На долю графа Орлеанского в эту ночь, обещавшую быть бурной, выпала не самая трудная доля. Пятьсот мечников, двести из которых находились непосредственно в королевском замке, являлись надежной гарантией его безопасности. Каким бы безумцем ни был Воислав Рерик, но нападать на огромный город, в котором обитают по меньшей мере пятьдесят тысяч человек, он вряд ли решится, не говоря уже о королевском замке, способном выдержать осаду многотысячного войска в течение многих дней. Куда больше Эда волновала судьба мечников, которых увели к замку Вельпон графы Турский и Парижский. Чего доброго, эти безумцы, вместо того чтобы спокойно ждать известия о смерти Юдифи, вздумают штурмовать твердыню, построенную Меровингами еще в стародавние времена. Конечно, Вельпон не бог весть какой крепкий орешек, при желании его можно раскусить, не повредив зубов, но вряд ли следует торопиться и губить людей там, где можно добиться успеха без пролития крови.

Епископ Эброин, оставшийся в эту ночь в королевском замке, был того же мнения. Монсеньор ждал известий из монастыря святой Девы Марии и пребывал по этому поводу во взвинченном состоянии. Граф Орлеанский был уверен в том, что новости не заставят себя ждать, но вряд ли они так уж обрадуют епископа Эброина. Старому недругу графа Вельпона Юдифь нужна живой, дабы в ее лице покарать всех еретиков империи. И вряд ли в своем рвении он удовлетворится одной императрицей. Чего доброго, войдя в раж, монахи начнут тащить в суд и сеньоров, не проявляющих должного благочестия.

Эд Орлеанский был в числе тех, кому этот церковный угар мог доставить много хлопот. Что делать, плоть слаба, а предписания святой церкви слишком уж строги. К тому же у светского сеньора кроме обязанностей перед церковью есть еще и обязательства перед вассалами, среди которых немало людей суеверных, склонных скорее по привычке, чем по злому умыслу к соблюдению обрядов, дошедших из глубины веков, которые епископ Эброин считает еретическими.

Нельзя сказать, что Эд Орлеанский был сторонником всепрощения, но все-таки он не считал большим грехом заклание тельца на жертвенном камне. В конце концов, неважно, как вы назовете покровителя подобных мистерий, демоном или богом, гораздо важнее их результат. Пока жизнь земледельца зависит от количества влаги, выпадающей на его клочок земли, он будет кланяться тем же богам, которых почитали его предки. Он свято верит в то, что его деды и отцы не были глупцами. Очень может быть, что этот земледелец прав в этом своем неистребимом упрямстве.

Присутствие монсеньора Эброина в замке было обременительным для графа Орлеанского. И принесла же нелегкая этого святошу! Именно сегодня благородный Эд имел все шансы добиться расположения прекрасной Тинберги, которая, несмотря на свою беременность, отнюдь не утратила интереса к мужчинам. В последние дни они особенно сблизились и не раз вели разговоры с глазу на глаз. Тинберга откровенно дала понять Орлеанскому, что ищет мужчину, способного защитить и ее, и еще не рожденного ребенка, и что таким мужчиной вполне может стать благородный Эд. Что ни говори, а юнец Карл был слишком хлипкой опорой для столь красивой и умной женщины. К тому же с уходом матери Юдифи и деда графа Вельпона дни короля, скорее всего, будут сочтены.

Трудно выжить в этом мире, имея столь многочисленных врагов. А Тинберге, как всякой умной, красивой и знатной женщине, хочется не только жить, но и властвовать. И почему, скажите на милость, какой-то там Пипин Аквитанский должен быть наследником короля Карла, когда у последнего есть, а точнее, вот-вот будет сын, чьи права никто не может оспаривать?! Конечно, для графа Орлеанского не было тайной, от кого именно прекрасная Тинберга зачала своего ребенка, но слухи – это всего лишь слухи, а сам Карл ни от жены, ни от ребенка пока не отрекался.

Епископ Эброин удалился в выделенную ему комнату для благочестивых размышлений, и Эд Орлеанский мог наконец вздохнуть с облегчением. Появившаяся на пороге служанка Сабина стрельнула в его сторону голубыми порочными глазами.

