Книга: Прощай, гвардия!
Назад: Глава 23
Дальше: Глава 25

Глава 24

Призрак императрицы в Тронной зале. Во многих научных и литературных трудах встречается эта мистическая история. Писатели и ученые пересказывают ее на свой лад, добавляя новые нюансы и смыслы.
Правление Анны Иоанновны началось с мистического происшествия, им же и закончилось. Так было в моей реальности. По-своему завораживающе и красиво.
Скорее всего, это не более чем легенда. Люди падки до всего иррационального, загадочного и непонятного. Любят искать знаки, и, что самое интересное, находят. Особенно в переломные моменты.
Я не специалист в области потустороннего. Мир полон необъяснимого, почему бы ему не проявлять себя неожиданным образом?
Мистика в происшествии с двойником Анны Иоанновны хлещет через край, что вполне соответствует духу времени. Эпоха Сен-Жермена и графа Калиостро еще не началась, но почва для будущего повального увлечения оккультизмом, магнетизмом и прочими таинствами природы уже подготовлена. Осталось только уронить семя, и дурной ажиотаж обеспечен.
До потомков эта история дошла в виде семейного предания, запечатленного в мемуарах графини Блудовой.
Следователи знают правоту горького утверждения. «Врет как очевидец». Я, подобно создателям «Секретных материалов», считаю: «истина где-то рядом».
Мой перенос в прошлое внес коррективы в массу исторических событий. Где-то по собственной воле, где-то случайно я вмешивался и менял то, к чему вы успели привыкнуть. Попала она и в воспоминания других людей, и это свидетельствует об одном: что-то действительно случилось, но что именно?
Так происшествие с призраком Анны Иоанновны получило новую трактовку.
Сейчас я поведаю вам обстоятельства этого драматичного события, ибо кому, как не мне, знать его истинную подоплеку.
Вот оно, начало «предания старины далекой».

 

Подлинная история призрака императрицы, в котором на самом деле ничего мистического не было.
На часах полночь. Истинные христиане давно изволят почивать или готовятся к отдыху после трудов праведных. В Летнем дворце ея императорского величества не спят только те, кому это положено по долгу службы.
Секунд-майор Круглов обходил с проверкой посты, на которых стояли солдаты дворцовой роты. Все было тихо и спокойно.
В окнах темень, не видно ни зги.
Посты были расставлены во всех коридорах и на лестницах, солдат в полной амуниции охранял открытую дверь, ведущую в Тронную залу.
— Все в порядке, братец? — спросил майор.
— Так точно, — тихо, чтобы не разбудить обитателей дворца, ответил караульный.
Круглов поднес ко рту руку в перчатке, прикрывая зевок. Глаза у майора были красные от недосыпа.
— Я в караулку, — объявил он и вышел.
Через несколько минут в коридоре послышались одинокие шаги.
Часовой вытянулся во фрунт. К нему приближалась императрица в темном одеянии с длинным шлейфом.
Солдат взял на караул, дернул за сонетку звонка, вызывая дежурного офицера.
Императрица подошла к окну, задумчиво постояла, закинув назад руки, а затем принялась подниматься по ступенькам, ведущим к трону.
В залу прибежал Круглов с несколькими солдатами. Караульные выстроились в шеренгу, секунд-майор отсалютовал государыне клинком. Та как ни в чем ни бывало села на трон.
В этот момент в залу вошел Бирон. Увидев императрицу, он крайне удивился.
— Ваше величество, что вы тут делаете? — вскричал фаворит. — Вы же уходили к себе в спальню, ложиться.
Он кинулся к императрице, но та подала рукой знак, и Круглов преградил Бирону путь:
— Нельзя, господин герцог. Извольте повернуть обратно. Это приказ.
Фаворит вспыхнул:
— Тут что-то не так! Это заговор, обман! Подождите, сейчас я приведу настоящую императрицу! — прокричав это, он развернулся и зашагал к выходу из залы.
Круглов только улыбнулся. Его улыбка была какой-то странной. Неестественной, злой.
Бирон на полпути развернулся, пристально посмотрел на императрицу и с яростью воскликнул:
— Дерзкая!
Внезапно двери распахнулись, комната заполнилась вооруженными гвардейцами. Впереди них стояла… еще одна императрица. Величественная, гневная, настроенная решительно. Слева и справа от нее двое — великий инквизитор и молодой генерал огромного роста. К ним примыкали ротмистр кирасирского полка и офицер Измайловского, еще чуть поодаль со штыками на изготовку два гренадера-измайловца.
Караульные ахнули, переводя взгляд с одной императрицы на другую.
— Кто ты? Зачем пришла? — спросила та, которая появилась последней.
Сидевшая на троне, ни говоря ни слова, поднялась и стала пятиться.
— Взять ее! Это самозванка, — приказала вошедшая.
Круглов побледнел, хотел что-то возразить, но государыня повторила приказ.
Солдаты кинулись к двойнику императрицы. Самозванка неожиданно ойкнула и, потеряв сознание, грузно упала.
Секунд-майор едва ли не первым подскочил к ней, занес острие шпаги, но молодой генерал перехватил его руку:
— Не спеши, Балагур! Все равно всех свидетелей убрать не получится.
