XXIX

Дома Юнию встречала Кальпурния. Едва девушка ступила в вестибул, она кинулась к ней навстречу:

– Дочка, где ты так долго пропадала?

Отношения их изменились. Теперь мачеха с почтением относилась к падчерице, выказывая искренне расположение. Благодарность переполняла ее после того, как она узнала, что Юния безотлучно сидела около ее постели, преданно ухаживая во время болезни. Но она не догадывалась, что лоскуток, которым падчерица вытирала ей пену на губах, был пропитан вначале слабым раствором яда, большую дозу которого она подсыпала в финики, а затем – противоядием, что постепенно воскресило ее к жизни. Узнав это, вряд ли Кальпурния испытывала бы такую благодарность к заботливой падчерице. Но смертный приговор был произнесен, только чуть отсрочен. Юния уже не нуждалась в союзнике, тем более что отец, неожиданно разбогатевший лишь по причине того, что она понравилась Тиберию, теперь исполнял любую ее прихоть, закрывая на все глаза. А сама Клавдилла тайно готовила почву для женитьбы Силана на молодой Эмилии, сестре красавчика Ганимеда.

– Я гуляла с Гаем Цезарем в Палатинском саду, – ответила девушка, улыбаясь. – Чудный май выдался в этом году! Солнце такое ласковое, что мы немного поспали на зеленой траве, нежась в его теплых лучах.

– Привезли твое свадебное одеяние. Ты должна взглянуть, примерить! О Венера, оно так прекрасно!

– Приятная неожиданность! Я думала, оно будет готово завтра! А что сегодня на обед? Я проголодалась, пусть Хлоя принесет чего-нибудь вкусненького.

Они прошли через осциум, где толпились клиенты в ожидании своей очереди. У многих в руках были таблички, по которым они повторяли приветственную речь или содержание прошения. С Юнией почтительно здоровались. Приветливо улыбаясь, она прошла в таблиний к отцу. Но комната была пуста, лишь мраморные головы взирали на нее с полок. Клавдилла усмехнулась, проскользнула за колоннами перистиля и тихо заглянула за тяжелые, расшитые золотом занавеси ойкоса. Отец мирно спал. Глядя на его добродушное лицо, она вспомнила, как когда-то он укорял ее, что живет за чужой счет, досадуя на то, что в Риме не нужен никому, что имя Юниев забыто, был против брака с Сапожком и посмел угрожать ей смертью за непослушание. Злоба исказила ее красивое лицо, ладони сжались в кулаки. Как все переменилось! Теперь он и не вспоминает о своих «унижениях», а его влиянию в сенате, огромному богатству можно позавидовать. Он даже забыл, как возмущался ужасной репутацией жениха.

В этот момент Силан открыл глаза. Лицо дочери мгновенно приняло приветливое выражение, сонный отец не успел ничего заметить.

– А, дочка! Приветствую тебя, красавица! Как прогулка?

– Прекрасно, – улыбнулась Юния. – Мы разоспались на свежем воздухе, и я только что вернулась. Кальпурния сказала, что доставили мой свадебный наряд, я шла смотреть, но решила по пути проведать, как идет у тебя работа. Вижу, ты трудишься очень усердно. В осциуме толпится человек сто, не меньше.

– Пусть их, устал. Сегодняшняя речь в сенате утомила меня, к тому же я готовил ее целую ночь. Дебаты были долгими, но под конец большинство приняло мою сторону. Мои оппоненты остались в жалком меньшинстве.

Юния в ужасе всплеснула руками:

– О нет, отец! Не продолжай! Мне неинтересно! Глядя на твой безмятежный сон, я просто вспомнила, как когда-то ты жаловался, что в Риме никому не нужен, и хотел вернуться в Александрию. А я сказала, что ты еще будешь прятаться в ойкосе от докучливых посетителей. Припоминаешь?

Силан поморщился и, воздев руки кверху, с пафосом произнес:

– О, боги! Как я заблуждался! Я не хочу в Александрию! Я люблю Рим!

Обернувшись, он увидел, что Юния уже исчезла. Со вздохом он не спеша поднялся, протер влажным лоскутом лицо и отправился в таблиний принимать клиентов.

Клавдилла как вихрь ворвалась в комнату:

– Где мой наряд, Кальпурния? Скорей показывай!

– Вот он, дочка!

– О боги! – воскликнула Юния в восхищении.

На кровати была разложена белоснежная тончайшая туника, рядом причудливо украшенный пояс, который надлежало в день свадьбы завязать геркулесовым узлом, яркие сандалии из тонкой цветной кожи и свадебная мантия желто-красного цвета. В лучах заходящего солнца драгоценные нити горели ярким огнем. Юния осторожно, будто боясь обжечься, погладила ткань ладонью.

– Это самое роскошное, самое прекрасное одеяние, что я видела. Я так счастлива, что выхожу замуж. Более пятнадцати лет я ждала этого чудесного дня. И боги смилостивились надо мной, сделав детскую мечту явью. Наши жертвы во славу богов превзойдут все, что им когда-либо приносили.

