Часть 2
Викинг

За полгода, проведенные на чужой земле, бек Карочей, стал практически своим как среди сеньоров, окружающих императора Лотаря, так и среди римских финансистов. Увы, ему так и не удалось добиться главного, ради чего он, собственно, и провел всю зиму в Ахене. Воислав Рерик был по-прежнему жив и, более того, уже успел крепко насолить Лотарю взятием крепости Дакс. На эту крепость возлагались большие надежды, туда был направлен хорошо обученный гарнизон во главе с опытным капитаном, но крепость пала за один день, точнее ночь, и это обстоятельство повергло окружение императора в глубокое уныние.

А тут еще поползли слухи о колдовстве, с помощью которого Воислав Рерик овладел неприступной твердыней. Монсеньор Николай, верный сподвижник императора, железной рукой пресекал нелепые россказни досужих болтунов, но большого успеха на этом поприще не добился. Не только простой люд, но даже многие сеньоры, разумные на первый взгляд, поверили в способность варяга вызывать монстров из ада и вершить с их помощью расправу над истинными христианами. Подобные разговоры, да еще накануне большой войны, вполне способны были подорвать дух войска, собранного императором Лотарем.

Беспокоили монсеньора Николая и сведения, поступающие из Баварии. Людовику Тевтону удалось договориться с каганом Славомиром и привлечь на свою сторону многих славянских князей. Объединив усилия, Людовик и Карл могли выставить солидную армию в пятьдесят тысяч человек. А это не так уж и мало, если учесть, что армия Лотаря насчитывала в своих рядах чуть более шестидесяти тысяч воинов.

– Зато у нас преимущество в коннице, – отмахнулся от предостережений монсеньора Николая Лотарь, уверенный в своих силах.

Чем ближе бек Карочей знакомился с императором, тем меньше доверия он у него вызывал. И трудно было даже сказать почему. Лотарь был очень неглупым и деятельным человеком, к войне он готовился основательно, вникая в каждую мелочь, золотом и серебром не разбрасывался, если и делал займы, то на очень выгодных процентах. Словом, будь Лотарь купцом или финансистом, цены бы ему не было. К сожалению, его угораздило родиться императором. А расчетливость императора воспринимается окружающими как скупость, стремление вникнуть во все мелочи – как неуместная суетливость. Лотарю явно не хватало того, что славяне называют удачей, а латиняне – харизмой, то есть того набора качеств, которые превращают человека в вождя.

Впрочем, этими качествами, кажется, не обладали ни юный Карл, ни Людовик Тевтон, из чего Карочей заключил, что империю франков ждут нелегкие времена. Не менее важным обстоятельством было и то, что многие франкские сеньоры не были заинтересованы в сильном государе, они все время норовили отвалить в сторону с большим куском земли в зубах. Распря меж братьями сыграла им на руку. Хазарский посол не сомневался в том, что сеньоры используют сложившуюся ситуацию в своих целях, кто бы из внуков Карла Великого ни вышел победителем из войны.

Что же касается купцов, то они, в отличие от Хазарии, не обладали здесь никаким политическим влиянием, их интересы не учитывались ни императором Лотарем, ни папским клиром. Бек Карочей обратил на это внимание умного монсеньора Николая, но понимания не встретил. Все дело было в том, что сеньоры, как светские, так и духовные, были по преимуществу франками, тогда как купцы в массе своей являлись представителями покоренных ими народов.

Правда, среди сеньоров, окружающих Лотаря, было немало выходцев из старой римской знати, но спесью они мало чем отличались от франков и не видели в императорской власти гарантии своих прав. Именно поэтому бек Карочей, при всей своей внешней лояльности к императору Лотарю, отнюдь не чурался дружбы с влиятельными сеньорами и за месяцы, проведенные в чужой стране, сумел добиться многих послаблений для местных рахдонитов, слегка приунывших под пятой гордых франков, чем заслужил их горячую благодарность.