Растерянный Круглов оглянулся и увидел, как солдаты выталкивают в образовавшийся полукруг двух связанных людей с окровавленными лицами. Теперь он понял все.
Дико взревев, разоблаченный убийца выхватил пистолет и, направив в грудь генерала, нажал на спусковой крючок. В последний момент жертва успела отбить шпагой дуло в сторону.
Грянул выстрел. Балагур никогда не промахивался, но сейчас ему не повезло. Генерал, изобличивший его, не пострадал. Лишь в изящных панно, украшавших стену дворца, появилась огромная дырка.
— Вот гад!
Молодой генерал ответил на выстрел по-своему. Здоровенный кулак, просвистев в воздухе, впечатался в правую скулу Балагура. Секунд-майор, закатив глаза, свалился, будто куль с рогожей, неподалеку от тела самозванки.
— Эх, фон Гофен, фон Гофен! — покачала головой Анна Иоанновна. — Все бы тебе боксой твоей баловаться. А ну как живота лишил?
Ушаков склонился к поверженному, потрогал его руку, будто заправский врач:
— Жив он, ваше величество. Хоть и силен фон Гофен, но силушку свою с умом применяет.
Двое дюжих гренадер поволокли Круглова к выходу. Там уже стояла черная карета без гербов и опознавательных знаков.
— А с этой… особой что прикажете делать? — Ушаков кивнул на распростертое тело самозванки.
— Пока во дворце заприте. Как очнется, поговорить с ней хочу, — велела императрица.
Подойдя к молодому генералу, она почему-то отвела взгляд и с виноватым видом прошествовала мимо.
Ушаков подошел к нему, встал рядом и загадочно произнес:
— Ничего, фон Гофен. Все сладится. ТАКОЕ забыть невозможно. Куй железо, пока горячо, граф.
Но первым делом они отправились не за милостями императрицы, а в Петропавловскую крепость, в каземате которой под усиленной охраной в одиночных «каморах» содержался Круглов и два его приспешника из роты дворцовой стражи. Предстоял долгий допрос. Только молодой генерал очень не хотел, чтобы на том допросе выяснилась вся подноготная.

 

Спасибо, Андрею Ивановичу! Вот что значит нюх великого инквизитора!
Он поверил мне сразу, несмотря на то что мои умозаключения не подкреплялись фактами.
— Говоришь, злодей императрицу-матушку на престоле поменять хочет? — задумчиво переспросил Ушаков.
Я кивнул.
— Страшные дела в Отечестве твориться стали, — поежился собеседник. — Наглости у него не занимать… у Круглова энтого. Как же я проглядел его?!
Вопрос был риторическим. Змея тем и опасна, что может пригреться в любом месте.
— В одиночку ему злодеяние сие не по зубам будет. Должны быть у вора подельники. Никак ему без них, — размышляя, произнес Ушаков.
— Прикажете Круглова арестовать? — спросил я, надеясь на положительный ответ, но глава Тайной канцелярии меня не обрадовал:
— Немочно его чичас под стражу брать. Полюбился Круглов чем-то обер-камергеру. Привечает его. Не поверит, ежели мы без улик заарестуем. А ежели Бирон не поверит, тогда и государыня засумлевается. Все труды твои прахом пойдут.
«Вот так оно и бывает, — подумал я, — злодею пироги да пышки, а на мне шишки». Впрочем, в скором будущем новоявленный любимчик Бирона разделил бы и мою судьбу.
— Надобно Балагура так упечь, чтобы он не выкрутился и не отбрехался.
— Примерно так, как вы Елизавету на чистую воду вывели? — уже догадался я.
Ушаков довольно прищурился, будто кот, завидевший поблизости миску с жирной сметаной.
Задуманное удалось осуществить на удивление гладко. Среди солдат дворцовой роты Ушаков имел верных, давно завербованных сотрудников. Они и скрутили сообщников Круглова, которые пытались устранить настоящую императрицу и вывезти из дворца ее тело.
Кому, как не человеку, отвечающему за охрану дворца и за безопасность государыни, было легче всего обеспечить надлежащее прикрытие своим черным делишкам. Круглов имел все возможности и использовал их полностью. Тайком перевез Груню, переодел ее в одежду императрицы. Осталось только устранить настоящую Анну Иоанновну и подменить ее самозванкой.
Действовал Круглов нахрапом, веря в полный успех задуманного. Это-то его и погубило.
Ныне сообщники схвачены и сдадут его с потрохами. Груня тоже не станет затягивать с признательными показаниями, особенно если узнает, кто и как хотел устранить ее.
И вот сейчас я стоял напротив Круглова и отчетливо понимал, почему многие его боялись. Мне открылось то, что он прятал от меня в минуты наших встреч.
А еще я теперь точно знал, что он и есть второй гость из будущего.
Мне удалось уговорить Ушакова, что первый допрос буду вести я сам, без палача и свидетелей.
— Ладно, — усмехнулся Андрей Иванович. — Ты его на чистую воду вывел, тебе с него и спрос вести.
Мы остались тет-а-тет. Вдвоем в темной камере. Круглов не был связан, но понимал, что я убью его при малейшей попытке к бегству.
— Валяй, фон Гофен, или как там тебя по-настоящему, — зло ощерился он. — Грохни меня.
Я почему-то вспомнил, как мы брали Левицкого, его странный взгляд.
