LXXX

Тихое утро в Палатинском дворце было безнадежно испорчено внезапным появлением Агриппиниллы.

Юния нежилась в кровати, любуясь прекрасными букетами, которыми Калигула заставил спальню. Сам он, положив растрепанную голову на колени супруги, подробно рассказывал ей о вчерашних гладиаторских схватках, размахивая руками. Клавдилла безмятежно улыбалась, с любопытством слушая и накручивая прядки его рыжих волос на тонкие пальцы. Время от времени она склонялась и нежно целовала его жадные губы, дразня и будя в нем вожделение. Ничто не предвещало бури в эти спокойные мгновения любви, но она все же разразилась.

Звонкий удар в медный гонг заставил Юнию вздрогнуть, а Гая замереть на полуслове. Занавес едва не упал с петель, и в кубикулу ворвалась Агриппинилла.

– Все пропало! – кричала она, будто на пожаре. – Она ускользнула от нас! Ее спасла сама Веста! Весь город говорит об этом!

Гнев ее был столь силен, что Агриппиниллу буквально трясло от возмущения и ненависти. Гай встревоженно приподнялся:

– Что случилось, сестра?

– Пираллиду спасла Великая весталка! Весь Рим говорит, что сама богиня направила свою главную жрицу спасти невинную!

– Все знают, что Великая весталка от старости выжила из ума, – заметил Калигула. – Пусть болтает что хочет. Она без памяти рада, что лишний раз продемонстрировала свои привилегии. Да и какое дело тебе, сестра, до этого события?

Агриппинилла и Юния переглянулись.

– Она отравила моего мужа, – ответила императору сестра.

– Бывшего мужа, – резко сказал Гай. – Пора выбросить его из головы, он заслужил эту страшную участь. Не по твоей ли просьбе Харикл лечит его?

– Да, – гордо вскинула голову Агриппинилла. – Я плачу ему за это. Хотя он сказал, что уже не может ничем помочь больному, лишь облегчить мучения, и жить Агенобарбу осталось всего месяц. Мой ребенок родится уже после его смерти.

– Ну и что? – раздраженно сказал Гай. – Стоило ради этого пустяка врываться сюда, подобно урагану?

Если б они могли видеть будущее, то ужаснулись бы тому, какую роль этот «пустяк» сыграет в их судьбах.

Агриппинилла, взмахнув полой туники, точно крылом, ушла, и супруги остались опять наедине.

– Хочешь позавтракать? – спросила Юния, пытаясь скрыть досаду в голосе.

Гай кивнул и, приподнявшись, поставил поднос с едой на ложе. Они молча принялись за еду. Любовное очарование исчезло, уступив место заботам. Каждый из супругов думал о своем. Калигула задумался о предстоящем заседании в курии, а Юния – о жертвоприношении темной богине. Вчера ночью ей опять привиделся мрачный берег Стикса и алчущие крови голодные черные псы. Гибель Пираллиды должна была умилостивить подземную богиню, но другая, светлая богиня разрушила эти планы своим вмешательством. Юния обмолвилась о видении Гаю, умолчав о роли Пираллиды. Тот встревожился:

– После смерти Фабия мы ни разу не собирались в священной роще.

Юния возразила, припомнив жертвоприношение с Гемеллом.

– Боюсь, что богиня вновь жаждет крови, но не щенков, – сказал Гай. – Я никогда не одобрял твое пристрастие к этому запрещенному культу, но из-за тебя служил Гекате. Хотя сейчас я все охотнее заказываю жертвы Изиде, богине твоей родины. Она очень популярна в Риме.

– Моя родина – Рим, – возразила Юния. – А Гекате я посвящена матерью с рождения и не вправе что-то изменить. И я не хочу столкнуться с этой проблемой, когда наступит время родов.