Особенно тесно Карочей сошелся с рабби Симеоном, человеком мудрым и пронырливым, обладающим большими деньгами и знаниями, которые порой бывают ценнее золота и серебра. По обычаю западных рахдонитов он не выставлял свой немалый достаток напоказ. У него был скромный домик в Реймсе и столь же скромные палаццо в Ахене и Риме. Он умудрился вложить деньги во всех трех сыновей почившего императора Людовика и теперь без всякого трепета наблюдал за военными приготовлениями. Кто бы ни одержал победу в этой братской сваре, он в любом случае оставался в выигрыше.

– Так ты считаешь, уважаемый бек, что нам следует делать ставку не на императора, а на влиятельных сеньоров? – спросил рабби.

– Война приведет к ослаблению центральной власти и к усилению владетельных сеньоров, – подтвердил Карочей. – Приходится считаться с реальностью, уважаемый рабби, раз уж мы не можем ее изменить.

Рабби Симеону исполнилось пятьдесят лет. Это был худой, довольно высокого роста человек с черной как смоль бородой и умными карими глазами. Наверное, в Хазарии он мог бы стать беком, но здесь, на землях франков, он был тем, кем был, то есть богатым купцом, зависящим от прихоти знатных сеньоров, а потому вынужденным им угождать, дабы избежать прямого насилия.

– Мы уже вложили немалые деньги в Пипина Аквитанского, – покачал седеющей головой Симеон. – Но пока не видно серьезной отдачи.

– Отдача будет в любом случае, уважаемый рабби. Одержит ли победу Лотарь, или верх возьмут Карл с Людовиком, Пипин уже вцепился в Аквитанию, как собака в кость, и не захочет с ней расстаться без большой крови. У него там много сторонников, а если его поддержит граф Бернард Септиманский, то у сыновей Людовика Благочестивого будет много хлопот с этой парочкой. А что слышно о Герарде Вьенском? Он уже определился с выбором?

– Сведений о графе Вьенском у меня нет, – вздохнул Симеон. – Зато о его дочери Тинберге гуляет много слухов.

– У тебя есть осведомители в Париже?

– Некий центенарий Гуго, пользующийся большим доверием графа Бернарда Септиманского.

– Ему можно верить?

– До сих пор он меня не обманывал. Так вот этот Гуго утверждает, что прекрасная Тинберга вступила в порочную связь с оборотнем по имени Лихарь Урс. Этот оборотень якобы служит дьяволу и послан в наш мир, чтобы отвратить от истинной веры франкских королей и сеньоров.

– Лихарь Урс? – удивленно вскинул брови Карочей. – Но как он оказался в Париже?

– Вероятно, он пришел туда с дружиной Воислава Рерика. А ты что, знаешь его?

– Кажется, да. Если, конечно, мы ведем речь об одном и том же человеке. Он старший сын князя Русалании Искара, которого и в глаза и за глаза все называют Шатуном. В битве при Матархе этот щенок убил сына кагана Обадии Манасию на моих глазах. Я поклялся отомстить ему и сдержу слово.

– Тогда ты, вероятно, знаешь и другого молодого русалана, Драгутина сына Торусы?

Карочей зло засмеялся.

– И этот здесь. Лет шесть назад, уважаемый рабби, я пообещал этому мальчишке положить свой меч на его могилу и буду очень рад, если мне это удастся сделать. Так что же натворила прекрасная Тинберга?

– Дело не только в Тинберге, уважаемый бек, но и в императрице Юдифи. Их уличили в почитании языческих богов.

– Кто уличил?

– Якобы графы Септиманский, Орлеанский и сам Карл видели, как она отдалась во время мистерии Белтайн Воиславу Рерику. Этот обряд, насколько я знаю, обычно считают брачным, во всяком случае, связывающим в нерушимый союз мужчину и женщину, принявших в нем участие.

Бек Карочей был удивлен и даже потрясен этим из ряда вон выходящим известием. Конечно, вдову императора Людовика в окружении ее пасынка Лихаря давно уже называют ведьмой, но одно дело – предполагать, и совсем другое – знать, что эта женщина участвует в языческих обрядах.