— Скажи, Левицкий тебя тогда иудушкой назвал?
Круглов кивнул:
— Меня. Я так надеялся, что он тебя первым кокнет, а уж потом и я его. Жаль, не сложилось.
— Только этого тебе и жаль? — спросил я.
— Ничего-то ты не знаешь, дурень! — криво усмехнулся он и замолчал.

 

Круглов смотрел в глаза того, кто его допрашивал, и видел в них отражение самого себя.
Фон Гофен… мальчишка, юнец. Наивный, честный, играющий в благородство. Жизнь еще не проехалась по нему асфальтовым катком, раздавив мечты и планы.
Память Круглова обратилась в прошлое.
Юность его пришлась на девяностые. Редко кто вспоминает о них с ностальгией. Разве что те, кто сменил красные турецкие пиджаки на костюмы от «Армани». Успел сменить.
Он был парнем из обычной семьи. Средняя (можно с приставкой «очень») школа, не особо престижный институт. Там Круглов получил мирную профессию инженера-теплотехника, хотя не мог сказать, почему выбрал именно ее. Само собой вышло. Приятели-одноклассники хором подали заявление на этот факультет. Подумав, Круглов присоединился.
Учился так себе. Прогуливал лекции и практические занятия (приходилось подрабатывать — сидеть в ларьке, работать грузчиком на овощебазе). Потому и диплом в итоге был не красный, зато, как любят шутить студенты, рожа не синяя.
Окончание института, как положено, отметили в ресторане.
Пьяные сокурсники, добродушные преподаватели. Тосты, танцы до упада, песни под гитару, женский смех, прогулка по ночному городу. Мечты о будущем, о новой и прекрасной жизни. Планы…
Где-то шла война, но сюда доносились лишь ее отголоски в теленовостях и газетных заметках. Разве что на кладбище становилось все больше аккуратных могилок молодых ребят, а на улицах появились парни, чьи взгляды говорили одно: они были на войне, где проливали кровь и теряли боевых товарищей. По таким взглядам фронтовики Великой Отечественной распознавали друг друга. Тот, кто ходил в атаку и смотрел смерти в лицо, прежним не остается. Война оставляет свой отпечаток.
Но фронтовики тех лет ходили гордо расправив плечи. На той стороне был враг. Они знали, в кого и почему стреляют.
С солдатами девяностых было иначе. Все очень запуталось. Никто не понимал, где правда, где ложь, кто друг, а кто враг. Они не знали, кем были на той войне. То ли героями, то ли душителями свободы самопровозглашенного бандитского государства.
Их предавали, подставляли, мешали с грязью. Генералы торговали солдатскими жизнями, отправляли неподготовленными в бой, обстряпывали за спинами черные делишки.
Эти парни не были ангелами, но ангелов на войне не бывает. Нельзя убивать, оставаясь чистым.
Они догадывались, что их принесли в жертву войне, в которой нет ни правых, ни виноватых. Вернее, у каждого была своя правда, идущая вразрез с правдой других.
Ломались судьбы, ломались характеры. Кто-то срывался, кто-то замыкался в себе, остро чувствуя свою ненужность и настороженность окружающих. Вчерашние домашние мальчики возвращались мужчинами, повидавшими все.
На войне трудно, но еще труднее привыкнуть к миру.

 

В вузе была военная кафедра, готовившая офицеров мотострелковых войск. Вот только за все время учебы Круглов успел лишь исписать пару тетрадей да разок съездить на стрельбище, где студентам позволили высадить по рожку патронов из АК-74. Стрелял он на удивление метко, будто с автоматом и родился.
А еще ему понравилось. Настоящему мужчине всегда нравится оружие.
Дрожащий автомат прыгал в руках, бил прикладом в плечо, но все пули кучно легли в мишень. Завкафедрой только присвистнул, увидев его результаты.
— В тебе, парень, снайпер пропадает, — сказал полковник. — Талант у тебя.
Круглов вспомнит эти слова немного погодя, а тогда в ушах звенело, пороховой дымок щекотал ноздри, от теплых стреляных гильз исходил пряный запах, казавшийся приятным.
Выпускников военной кафедры от службы не освобождали. Косить от армии Круглов не стал. Здоровье было в порядке, да и военкоматы гребли в войска почти всех, до кого дотянулись, не очень заморачиваясь тем, что записано в медицинской карточке.
Многие друзья успели обзавестись семьями, у них появились дети. Кто-то устроился учителем в сельскую школу и ездил раз в неделю в глухую деревню, чтобы провести пару уроков, а затем вернуться в город. Все это либо освобождало от службы на вполне законных основаниях, либо давало длительную отсрочку. Был еще вариант со взяткой военкому, но нужной суммы Круглов не собрал бы при всем желании. Да и не стал бы. Это казалось ему унизительным.
В военкомате предложили на выбор побыть «сапогом», то бишь рядовым, или «пиджаком» — офицером двухгодичником. Круглов выбрал последнее. И деньги будут платить, и жить не в казарме, да и свободы больше.
Солдат — существо подневольное и бесправное, к тому же Круглова пугали рассказы об армейской дедовщине. Он не знал, как поведет себя, столкнувшись с этой стороной солдатского быта, хотя парнем был неслабым и мог дать сдачи. Однако против коллектива в одиночку выстоять невозможно, будь ты хоть трижды Брюс Ли.
