LXXXII

Друзилла перебирала тонкими пальцами алые лепестки роз, в изобилии рассыпанные в теплой ароматной воде. Макрон, по пояс погрузившийся в бассейн купальни, наблюдал за ее изящными движениями с немым обожанием. Ее дикая красота восхищала его, он мог провести так не один час, наслаждаясь созерцанием своей возлюбленной.

А она без умолку засыпала его вопросами о разговоре с Силаном, но префекту претория хотелось покоя, и он отмалчивался, наслаждаясь теплой водой, фалернским вином и сладкими губками любовницы.

– Как ты несерьезен, Невий, – с укором произнесла Друзилла уже в десятый раз, скрывая улыбку. – Нежишься, точно сибарит.

– Хочешь смеяться – взгляни на меня: Эпикурова стада я поросенок; блестит моя шкура холеная жиром, – с чувством ответил Макрон, вызвав у нее взрыв хохота.

– Ты скорее не поросенок, а медведь. Огромный и весь седой, – шутливо сказала она, прижимаясь к его необъятной груди и гладя поросль густых волос.

Макрон ухмыльнулся, припомив, что именно таким прозвищем наградили его легионеры в далекие боевые времена.

Он незаметно для себя размечтался, погрузившись в теплую ароматную воду по грудь и прижав к себе притихшую Друзиллу. Император Гней Невий Серторий Макрон! Он видел себя на золотой колеснице в пурпурном плаще, въезжающим в Рим в лавровом венке триумфатора, за ним шагают легионы, тянутся повозки с грудами захваченных сокровищ, униженные царственные заложники, множество рабов. И все рукоплещут ему и его прекрасной жене с черными волосами, горделиво стоящей рядом на колеснице.

Тихий кашель Друзиллы вспугнул и развеял его мечты. Щеки ее разгорелись ярким румянцем, и она, прикрыв рот ладонью, сотрясалась в кашле.

– Что с тобой, моя пантера? – обеспокоенно спросил Макрон. – Подхватила осеннюю простуду?

– Ничего страшного, – с усилием произнесла она и, оторвав ото рта ладонь, поспешно опустила ее в воду. – Не беспокойся.

Но он заметил, как слегка порозовела вода. Неужели она кашляет кровью? А может, показалось из-за алых лепестков?

А за несколько кварталов от тайного прибежища любовников – дворца наслаждений Лары Варус – одна подруга утешала другую, изливающую у нее на плече свое горе.

– Я не знаю, как жить дальше, – стонала Энния, заливая белую столу Ливиллы потоками слез и сурьмы. – Макрон изменяет мне! Наша любовь прошла! А я, глупая, надеялась… Теперь он отошлет меня обратно к отцу.

Добрая Ливилла, как могла, старалась ее утешить:

– Но ведь все римские мужчины проводят время с гетерами. Где были твои глаза? Неужели он никогда раньше не посещал лупанары? Да они с моим братом чаще остальных бывали там. Я знаю, что Виниций тоже ходит к Ларе Варус, но смотрю на это сквозь пальцы.

– При чем здесь твой Виниций? Он любит тебя и лишь составляет компанию друзьям, когда они хотят поразвлечься. Мне плевать на их забавы с римскими шлюхами. У Макрона появилась постоянная любовница! Он все ночи напролет проводит с ней и возвращается к полудню уставший, с красными глазами, пахнущий духами. Как видишь, и сейчас его нет. А этот запах сводит меня с ума! Весь дом пропитан им. Это запах его любовницы! Я знаю, она не простая гетера, а патрицианка, знатная и очень богатая. Эти духи очень дорогие, маленький флакон стоит как множество рабов.

Ливилла задумалась. Вид Эннии, растрепанной и жалкой, с залитым слезами лицом и распухшим носом, внушал ей сострадание.

– Ты кого-то подозреваешь? – спросила она.

– Нет. – И Энния зарыдала еще громче. – Если раньше я была уверена, что это Юния, то теперь я не знаю, что и думать.

– Ну, хоть Клавдиллу ты оправдала. Наконец-то, – произнесла Ливилла с едва заметной усмешкой. – Мой тебе совет, красавица. Бросай лить слезы и мучить себя понапрасну. Тебе не удастся вернуть Макрона, если он только сам того не захочет. Но чтобы не возвращаться к отцу, следует подыскать тебе нового супруга.

Энния удивленно посмотрела на подругу. Вот это утешила!