– Но зачем ей понадобилось так рисковать? Ведь все тайное рано или поздно становится явным.

– Граф Бернард Септиманский считает, что Воислав Рерик метит на императорский трон. А для Юдифи это шанс остаться на вершине власти, ибо по мере взросления сына она все больше будет отодвигаться в тень.

– Но ведь папа Евгений никогда не согласится короновать язычника.

– Зато ничто не помешает это сделать императору Феофилу, разумеется, в том случае, если Рерик перейдет в христианскую веру.

– Боюсь, Рерик не сделает этого никогда. Он закоренелый язычник, – усмехнулся Карочей.

– Я ведь не утверждаю, уважаемый бек, что внук князя Витцана возмечтал об императорской короне, я всего лишь сказал, что его в этом подозревают. И, возможно, не без оснований.

– А что по этому поводу думает Драгон из Меца?

– Епископ молчит. Молчит король Карл. Молчат графы Септиманский и Орлеанский. И это наводит меня на размышления, уважаемый бек. Я начинаю сомневаться в словах центенария Гуго.

– И совершенно напрасно, уважаемый рабби. Только глупец рубит сук, на котором сидит. Обвинения Юдифи и Тинберге предъявят после победы над Лотарем, ибо епископ Драгон слишком умен, чтобы вносить раздор в собственные ряды перед решающей битвой.

– Как ты считаешь, уважаемый бек, следует мне поделиться полученными сведениями с монсеньором Николаем?

– Ни в коем случае, уважаемый Симеон! – вскинулся Карочей. – Ты все расскажешь ему после битвы, когда исход войны будет уже решен. Если победу одержит Лотарь, то он заплатит любую цену за сведения, порочащие его врагов. Ведь суд над Юдифью будет судом и над Карлом, а косвенно и над Людовиком, который тоже не чурается язычников. Обвинив братьев в ереси, Лотарь сможет их устранить, ничем практически не рискуя. Вряд ли во франкской империи найдется епископ или светский сеньор, который подаст свой голос в их защиту. Ну а в случае поражения сведения, добытые тобой, уважаемый рабби, помогут императору и папе выйти из войны с наименьшими потерями.

– В таком случае, уважаемый бек, я прошу тебя лично донести до ушей монсеньора Николая все, что я сегодня рассказал, но без упоминания моего имени. Ибо и у сыновей Людовика Благочестивого, и у его вдовы слишком много сторонников, чтобы иудей, раскрывший тайны сильных мира сего, мог доживать свой век в спокойствии.

– Хорошо, рабби, я выполню твою просьбу. Если мне удастся извлечь из данной ситуации прибыль, то мы поделим ее пополам. Твое здоровье, уважаемый Симеон.

Весть о том, что Людовик и Карл, соединив свои армии, двинулись походом на императора Лотаря, долетела до Ахена в начале лета. Лотарь, готовый к такому развитию событий, немедленно выступил им навстречу. Ган Карочей после некоторого раздумья присоединился к императору. Принимать участия в битве он не собирался, но почему бы не понаблюдать за развитием событий вблизи и не поднабраться опыта в военном деле, тем более что франки – далеко не последние бойцы в ойкумене.

Особых различий в вооружении между франкскими и хазарскими воинами Карочей не обнаружил. И у тех и у других главным оружием было копье, меч или секира. Правда, хазары очень часто использовали дротики, а франки их почти не применяли. К тому же мечи у них были прямыми и по силе наносимого удара уступали чуть изогнутым хазарским клинкам. Защитное снаряжение было практически одинаковым, иногда воины одевали кольчуги, но большей частью – колонтари. Применялись также поручи и поножи. Головы защищали шлемы, такие же, как у русов. Щиты изготовлялись из дерева, обтягивались кожей и укреплялись металлическими стяжками, которые в центре венчались шишаком, тоже железным. Пехота выглядела послабее. Кольчуг у пехотинцев не было, только колонтари, а у иных и вовсе звериные шкуры. Кроме длинных пик у пехотинцев для ближнего боя имелись боевые топоры. Кроме луков, были еще и арбалеты, но они были тяжелы и сильно проигрывали лукам в скорострельности. Безусловно, франкская пехота не уступала по своим боевым качествам хазарскому ополчению, но при встрече с железной фалангой русов она наверняка была бы опрокинута в течение нескольких минут. Превосходство русов в защитном снаряжении и здесь сыграло бы свою решающую роль.

