Книга: Рим. Цена величия
Назад: LXV
Дальше: LXVII

LXVI

Аврора еще красила небосвод розовыми красками, но колесница Сола уже покидала ворота небесного дворца, и переливающиеся лучи нерешительно ласкали листья на деревьях в садах Саллюстия.
Сады еще не наполнились цветами, гуляющих не было, а мраморные скульптуры не могли помешать уединению. Клавдилла зябко куталась в теплую паллу, утренний ветерок теребил пряди лунных волос. Клавдий, прихрамывая, шел рядом и, по обыкновению, выжидающе молчал. Но и Юния не проронила ни слова, занятая раздумьями.
– Слышал, ты сблизилась с Иродом Агриппой, – вдруг проронил Клавдий.
– Откуда такие неверные слухи? – спросила Юния, насторожившись.
– Он был у меня под утро. Расспрашивал о тебе и особенно интересовался, откуда к Тиберию поступили сведения, что Гемелл – отпрыск Сеяна. Меня встревожил этот визит. Видно, ему было важно узнать подробности, если он явился в столь неурочное время.
Юния растерянно молчала, во все глаза уставившись на собеседника.
– Я не пойму…
– Кому ты рассказывала о нашей интриге? Лучше ответь честно.
– Клянусь Марсом, никому. Префект претория знал, что я собираюсь привлечь Гемелла в ряды поклонников темной богини, которой служу сама. Слухи об этом, вовремя распущенные среди сенаторов, и помешали тому, чтобы их с Гаем признали равными наследниками, – ответила Юния. – Но твое имя я не упоминала ни разу, подозрения этого хитрого иудея могло вызвать только то, что я жила в твоем доме довольно долго. Капсу с письмами Тиберий сам отдал Калигуле, а тот показывал их Макрону. Ох, не зря мне с первого взгляда не понравился Агриппа. Не могу объяснить причины этой неприязни, но взгляд его пронзительных глаз смущает меня.
– С одной стороны, – грустно подытожил Клавдий, – нам ничего не грозит. Но не боишься ли ты, что твой любовник мог доверить кому-то свою сердечную тайну?
– Ироду? – выдохнула Юния, вся дрожа.
– Они – близкие друзья, связанные узами гостеприимства. И если Ирод хоть что-то скажет Гаю Цезарю… Ведь есть слова, что не требуют доказательств.
Клавдилла умоляюще посмотрела на старика. Таким немым ужасом обдал его взгляд темных глаз, что на миг Клавдию стало не по себе.
– Не смотри так, Юния, меня бросает в дрожь. Почему я должен отвечать за твою неосторожность? Калигула пока верит тебе, ты удачно нашла оправдание письму Друзиллы, но тогда тебя вовремя предупредили друзья. Тебе просто повезло. Повезет ли в этот раз? Ребенок, которого ты вынашиваешь, может стать яблоком раздора между Макроном и моим племянником. Ты сама-то знаешь, чей он?
Щеки Юнии обиженно вспыхнули, и она грубо ответила:
– У меня не может быть детей от любовника. Это дитя величия было зачато в ту ночь, когда скончался Тиберий. А ты знаешь, как он умирал? – Она вдруг откинула паллу и рванула тунику, обнажив плечо с синими пятнами. – Видишь? Это метка, оставленная рукой старика, которого душил Макрон.
От ужаса Клавдий едва не потерял сознание, сердце мучительно больно сжалось в груди, и он остановился, опершись о дерево. Юния испугалась и принялась звать на помощь, но он жестом остановил ее.
– Сейчас отпустит, – прошептал он, – бывает у стариков. Избавься от Макрона. Избавься – мой тебе совет.
Резко развернувшись и даже не задумавшись, что бросает Клавдия одного, Юния побежала к своим носилкам.
«Убить Макрона! Убить!» – вихрем кружилось в голове. Холодный разум одобрял, а сердце протестовало. Его крепкие объятия, страстные поцелуи, пылкие признания – она не хотела жертвовать этим тайным счастьем. Но циничный разум ставил перед сердцем вопрос за вопросом, на которые не было ответа. А что будет, если Гай догадается обо всем? Не обернется ли любовь Макрона ненавистью, когда родится ребенок Калигулы? А полгода пролетят незаметно. Как она станет оправдываться?

 

Подъезжая в закрытых носилках ко дворцу императора, Ирод видел, как из ворот выехала Юния, а следом за ней Клавдий. Надо же, как испугался бедный старик! Видно, и не ложился в эту ночь. Агриппа отдавал себе отчет, что ворошит осиное гнездо, но любопытство подстегивало, заставляя забыть об опасности.