Офицерское житье-бытье сладким не назовешь. Сначала его направили в один из пригородов Санкт-Петербурга, где находилась учебка для таких же «пиджаков». Потом распределили в «войска». Он получил под свое командование взвод — три десятка восемнадцатилетних пацанов, призванных несколько месяцев назад.
Круглов втянулся. Дни летели незаметно. Служба гигантской воронкой засосала его, не оставляя времени на другое.
Через пару недель взвод погрузили на борт самолета.
Они летели несколько часов. Круглов уже знал куда. Их ждала Чечня, неподалеку от границы с Дагестаном.
На аэродроме взвод распределили по нескольким уазикам-«буханкам» с импровизированной броней: лист железа на крыше и на полу, армейские броники по обшивкам боков кабины и кузова.
Микроавтобусы проехали по улочке маленькой деревни. Старуха, закутанная с ног до головы во что-то, показавшееся Круглову большим черным платком, завидев солдат, встала со скамеечки и поспешила во двор, провожая машины недобрым взглядом.
В этот момент ему стало ясно, что здесь он чужой и таким останется навсегда.
Уазики выехали за деревню и покатили по осенней грязи.
Дорог здесь не было. Одни направления.
Головной автомобиль остановился. Круглов на правах старшего вышел, чтобы узнать, что случилось. Даже обрадовался возможности размяться. Комфорт в «буханках» весьма относительный. Ноги Круглова затекли.
Поперек дороги стоял армейский грузовик с тентом, на котором белой краской было выведено «РУСКЫЕ ЭТО ВАМ».
Солдаты опустили борт, отодвинули тент в сторону. В ноздри ударил сладковатый запах гниения и сырости.
Круглов отшатнулся, увидев страшную картину: в кузове лежали обезглавленные тела солдат. Над ними кружилась мошкара. Впоследствии выяснилось, что голов было больше, чем тел. Тогда он этого не знал.
Желудок скрутило. Неимоверными усилиями удалось погасить рвотный порыв.
«Не хватало еще опозориться перед подчиненными», — отстраненно подумал он, пытаясь убедить себя в том, что увиденное пугает его не больше какого-нибудь фильма ужасов. Получилось слабо.
Еще хотелось забыть обо всем. Проснуться и понять, что это страшный сон.
Тошнота мучительно рвалась наружу.
«Мне это приснилось! Закрою и открою глаза, и все исчезнет».
Не помогло!
— Твою мать! — коротко выдохнул водила одного из уазиков. — Да я этих сук сейчас на ноль помножу!
Он передернул затвор автомата и бешено засверкал глазами.
— Кого? — устало спросил Круглов.
— А вот сейчас к «чехам» в деревню вернемся и все у них узнаем. Гадом буду! — поклялся водитель.
— Думаешь, местные? — предположил Круглов.
— А кто еще? Даже если не местные, все равно должны знать кто. Здесь на одном конце чихнешь, на другом услышат, — яростно произнес водитель-контрактник.
Круглову было жалко убитых солдат, их отцов и матерей, но он понятия не имел, что нужно делать в такой ситуации и имеет ли он право вести расследование собственными силами. Если быть точным — ему совсем не хотелось этим заниматься.
Радист связался со штабом батальона, доложил о происшествии. Комбат обещал приехать минут через двадцать с саперами и ментами и приказал не трогаться с места. Узнав, что бойцы в нарушение всех инструкций полезли в грузовик, долго матерился. Ругань была слышна даже на расстоянии.
Круглову сильно повезло. Духи могли поставить растяжки или заминировать машину. Иногда подобным образом устраивались засады.
Круглов объявил перекур. Солдаты с мрачными лицами стояли у обочины, косясь на грузовик. Большинство подавленно молчали. Им, восемнадцатилетним пацанам, было страшно. Хотелось что-то сделать, как-то отомстить, но как и кому?
Ветер продувал до озноба, хлопал тентом. Противно моросил дождь.
Комбат прикатил быстро. Сначала взглянул на трупы, посовещался с милиционерами, потом подошел к Круглову. Тот представился.
Узнав, что ему прислали взвод салаг, да еще с «пиджаком» во главе, комбат покраснел от злости и выругался сквозь зубы. Круглов смутился, ощутив себя без вины виноватым.
— Ладно, в голову не бери, — смягчился командир батальона. — В общем, располагайся на отведенном участке, обустраивайся там. Без моей команды никуда не суйся. Вечером навещу, посмотрю, как идут дела.
Однако жизнь внесла в этот план свои коррективы. Вечером у соседей завязался бой.
«Чехи» рвались к Дагестану силами чуть ли не целого полка, причем как положено — с артподготовкой. Садили почем зря из минометов.
Вот уж чего, а проблем с боеприпасами у них не было. Живы еще те козлы, что оставили на территории «независимой Ичкерии» полные склады вооружений.
Комбат приказал взводу Круглова выдвинуться на помощь соседям:
— Только не облажайся!
— Так точно, товарищ майор. Не облажаюсь.
Внезапно голос комбата дрогнул.
— Прости, лейтенант.
— За что, товарищ майор? — удивился Круглов.
Ответа не последовало.
