Книга: Мы из Тайной канцелярии
Назад: Глава 11
Дальше: Глава 13

Глава 12

Не ошибся профессор Орлов, когда рассказывал мне о Елисеевых. Повезло мне с фамилией, в смысле, с семьёй. Предок оказался на удивление понятливым, чем несказанно порадовал.
До разговора с ним я сильно сомневался, что смогу убедить его в невероятной истории моего появления. Да что там! Мне самому было неясно, каким макаром сюда, сквозь время и пространство, занесло мою тушку. Ведь профессор утверждал, что машина времени позволяет лишь наблюдать за прошлым. Тем не менее, вопреки его словам, меня с какой-то (знать бы, с какой!) стати катапультировало в восемнадцатый век. Чтобы осознать этот факт, мне хватило тридцати минут. Остальное время я предавался размышлениям на весьма злободневную тему: навсегда ли я тут застрял, есть ли способ вернуться в родное столетие и как буду объясняться с пра-пра в периоде дедушкой. Я ведь сразу смекнул, что валяюсь в его до боли знакомых квадратных метрах съёмной площади.
А потом что-то загремело, зашумело, и в комнату ввалился Иван Елисеев собственной персоной. Тот самый, в башке которого я сидел немало дней и ночей. Мой уважаемый предок.
Не знаю, какая муха меня укусила, откуда взялось фривольное настроение и желание подурачиться.
— Ну, дедуля, давай знакомиться! — ляпнул я первое, что взбрело в голову.
А у самого кровь прильнула к щекам. Вдруг стало стыдно за свой поступок.
— Кто таков? — ощутимо напрягся предок, да и как не напрячься, когда в твоих апартаментах объявляется весьма подозрительный тип.
— Ты не поверишь, — готовый в любую минуту сдаться, заговорил я. — Мы с тобой родственники. Дальние, но родственники.
— Что-то я тебя не припоминаю.
Елисеев встал в подобие боевой стойки. Я не удивился, ведь своими глазами видел, что парень что-то умеет. Может, и не чёрный пояс десятый дан, но приёмчики в арсенале имеет не хуже, чем у Ван-Дамма.
— Ты меня бить погоди. Успеешь ещё, — попросил я.
Тут меня пробило на высокий «штиль».
— Не вели казнить! Вели слово вымолвить!
Парень важно кивнул.
И тогда я заговорил. Это была самая нелепая и путаная речь в истории человечества.
Но всё обошлось. Предок не потащил меня в Священный Синод, не стал разводить подо мной костёр, окроплять святой водой и грозить отечественным вариантом святой инквизиции. Более того: похоже, нервная система людей той поры была весьма крепкой. Во всяком случае, никакого шока при виде далёкого потомка канцелярист не испытал. Я ему даже позавидовал, ибо, скорее всего, отправил бы любого явившегося ко мне «гостя из будущего» в ближайшую психушку. А предок, гляди-ка, держится молодцом! Будто к нему каждый день родня из двадцать первого века ездит. И ведь не в первобытной отсталости и таёжной дремучести дело.
Нельзя сказать, что разговор получился простым. Очень сильно помогли воспоминания о днях, проведённых в шкуре предка, ведь я озвучил такие вещи, о которых никто и догадаться бы не сумел. Этот аргумент и стал последней соломинкой, сломавшей хребет верблюду.
— Теперь верю, — искренно сказал Елисеев. — Промеж нас и всамделишно есть нечто общее. Я чувствую это.
— Знаешь, у меня будто камень с души упал, — признался я.
— Как долго собираешься тут пробыть?
— Не имею представления… дедушка, — не удержался я.
Предок посмотрел на меня с укоризной:
— Вряд ли в летах промеж нас столь существенная разница. А поколь мы являемся отдалёнными, но родичами, хочу полагать тебя и меня братьями, не единоутробными, конечно, а, скажем, двоюродными.
— Кузенами то бишь… Хорошо, братец, согласен, — кивнул я. — Что дальше будем делать? Если я здесь, спаси Господь, застрял всерьёз и надолго, мне надо как-то легализоваться…
«Кузен» хоть и впервые слышал незнакомое дело, но сразу смекнул. Я ж говорю, повезло мне с роднёй!