– Государыня ждет вас, сеньор.

Граф Орлеанский поправил кинжал, висевший на поясе, украшенном серебряными бляхами, и решительно шагнул следом за расторопной служанкой. Эд очень надеялся на то, что ему хватит времени для общения с прекрасной Тинбергой, а сеньоры, вернувшиеся с охоты на варягов, не оторвут его от столь важного дела в самый неподходящий момент. Тинберга уже лежала в постели, ее взгляд, устремленный на вошедшего сеньора, был полон нежности и неги. Так, во всяком случае, показалось Эду. Он расстегнул пояс и шагнул к ложу.

Увы, путь его оказался короче, чем он рассчитывал. Неожиданно для себя в шею графа Орлеанского уперлось острие кинжала.

– Хотелось бы знать, что собирается делать благородный граф в постели чужой жены?

Полог откинулся в сторону, и перед изумленным Эдом предстал молодой человек, облаченный в кольчугу. На голове охранителя нравственности был рогатый шлем, и именно по этой немаловажной детали Орлеанский опознал в наглеце, угрожающем ему кинжалом, варяга Драгутина. Впрочем, этот человек, кажется, не был варягом. Кричать было бесполезно. Драгутин убил бы его раньше, чем он успел бы открыть рот.

– Кто же знал, что эта постель столь надежно охраняется?! – криво усмехнулся граф Эд, скосив глаза на улыбающуюся Тинбергу.

– Императрица Юдифь вернулась в свой замок, – спокойно ответила та на незаданный вопрос графа Орлеанского. – Твоим людям, граф, лучше сложить оружие, в этом случае им гарантированы жизнь и свобода.

– А мне?

– Тебе я могу предложить пока только жизнь, – спокойно отозвался Драгутин. – Но, возможно, король Карл окажется щедрее.

Героическая смерть не входила в планы Эда Орлеанского, да и с какой стати он должен отдавать свою жизнь за интересы сеньоров, столь глупо и бездарно проваливших порученное им дело. Надо признать, что Бернарду Септиманскому, которому никак не откажешь в уме, фатально не везет в противостоянии с Воиславом Рериком. Очень может быть, что правы те люди, которые называют варяга колдуном. Во всяком случае, Эд был твердо уверен в том, что обычному человеку вряд ли удалось бы захватить Париж и королевский замок столь малыми силами.

Тинберга скользнула с постели и потянулась к рубашке. Взоры мужчин ее не смущали, и она позволила им вдоволь налюбоваться своим телом, погрузневшим за время беременности.

– Согласись, ярл, все-таки именно беременность делает женщину воистину прекрасной, – не удержался от реплики Эд.

– Не буду спорить, – пожал плечами Драгутин. – Так ты готов, сеньор, подтвердить вассальную присягу королю Карлу?

– А какие в этом могут быть сомнения, – вздохнул Орлеанский.

Для короля Карла появление в замке императрицы Юдифи и варягов стало не меньшем сюрпризом, чем для графа Орлеанского и его мечников. Во всяком случае, король выглядел смущенным, когда принимал у Эда клятву верности, что не очень удивило графа Орлеанского. Надо полагать, прекрасная Юдифь нашла что сказать своему сыну, столь бессовестно ее предавшему. Впрочем, любящая мать уже простила своего неразумного отпрыска, попавшего под влияние дурных людей, а вот что касается графа Эда, то ему еще предстоит предпринять немало усилий, чтобы уцелеть в этой заварушке.

Бальзамом на душевные раны Орлеанского пролились слова Тинберги, произнесенные шепотом:

– Ты мне еще понадобишься, Эд. Постарайся не оплошать сегодня ночью.

Конечно, Эд мог бы упрекнуть свою несостоявшуюся любовницу в коварстве, но, похоже, она не столько заманивала его в ловушку, сколько спасала от мечей варягов. Попадись, скажем, Орлеанский под горячую руку ярла Сивара, и его наверняка бы постигла участь несчастного епископа Эброина, чей труп остывал сейчас в углу парадного зала. Были убиты и около двух десятков мечников, решивших, видимо, защитить монсеньора. Остальные, к счастью, поспешили последовать примеру графа Орлеанского и побросали мечи.