Гай улыбнулся:

– Этого не произойдет, можешь мне верить. Наш ребенок зачат в ночь, благословленную темной богиней. Наш сын – знак ее милости. Поэтому не волнуйся о будущем, все будет хорошо. Я отдам необходимые распоряжения, чтобы ты не беспокоилась ни о чем, моя звездочка. Твоей богине принесут в жертву самую красивую черную телку с золочеными рогами. Мне известно, где после пожара укрываются жрецы Гекаты.

Юния с благодарностью посмотрела на него и горячо расцеловала. Калигула неожиданно спохватился:

– О Марс! Солнце уже подошло к зениту, а у меня еще так много дел. А тебе придется еще день провести в постели, моя красавица. Но обещаю, что сегодня вечером на пиру ты увидишь настоящий бой гладиаторов. Это будут схватки лучших бойцов, что отличатся сегодня на арене, и ты сможешь вручить победителю деревянный меч, если, конечно, сочтешь нужным.

Гаю пришлось задержаться еще из-за новых поцелуев благодарности. Но едва он вышел, как в спальню скользнула Агриппинилла.

– Я думала, вы уже никогда не расстанетесь сегодня, – съязвила она. – Тебя, подруга, больше волнуют деревянные мечи, нежели то, что проклятой шлюхе удалось спастись.

– Ты подслушивала… – укоризенно сказала Юния. – И так испортила нам утро своими гадкими новостями.

– Не я, а Великая весталка, – нашлась Агриппинилла. – Теперь Пираллиду нам не достать, она под защитой храма.

– Но когда-нибудь она же должна высунуть из него свой нос, не вечно же ей быть прикованной к священному очагу. Поставь следить за храмом, и едва Пираллида покажется за его стенами, как ее сразу схватят и доставят на Палатин. Ни одна весталка не сможет найти ее здесь.

Агриппинилла пожала плечами:

– Ожидание может затянуться надолго. Наверняка Пираллида станет очень осторожной, зная, кто против нее все это затеял.

– Посмотрим, – уклончиво ответила Юния.

Их беседу прервала молодая рабыня:

– Госпожа, к вам гостья.

– Кто?

– Госпожа Друзилла.

Клавдилла удивленно посмотрела на Агриппиниллу и приказала рабыне:

– Пригласи и подай фалернского вина.

Ослепительная Друзилла в ярко-синей палле важно вплыла в спальню. Юния и Агриппинилла дружно вздохнули, окинув взглядами ее стройную фигуру.

– Приветствую будущих мам! – раскланялась Друзилла и поднесла Юнии букетик лилий. – Это Кассий просил передать, – не моргнув и глазом, солгала она, заметив при этом, как легкая тень смущения промелькнула в глазах Клавдиллы.

– Спасибо, Друзилла! Твой муж рад, что в нашей семье наконец-то появится первенец, продолжающий род славных предков. Я горжусь, что ношу в себе потомка великого Августа, который с честью наследует власть после Гая.

– А если девочка? – спросила Друзилла, стараясь скрыть насмешку, но тут же пожалела об опрометчивом вопросе. Она позабыла, что подруги договорились поженить своих детей.

Но Юния ответила:

– Как будет угодно богам!

Она давно заметила, что, несмотря на их показное примирение, Друзилла так же ненавидит ее, как и прежде, поэтому ей меньше всего хотелось говорить с ней о своем ребенке.

– На днях я прогуливалась в садах Саллюстия, – сказала Друзилла. – И встретила твоего отца, Юния Силана. Он так огочен, что ты избегаешь его. Узнав, что мы близкие подруги, он попросил меня передать тебе, что хотел бы приехать во дворец с визитом.

Клавдилла недовольно скривила губы.

– Пусть навещает прыщавого недоумка Гемелла, – со злобой произнесла она. – Будь его воля, он усыновил бы его. Силан мнит Гемелла достойным продолжателем Тиберия и приносит молитвы богам о скором его наследовании власти, тем самым желая смерти моему супругу и нашему будущему сыну. Я не считаю его своим отцом! Его и в сенате терпят только потому, что он – тесть императора, а мой муж из любви ко мне мирится с его присутствием на заседаниях и сносит его злобные нападки и бесконечные споры. Пусть даже и не думает приезжать во дворец!