Круглов построил солдат и, отчаянно труся, повел исполнять приказ.
Тот вечер он запомнил на всю жизнь.
Над ними висело низкое небо, серое, стылое. Боевики открыли огонь из минометов, положив половину его взвода. Круглова зацепило несколькими осколками, серьезно ранило в ногу. Он сначала не чувствовал боли, скрипел зубами и рвался вперед, чтобы отомстить за гибель ребят. Почему-то надеялся на помощь, а она все не приходила. Потом был еще один взрыв, и Круглов потерял сознание.
Очнулся уже в Ростове-на-Дону, в госпитале. Обычно туда привозили тяжелораненых из Чечни. Состояние Круглова особых опасений не внушало, хотя крови он потерял изрядно. Очевидно, медики перестраховались, отправив его сюда. А может, просто пожалели парня. Не все зачерствели на войне сердцем.
Уже в госпитале он насмотрелся и наслушался всего. Видел офицера, посеченного осколками до такой степени, что его спина казалась покрытой мелкими оспинами и напоминала сплошной бугристый рубец. Видел безусых мальчишек без рук и ног.
Иногда от увиденного хотелось плакать.
Он клял себя последними словами за то, что не сумел спасти своих солдат, скрипел зубами и не мог спать по ночам.
А потом вспомнил похвалу заведующего военной кафедрой и принял решение стать снайпером. Еще в госпитале написал рапорт и стал ждать.
Его долго проверяли, но в итоге рапорт удовлетворили. Так Круглов стал снайпером. Прошел ускоренный курс подготовки, немного погодя начались выезды на боевые задания. Через месяц на погоны упало еще по звезде.
Он трясся в самопально бронированной «буханке». Держал в руках СВД и старался выкинуть из головы лишние мысли.
Круглов не стал машиной для убийства, бездушным роботом, способным только выполнять команды. Ему не нравилось убивать, однако пришлось привыкнуть смотреть на мир через оптический прицел, затаив дыхание. Он утешал себя тем, что каждый точный выстрел спасает жизни других людей и чья-то мать дождется возвращения сына домой.
Задание, ставшее последним в его карьере профессионального снайпера, оказалось самым трудным. Круглову приказали убрать своего — майора Российской армии, который продавал чеченцам оружие. Объяснили, почему нужно убить, а не арестовать и сунуть в тюрьму до конца его дней. У майора было хорошее прикрытие наверху, которое отмазало бы его при любом раскладе событий. Даже ФСБ оно было не по зубам.
Он вышел из «буханки» за пару километров от предполагаемой точки встречи предателя с боевиками. Заранее подготовил позицию и стал терпеливо ждать.
Майор прибыл вовремя. Толстый, самодовольный. Вышел из армейского «козлика», вытащил пачку сигарет и закурил, не прячась и не догадываясь, что его ждет.
Круглов взял его на прицел и хладнокровно, как на тренировочных стрельбах, спустил курок, насмешливо подумав: «Раз, два, оп-ца-ца, и не стало продавца».
Он знал, что не промажет, убьет с одного выстрела. Так и произошло.
«Покупатели» где-то задержались, на их и его счастье.
Круглов поспешно собрался. Он намеревался покинуть точку до того, как тут станет жарко. Задание выполнено, лишний риск неоправдан.
И тут местность накрыло залпом из «Града». Что это было — случайность или «контора» сознательно прятала концы в воду, — Круглов так и не понял. Тяжелая контузия отбила раз и навсегда желание узнать подноготную того обстрела. На войне всякое случается.
Госпиталь, неутешительный приговор врачей. Ему прилично досталось: потерял зрение на один глаз, стал инвалидом второй группы. Здоровье стремительно ухудшалось. Инсульт, после которого едва не пропала способность двигаться, дорогостоящее лечение за свои кровные в медицинском центре. Эффект положительный, но временный. Процедуры необходимо регулярно повторять, иначе… ничего хорошего.
Круглову вручили медаль, повысили до капитана, назначили крохотную пенсию и списали как никому не нужную развалину.
На работу его не брали. Никто не желал связываться с инвалидом. Там, куда ему все же удавалось устроиться, Круглов долго не задерживался. Он стал необычно раздражителен, эмоционально неустойчив, чувствителен к малейшей человеческой несправедливости. Не боялся говорить правду в глаза, мог набить морду хаму. Его опасались, сторонились, под благовидным предлогом сокращали или увольняли, а повод находился всегда.
Круглов стал неугоден ни начальству, ни сослуживцам. Даже старые друзья и знакомые перестали поддерживать с ним отношения.
Пить было нельзя, но он срывался, порой желая сдохнуть от водки. Выходя из запоя, сутками валялся в лежку и писал стихи. Это получалось у него лучше, чем жить. Но поэзия давно была не в моде, никто не печатал его «вирши». Существовал вполне распространенный вариант — за деньги, но денег у Круглова сроду не было. Пенсия, случайные заработки. На это нельзя жить, можно только выживать, а ведь ему еще не было сорока.
Однажды, вернувшись с биржи труда, где его ничем не обнадежили, он решил для себя: хватит! Пора нажраться и свести счеты с этой сукой по имени жизнь, благо чем — найдется всегда. Редко кто из воевавших не прихватывал на гражданку полезный трофей.