Калигула явился к нему заспанный и непричесанный, в мятой тунике. Рабам было велено раздать спортулы многочисленным просителям, с рассвета толпившимся в ожидании императора. Гай обрадовался другу, тут же принявшись подробно расписывать ему свой визит к Пираллиде. Закусив губы, Ирод терпеливо слушал, стараясь не выказать заинтересованности. Искренне жаль ему было свою любовницу! Их связывала и многолетняя дружба, и чувственная нежность – они берегли свои отношения, с трепетом относясь к известиям о неприятностях, старались помочь друг другу. Сколько раз Пираллида жертвовала собой, чтобы смягчить настойчивого кредитора Ирода, и не брала платы! Поэтому он, скрывая волнение, слушал его рассказ об Агенобарбе. Она попала в страшную, тягостную зависимость от наглого Домиция, жаждала покорить молодого императора в надежде на избавление, но просчиталась, недооценив его любви к собственной жене.
Когда запас красноречия Калигулы исчерпался, Ирод перевел разговор на другое, расспрашивая о последних днях жизни Тиберия. Гай отвечал неохотно, иногда просто игнорируя вопросы. Агриппа это заметил и неожиданно для собеседника вдруг поинтересовался, почему его сестра Друзилла до сих пор не вернулась из Капуи. Гай доверительно сообщил, что с Юнией у нее вышла крупная размолвка и Друзилла попросту боится попадаться ей на глаза. Ирод удивился и стал настаивать на подробностях.
Калигула поведал, что Друзилла прислала на Капри лживое письмо, где обвиняла Клавдиллу в неверности. Это повлекло за собой еще кучу разных вопросов, и, Калигула, ударившись в воспоминания, рассказал Агриппе о том, как Клавдий сообщил ему еще в мае, что Тиберий намерен изменить завещание в пользу своего внука, и настоял на его отъезде на Капри; как цезарь не желал с ним разговаривать, но вдруг в свой день рождения вызвал к себе и дал капсу с письмами, свидетельствующими, что Тиберий Гемелл – ублюдок Сеяна; как вызвал префекта претория и Силана, чтобы сообщить им о завещании, где из ненависти к отпрыску Германика все-таки не вычеркнул Гемелла; добавил, что тогда узнал о самоубийстве Фабия; как тосковал о супруге, а она, будто снег на голову, неожиданно приехала, переодетая преторианцем; как они делали наряд из занавеса (это повеселило Агриппу) и как Тиберий вдруг потребовал их развода. Клавдилла даже не попыталась отстоять свою любовь, внушив цезарю, что сама мечтает об этом, и вдруг раб привез письмо сестры, обвиняющей ее в разврате. Если бы в Остии ему не встретилась Ливилла, не успевшая опередить козни Друзиллы, он убил бы Юнию, настолько был разгневан. И действительно, связь их с Макроном имела место, но не любовная. (Ирод скрыл нехорошую усмешку. До чего ж хитра Клавдилла!) Как они были на волосок от гибели, когда Тиберий решил вернуться.
– Но почему все-таки цезарь заподозрил вас? – прервал Калигулу Агриппа.
– Письмо Друзиллы попало к нему в руки. Я и сам до сих пор гневаюсь на эту глупую гусыню. Пусть сидит в Капуе и истекает желчью от зависти к своим сестрам. Да и мы хороши – объявили о разводе, а сами жили вместе на Палатине! Тиберий всех ненавидел, особенно нашу семью, но Клавдилла одна смогла затронуть его сердце. Все-таки хорошо, что когда-то мой прадед разлучил его с первой женой, которую и напомнила ему Юния при первой встрече. А она тонко сумела сыграть на этом обманчивом сходстве.
– Я восхищаюсь твоей супругой! – воскликнул Агриппа. – Ранее я считал, что моя Киприда – образец для подражания, но Юния превзошла ее. Такую искреннюю любовь и верность сейчас не встретишь.
Возможно, он еще долго расточал бы сладкие слова лести, но в триклиний неожиданно вбежала взволнованная Клавдилла. Увидев гостя, она резко остановилась и побледнела. Испуг метался в ее глазах.
– Что случилось? – спросил Гай. – Где ты была?
– Все в порядке, ездила в Саллюстиевы сады, – ответила она, через силу улыбнувшись. – Мне сказали, лебеди вернулись на озеро.