– Ну и ладно, разбирайся сама со своими семейными делами, – сказала Друзилла, выслушав гневную тираду Юнии. – Я пошла. Еще много дел на сегодня, Кассий задумал устроить праздник в честь моего дня рождения. Милый Лонгин! Он обожает меня! В замужестве мне повезло больше, чем тебе, сестричка, – непринужденно кинула она замечание Агриппинилле и, сопровождаемая ее злобным взглядом, выплыла из кубикулы.

– Позор нашего рода! Грязная развратница! – стиснув зубы, прошипела Агриппинилла вслед сестре.

– «Милый Лонгин! Он обожает меня!» – язвительно передразнила ее Юния. – Она и не подозревает, что его сердце уже принадлежит другой.

– Это кому же? – вскинулась Агриппинилла.

Юния прикусила язычок.

– Так Ганимед намедни болтал. Расспроси его.

Легкой походкой Друзилла выбежала из дворца, довольная собой. У ворот она остановилась, осматриваясь по сторонам. Удовлетворенная улыбка появилась на ее лице, когда она увидела Силана, спускающегося из своих носилок.

– Я говорила с ней, – сказала она сенатору. – Твоя дочь ждет тебя. Калигулы уже с час нет во дворце, и бедняжка так обрадовалась твоему приезду. Ей по-прежнему нездоровится.

Силан благодарно ей поклонился и подошел к номенклатору:

– Доложи моей дочери, что ее желает видеть отец. Я подожду в осциуме.

Сенатор грузно опустился на мраморную скамью и, скрестив руки, стал ждать. Вскоре послышались громкие шаги и вышел Кассий Херея.

– Приветствую, Марк Юний Силан! – Его кулак с гулким стуком опустился на кожаный панцирь. – Мне велено передать тебе, чтобы ты уезжал из дворца.

– Но я приехал повидаться со своей дочерью, – недоуменно сказал Юний.

– Это невозможно, сенатор. – Херея почтительно наклонил седую голову и дал знак рабу.

Тот подбежал к носилкам Юния и подставил подножку. Силан тяжело поднялся и, сгорбившись, пошел обратно. И, уже отъезжая, он, расстроенный, укорил себя, что позабыл спросить, кто отдал приказ, хотя что-то подсказывало ему имя этого человека.

Довольная собой Друзилла наблюдала за отъездом Марка Юния и злорадно улыбалась, видя, как блестят слезы на его одутловатом лице. И когда его носилки скрылись из виду, дала знак рабам трогаться. Путь ее лежал на южный склон Палатина.

Ее беспрепятственно впустили домашние рабы, даже ощерившийся пес из мозаики не зарычал у порога на непрошеную гостью. Все в доме выдавало запустение: пыль, паутина, обвившая безвкусные статуи в атриуме, засохшие цветочные гирлянды, гнилой запах и золотые рыбы, плававшие кверху брюхом в мутной вонючей воде в перистиле.

Брезгливо скривишись, Друзилла зажала нос рукой. Зловоние от фонтана было невыносимым.

– Где твой хозяин? – дернула она за рукав туники пробегавшую мимо девчонку-рабыню, поражаясь, что на гостью даже не обратили внимания.

– Лежит в спальне, – почесав пятерней грязную копну нечесаных волос, равнодушно ответила та и убежала.

Друзилла, придерживая рукой свою ярко-синюю паллу, пошла по пыльному коридору. Она прекрасно знала, где расположена спальня хозяина.