Враждующие армии встретились у местечка Фонтенуа-он-Пюще и заняли позиции друг против друга. С началом битвы ни те ни другие не спешили. Похоже, полководцы решили присмотреться друг к другу. У Лотаря была возможность занять Фонтенуа и обнести его полевыми укреплениями, но он этого делать не стал, целиком полагаясь на свое численное превосходство, кстати, весьма зыбкое и, по мнению Карочея, не дававшее императору преимущества на поле, заросшем местами густым кустарником. Впрочем, у Лотаря хватило ума занять невысокий холм, господствующий над равниной.

Объединенная армия Карла и Людовика тылами упиралась в рощу, что давало ее пехоте возможность скрытно маневрировать и перестраиваться, а в случае лобовой атаки конницы и вовсе укрыться за деревьями. Впрочем, подобное расположение имело и свои недостатки. Отступившую пехоту трудно потом будет собрать и вновь бросить в битву. Оценив соотношение сил и их расположение, Карочей пришел к выводу, что если Лотарю и удастся одержать победу, то только очень большой кровью. Самым умным в подобной ситуации было бы пойти на мировую.

– Боюсь, ты опоздал со своими советами, уважаемый бек, – со вздохом ответил Карочею монсеньор Николай, с которым скиф поделился своими впечатлениями. – Думаю, тебе лучше укрыться в Фонтенуа, дабы не навлечь большой беды на свою голову.

Лотарь медлил с наступлением, возможно, он ждал парламентеров от братьев, но Людовик с Карлом не спешили затевать переговоры. У императора был выбор: либо начинать битву, либо уходить в Ахен, признав свою слабость, ибо его братья отступать не собирались. Но и для Лотаря отказ от битвы означал бы поражение, гораздо более сокрушительное, чем осенний конфуз прошлого года в Баварии. Тогда он мог сослаться на недооценку сил Людовика, но нынешнее бегство оправдать было бы нечем, разве что робостью души. Но Лотарь не был робким человеком, и Карочей знал это очень хорошо. Да и не затем император в течение полугода собирал и готовил войско, чтобы дрогнуть сердцем на виду у неприятеля.

Сообразив это, Карочей покинул холм, воспользовавшись любезным советом секретаря папской курии, и укрылся за хлипкими стенами Фонтенуа. Городишко был невелик, но из его приворотной башни открывался великолепный вид на поле предстоящей брани. Практически все жители городка, от мала до велика, высыпали на стены, но знатному сеньору из далекой Хазарии нашлось здесь очень удобное место для наблюдения. Центенарий Анселой, возглавлявший местную администрацию, выказал гостю должное почтение и даже предложил ему присесть рядом с собой на тюк соломы.

Император Лотарь бросил на неприятеля пехоту, дабы перебить лучников и очистить поле для атаки конницы прямо по центру. Намерения его были понятны Карочею. Император собирался рассечь боевые порядки Людовика и Карла на две части и, связав их правый фланг активными действиями пехоты, разгромить левый с помощью конницы. Построение неприятельской армии позволяло ему рассчитывать на успех, ибо Людовик и Карл своих кавалеристов сосредоточили на флангах, тем самым сильно ослабив центр. Стоявшие там пехотинцы по всем законам воинского искусства не смогли бы сдержать удара конницы неприятеля. Уважаемый Анселой, от души сочувствовавший Лотарю, обратил внимание бека Карочея на промах, допущенный коннетаблем Виллельмом, поскольку, по слухам, именно он командовал объединенной армией младших сыновей Людовика Благочестивого.