ПМ Круглова, найденный в кустах на склоне горы, хранился в надежном месте. Осталось лишь откопать, развернуть промасленную ткань и…
Тогда к нему и пришел человек, назвавшийся Семеном Андреевичем.
Нетрезвый Круглов долго не мог сообразить, чего тот от него хочет.
Семен Андреевич оказался настойчив, умел говорить вкрадчивым голосом и приводил многочисленные «за» и «против». Из похмелья вывел легко и быстро.
Круглов ему поверил.
Поверил в то, что существует могущественная организация, контролирующая прошлое в сотнях других миров. Что можно изменить настоящее и будущее. Свое настоящее и свое будущее.
Тем более, что ему нечего было терять. Он довольно быстро согласился.
Заснул и проснулся в теле своего далекого предка — офицера Семеновского лейб-гвардии полка Круглова — с заданием воспрепятствовать попыткам другого попаданца нарушить естественный ход истории. Кем был этот конкурент, Семен Андреевич сказать не сумел, но Круглов не сомневался, что вычислить его будет просто.
К своим обязанностям приступил бойко, решив, что нечего размениваться на сантименты, что от добра добра не ищут и что ни к чему терзаться муками совести. Все эти люди умерли задолго до его рождения. Если потребует дело, можно и ускорить то, что, в сущности, неизбежно.
Новое тело не утратило старых навыков. Круглов остался хорошим снайпером, но многому пришлось учиться. Оружие было неудобным, однако ко всему можно приспособиться. Так он и поступил, начав осваивать обширный арсенал, накопленный в родовом имении (родственники увлекались охотой, потому выбор мушкетов, фузей и штуцеров впечатлял). К тому же ему повезло. Настоящий Круглов находился в годичном отпуске по болезни, хотя на самом деле был здоров как бык (предок подсуетился и заплатил положенную мзду кому нужно в полковой канцелярии. Немного погодя удалось узнать устоявшуюся таксу: она составляла семью крепостных).
Этот год он провел с пользой, изведя огромное количество пороха и пуль. Опасения, что его каким-то образом разоблачат, исчезли быстро: соседи-помещики и сослуживцы, которые пару раз наведывались к нему в гости, каких-либо перемен в его поведении не нашли, а крестьяне просто пожимали плечами: дескать, чудит барин, да что ж с него взять!
Здесь с ним и случился неожиданный прокол. Нелюдимый в прошлой жизни, он и тут старался оградить себя от других, но одному тренироваться в стрельбе было сложно. Круглов нуждался в помощнике.
Работы в имении всегда хватало. Управляющий не стал отрывать от дел мужиков и выделил барину одну из дворовых девок. Так у Крылова появилась «ассистентка». Поначалу как «принеси-подай», а потом и в более серьезных вопросах. Глядя на его «экзерциции», училась стрелять и она.
Незаметно для себя Круглов едва не влюбился, хотя считал, что давно вырвал из души ростки этого чувства. В прошлой жизни он был никому не нужным, в этой — не хотел, чтобы кто-то был нужен ему. Однако сердцу не прикажешь. Железная решимость вдруг дала трещину, которая начала стремительно расширяться.
Однажды Круглов с ужасом осознал, что эта дворовая девка слишком много знает, а таких по всем законам жанра полагается устранять.
Он так и не сумел убить ее, хотя удобные случаи подворачивались сплошь и рядом. Не поднялась рука. В новом Круглове было много от старого.
Он подарил ей свой лучший охотничий штуцер и прогнал из деревни, молясь, чтобы их жизненные пути больше не пересеклись.
Немного погодя у него появилась своя команда. Люди боялись его и… шли за ним в огонь и в воду. Они будто признавали Круглова своим вожаком и вверяли ему свои жизни, а он, как мог, распоряжался. Иногда с пользой, а чаще как-то бесталанно. Срабатывала привычка быть одиноким волком и память о загубленных парнишках из того взвода.
Круглов сам не понял, откуда взялось странное прозвище Балагур, которое абсолютно не соответствовало ему и его характеру. Но оно возникло, приклеилось, будто суперклеем, и Круглов смирился. Пусть хоть горшком назовут.
Фон Гофена удалось отыскать без проблем, да тот, собственно, не особо и маскировался. Очевидно, не знал, что кроме него есть и другие попаданцы из будущего.
Парень пер на рожон, делал вещи, немыслимые для неторопливого века осьмнадцатого. Он был белой вороной и потому неизбежно привлекал к себе внимание. Сначала литературными «экзерсисами», потом другими вещами, характерными для иной эпохи.
Круглову довелось услышать, как маршировавшая рота измайловцев во всю ивановскую горланила слегка переделанный армейский хит советских времен «У солдата выходной». Дальнейшее было делом техники.
«Хозяева» говорили, что все методы хороши. Круглов решил убрать попаданца. Для начала чужими руками, подослав Огольцова, который давно таил вражду к фон Гофену и был не прочь поквитаться за старые обиды.
Трое матерых убийц устроили засаду, но переоценили свои возможности. В скоротечной схватке фон Гофен и его денщик положили всех. Сам Круглов был в шаге от провала. Спасла его только гибель Огольцова.
Довольно кстати грянул Крымский поход. Круглов намеренно попал в сводный гвардейский батальон, прекрасно понимая, что война спишет любые потери и смерть (особенно если она произойдет на поле боя) не привлечет большого внимания. Сам он умереть не боялся.