– Агриппинилла и то не упала духом после того позора, что навлек на нее бывший муж, и не сетовала на беспомощность. Едва родится ее ребенок, как она сразу выйдет замуж.

Энния судорожно глотнула:

– Вот это да! И кто же кандидат в мужья для сестры императора?

– Его имя пока держится в тайне, и все из-за близких родов. Это мне поведала Юния. Она искренне рада за подругу.

– Да уж, они сдружились, – с досадой проговорила Энния. – А помнится, их обоюдная ненависть не знала границ.

– Время расставило все на свои места, – философски заметила Ливилла, – показав, кто друг, а кто враг. Одна Друзилла не признала заслуг Юнии. И в том, что Гай стал наследником власти, и в том, что мы, Германики, до сих пор живы.

– Но я слышала, она переменилась.

– Ха, – усмехнулась Ливилла. – Эта перемена обманывала дольше всех одну меня. Она ненавидит Клавдиллу, как прежде, но Юния для нее сейчас – это путь наверх, к богатству и наслаждениям, а не забвению в Капуе. Что стоило Клавдилле упросить супруга запретить ей вернуться в Рим? Поэтому-то наша сестра, прикусив свой язычок, живет с Юнией в мире и согласии. Понимает, что почет и уважение, выказываемые сестре императора, зависят лишь от милости его супруги и истинной правительницы Рима.

– Но почему же все-таки Юния терпит ее рядом с собой, зная о ненависти, что она к ней питает? – наивно спросила Энния.

Ливилла подметила, что ее рассказ отвлек Невию от собственных бед.

– Просто ей нравится забавляться с ней, как кошке с мышью. Но, боюсь, что рано или поздно… – И Ливилла вдруг умолкла.

– Что? – с волнением произнесла Энния.

– Ничего. Не наше с тобой дело, – отрезала Ливилла и перевела разговор: – Собирайся, подруга.

– Куда? – изумилась Энния.

– Искать тебе мужа, – расхохоталась Ливилла под ее смущенным взглядом. – Сегодня Гай устраивает во дворце пышный обед в честь праздника Цереры. Будет много приглашенных, там мы и выберем подходящую кандидатуру. Ручаюсь, твоя красота сведет с ума любого, на кого ты обратишь благосклонный взгляд.

– Берегись, Макрон! – весело воскликнула Энния и хлопнула в ладоши, призывая служанок.

Зеленая сень кипариса приютила двух молодых людей, расположившихся на мраморной скамье в палатинском саду. Они неторопливо беседовали, просматривая содержание толстых пергаментных свитков. Вокруг летали тонкие паутинки, поблескивая в заходящих лучах теплого сентябрьского солнца. В воздухе витал дивный аромат цветов, роняющих лепестки от легкого ветерка.

Виниций с чувством потянулся и поспешно прикрыл рот рукой, стараясь скрыть зевок. Его собеседник с укором посмотрел на него, и Марк виновато улыбнулся, обезоруженный взглядом его близоруких голубых глаз.

– Ах, Кассий, право, любовная лирика наводит на меня жуткую тоску, – покаялся Виниций, отбрасывая очередной свиток. – Ты влюблен, мой друг, в прекраснейшую женщину Рима, но, поверь мне, я совсем не разделяю твоих чувств. Я верен своей белокурой Ливилле и равнодушно смотрю на прелести других красавиц. Вон та великолепная мраморная Психея нравится мне так же, как и твоя Клавдилла. И Психея, и Юния достойны моего восхищения, но не более того.

– Ах, мой Виниций! – вздохнул Лонгин. – Ты удивляешь меня своим равнодушием и таким неуместным сравнением. Эти свитки я приобрел для подарка моей возлюбленной и хочу, чтобы ты оценил мой безупречный вкус.

– Я оценил его, мой друг. Но, сдается мне, Клавдилла оценит лишь те драгоценные камни, что инкрустируют их.

Лонгин недовольно нахмурил брови:

– Она умна. И с радостью примет лучшее из творений Горация и Овидия, даже не взглянув на богатую отделку.

Виниций примирительно махнул рукой и поспешил отвлечь друга от разговора о предмете его страсти.

– Слышал, здоровье Агенобарба совсем пошатнулось. Кажется, слухи, что он отравлен своей наложницей, не лживы.

– Он умирает, – сказал Кассий, – и умирает в одиночестве. Никто после болезни даже не навестил его.