– Пехота пехоте рознь, – не согласился с центенарием Карочей. – Сдается мне, что за пешими франками стоит фаланга ругов, а эти способны отразить любой кавалерийский наскок.

У Матархи каган-беку Ицхаку Жучину противостояла фаланга русов, а не ругов, но результат был тот же самый. Конница Лотаря, разметав пеших франков, уперлась в стену копий и отскочила назад. Пехота императора не сумела связать армию коннетабля Виллельма на флангах и тем поставила свою кавалерию в весьма опасное положение. По сути, самая боеспособная часть императорской армии оказалось в окружении, атакованная сразу со всех сторон. Положение Лотаря нельзя было признать безнадежным, но все-таки оно было крайне сложным, и это понял не только Карочей, но центенарий Анселой.

Император вынужден был бросить в битву свои последние резервы. Если Карочей не ошибался, то отчаянную атаку императорской кавалерии возглавил сам Лотарь. Этот удар, нацеленный на левый фланг неприятеля, слишком уж круто загнувшийся к центру, мог бы принести успех атакующим, если бы им наперерез не ринулась из ближайшего лесочка лавина закованных в железо всадников. Сложилась до боли знакомая Карочею ситуация, и он почти не сомневался в том, что во главе железной лавины, обрушившейся на императора Лотаря, находится Воислав Рерик. Сокол пал на свою добычу столь внезапно, что несущиеся с холма всадники не успели перестроиться и были буквально смяты и отброшены назад.

– Вот и все, пожалуй, – обернулся к Анселою бек Карочей. – Войну можно считать проигранной.

Армия Лотаря продолжала отчаянно сопротивляться. Самому императору удалось собрать вокруг себя несколько тысяч всадников, бросить их на правый фланг и разорвать стальное кольцо, сжимающееся вокруг его кавалерии, но это был локальный успех, мало повлиявший на ход битвы. Пехота Лотаря была большей частью истреблена, частью разбежалась, а конница, поредевшая наполовину, с большим трудом вырвалась из окружения и обратилась в бегство. На холме, где стоял шатер императора и еще совсем недавно гордо развевался его штандарт, резвились конные варяги Воислава Рерика. Карочей очень надеялся на то, что император Лотарь спасся и находится в безопасном месте. А вот что касается монсеньора Николая, то секретарь папской курии, скорее всего, оказался в плену, если, конечно, какой-нибудь викинг не срубил ему в горячке голову.

– Надеюсь, ты не собираешься оборонять свой город, уважаемый центенарий? – спросил бек у Анселоя.

– С какой же стати? – возмутился тот.

– В таком случае тебе лучше открыть ворота, дабы не раздражать победителей.

За себя и своих хазар Карочей практически не боялся. В конце концов, он в империи франков всего лишь гость, никак не отвечающий за все те передряги, которые происходят в чужой земле. Тем не менее беку следовало поторопиться и сдаться какому-нибудь знатному сеньору прежде, чем им займутся разгоряченные битвой мародеры, которые уже нацелились на беззащитный город.

Хазарскому послу повезло. Едва выехав из Фонтенуа, он попал в окружение конных мечников, которыми командовал рослый сеньор с насмешливыми голубыми глазами. Хазарские одежды были непривычны для франков, и те замешкались с расправой, что позволило Карочею напомнить их командиру о давнем знакомстве и попросить о покровительстве.

– Рад тебя видеть, благородный бек, – приветственно помахал ему рукой Эд Орлеанский, узнавший скифа, с которым он не раз пировал в Реймсе. – Вот уж кого не рассчитывал здесь встретить, так именно тебя.

– Что делать, – развел руками Карочей. – Превратности судьбы! Не мог отказать себе в удовольствии посмотреть, как сражаются франки. Потрясающее зрелище, благородный друг. Поздравляю тебя с полной победой.

