там зарыли в землю без тризны и слов напутствия. Русов Ратмира, радимичей князя Богдана и славян гана Кончака хоронили с соблюдением обычаев, но без чести. Тризну по ним не справляли. Погребальные костры воздвигли только для тех, кто ушел в страну света с именем славянских богов на устах и с их правдой в сердце.

Князь Данбор, раненный в битве, все-таки нашел в себе силы, чтобы поднести факел к бревнам, на которых лежали тела, омытые речной водой. Огонь рванулся в небеса, унося с собой души тех, кто выполнил свой долг перед родной землей.

– Какие еще угры? – нахмурился князь Олег, выслушав воеводу Рулава.

– Угры гана Курсана, брата Арпада, численностью в пятьдесят тысяч человек захватили обманом крепости Лука, Басара и Сарада, брошенные изменниками Ратмиром, Огнеяром и Голубцом, и, сжигая все городки и села на своем пути, двинулись в глубь Русалании.

– Что еще?

– Хазары скапливаются в Матархе для последующего броска в Крым и далее на Киев.

– Выходит, нападением на Варуну они всего лишь отвлекали наше внимание?

– Выходит, так, князь, – смущенно почесал переносицу Рулав.

Замысел князя Олега был хорош, но, к сожалению, далеко не все задумки удается претворить в жизнь. Битва при Варуне, которая могла бы укрепить власть киевских князей на Дону, закончилась совсем не так, как хотелось бы. Виной тому была горячность князя Ингера и попустительство воеводы Борислава, которые ввязались в сечу раньше, чем подошла киевская рать. В результате мятежные предводители и князь Богдан Радимицкий выскользнули в последний миг из рук киевлян, а потому одержанная победа оказалась неполной.

Князь Олег не постеснялся высказать свои мысли по этому поводу сестричаду и его преданному воеводе.

– Мне кажется, дядя, что полной эта победа для тебя была бы только в том случае, если бы в битве пал не только Ратмир, но и князь Данбор, – криво усмехнулся Ингер.

– И что с того? – холодно спросил Олег.

– Я не предаю своих союзников, князь, и впредь советую тебе поступать так же.

– Я действую не столько в своих, сколько в твоих интересах, Ингер, и тебе пора бы уже это понять.

– Я понял тебя слишком хорошо, Олег, поэтому ты сердишься. Не надо много ума, чтобы стравить между собой князей и воевод, но ты забываешь, что при этом льется славянская кровь. Разве не по твоему приказу боготур Лихарь похитил ганшу Зару и тем нанес оскорбление ее мужу гану Арпаду и ее отцу Ратмиру? А теперь мы пожинаем горькие плоды твоих неустанных трудов.

– Ратмир – изменник, а ган Арпад – наш лютый враг.

– И тем не менее я требую наказания для боготура Лихаря и воеводы Рулава, грубо поправших наши обычаи.

– Боготур Лихарь станет удельником в земле радимичей, подвластной отныне Киеву, а воевода Рулав поведет киевскую рать навстречу уграм.

– Каким еще уграм? – удивленно вскинул голову Ингер.

– Уграм гана Курсана, вторгшимся в Русаланию. По слухам, их более пятидесяти тысяч, Ингер.

– Их надо остановить!

– Согласен. Но не здесь. Мы с тобой возвращаемся в Киев, сестричад. Именно там, а не в Русалании решится исход этой войны.