– А что, у него разве были друзья? – ехидно поинтересовался Виниций. – Мне бы и в голову не пришло нанести ему визит. Он водил дружбу с римским отребьем, а не с достойными людьми. Предложи я тебе навестить его, ты согласился б?

После краткого раздумья Кассий печально покачал головой:

– Увы, я не столь великодушен.

– И я. Кстати, сюда идет Ганимед. Я слышу запах его духов. Они точно облако окутывают его, предвещая появление.

– А, вот вы где. – Из-за кипариса действительно появился красавец Эмилий Лепид. – Хорошие новости, мой Виниций. Мой отец дал согласие твоему брату, когда он в десятый раз попросил руки Эмилии. После того как Силан отослал ее домой, его шансы получить ее руку весьма упрочились, и наконец отец сдался. Но придется немного подождать с помолвкой, Эмилия может оказаться беременной, несмотря на заверения Силана. У меня возникло предположение, что именно моя сестра сочинила и распустила по Риму песенку о старом уродливом Силене.

Молодые люди недоверчиво посмотрели на Ганимеда.

– А чему удивляться? Девочка с детства писала стишки. У нее довольно хорошо получалось высмеивать своих близких. Отец как-то даже выпорол ее за злобные насмешки над нашей тетушкой. Но я ничего не утверждаю…

– Клавдилла в восторге от этой похабной песенки и мурлычет ее день и ночь, – заметил Виниций. – Они каждый вечер исполняют ее втроем с Мнестером и Аппелесом, и не далее как вчера наша прелестная императрица пообещала в награду большой рубин тому, кто сможет достойно продолжить ее. А ты, Кассий, собираешься подарить ей Горация. Лучше придумай несколько новых куплетов.

Кассий покраснел под смех Марка и Лепида.

– Едва ли у меня получится, – с усилием сказал он.

– Значит, рубин мой, – произнес Ганимед, выуживая из синуса безупречной тоги папирусный листок. – А вернее, Эмилии. Только прошу не выдавать ее авторства, друзья. Она не простит, что я проболтался. Вот послушайте, что накропала сегодня утром моя сестричка.

Едва Ганимед произнес первые строки, как лицо Кассия покрылось красными пятнами, а Виниций, наоборот, побледнел.

– О нет, Лепид. Мои уши не вынесут этой пошлости, – взмолился Лонгин.

– Прошу тебя, – сказал Марк.

– Странные вы. Уверен, наша императрица будет в восторге, так что сегодня вечером вам предстоит выслушать эту песенку, исполняемую самыми прекрасными устами, а завтра она пойдет гулять по Риму, – беззабботно ответил Ганимед, спрятал листок и откланялся, оставив друзей одних.

Глядя ему вслед, Лонгин с облегчением перевел дух.

– Я догадываюсь, что Юнией движет обида и детское желание отомстить за невнимание отца, – сказал с грустью Виниций. – Она не может смириться с тем, что Силан не хотел признать Гая единоличным правителем и упрямо настаивал на исполнении воли Тиберия, несмотря на то что покойный цезарь жестоко оскорбил Клавдиллу, когда пообещал ее руку Авлу Вителлию.

– Я бы на месте Калигулы… – со злобой произнес Кассий. – А он приблизил к себе этого проклятого спинтрия и позволяет ему являться во дворец в любое время.

Виниций улыбнулся.

– Да Авл Вителлий – лучший льстец при дворе и любимый предмет насмешек. Разве можно отказаться поиздеваться над тем, кто, точно пес, собирает объедки со стола и радостно виляет хвостом, даже когда хозяин его бьет? Их месть более изощрена, чем ты думаешь, мой друг.

Кассий Лонгин промолчал и еще больше нахмурился. Виниций это заметил и поспешил возразить:

– Надеюсь, ты не возвел свою возлюбленную на пьедестал идеала? Она хоть и красива, как богиня, но все же земная женщина. И ей не чужды проявления эгоизма и женской слабости. Впрочем, припомнив все легенды о небожительницах, можешь ли ты в чем-то укорять Клавдиллу?

Чело Кассия понемногу прояснилось, и он, к ужасу Виниция, протянул руку за еще не распечатанным свитком. Марк поспешно поднялся:

– Пора прощаться, мой друг. Ливилла ждет меня.

Кассий вздохнул:

– Что ж, помечтаю в одиночестве о своей любимой и о том дне, когда мы соединим наши души, и который, кажется, уже никогда не наступит.