– К сожалению, эта победа не моя, – криво усмехнулся граф Орлеанский. – Но спасибо на добром слове, бек Карочей.

Граф Эд был настолько любезен, что не только проводил хазарского посла в лагерь победителей, но и представил его королю Карлу. Юный король еще не отошел от горячки битвы, а потому глянул на чужака без всякого интереса. Карлу сейчас было не до послов, а потому Карочей благоразумно отошел в тень. В стане франков подсчитывали потери, и свои, и чужие. Жара, стоявшая в этот июньский день, к вечеру спала, но следовало поторопиться с погребением, дабы не нажить большой беды. Убитых было столь много, что не хватало священников, чтобы их отпеть. В это скорбное служение пришлось включиться и епископам, среди которых был и монсеньор Николай, уцелевший, к счастью, в кровопролитной битве.

Граф Эд был настолько любезен, что пригласил скифа в свой шатер, где Карочей с удовольствием обнялся с Робертом Турским и познакомился с Бернардом Септиманским.

– Наслышан о тебе, благородный граф, – отвесил вежливый поклон графу Септиманскому бек Карочей.

– Вот как, – удивился Бернард. – От кого же, если не секрет?

– От твоего племянника, герцога Пипина Аквитанского.

– Не называй Пипина герцогом, благородный бек, – предостерег Карочея граф Орлеанский. – Это может не понравиться королю Карлу.

– Прошу прощения, сеньоры, но мне почему-то казалось, что внук Карла Великого имеет право на высокий титул и всеобщее уважение.

– Пусть так, но все равно не называй, – вежливо улыбнулся Эд Орлеанский, жестом приглашая сеньоров к накрытому столу.

Стол, естественно, был сервирован по-походному, что нисколько не помешало гостям отдать должное вину и хорошо подкрепиться. Ничто так благотворно не влияет на аппетит, как день, проведенный в бранных утехах. А нынешним сотрапезникам бека Карочея пришлось немало потрудиться. Об этом говорило как осунувшееся лицо Бернарда Септиманского, так и поврежденная левая рука Роберта Турского.

– Мне показалось, сеньоры, что исход битвы решили стойкость фаланги ругов и внезапный удар засадного полка, который опрокинул отборную дружину императора Лотаря, – поделился своими наблюдениями о битве Карочей. – Кстати, вы не подскажете, кто им командовал?

Сеньоры переглянулись, после чего Эд Орлеанский нехотя ответил на заданный беком вопрос:

– Ярл Воислав Рерик.

– Спасибо, граф, – поблагодарил хозяина Карочей. – Точно таким же ударом во фланг беку Хануке Черный Ворон решил исход битвы при Матархе.

– Черный Ворон? – удивленно вскинул бровь Бернард Септиманский.

– Да, – кивнул головой Карочей. – Так его зовут в Руси и Хазарии, и, как вы, вероятно, догадываетесь, сеньоры, далеко не случайно. Черный Ворон – это вестник смерти бога Велеса.

– Но ведь Рерик – ротарий, а ротарии служат Световиду, – проявил свою осведомленность в обычаях язычников граф Орлеанский.

– Одно другому не мешает, дорогой друг, – вздохнул Карочей. – Пятнадцать лет назад Черный Ворон напал на хазарский город Сарай во главе навьей рати. Вы знаете, кто такие навьи, сеньоры?

– Бесы, что ли? – предположил граф Роберт.

– Бесы, вампиры, оборотни. Я был тому свидетелем, сеньоры. Смею вас уверить, я человек не робкого десятка. Побывал во многих сражениях. Дрался и с арабами, и с ромеями, и с русами, но такого ужаса мне переживать не доводилось. Представьте себе, сеньоры, огромную черную птицу, светящуюся в ночи зеленоватым потусторонним светом, а вокруг нее визжащий хоровод из чудовищных звериных рыл, и тогда вы поймете, что я испытывал в тот момент. Все мои хазары попадали с коней раньше, чем успели обнажить мечи. Трупы мирных обывателей потом пришлось вывозить в телегах много дней. До сих пор не знаю, как выжил в ту страшную ночь, но память о ней я сохраню на всю жизнь.