При первой встрече с фон Гофеном Круглов вдруг испытал к нему некое подобие симпатии, но это не помешало ему нажать на спусковой крючок фузеи, как только выпал подходящий случай. Профессионализм снайпера никуда не делся. Человек на «мушке» по-прежнему был мишенью и только.
Круглов думал, что добился своего и устранил помеху навсегда. Но, узнав, что фон Гофен всего лишь ранен, даже обрадовался.
«Отвел Господь руку», подумал он и впервые за долгое время сходил в церковь, где поставил свечку за здравие раненого.
Дальше было триумфальное возвращение в Питер, где Круглов развернулся уже по-настоящему. Рубикон перейден, решил он для себя.
«Хозяева» приказали втравить Россию в новую войну, пояснив, что в привычной истории все так и было. Дескать, фон Гофен наломал дров, вмешавшись в ход событий. Нужно исправить то, что он наворотил.
— Даже если это вам не по душе, — добавил Семен Андреевич, угадав состояние подопечного.
Задание Круглову совершенно не нравилось, как и возложенная на его плечи основная миссия — возведение на престол Елизаветы.
Пусть это полностью соответствовало историческим реалиям, но ему вдруг захотелось послать все к такой-то матери.
Круглов успел присмотреться к цесаревне. Он с самого начала окрестил ее шалавой, да чего уж скрывать — так оно, собственно, и было.
Дочь Великого Петра прыгала из постели в постель, вела образ жизни, далекий от монашеского, и отнюдь не блистала талантами. Обычная гулящая баба, вдобавок ленивая и глуповатая, полагавшаяся исключительно на свое природное оружие — красоту, которой по меркам этого столетия она действительно не была обделена. На этом список добродетелей исчерпывался.
Став императрицей, она привела государственные дела в страшное запустение. Интересовало дщерь Петра немногое: балы и «машкерады», на которые Елизавета любила приходить в мужском платье; наряды по последней моде да фавориты. Ее министры откровенно продавались иностранным державам, получая от тех щедрые пансионы.
Даже в Семилетнюю войну Россия ввязалась исключительно по прихоти «выдающегося» государственного мужа елизаветинских времен — канцлера Бестужева, который обиделся на прусского императора за то, что тот вместо денег кормил его одними лишь «завтраками». В итоге русский солдат проливал кровь за чужие интересы. Спасибо Петру Третьему, положившему конец этому скотству. Разумеется, с рук ему такое не сошло. Приключились известные «геморроидальные колики», от которых император скоропостижно скончался.
Круглову было обидно лезть из кожи вон исключительно ради того, чтобы эта шалава воцарилась на престоле. Лично ему это никаких дивидендов не принесет. Нет, если бы он стал ее фаворитом, тогда цесаревна его точно не обделила бы (достаточно вспомнить Разумовского, камарилью Шуваловых и прочих, не столь сильно известных оглоедов, не стеснявшихся воровать из казны миллионами), но лезть к ней в койку Круглов считал ниже своего достоинства. Тем более, что большой проблемы это не составило бы, о чем недвусмысленно сообщали в своих служебных записках иноземные послы.
Тогда в его голове созрел план. Пусть Семен Андреевич продолжает считать, что его подопечный выполняет все условия договора. Зачем ему знать, что у перенесенного из двадцать первого века инвалида (который уже только за обладание здоровым телом должен целовать ноги тем, кто это устроил) появились собственные соображения на предмет, как обустроить Россию?
План оформился в тот день, когда ему на глаза попалась женщина, которая как две капли воды походила на императрицу. Вернее, это он так считал, остальные видели перед собой деревенскую Груньку — бабу гренадерского роста, схоронившую пару лет назад мужа и не успевшую за время супружества нарожать детишек.
Круглов мысленно переодел ее в роскошное платье, изменил прическу, надел на голову корону и обомлел. Сомнений быть не могло: перед ним была вылитая Анна Иоанновна, разве что не столь смуглая, ну да это дело поправимое.
Чтобы сделать Груню своей верной сообщницей, ему понадобилось всего два дня и две ночи. Несчастная женщина влюбилась в него как кошка и была готова бежать за ним хоть на край света.
Круглов нанял ей пьянчужку-учителя из немцев, который стал обучать Груню премудростям чтения, языкам и политесу. Ученица схватывала все на лету, немец не мог на нее нарадоваться. Как только необходимость в учителе отпала, Круглов отправил его на тот свет без малейших угрызений совести.
Затем стал сам рассказывать, кто есть кто в государстве Российском. Ему удалось раздобыть несколько портретных миниатюр (попросту украв), и Груня, благодаря ликам с парсун и словесным описаниям, могла опознать большинство первых людей империи. Накладки были неизбежны, но Круглов планировал обставить появление двойника Анны Иоанновны таким образом, чтобы свести их к минимуму. Наиболее подходящим казался вариант с благополучным выздоровлением государыни после тяжелой болезни. О том, что Анна Иоанновна в последние годы своей жизни будет много и тяжело болеть, Круглов помнил еще со школьных уроков истории и из прочитанных книг Пикуля. Всегда можно будет сослаться на провалы в памяти, связанные с последствиями недуга.