— На первую пору выдам тебя за сына моего дяди, Петюню-блаженного. Господь его умом обделил, потому дядюшка племянника моего ото всех прячет, никому не показывает. Никто об ём толком знать не знает. Живут они от Питербурха далече, в глухомани сущей. В столицу сроду не наведывались и вряд ли наведаются. К тому же у дядюшки, храни его Господь, со здоровьем не всё ладно. В любой миг преставиться может. Так что никто тебя не раскусит. Вот только б бумаги на тебя выправить. Ну и на жисть что-то найти. Ведь не на службу тебе военную определяться!
— Что есть, то есть, — согласился я и добавил:
— Слушай, Иван, а не боишься ты, что я голову тебе морочу? И никакой я не потомок твой, а прощелыга, что в доверие втереться хочет? Или холоп беглый, от гнёта барского в Питере скрывающийся. И вешаю я тебе сейчас лапшу на уши, а ты стоишь, рот разинув, да слушаешь.
— Иногда надо умом верить, а иногда сердцем. А у меня нонче и ум и сердце одно говорят: всё обстояло так, как ты мне допреж сказывал.
— Чудной ты…
— Каковой уродился.
— Ну да, ну да… Слушай, а как ты меня домовладельцу представишь? Да и гардеробчик мой почтения не добавляет. — Я с лёгкой иронией указал на хламиду явно больничного происхождения.
В ней меня и перебросило. Очевидно, более приличествующего наряда не нашлось.
— С платьем для тебя мы что-нибудь утром придумаем. Вы с Васькой Турицыным сложением схожи. Авось одолжит тебе одежонку на первое время. И ещё… есть у меня одна придумка. Она-то всё и объяснит.
Моё появление в почти полном неглиже обставили следующим образом: дескать, пострадал при встрече с местным уголовным элементом, раздевшим меня в подворотне. Бандюганы же и приделали ноги к документам.
История была вполне правдоподобной. Разбойников в окрестностях столицы хватало, они не боялись грабить большие «поезда» с десятками вооружённых до зубов охранников, что уж говорить про одинокого путника.
Где-то с час мы потратили на «легенду»: уточняли детали, сглаживали возможные шероховатости. У тех, кто мной заинтересуется, вопросов возникнуть не должно.
— Слушай, раз уж меня ограбили, надо ли докладывать об этом в полицию? — на всякий случай спросил я.
— Зачем? — удивился «братишка». — Что, у полициянтов других забот нет? Вот будь ты персоной важной, тогда другое дело. Они бы побегали. Сыскать, пожалуй, бы не сыскали, но шума много было бы.
— Вот оно что… Как-то у вас всё запущено.
— А у вас что — по-другому?
— Да почти так же, — признался я.
Покончив с «легендой», перешли к «дрессировке» — иной термин и подобрать сложно. Иван стал меня натаскивать и просвещать. Новоприобретённому «братцу» пришлось изрядно повозиться, чтобы я хотя бы в первом приближении походил на человека из осьмнадцатого столетия.
Каждая эпоха имеет свои условности. Мне предстояло стать своим среди… ну, не чужих, а просто во многом иных людей, чьи нравы и обычаи где-то казались косными, а где-то поражали широтой. Могу сказать точно — никакой забитости я не обнаружил. В моём предке были и достоинство, и долг, причём долг всегда стоял впереди. Нам, эгоистам из двадцать первого века, этого не понять.
Меня заново учили креститься, я наконец-то вызубрил «Отче наш» — она стала первой молитвой, которую я выучил наизусть. А ведь знание молитв выполняло важную функцию распознавания «свой/чужой».
Мне преподали азы поведения в приличном и «подлом» обществе, чтобы и там, и там не опозориться. Спасибо, конечно, моему двойному тёзке за проявленное усердие, с которым он натаскивал непутёвого ученика.
Узнав, что родственник ему попался грамотный, Елисеев обрадовался, но я быстро разочаровал его, сообщив, что в будущем провели коренную ревизию письменности: что-то выкинули, чего-то добавили.
— С вашей точки зрения это будут безграмотные каляки-маляки. А ещё у нас никто гусиными перьями не пишет. Так что со мной нужно заниматься и заниматься, — вконец добил я его.
Озадаченный предок обещал заняться этим вопросом вплотную. Неизвестно, на сколько я застрял в прошлом: вдруг до конца моих дней? Значит, надо каким-то образом устраиваться.