– А тебе это случайно не приснилось, благородный бек? – усмехнулся Роберт Турский.

– Я понимаю причину твоего недоверия, граф, – укоризненно покачал головой Карочей, – а потому не обижаюсь. Муж моей сестры, знатнейший киевский боярин, тоже мне не поверил. Он решил убить Рерика, который повадился ходить к разбитной женке, которую многие в Киеве считали ведьмой. И, представьте себе, сеньоры, он его убил.

– Убил Рерика? – растерянно переспросил Бернард Септиманский.

– По меньшей мере шесть человек видели его с кинжалом в груди, – продолжал Карочей, понизив голос почти до шепота. – Все его тело было покрыто черными перьями.

– А что потом?

– А потом был пир, на котором боярин просватал за своего сына киевскую княжну. И все вроде бы шло тихо и мирно, пока один из гостей не пошутил по поводу Черного Ворона. Глупая шутка, но моему родственнику она стоила жизни. Он прилетел!

– Кто он? – хрипло спросил граф Септиманский.

– Черный Ворон. Его видели все пирующие, а их было несколько сотен человек. Он взмахнул огромными крыльями, и все светильники в гридне разом погасли. Потом светильники вновь зажгли, но было поздно. Боярин и его сын были уже мертвы.

– А Черный Ворон?

– На следующее утро Воислав Рерик как ни в чем не бывало появился в тереме великого киевского князя Дира, но ни сам Дир, ни его бояре, ни его мечники не осмелились спросить у варяга, где и с кем он провел эту ночь.

Если судить по воцарившемуся в шатре молчанию, рассказ бека Карочея произвел на сеньоров большое впечатление. Даже недоверчивый Роберт Бретонский перестал улыбаться и теперь в раздумье подкручивал рыжие усы.

– Выходит, это правда? – спросил наконец граф Роберт у Орлеанского.

– А я вам о чем толкую все эти месяцы, – взорвался Бернард Септиманский и тут же, спохватившись, обратился к Карочею: – Извини, бек. Я собственными глазами видел дракона у крепости Дакс, его видели и мои мечники, и мечники графа Орлеанского, но все сеньоры твердят в один голос, что дракон мне привиделся.

– Дракон привиделся не только тебе, благородный Бернард, – вскользь заметил Карочей. – Он привиделся многим защитникам крепости. Как, впрочем, и оборотни, которые рвали мечников на части когтистыми лапами. Я собственными ушами слышал, как защитники Дакса рассказывали об этом императору Лотарю. Потом по приказу монсеньора Николая их изолировали, дабы они своими байками не смущали дух войска, готовящегося к войне.

– Дракон – это уже слишком, – покачал головой граф Роберт.

– В его образе простым смертным обычно является сам Велес, – пояснил сеньорам бек Карочей. – Я тоже сомневаюсь, что Рерику удалось призвать себе на помощь повелителя навьего мира, но ведь достаточно и тени Чернобога, чтобы привести в ужас обычных людей.

– Ты можешь не верить мне, граф Роберт, ты можешь не верить благородному беку, но не могла же Радегунда солгать на исповеди? – стоял на своем Бернард.

– А кто такая Радегунда? – спросил у графа Септиманского Карочей.

– Жена капитана Раймона Рюэрга. Она утверждает, что видела, как некий Лихарь Урс превращается в медведя.

– Он был ее любовником?

– Нет, он вступил в связь совсем с другой женщиной.

– Вы, вероятно, хотели сказать – со знатной дамой, – поправил Бернарда ган Карочей. – Шатуны не опускаются до любовных шашней со служанками.

– Ты что же, бек, знаешь и этого негодяя? – удивился Роберт Бретонский.