Эду очень хотелось бы знать, как варяги ярла Сивара проникли сначала в город, а потом в замок. Кажется, он все-таки недооценил королеву Тинбергу. Эта женщина умела не только очаровывать мужчин, но и заставляла плясать их под свою дудку. Возможно, варяги воспользовались тайным ходом, но не исключено, что кто-то из королевских слуг открыл им ворота.

Многое прояснилось после того, как граф Эд перебросился несколькими словами с капитаном своей дружины Лиутаром. Оказывается, стоявших на страже мечников просто опоили зельем, настолько сильным, что их не могли разбудить даже оплеухи разъяренного капитана. Возможно, та же участь постигла и стражников, охранявших городские ворота, либо варяги воспользовались тем самым подземным ходом, который все эти дни так старательно искал Бернард Септиманский. Если верить слухам, то этот ход вел из дома ведьмы Сенегонды в тайный языческий храм, расположенный за стенами Парижа.

Люди графа Септиманского осмотрели дом убитой ведьмы, но ничего интересного там не нашли. Граф Орлеанский от души пожалел, что не занялся поисками бесовского капища сам, глядишь, и удалось бы избежать сегодняшнего позора. Впрочем, если не считать убитых во время захвата варягами королевского замка мечников, то Эд легко отделался, чего, видимо, нельзя сказать о графе Бернарде Септиманском, которого по возвращении в славный город Париж ждет очень неприятный сюрприз. Вряд ли варяги пощадят человека, столь необдуманно поднявшего руку на Лихаря Урса, прямого потомка самого Чернобога.

По словам капитана Труана, тридцать дозорных, выставленных им под стены монастыря, были убиты. Можно было только догадываться, почему никто из них не успел поднять тревогу. Скорее всего, им для этого просто недостало времени. Варяги действовали решительно и быстро, они отлично знали, что у ворот монастыря их поджидает засада. И предупредить их об этой засаде мог только один человек – Раймон Рюэрг.

– Я поражаюсь твоей самоотверженности, граф Лиможский, – презрительно фыркнул Бернард Септиманский. – Ты даже не представляешь себе, как будет огорчен твоим предательством епископ Эброин.

Дабы не усугублять и без того непростую ситуацию, Раймон без споров отдал свой меч.

– Меня просто обманули, граф Бернард.

Рюэрг сказал правду, но, к сожалению, у графа Септиманского были основания усомниться в правдивости его слов. Впрочем, далеко не все еще было потеряно. Беглецов вполне могли перехватить дружинники графов Турского и Парижского, которые стерегли все подходы к замку Вельпон. Капитан Труан уже отправил в лагерь сеньоров гонцов с неприятным известием.

– Мы возвращаемся в Париж, – сказал граф Септиманский. – Кто знает, что придет в голову сумасшедшим варягам. А ты, Труан, обшаришь всю округу и похоронишь убитых.

Связывать руки Рюэргу не стали, но люди Бернарда окружили плотным кольцом и его самого, и его мечников. Раймон еще надеялся оправдаться, но отлично понимал, что сделать это будет совсем не просто. А бежать ему некуда, ибо предателем его с полным основанием могут считать обе противоборствующие стороны. Раймон Рюэрг просчитался в тот самый момент, когда до графского титула было уже рукой подать.

Рассвет забрезжил, когда они подъезжали к наглухо закрытым городским воротам. Париж был обнесен деревянной стеной, но приворотная башня была сложена из камня. Стражники, охранявшие эту башню, видимо, издалека разглядели приближающихся всадников и опознали их. Подъемный мост был опущен, впрочем, его редко поднимали в мирное время, а ворота заскрипели сразу же, как только конь Бернарда Септиманского застучал копытами по обледеневшему настилу.