Кальпурния ласково погладила ее по голове. Юния с трудом сдержалась, чтобы не отшатнуться.

– Что это ты? Еще месяц назад ты скорее вырвала бы клок моих волос, чем стала бы проявлять ласку, – все же не удержалась она, но старалась унять возмущение и выглядеть как можно спокойнее.

– Я никогда раньше не думала, что мы сможем поладить. Ты всегда отталкивала меня, мое прошлое рабыни было тебе ненавистно, но ведь я обычный человек из плоти и крови, как и ты, как и Силан. Я не виновата, что судьба уготовила мне такой путь. Я не знала ни отца, ни матери, мне приходилось терпеть побои и издевательства, но боги сжалились, и я встретила Марка Юния.

Юния отвернулась, чтобы эта женщина не смогла увидеть бешенство на ее лице. Ей захотелось крикнуть, чтобы она не смела равнять себя с высокородными патрициями. Мать Юнии принадлежала к знатному роду, безропотно последовала в ссылку за Силаном в Египет, там родила Юнию, но даже не успела услышать крик новорожденной, узнать, дочь это или сын, как безжалостные парки перерезали нить ее жизни. Скоро, совсем скоро Клавдилла отомстит за все и признается Кальпурнии, кто отправил ее в царство Аида.

– Хочешь примерить? – спросила мачеха.

Юния заколебалась, разглядывая мантию. Но потом тряхнула кудрями:

– Нет, надену только на свадьбу. Боги, как этот наряд прекрасен!

– Гай Цезарь заказывал его самому искусному мастеру в Риме. Мантию и пояс вышивали втайне. Их принесли, завернув от чужих взоров, кроме меня и тебя, никто в доме не видел, – рассказала Кальпурния.

– Я думала, отец проявил усердие в подготовке свадьбы.

– О нет, Силан разговаривал с Гаем Цезарем, но тот запретил ему вмешиваться и даже помогать деньгами. Все за счет императорской казны. Марк рассказывал, что Тиберий часто усмехался, получая счета за свадебные расходы. Цезарь расспрашивал подробно о тебе, Силан превозносил твою красоту, грацию, ум, но стоило Тиберию обмолвиться, что вы знакомы, Силана едва не хватил удар. Ты напомнила цезарю первую, дорогую сердцу жену, с которой Август разлучил его и даже запретил встречаться. Юний был польщен, узнав, что император подарил тебе драгоценный перстень.

Юния посмотрела на свою руку – огромный изумруд искрился темным блеском в угасающих лучах. Интересно, дошло ли до Силана, почему его возвели в сенаторы и пожаловали таким богатством? Вряд ли он это понял, как и то, что все эти рудники в Испании и земли в провинциях ранее принадлежали казненным за оскорбление величия. Ей неожиданно показалось, что кровавый отблеск мелькнул в зеленом камне; она вздрогнула и поспешно опустила руку, испуганная зловещим предзнаменованием.

Но дурные мысли быстро исчезли из хорошенькой головки, когда номенклатор доложил, что прибыли госпожи Ливилла и Друзилла. Юния велела проводить их в перистиль, подать финикийского вина, сладостей и преподнести цветы. Гемме она вручила две золотые булавки для волос с опалами и приказала вставить в цветы для подарка девушкам. Едва Хлоя закончила укладывать Клавдилле волосы, как номенклатор сообщил о приходе Эннии Невии и Эмилии Лепиды. Юния заулыбалась: приятно, что весь цвет римской красоты собирается у нее дома. С Эмилией она была не знакома, Силан прервал переговоры с родителями девушки относительно помолвки, стоило Юнии воспротивиться его разводу с Кальпурнией. Однако Клавдилла через Ганимеда внушила им надежду на возможно скорый брак. Старые патриции были рады браку дочери даже с тем, кто годился ей в отцы, ведь за Эмилией было незначительное приданое, к тому же дочь Силана выходила за наследника императора. Саму Эмилию, одну из признанных римских красавиц, это не смущало, скорее наоборот, ей льстило, что она станет родственницей знаменитой Клавдиллы и самого Гая Цезаря. Она безжалостно разорвала любовную переписку с братом Виниция, который боготворил ее и которому ранее обещала руку и сердце. Сегодня она упросила Эннию Невию ввести ее в дом Силанов.

Блистая роскошью нарядов, драгоценностями и, наконец, своей вызывающей красотой, гостьи сидели тесным кружком у фонтана, ожидая хозяйку, пили вино из маленьких серебряных чаш и беззаботно смеялись, обсуждая римские сплетни, принесенные с форума. Красивые египтяне-рабы, совсем недавно приобретенные Силаном за бешеные деньги для прислуживания в триклинии, поднесли четыре букета. Восторгу не было предела, когда каждая обнаружила в цветах золотую булавку для волос с драгоценным камнем. Появилась Юния в белоснежной тунике с затейливым золотым поясом, ее точеные плечи окутывала облачком прозрачная муслиновая шаль с тонкой золотой греческой каймой. Белокурые локоны, обрамляя нежный овал лица, были расчесаны на пробор и поддерживались золотой диадемой, а сзади затянуты в продолговатый греческий узел. Руки и шея опутаны тончайшей сеткой золотых цепочек. Единственное исключение было сделано для изумруда Тиберия, с ним, как с талисманом, Юния не расставалась.