Запах гнили и разложения становился сильней, и гостья подумала, сдерживая ужас, не умер ли брошенный рабами Агенобарб, но, услышав громкий храп, облегченно вздохнула. Откинув тяжелый занавес, она замерла, не сдержав изумленного возгласа. Она никогда в своей жизни не видела мусорной свалки, а тут ее глазам предстала настощая помойка. Беспорядочно валяющаяся одежда, сброшенные на пол остатки гниющей пищи, лужи разлитого вина с жужжащими мухами. Сам Домиций, грязный и заросший рыжей бородой, огромной тушей возвышался на ложе и, выпятив необъятный живот, оглушающе храпел. От него исходило жуткое зловоние. Друзилла в страхе попятилась и опустила занавес. Гнев захлестнул ее, и она громко закричала на весь дом, пробудив эхо в тихом коридоре:

– Все рабы немедленно ко мне! – И побежала в атриум.

Челядь, сбившись испуганной кучкой, замерла около входа в кухню.

– Быстро! Все! – задыхаясь от злобы, отдавала приказы Друзилла. – Все убрать, привести в порядок дом, умыть хозяина! Я проучу вас, грязные скоты! Всех прикажу распять, подлые предатели!

Вмиг закипела работа. Друзилла металась как фурия, распоряжаясь и звеня монетами из собственного кошелька. Она отправила слуг за вином и свежей едой на Велабр и лишь тогда успокоилась, расположившись в таблинии, когда все рабы оказались занятыми работой. Водяная клепсидра отмерила много часов, прежде чем к ней осмелилась заглянуть та самая девчонка, с которой она разговаривала в перистиле. Только теперь с рабыней произошли изменения. Одета она была чисто и опрятно, волосы заплетены и стянуты повязкой.

– Госпожа, все готово, – тихо сказала она, не смея поднять глаза. – Мы выполнили ваши приказания, но хозяин все еще продолжает спать. Невозможно было сдвинуть его с места.

Друзилла недовольно поморщилась, но, выйдя из таблиния, удивленно ахнула. Огромный дом сверкал чистотой, увядшие гирлянды заменили новые, из нарциссов, фонтан наполнился свежей водой, и из него забили тонкие ароматные струйки, разложившиеся трупы рыб выкинули и даже запустили новых. Друзилла с тоской посмотрела на свой опустевший кошелек. Что ж, это того стоило!

В спальне тоже произошли перемены. Открытый комплювий пропускал свежий воздух, наполнив мрачную комнату солнцем, старые ковры заменены на новые, изобильно разбрызганные духи перебили запах гнили. А Агенобарб продолжал храпеть.

– Он сейчас все время спит, – зашептала оказавшаяся рядом девчонка. – Поест, выпьет вина и опять спать, даже не поднимается… Отсюда и вонь.

Друзилла брезгливо передернула плечами.

– Воды в купальне нагрели?

– Да, и налили туда много благовоний, как вы велели, госпожа, только вот никто не смог добудиться господина.

Друзилла решительно перешагнула порог и подошла к храпящей туше. Ее ужаснули произошедшие с Домицием изменения. Он стал неимоверно толст, лицо, поросшее торчайшей рыжей щетиной, отекло, будто наполненное водой, появился пятый подбородок, глаз совсем не было видно. А живот и ноги! Они напоминали гору, к которой приставили мощные стволы сосен. Болезнь сильно изменила его, приводившего Друзиллу ранее в восхищение мощным сложением и силой мышц. Только Макрон был подобен ему и ростом, и силой. Теперь же пред Друзиллой лежал совсем другой человек, напоминающий былого Агенобарба только рыжим цветом волос.

– Вставай, Домиций! – громко сказала она. – Вставай, настало время для мщения!

– Кто?! Кто посмел будить меня?! Убью!

Друзилла с удовлетворением отметила, что рык его по-прежнему мощен. Значит, она добьется желаемого!

– Встань! Ты должен отомстить тем, кто обрек тебя на смерть! Я помогу тебе!

Домиций с трудом разлепил веки и насмешливо взглянул на гостью:

– Приветствую тебя! Ты – первая, кто пришел ко мне справиться о здоровье! Ты что-то говорила о мести, или мне все приснилось?

– Нет, не приснилось. Пойдем со мной!