Ночь выдалась морозной, и от холода всадников не спасали даже плащи, отделанные мехом. Судя по всему, стражники тоже замерзли на пронизывающем ветру, во всяком случае, они не стали задавать графу Бернарду глупых вопросов и поспешили укрыться в башне.

Четыре сотни всадников без помех въехали в город, копыта коней зацокали по мощенным камнем узким улочкам Парижа, разгоняя предутреннюю дрему горожан. Ничто, казалось, не предвещало беды, но мечник, ехавший справа от Раймона, вдруг откинулся назад и медленно повалился с седла. Рюэрг ошалело уставился на оперенную стрелу, пробившую шею несчастного. А потом стрелы посыпались со всех сторон. Конь Раймона взвился на дыбы и рухнул на обледенелую мостовую.

– Засада! – крикнул кто-то, но это предупреждение явно запоздало.

Невидимые стрелки били из окон ближайших домов по мечникам графа Септиманского, а сам Бернард, охваченный ужасом, крутился на небольшом пятачке, не в силах вырваться из окружающего его месива тел. Стрельба прекратилась только тогда, когда по меньшей мере три сотни мечников графа уже распрощались с жизнью, но и эта передышка была недолгой.

Всадники, облаченные в доспехи, обрушились на уцелевших людей Бернарда сразу с двух сторон. Выжить в этом аду было практически невозможно. Человек в рогатом шлеме, в котором Раймон без труда узнал ярла Драгутина, насел на графа Бернарда и двумя взмахами меча вышиб его из седла. Дело уже явно двигалось к развязке, а Рюэрг все так же ошалело стоял посреди мостовой не в силах двинуть ни рукой ни ногой. Его едва не стоптал конем какой-то варяг, но Раймон успел отшатнуться к стене и ударился спиной в дверь. На его счастье, она оказалась незапертой, и меч, уже занесенный над его головой, со свистом рассек воздух.

Рюэрг бросился на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, но в последний момент все-таки обернулся. Женщина, завернутая в покрывало, закрывала на засов дверь, в которую уже ломились варяги.

– Наверх, – коротко бросила она Раймону, шлепая босыми ногами по холодным ступенькам.

– Кто вы? – спросил он незнакомку, когда та схватила его за руку.

– Раздевайтесь, – потребовала та, затащив его в спальню.

– Зачем?

– Я скажу им, что вы мой муж, всю ночь проспавший в моей постели.

Раймону ничего не оставалось делать, как последовать совету своей спасительницы. Его одежду женщина тут же спрятала в шкаф и натянула на голову Рюэрга ночной колпак.

– Ложитесь же наконец, – прошипела она.

– А вы?

– А я уже с вами, – отозвалась женщина, прижимаясь к нему обнаженным телом. – Начинайте.

– Что начинать? – спросил Раймон севшим от возбуждения голосом.

– Вы уже начали, сеньор, спасибо.

Варяги, ворвавшиеся в ложницу, надо полагать, были смущены открывшейся им картиной. Во всяком случае, они остановились в растерянности у порога.

– О Жермон, здесь посторонние! – простонала женщина. – Как же вам не стыдно, господа!

– В ваш дом проник враг, сеньора, – услышал Рюэрг над своей головой голос Драгутина.

– Я ничего не слышала. Спросите у слуг. Да отвернитесь же ради бога, господа, я замужняя женщина…

– Извините за вторжение, сеньора, – засмеялся Драгутин. – Мы уже уходим.

Варяги все-таки осмотрели дом, но в спальню хозяев больше не заглядывали. Раймон услышал, как они покидают чужое жилище и наконец оторвался от своей спасительницы.

– Вы спасли мне жизнь, сеньора, я никогда этого не забуду.

– Я тоже вас не забуду, сеньор, ибо благодаря вам я впервые изменила мужу. Ваше счастье, что его нет дома.

– Как вас зовут, сеньора?

– Меня зовут Изабеллой, сеньор Раймон, я жена капитана Труана и подруга вашей жены Радегунды. Я вас узнала и решила помочь. А вы не нашли ничего лучше, как изнасиловать меня в благодарность за спасение.

– Извините, сеньора, это вышло почти случайно. Я буду до конца дней раскаиваться в своем поступке.