Елисеев мыслил пристроить меня по канцелярской части. Нужда в образованных чиновниках низового звена никогда не иссякала.
Я был не против. Альтернатива в виде службы в армии меня не прельщала. Хватило двух лет в частях ВВ, откуда я ушёл — нет, не краповым беретом, но вполне уважаемым старшим сержантом заместителем командира взвода. После армии поступил на юрфак университета, учился заочно, подумывал стать адвокатом или юристом в солидной конторе.
Увы, Перри Мейсона из меня не получилось, в Газпром и «Роснефть» я тоже не попал. Долго мыкался по всякого рода сомнительным фирмочкам. Последняя так и вовсе разорилась, хозяева кинули сотрудников, не выплатив зарплату за несколько месяцев. Так я и оказался на мели, в глубокой-преглубокой… короче, ясно где.
С работой у нас в городе всегда было туго, а пытать счастья в «нерезиновой» я не хотел. И без меня соискателей предостаточно. К тому же никогда не испытывал любви к мегаполисам с их бешеным ритмом жизни, вечными пробками, плотным людским потоками, в которых всем на тебя наплевать.
Не выйди на меня профессор, осталось бы только одно: уехать в деревню. Там, в самой что ни на есть российской глуши, у меня был домик, наследство от родителей. Неказистый, с полом, из которого дуло, с отчаянно дымящейся печуркой, покосившимся двором.
Продать его не представлялось возможным: те края у дачников не котировались. И от города далеко, и дороги отсутствовали в принципе. Да и сама деревня вымирала: в последний мой приезд там осталось трое жителей: все бабули того почтенного возраста, когда на кладбище уже начинают ставить прогулы.
В общем, меня туда совершенно не тянуло.
Теперь я был Петром Елисеевым и привыкал откликаться на это имя. Скажу больше, мне это уже начинало нравиться. Жизнь начинала походить на приключение.

 

Поскольку хозяин квартиры был на дежурстве и мог явиться только утром, первая проверка на аутентичность откладывалась. Я радовался, словно студент, которому сообщили, что экзамен по трудному предмету переносится, и есть ещё время на подготовку.
Ужинали скромно. Стряпуха «бюллетенила», кулинары из нас были аховые. Так, сообразили на скорую руку, набили желудок чем попало и завалились спать. Ну а перед сном как же без разговоров?
Я сразу сказал Ивану, что дата его смерти мне не известна, дескать, утеряна в архивах, чем немало порадовал пра-пра-дедушку. Как потом жить, если твёрдо знаешь срок, когда за тобой придёт костлявая? Не стал особо углубляться в особенности исторического развития страны после февраля 1917-го года. Сказал, что на троне нынче царь Владимир Владимирович (порядковый номер не помню), при нём Сенат, Тайная канцелярия нынче зовётся ФСБ, а врагов что внешних, что внутренних, меньше не стало. Похвалил правление императора Иосифа, при котором держава многого добилась и разгромила доселе невиданного супостата.
Предок тоже рассказал о проблемах и заботах, не преминув остановиться на том, что его будущее зависит от результатов расследования по делу о похищенных драгоценностях князя Трубецкого.
— Скажи, может тебе ведомо что по пропаже сией? — с надеждой обратился Иван.
Я задумчиво почесал голову. Перед каждой «командировкой» в прошлое профессор Орлов требовал от хрононаблюдателей штудировать выдержки из исторических трудов, чтобы у нас создавалось хотя бы маломальское представление об эпохе. Но пока на ум ничего не шло, о чём я не преминул признаться.
— Жаль, — вздохнул предок.
Вряд ли он сильно надеялся, но всё же… Я решил его поддержать.
— В прежней жизни я много книжек читал детективных… про сыщиков, про полицейских… У нас, кстати, полицейских «ментами» называют. Они не в обиде. Говорят, что им даже нравится.
Елисеев хмыкнул.
— Так вот, сыщики в книжках часто говорят: «шерше ля фам» — это на французском «ищите женщину». Тем более, пропали украшения, алмазы. Ну а женщины и цацки всегда связаны. Сечёшь?
— Цацки — это драгоценности?
— Верно.
— Ищите женщину, — задумчиво повторил Иван.