И друзья расстались, даже не подозревая, что грустные слова Кассия окажутся пророческими.

Сумерки опустились на Вечный город, окутав его густым влажным туманом. Серые клочья тянулись с Альба Лонги, нагоняя тоску. В спальне Юнии шла война между ней и Хариклом. Растрепанная Агриппинилла металась меж ними, принимая сторону то одной, то другого. Клавдилла настаивала, чтобы врач разрешил ей подняться с постели, но Харикл продолжал противиться. В маленького лысого человечка летели подушки, но он упрямился и умолял императрицу успокоиться. Агриппинилла, привлеченная криками, даже не успела причесаться и теперь пыталась удержать тяжелые рыжие пряди, чтобы они не волочились по полу.

Наконец Харикл сдался, видя, что пациентка настоена решительно. Гораздо хуже, рассудил он про себя, если она будет продолжать так сильно нервничать. Агриппинилла всячески заверила его, что ни на шаг не отойдет от Юнии и будет за ней присматривать. Но едва Харикл вышел, как злость Клавдиллы обратилась против нее. Юнии даже не захотелось объяснять, что ей нужно побыть в одиночестве. Раздосадованная Агриппинилла ушла к себе, а Юния встала, накинула теплую паллу и вышла в сад.

Далеко от дворца она отходить не стала, а присела на ближайшую мраморную скамью и с наслаждением вдохнула осенние запахи цветов. Серая пелена поглотила ее, окутав, точно покрывалом, и заглушив все звуки вокруг. И Юнии на миг почудилось, что она осталась одна в этом мире. Впервые за много дней ей никто не мешал предаться своим мыслям, воспоминаниям и мечтам. Давно она не ощущала себя такой спокойной и счастливой. Ребенок легко толкнул ее, напомнив о себе. Она улыбнулась. Самая счастливая женщина Рима!

– Давно не виделись, Юния Клавдилла! – раздался рядом знакомый голос, и молодая женщина вздрогнула от испуга.

– Это ты, Макрон? Ты напугал меня.

– Извини, если нарушил твое уединение.

Юния вгляделась, и сквозь туман перед ней проступили нечеткие очертания мощной фигуры. Странно, но она не ощутила знакомого волнения. Любовь к этому человеку уже умерла в ее душе.

– Присядь рядом, – сквозь зубы процедила она, пытаясь скрыть досаду. Поистине, невозможно на Палатине остаться одной.

– Ты не рада нашей встрече, это сквозит в твоем голосе. А я научился чувствовать твое настроение.

– Как ты узнал, что я здесь?

– Ты – единственная, кто пахнет так в Риме. Эти духи вместе с запахом твоей кожи кого угодно сведут с ума.

– Я не хочу вспоминать былое, – жестко произнесла Юния.

– Еще бы, – эхом откликнулся он. – Ложь никому не приятна.

Она попыталась встать, но неожиданно он потянул за край ее паллы:

– Не уходи, я не хотел обидеть тебя. Что было, то прошло. Я уже не люблю тебя.

Она резко дернула паллу из его рук и поспешила прочь, сбиваясь во тьме с мраморной дорожки. «Ну и пусть! Ну и пусть!» – металась мысль. Но слова бывшего любовника ужалили ядовитой змеей в самое сердце. Негодяй! Как он смеет говорить ей об этом! «Я уже не люблю тебя!»

– И я тоже не люблю! – выкрикнула она во тьму. – Ненавижу! Ненавижу! Я уничтожу тебя, Макрон!

И бессильно разрыдалась, опустившись прямо на сырой мрамор. Но обида постепенно выпустила ее из своих цепких лап, уступив место не ненависти, а холодному расчету. Пора убирать его с дороги! Бывшего любовника и соучастника преступления! Она и так достаточно ослабила его власть в Риме и среди преторианцев, но жалость не дала ей убить его. Теперь жалости нет, она умерла вслед за любовью! Четкий план выстроился в ее уме, и она довольно улыбнулась. Вот только родится ребенок!

Звуки музыки из дворца отвлекли ее от размышлений. О Юнона! Сколько времени она сидит на мраморной дорожке? С трудом Клавдилла поднялась, ощутив, как напиталась сыростью ее одежда. Харикл теперь пожалуется Калигуле на ее строптивость, и жди скандала! Юния тяжело вздохнула и медленно пошла ко дворцу, гадая в потемках, как ей найти дорогу к покоям Ливиллы и не попасться на глаза Хариклу. Но туман запутал ее, и она, свернув не туда, неожиданно оказалась на краю Палатинского холма, у подножия широкой лестницы, спускающейся к Большому цирку.