– Я тронута, Раймон, и жду благодарности.

– Так мы продолжаем?

– Да, но теперь, надеюсь, без свидетелей.

Бернард Септиманский был потрясен случившимся. Впрочем, у него хватило времени прийти в себя в подземелье королевского замка и даже проанализировать собственные ошибки. А самой главной из этих ошибок был Раймон Рюэрг, хотя и без него сеньоры наделали много глупостей. Императрицу Юдифь следовало устранить сразу же после поражения Карла. Но теперь, пожалуй, уже поздно было об этом сожалеть, оставалось только уповать на поддержку епископов, которые вот-вот должны приехать в Париж, да на удачу Пипина Аквитанского, который для спасения собственного дяди должен напрячь все силы и сбросить в море викингов Воислава Рерика.

Победа Пипина позволит его сторонникам здесь, в Нейстрии, собраться с силами и выставить новые условия королю Карлу, одним из которых будет, конечно, сохранение жизни графа Бернарда Септиманского. Нельзя допустить, чтобы жизнь одного из самых блестящих сеньоров франкской империи оборвалась от руки палача. Карл никогда не решится на казнь, но Юдифь – совсем иное дело. У этой меровингской ведьмы большой счет к графу Септиманскому, и она сделает все от нее зависящее, чтобы он этот счет оплатил.

Бернард провел в заточении две недели, и за это время никто не вспомнил о нем. Неужели человек, который на протяжении десятилетий вершил историю франкской империи, так и умрет здесь, в подвале, на гнилой соломе, всеми покинутый и забытый? Это было бы страшной несправедливостью судьбы.

К счастью, нашелся все-таки человек, не забывший о существовании графа Бернарда. Дверь темницы открылась, и по скользким от сырости ступенькам спустился Эд Орлеанский. Сначала граф Септиманский решил, что вместе с Эдом к нему пришло спасение, но, заглянув в печальные глаза старого знакомого, он вдруг отчетливо осознал, что игра закончилась, а вместе с ней заканчивается и его жизнь.

– Ярл Воислав Рерик захватил Тулузу. Граф Хорсон от лица всех сеньоров Аквитании обратился к Карлу с просьбой взять провинцию под свое покровительство.

– Значит, мы охотились за тенью, благородный Эд, и ярл Воислав не приезжал в Париж? – криво усмехнулся граф Септиманский.

– Увы, Бернард нас обвели вокруг пальца. Графы Адалард Парижский и Роберт Турский уже принесли повинную королю Карлу. Их обложили штрафом в сто тысяч денариев, и на этом их неприятности, кажется, закончились. Впрочем, казнь столь знатных сеньоров могла бы сильно повредить Карлу накануне судьбоносной встречи в Ахене. К счастью, это понимают все, даже Юдифь.

– Выходит, единственным виновником всей этой истории оказался граф Бернард Септиманский?

– Мы ведь не изменяли королю, Бернард, во всяком случае, не заявляли об этом открыто, а ты был правой рукой мятежного герцога Пипина. Даже епископы Эббон из Реймса и Венелон из Санса вынуждены были публично заявить о твоей виновности.

– А как же епископ Эброин?

– Епископ Эброин умер, и этим сказано все. Случайная смерть, за которую никто не несет ответственности.

– А Раймон Рюэрг? – вскинул голову Септиманский. – Неужели и этот уцелел?

– Граф Раймон Лиможский сам явился к королю и оправдался по всем предъявленным ему обвинениям. Конечно, мы могли бы опровергнуть его показания, но, разоблачая Раймона, мы топили бы себя. Мне очень жаль, Бернард, что нам не удалось отстоять твою жизнь. Возможно, нам удастся за тебя отомстить, но, увы, даже в этом я не уверен.

Графа Бернарда Септиманского казнили холодным январским утром на площади перед королевским дворцом в присутствии короля Карла и преданных ему сеньоров. Последнее, что увидел Бернард в этой жизни, была улыбка императрицы Юдифи, бесспорно украсившая ее лицо, порозовевшее на морозе.