Перед его глазами предстала обширная галерея женской прислуги, начиная от малолетних девчонок-приживальщиц на кухне и заканчивая костлявой гувернанткой, выписанной откуда-то из Германии. По-русски она ни бельмеса не знала, общалась с остальными языком жестов, будто глухонемая.
«Надо же, — решил про себя Иван, когда впервые увидел этот мешок костей, по недоразумению облачённый в женское платье, — в России уже больше года, а язык изучить так и не сподобилась. Чему она княжичей малолетних выучит? Видел бы её мой потомок…»
Я вздрогнул.
— Что ты сказал?
— Ничего.
— А думал о чём?
— Да так…
— Ты о гувернантке думал. О сушёной вобле, которая не соизволила выучить русский язык.
Иван ошалело уставился на меня.
— Откуда знаешь?
— Слушай, ты не обижайся, но, похоже, мои прошлые сеансы наблюдения за твоей жизнью даром не прошли. Кажется, я могу читать твои мысли. Иногда…
Канцелярист покраснел.
— Что, все?
— Нет. Я понятия не имею, в какие моменты между нами устанавливается связь. Но она возникает.
— Сдаётся, я догадываюсь в каких случаях, — медленно произнёс Елисеев. — Думая о гувернантке, я вдруг вспомнил о тебе.
— А я, выходит, сразу получил твоё телепатическое сообщение, — подхватил я. — Видимо, у нас какие-нибудь биотоки друг на друга настроены. В некий момент они бац! и активируются. Или другая какая-нибудь ерундовина.
— Я не знаю и половины из твоих слов, но смысл улавливаю, — заметил предок. — Давай, попробуем проверить — смогу ли я прочесть твои мысли?
— Давай.
Я вызвал в уме подсмотренный в немецкой порнухе образ знойной красотки в полном неглиже и отправил его «братишке». Эффект превзошёл все ожидания — родственник чуть с кровати не упал.
— Кто это был? Твоя супружница? Господи, стыд-то какой! — в крайней степени обалдения проговорил молодой человек.
— Нет, я холост. А эту «знойную женщину, мечту поэта» видел в одних весёлых картинках. Как-нибудь покажу тебе подробно, кто она, и что с ней делали.
— Эдакий срам?! Не надо! На меня потом после исповеди батюшка такую епитимию наложит — во век с колен на ноги не стану. Не вводи в искушение, братец.
— Как скажешь. Я в змеи-искусители не нанимался и развращать племя младое не стану, — улыбнулся я.
— Вот и не забывай, ради Христа!
— Не боись — не забуду. И самое главное — могу тебя поздравить: связь между нами двусторонняя. А уж во благо это или во зло, потом разберёмся.
— Всё в деснице Господней. Устал я что-то. Да ещё голова болит.
— И у тебя? Это, наверное, последствия нашего с тобой телепатического общения.
— Ты мне завтра объяснишь, что сие значит. А сейчас давай спать.
— Давай. Спокойной ночи, братишка!
— И тебе тоже.
Заснул он быстро, а я долго лежал и ворочался, размышляя на разные темы.
Должно быть, профессор сейчас рвёт и мечет: ведь я исчез из его реальности в неизвестном направлении. Интересно, имеет ли он хоть какое-то понятие, куда и почему меня занесло?
А ещё я думал на тему пресловутого «эффекта бабочки».
Насколько моё появление в прошлом способно изменить будущее? И пусть пока ничего серьёзнее беседы с дальним предком в активе у меня нет, так ведь и времени прошло немного. Вдруг я таких дров наломаю, что вся история на дыбы встанет?! Мысль показалась мне привлекательной. Не каждому выпадает шанс дать пинка привычному ходу событий! Собственно, мне всё равно терять нечего.
И тут же одёрнул себя: смотрите на вещи трезво, гражданин попаданец. Кто вы? Да никто! Статус равен нулю, а послезнание вряд ли принесет какие-то дивиденды.
Я просто не знаю, как играть в исторические шахматы. Более того — меня на этой доске нет даже в качестве пешки. А в ферзи и вовсе не тянет.
Напоследок я решил малость порезвиться и отправил сладко спящему «братцу» несколько по-настоящему «весёлых» картинок с участием уже виденной им звезды фильмов для взрослых. Думаю, сон парню приснится, что надо! На всю жизнь запомнит!
Назад: Глава 11
Дальше: Глава 13