– Куда, Друзилла? Я не умею теперь ходить так же быстро, как прежде.

– В купальню, надеюсь, ты дойдешь. Никто из слуг не в силах донести тебя туда. От тебя разит, как от борова, искупавшегося в навозе. Что случилось с тобой, мой друг? К чему падать духом? Ты забыл, что у каждого попавшего в беду найдутся друзья?

Кряхтя, Агенобарб начал подниматься.

– Выкиньте это ложе! – велела Друзилла рабам. – И поставьте новое, из спальни бывшей госпожи, вряд ли она когда-нибудь вернется в этот дом. А ты, Домиций, следуй за мной. Горячая ванна вернет тебе интерес к жизни.

– А ты примешь ее со мной? – к ее ужасу, осведомился Домиций.

– Только после того, как раз десять сменят воду, – не моргнув и глазом, ответила она.

Отмыть Агенобарба от грязи и зловония оказалось таким же долгим делом, как и привести в порядок его большой дом. Спустя несколько часов девчонка, мокрая и потная, вызвала Друзиллу, наблюдавшую с чашей вина, как рабы переставляют ложе.

– Он зовет вас, госпожа, – сообщила она, приглаживая влажные волосы.

– Передай, что я жду его в триклинии, – ответила Друзилла, усмехаясь.

Там уже все было накрыто к обеду. Друзилла, изрядно облегчившая свой кошелек, велела накупить самых изысканных продуктов, а уж повар у Домиция слыл отменным мастером. Едва вошел Агенобарб, как Друзилла с неудовольствием отметила, что тот даже не счел нужным купить новой одежды. На нем был тонкий синфесис, обтянувший его тучную отекшую фигуру, ткань даже лопнула местами, но самого Домиция ничуть не смущало, что его мужское достоинство открыто всем обитателям дома на обозрение. Друзилла отвела глаза, постаравшись, чтобы Агенобарб не заметил, как чувство омерзения искривило черты ее прекрасного лица. Болезнь изуродовала его сильное красивое тело до неузнаваемости.

– Отчего не пришла, как обещала? Я посылал рабыню за тобой. – Агенобарб грузно улегся на хозяйское ложе. – О, Юпитер! Как я голоден!

Он протянул огромную руку к блюду с жареной курицей, как вдруг из-за колонны вышел тщедушный раб, облаченный в грубую темную тунику.

– Господин, осмелюсь напомнить, – робко обратился он к Домицию.

Тот ответил ему яростным взглядом.

– Провалиться в Тартар тебе и твоему хозяину! – заорал он и тут же смиренно добавил: – Неси!

– Что это значит? Кто этот раб? – удивленно спросила Друзилла.

– Харикл несколько раз в день присылает его готовить мне лекарство, он сказал, что отеки будут меньше разливаться по телу, если я буду принимать это проклятое снадобье. – Мука отразилась в зеленых глазах Агенобарба.

– Но что плохого в лекарствах Харикла? Он – самый искусный врачеватель. Возможно, он надеется вылечить тебя.

– Увидишь, – кратко ответил Домиций, – что плохого в его лекарствах. А вылечить меня невозможно, яд, что подмешала эта тварь, убивает медленно, мучительно и надежно. Мне осталось жить считанные недели…

– Знаешь ли… – начала Друзилла, но ее прервал приход раба.

При виде его Домиций скривился, но промолчал.

Тщедушный человечек принес на подносе плотно закупоренный сосуд из мутного стекла, наполненный черной жидкостью, ступку, чашу с медом и кувшин с узким горлом. Девушка с интересом наблюдала.

Раб водрузил ступку на стол перед Агенобарбом и его гостьей и откупорил сосуд. Когда он наклонил его, Друзилла сразу догадалась, что это не жидкость, а нечто другое. И ее едва не стошнило прямо на обеденный стол, когда она увидела, что это сушеные черные тараканы. Домиций мученически закатил глаза, а раб невозмутимо принялся перетирать их пестиком. Затем аккуратно ссыпал порошок в жидкий мед, перемешал и подал хозяину. Тот с тяжким вздохом отпил, а Друзилла, не выдержав, отпрометью кинулась к выходу, зажав рукой рот.