Калигула безмерно удивился, но промолчал. Если она не желает говорить, значит, на то есть причины.
– Я только что расточал похвалы твоей божественной красоте, прекрасная Юния! – низко склонившись перед ней, произнес Ирод. – Сегодня твой супруг много рассказывал мне о тебе.
Клавдилла настороженно посмотрела на Калигулу, тот пожал плечами, решив оплатить ей молчанием за молчание.
– Пойду к себе, прилягу, – сказала она, возвращая гостю его поклон, – ранняя прогулка утомила меня. К тому же твои сестры, Гай, будут ждать меня к полудню в театре.
Едва она удалилась, Агриппа тоже засобирался, ссылаясь на срочные дела. После его ухода номенклатор попробовал было ввести посетителей, но Калигула повелительным жестом отмел все попытки и прошел в покои жены.
Клавдилла, бледная, лежала на кровати, устало прикрыв глаза. Услышав голос Гая, она слабо пошевелилась.
– Дорогая, я хотел бы попросить тебя больше не ездить одной на ранние прогулки. К тому же Харикл настаивает, чтобы ты больше времени лежала. Опять тошнит?
Она едва кивнула, по-прежнему не открывая глаз, и протянула руку в сторону столика. Гай налил ей воды и, осторожно поддерживая ее голову, дал напиться.
– Зачем приходил Агриппа? – тихо спросила она.
– О, мы долго беседовали. Сама знаешь, сколько времени он провел в тюрьме, и его интересовало все, что случилось в его отсутствие. Я рассказал, как жил на Капри, о завещании, о письмах моей тетки, о письме Друзиллы, обвинявшей тебя в измене…
Клавдилла резко поднялась.
– Что?! – вскрикнула она. – Ты все ему рассказал?! О моих интригах?! Ты с ума сошел? Знаешь ли ты, зачем Клавдий приезжал во дворец? Он рассказал, что ранним утром к нему зашел Ирод с теми же вопросами. Не слишком ли любопытен этот хитрый иудей, прикидывающийся твоим другом?
Калигула насупился и недовольно ответил:
– Ты слишком много придаешь значения всему. Он – мой давний товарищ. С детства он учился вместе с отцом в одной школе, Германик любил его и доверял ему…
– А Ирода не заинтересовали подробности его смерти? – язвительно уколола его Юния.
Калигула покраснел и отвел глаза.
– Так ты считаешь, не стоило ничего ему рассказывать? – виновато спросил он.
– Не воротишь того, что сделано. Но меня беспокоит, к чему он выпытывает эти сведения? Даже если что-то и всплывет наружу, нам ничто не угрожает. Враги мертвы. Надо поразмыслить, чем вызвано его нездоровое любопытство. В любом случае следует избежать ненужных слухов, – сказала Юния. – Ты же знаешь, как он дружен с префектом претория. Макрон имеет сильное влияние в преторианском лагере, армия тоже может поддержать его. Сейчас он занимает пост твоего советника по делам империи и власть его растет. Не настало ли время избавиться от опасного сообщника?
Душевная боль заставила ее умолкнуть. «Избавься от Макрона», – змеиным шипением зазвучали слова Клавдия. Она едва сдержала слезы, предательски навернувшиеся на глаза. Сердце гулко билось в груди, протестуя против вероломства. «Помнишь, в чем клялась мне?» – будто наяву послышался голос Макрона. Гай тоже молчал, раздумывая.
– Ты права, любимая. Размах его власти настораживает. Я не хочу, подобно Тиберию, проглядеть второго Сеяна, – наконец сказал он.
– Пока рано приводить это в исполнение, – с усилием проговорила Клавдилла. – Вначале нужно уничтожить детище первого префекта претория – преторианский лагерь. Надо перевести преторианцев в город, разбив на отдельные отряды и разместив по разным местам в Риме. Или… – Она опять задумалась. – Или, подкупив их деньгами, назначить нового префекта претория, но того, кого они смогут принять взамен Макрона и кому ты сможешь довериться. Кажется, его кандидатура мне уже известна.
Гай с удивлением посмотрел на нее.
– Это Кассий Херея, – ответила она на его невысказанный вопрос.
– Над твоими словами нужно поразмыслить, – произнес Гай, наморщив лоб, – но сейчас расскажи то, о чем хотела поговорить утром.
И Юния, вспомнив вечерний разговор, подробно изложила ему свою идею.
Назад: LXV
Дальше: LXVII