Необъятное море тумана раскинулось у ее ног. Туман поглотил Большой цирк, забравшись даже на Авентинский холм. Невиданное зрелище заставило замереть на месте. И она залюбовалась, позабыв, как совсем недавно дрожала от холода в сырой одежде.

Клубы тумана в самой середине неожиданно закрутились в медленной пляске, все ускоряясь и набирая обороты, и внезапно из центра выросла черная высокая фигура женщины. Скованная ужасом, Юния смотрела, не в силах сдвинуться с места. Фигура потянулась к Юнии зыбкой рукой, но вдруг низринулась вниз, в самую гущу мрака. И Клавдилла потеряла сознание.

Очнулась Юния от обволакивающего чувства тепла, разливающегося по телу. Она приоткрыла глаза и зажмурилась от яркого света. Она была во дворце.

– Любимая, что с тобой? – услышала она рядом голос Гая.

– Со мной все в порядке, просто заблудилась в тумане, – постаралась она ответить как можно спокойней, не открывая глаз.

– Я же просил тебя не вставать. Ты чуть не упала с лестницы, если б я не подхватил тебя на руки, – сказал обеспокоенно Гай, и Юния почувствовала, как он нежно гладит ее лунные волосы.

И вдруг в ее памяти разом всплыло зыбкое видение в туманном море.

– Ты тоже видел ее? – широко открыв глаза, с тревогой спросила она.

– Кого? Тебя кто-то испугал? – заволновался Калигула, обнимая ее.

– Да нет. Мне просто почудилось. Забудь об этом. Пустые страхи.

– Налить тебе вина?

Она слабо кивнула.

– Харикл настоял добавить сонных капель, чтобы ты спокойно проспала до утра.

– А праздник? – обиженно спросила Клавдилла.

– Я всех прогнал. Давай побудем вдвоем. Сейчас так редко выдаются тихие вечера.

Юния с любовью посмотрела на Гая и неожиданно поднесла его руку к губам.

– Я больше жизни люблю тебя, мой милый. Знаешь, что за мысль пришла мне, когда я гуляла?

Он покачал головой, с любовью глядя в ее дивные глаза.

– Я – самая счастливая женщина в Риме. И все потому, что ты рядом.

Гай горячо обнял ее и поцеловал.

– Я тоже люблю тебя, моя звездочка. Ты дороже мне всех на свете. Выполнишь мою просьбу?

Она удивленно взглянула.

– Я хочу услышать твой дивный голос. Сердце мое так сладко сжимается в любовной тоске, когда ты поешь.

– Но только когда ты поцелуешь меня, – со смехом ответила Клавдилла. – Мы же сможем осторожно заняться любовью. Харикл ни за что не узнает об этом.

Калигула вздохнул:

– Знаешь, моя Юния, но все-таки не Харикл вынашивает нашего ребенка, а ты.

Она тоже вздохнула и немножко отодвинулась от него:

– Ты прав. А я и так сегодня нарушила все его предписания. Но одинокая прогулка подсказала мне еще и дельный план. Как пополнить казну.

Гай задумчиво потер лоб:

– Об этом я задумывался и сам. Каллист приносит неутешительные сведения. – Го тут лицо его озарила улыбка. – Но давай отложим деловые разговоры на потом. Мы же собирались провести вечер вдвоем и говорить о любви, а не о деньгах. Помнишь тот день, когда мы впервые увиделись в Антиохии?

И они с радостью окунулись в сладостные воспоминания далекого детства, в который раз пересказывая друг другу трогательную историю любви.

А много позже, когда Гай безмятежно спал, обнимая ее во сне, а она не могла сомкнуть усталых глаз, перед ней воочию предстало видение черной женщины. И Юния догадалась, что сама Геката явилась ей. Но что нужно было ее богине? Она не дала этого понять. Неужели перед ней, как и пред матерью, встанет выбор? Жизнь в обмен за жизнь? Юния улыбнулась. Она знала, что изберет. Это будет любовь. И, погрузившись в блаженное царство сновидений, она не услышала, как во тьме над ее головой прозвучал тихий шепот: «Выбора уже нет».