– Я знаком не только с Лихарем Урсом, но и с его отцом князем Искаром. Более того, я был знаком и с его дедом, боярином Драгутином. Страшный был человек. Если оборотня вообще можно назвать человеком.

– Это у них что, наследственное? – прищурился Роберт.

– Видишь ли, граф, связь женщины с Чернобогом никогда не проходит бесследно даже для ее отдаленных потомков. Взять хотя бы того же Меровея Венделика, чья мать, по слухам, понравилась чудищу Китоврасу. Колдовская сила Меровингов не иссякла и поныне, и вы можете судить о ней по деяниям одного из самых блистательных представителей этого рода. Я имею в виду Воислава Рерика.

– Скажи, благородный бек, оборотня можно убить? – спросил граф Орлеанский, пристально глядя в глаза Карочею.

– Можно, – твердо ответил скиф. – Я говорю об этом с уверенностью, сеньоры, поскольку дед Лихаря Урса был смертельно ранен на моих глазах стрелой простого мечника. Оборотень становится уязвимым, когда принимает человеческое обличье. И его надо убить прежде, чем он прибегнет к колдовским чарам.

– Я так понимаю, бек, что ты не питаешь дружеских чувств к Воиславу Рерику? – задумчиво протянул граф Орлеанский.

– Я отдам правую руку, граф, только бы мне увидеть его мертвым. Черный Ворон погубил многих моих друзей. Он убил кагана Обадию, которому я преданно служил. Он сеет смерть везде, где появляется. Убить его – долг каждого благородного человека.

– Вопрос – как убить?

– А как получится, благородный Эд, – криво усмехнулся Карочей. – Можно стрелой, можно кинжалом, но лучше всего сжечь его живьем, а пепел развеять по ветру. Вот тогда остаток жизни я буду спать спокойно.

– Ну что ж, бек Карочей, считай, что в этом деле ты нашел верных друзей и помощников.

К утру стали известны цифры потерь противоборствующих сторон. Людовик и Карл потеряли двенадцать тысяч воинов, император Лотарь – двадцать восемь. А всего под прежде почти никому неведомым городом Фонтенуа полегли сорок тысяч человек. Такие потери могли потрясти кого угодно, а уж монсеньора Николая тем более. На секретаре папской курии не было лица, когда он попался на глаза беку Карочею. Император Лотарь практически лишился своей армии и не мог более оказывать братьям серьезного сопротивления.

– А император жив? – полюбопытствовал Карочей.

– Ему удалось спастись, – со вздохом отозвался Николай. – Но путь на Павию открыт, и ее падение не за горами. Скорее всего, падет и Рим. Папе Евгению нечего противопоставить победившей коалиции.

– А вот с этим позволь не согласиться, уважаемый монсеньор, – сказал Карочей, с интересом поглядывая на утреннюю суету в лагере франков. – Проигрывает тот, кто признает свое поражение.

– Тебе есть что предложить мне, уважаемый бек? – насторожился Николай.

– Есть, монсеньор. Мятеж Пипина в Аквитании вас устроит?

– Сколько? – хрипло спросил секретарь папской курии.

– Я думаю, миллиона денариев хватит, – спокойно отозвался бек Карочей.

– Ты сошел с ума, уважаемый бек, – зло прошипел секретарь папской курии.

– А ты полагаешь, монсеньор, что разорение Ахена и Рима обойдется вам дешевле? – насмешливо спросил Карочей.

– Но мне нужны гарантии.

– Гарантии в данной ситуации можно требовать разве что от бога. А я всего лишь предоставляю шанс и тебе, монсеньор Николай, и папе Евгению, и императору Лотарю. Я не могу вернуть империю Лотарю, но в данной ситуации удержать хотя бы треть ее – это уже очень хороший результат.

– Пожалуй, – нехотя согласился Николай. – И как ты собираешься его достичь?

– В коалиции двух братьев есть слабое звено – Карл. Вот с ним нам и предстоит поработать, монсеньор.