Гостьи разом обернулись к ней. Ливилла смотрела с доброй улыбкой, Друзилла и Энния – с ревнивой оценкой, а молоденькая Эмилия – с робостью. Глаза Друзиллы зло сузились, она глянула на Невию. Та, поймав ее взгляд, раздраженно махнула рукой.

Клавдилла приветливо раскланялась с подругами. Гостьи разом затараторили, благодаря за чудные подарки. Юния обратилась к Эмилии:

– Рада видеть тебя в своем доме. Я много наслышана о твоей красоте, но не ожидала, что она настолько ослепительна.

Польщенная Эмилия зарделась. Теперь Энния метнула взгляд Друзилле. Она умна, эта Клавдилла, если расточает похвалы будущей мачехе, которая моложе ее на несколько лет. Бледненькое личико Эмилии явно проигрывало в сравнении с изысканными чертами Юнии.

– Мы собираемся посетить общественные бани, – сказала Ливилла. – В женской половине поэтесса Марция Корнелия собирается устроить чтение своих стихов. Она восходящая звезда римской поэзии. У нас так мало талантливых поэтесс, к тому же только мужчины-поэты осмеливаются устраивать публичные чтения, но одна знатная покровительница искусств уговорила ее отбросить стеснение.

– О, я надеюсь получить огромное удовольствие, – промурлыкала томно Энния, – но только от купания, а не от творений доморощенных стихоплетов.

– Наша подруга далека от искусства, – с извиняющею улыбкой сказала Ливилла, – однако согласилась пойти с нами. Я же очень люблю поэзию, Эмилия тоже. А что до Друзиллы, то она послушает лишь только затем, чтобы при очередном любовном объяснении вставить подходящую цитату.

Все рассмеялись, а на щеках Друзиллы заалел румянец.

– Кстати, поддерживаю Невию, я тоже не в восторге от нынешних слащавых поэтов, – заметила Юния, – я не признаю никакой лирики, кроме творчества моей излюбленной Сафо и Овидия. С удовольствием цитирую едкие эпиграммы Горация. Гомер для меня слишком тяжеловесен, не поклонница. Поэтому мы с Эннией насладимся купанием и душистыми благовониями, а вы можете слушать вашу Марцию. А Друзилла потом изобразит нам, как будет происходить ее любовное свидание под влиянием творчества восходящей звезды поэзии.

Друзилла опять покраснела, затеребив по привычке браслеты. Ливилла и Энния звонко рассмеялись, одна Эмилия по-прежнему молчала, робея в обществе изысканных красавиц.

На выходе Друзилла тихонько остановила Юнию:

– Скажи мне, дорого ли твой отец заплатил за того египтянина? – И она указала на красивого юношу с вьющимися до плеч кудрями. Он выделялся из всех рабов, стоящих у стены в ожидании приказов, тонкими изящными чертами лица, рослой мускулистой фигурой и стройными ногами. «Потекли слюнки у кошки на молоко», – подумала про себя Юния и сказала:

– Неважно, сколько стоил этот презренный раб, он теперь твой, моя Друзилла.

Гостья просто остолбенела – такой раб стоил тысячи сестерциев, неожиданная щедрость Юнии потрясла ее. А Юния тем временем сделала знак Палланту:

– Отправь египтянина в дом госпожи Друзиллы.

– Но твой отец… – попытался возразить управляющий.

Юния хлестнула его по лицу.

– Не смей мне перечить, презренный раб, – тихо сказала она. – Я здесь полновластная хозяйка. Отправляйся на кухню, где получишь двадцать плетей. – Она подозвала дюжих охранников. – Отдашь ключи от кухни и кладовых Кальпурнии, она подберет нового управляющего. А ты отправишься на полевые работы.

Паллант в ужасе заломил руки, запричитал, бросился ниц перед госпожой, преграждая ей путь. Она спокойно наступила ему на спину и направилась к выходу. Потрясенная Друзилла молча последовала за ней.

– Сегодня же вечером египтянин будет у тебя, – ласково сказала ей Юния, будто и не было этой безобразной сцены. – Это второй раз, когда управляющий перечит мне, в первый я его просто предупредила по-доброму.

Ливилла, Энния и Эмилия уже расположились в роскошных носилках с инкрустацией из черепаховых панцирей с золотым изображением Венеры, любимой богини Юнии. Носилки надежно покоились на мощных плечах восьмерых рослых сирийцев. Либурны помогли Клавдилле и Друзилле подняться, придерживая подножки. Две чернокожие рабыни огромного роста пристроились идти рядом, держа широкие опахала из множества павлиньих перьев. Курьеры, быстроногие мизики с кожей цвета черного дерева, устремились вперед расчищать дорогу на тесных римских улицах, громко выкрикивая имя госпожи Юнии Клавдиллы.