Казалось, удача сопутствовала ему. Мятеж, спровоцированный хитрым ходом Ушакова, на короткое время привел Елизавету к власти, и не его, Круглова, вина в том, что все закончилось пшиком. Заговорщики поторопились, а спешка, как водится, хороша для других занятий. В итоге полный разгром и… никаких претензий от «хозяев».
Чисто формально он задание выполнил. Создал все условия и вообще проделал львиную часть работы.
Даже планы на Груню удалось легализовать в глазах тех, кто закинул его в это время. В их ведомстве они прошли как резервный вариант. Дескать, когда на троне воцарится лже-Анна, то она сделает все, чтобы «простить» Елизавету.
В действительности намерения у него были абсолютно другими. Себя он видел при «Груне Первой» (его невольная усмешка вызвала у внимательно наблюдавшего за ним фон Гофена удивление) кем-то вроде Бирона — ночного императора. Не то чтобы ему была нужна власть, но попробовать-то можно. К тому же Круглов не желал своей родине зла. Он с удовольствием развил бы многие идеи фон Гофена, пусть судьба и сделала их врагами.
Круглов тоже хотел видеть Россию сильной.
Но тем, кто перенес его сюда, вовсе не обязательно было об этом знать. Кстати, одно время они находились в страшном испуге. Это случилось, когда события вышли из-под контроля и мятеж произошел как-то сам собой. Забавно, но ему потом удалось полностью «отмазаться» в глазах «хозяев».
Когда мятеж сторонников Елизаветы был подавлен, Круглова даже похвалили за предусмотрительность (хотя первоначально Андрей Семенович чуть с ума не сошел, увидев двойника императрицы).
Эх, какие были планы! Как замечательно все могло бы сложиться!
Если бы не ушлый фон Гофен, который каким-то образом напал на его след. Теперь все полетело в тартарары.
Круглов закрыл глаза. Ему было жаль Груню. Она точно пострадает. А вот на себя ему было глубоко наплевать.
Почему-то стихи у него не складывались с самого момента переноса. Рифмы терялись, фразы лишались смысла.
Но что это за странное чувство? Откуда взялись эти огни, мириады огней. Совсем как в прошлый раз, когда его выдернуло сюда. В старый добрый восемнадцатый век.
Он улыбнулся и пошел навстречу всепроникающему свету, откуда-то зная, что впереди его ждет только хорошее.

 

— Оставьте его, Игорь.
Голос, прозвучавший со спины, едва не заставил меня подпрыгнуть. Дотоле мне казалось, что, кроме нас с Кругловым, тут больше никого нет.
Я обернулся:
— Кирилл Романович… Откуда?
Корректор реальности скромно опустил глаза:
— Простите, Игорь. Не хотел вас испугать.
— Да я, собственно… А, ладно!
Появление нового действующего лица застало меня врасплох, но признаваться в этом я не собирался. Лишь махнул рукой и спросил:
— Что вы тут делаете?
Появившийся из ничего собеседник туманно пояснил:
— Я опоздал. Этого человека допрашивать уже бессмысленно.
— Почему?
— Потому что его душа покинула телесную оболочку. Осталась лишь кукла, которой все равно. Бездушный болванчик.
— Круглов умер? — удивился я.
— Он вернулся назад, в измененное вами будущее. Там его жизнь сложилась куда удачней.
— Как-то неожиданно. Это действительно возможно?
— Да мне вроде не с руки вас обманывать, Игорь.
— Значит, я тоже могу вернуться?
Кирилл Романович промолчал, но я прочитал ответ в его глазах.
— Получается, я могу совершенно не опасаться смерти! И узнаю об этом только сейчас.
— А вам что, действительно хочется умереть? — совершенно серьезно спросил собеседник.
Я усмехнулся:
— Дурацкий вопрос. Мне есть что терять, и я буду цепляться за жизнь до последнего вздоха.
— И правильно сделаете. Мы сознательно не рассказывали вам об этом. Боялись, что вы лишитесь инстинкта самосохранения и натворите дел. Кроме того, мы хотели, чтобы вы довели миссию до конца. Ведь второго шанса ни у вас, ни у нас не будет. Таковы правила, и не мы их придумали.
— А кто их придумал?
— Не знаю, Игорь. Честное слово, не знаю.
— Что мне теперь делать?
— Живите на всю катушку. Любите, деритесь, страдайте, защищайте. Делайте то, что подсказывают сердце и разум. Ваша звезда еще даже не разгорелась. У вас многое впереди. Знаете, а я ведь даже завидую вам.
— Мне? — недоверчиво протянул я. — С какой это стати?
— Если бы я оказался на вашем месте, то вряд ли сумел добиться хотя бы десятой части того, что сделали вы. А ведь это еще только начало. Удачи вам, Игорь! И до встречи в другой жизни!
Он исчез так же внезапно, как появился. Я вышел к Ушакову и виновато пожал плечами.
Генерал-аншеф сразу догадался, что произошло.
— Никак помер?
— Так точно. Преставился. Сердце, видать, не выдержало.
— Многое успел рассказать?
— Не очень, но самое важное выяснить удалось. Давайте я на бумаге все обстоятельно опишу, — предложил я, и Ушаков одобрительно кивнул.
Назад: Глава 23
Дальше: Глава 25