– Вот такими лекарствами потчует меня Харикл, – сказал ей Домиций, когда она нерешительно переступила обратно порог.

– О боги! Это ужасно! – брезгливо воскликнула она.

– Но помогает, – ответил Домиций. – Ты рано вернулась, прием лекарств еще не окончен.

Стоило рабу достать из синуса туники шуршащий мешочек, как Друзилла выбежала вновь, даже не пытаясь полюбопытствовать. Лекарь сдержал усмешку.

Из кувшина разило перебродившим вином. Все так же осторожно раб достал горсть отвратительных живых насекомых и с силой сдавил их в руке. В кувшин пролилось несколько капель.

– Принять после обеда, – хрипло произнес лекарь, низко поклонился и вышел.

Друзилла, стоявшая за порогом, в ужасе отскочила от него и опять вернулась в триклиний.

– Это закончилось?! – передергивая плечами, спросила она.

– Можешь не смотреть, как я буду пить это перебродившее вино, – невозмутимо ответил Домиций.

Друзилла опять зажала рот, но постаралась справиться с собой и сделала глубокий вдох.

– Скучно без танцовщиц, – заметил Домиций. – Да и гостей явно не хватает. Я привык к шумным, веселым сборищам, но после ареста этой твари все боятся заходить в мой дом. Ее уже казнили? Новости не доходят до меня.

– Нет, – ответила Друзилла, поправляя прядку волос, – Пираллиде чудом удалось спастись. По пути к Большому цирку, где она должна была изображать Европу, похищаемую быком-Зевсом, ей встретилась Великая весталка. Она-то и взяла ее под свое покровительство.

– Нет!!! – взревел Домиций. – Она должна была сдохнуть, проклятая убийца!

– Не спеши обвинять несчастную девушку, – вкрадчиво произнесла Друзилла, взяв его за руку. – Почему ты решил, что она подмешала отраву в вино? Не мог ли кто-нибудь другой желать твоей смерти?

– На кого ты намекаешь? Пираллида ненавидела меня за то, что я насильно сделал ее рабыней.

– Но боги никогда не спасают виновных. Сама Веста заступилась за жертву твоего навета. И одна ли Пираллида ненавидела тебя? Ведь за тобой много и других нехороших поступков.

– Агриппинилла? – с ужасом выдохнул Агенобарб. – Ты думаешь, это она? Но моя бывшая супруга прислала Харикла, услышав, что я болен. Мне плевать на ее чувства, но стала бы отравительница проявлять заботу о жертве?

– Ты прав, она могла желать лишь смерти ненавистной соперницы, ради которой ты бросил ее, но не твоей. – Извиваясь ужом, Друзилла скользнула ему на колени и зашептала в самое ухо: – Но вспомни, как опозорил ты ее, императорскую сестру, на пиру в честь новых консулов. – И добавила, помедлив, едва слышно: – А Калигула всегда отличался злопамятностью.

– Калигула? Наш император?

Друзилла поспешно прижала пальцы к его рту:

– Не говори этого вслух, просто думай. Ты все поймешь и без моих подсказок.

Агенобарб глухо застонал, пораженный страшной догадкой, и посмотрел в темные глаза собеседницы. Она выдержала его взгляд, полный боли и гнева.

– Теперь ты знаешь, кому мстить? – прильнув губами к его уху, спросила она.

– Клянусь Марсом-мстителем, да, – твердо ответил Домиций. – Мне нечего терять. Этот человек, которого я считал другом, отнял у меня самое драгоценное – жизнь.

Друзилла тесней прижалась к его необъятному рыхлому телу, позабыв о всякой брезгливости, и что-то быстро зашептала, подкрепляя впечатление от своих слов страстными поцелуями.

Как она и ожидала, Агенобарб согласился на все.