XXXII

Безмятежный сон Лепида и Ливиллы был жестоко нарушен. Топая ногами, будто африканский слон, Домиция ворвалась в их покои, потрясая листом пергамента. Катедра жалобно застонала, когда грузная матрона с размаху опустилась в нее.

— Просыпайтесь же! Случилось страшное! — закричала она, тяжело дыша после стремительной пробежки. — Известия из Рима от моего мужа!

Лепид испуганно вскочил, позабыв о собственной наготе. Повязку уже сняли с его головы, и синяк начал бледнеть. Домиция уже давно мечтала выпроводить этих гостей, которые мешали ее домашнему распорядку, устраивая каждый вечер попойки и оргии, собирая под крышей ее дома соседей, спешивших навестить наследника цезаря и его сестру.

Из-под покрывала вынырнула растрепанная белокурая голова Ливиллы. Она в ужасе округлила глаза.

— Что случилось?

— На императора было совершено покушение! — задыхаясь, вымолвила тучная Лепида. Ее внушительный бюст колыхался вверх — вниз. — Мой драгоценный супруг пишет, что была попытка отравления, но Гай Цезарь остался жив. Погиб совершенно другой человек. А жизни цезаря отныне ничего не угрожает. Заговорщики схвачены и уже во всем признались.

Эмилий облегченно выдохнул.

— Значит, мое письмо дошло вовремя! — радостно обернулся он к Ливилле. — Да здравствует император!

Ливилла хлопала ресницами, не соображая, о чем идет речь.

— Мой брат? Заговор? О чем ты, Домиция? Эмилий ткнул ее в бок локтем:

— Помолчи. Госпожа, дай мне прочесть свиток с посланием.

Домиция покраснела, протягивая пергамент. Лепид быстро пробежал его глазами и разочарованно кинул Домиции на колени.

— Ничего интересного, ни одной подробности и нет имени погибшего. Надеюсь, им стал этот проклятый Астурик! Пора возвращаться, Ливилла! Вели собираться, мы сегодня же выезжаем в Рим!

— Но, милый, — протянула девушка, — нам так тут хорошо вместе. Может, останемся у Домиции еще ненадолго? Эмилий прикрикнул на нее, и она поспешно принялась исполнять его приказ. Домиция издала облегченный вздох.

— Что ж, — сказала она. — Я поспешу отдать рабам распоряжение о вашем скором отъезде.

Макрон с Эннией прибыли в Остию уже к вечеру. Невия стонала от боли в пояснице. Ей пришлось провести несколько мучительных часов, сидя позади мужа на лошаде, скакавшей во весь опор. В довершение ко всему, тяжелый ларец, притороченный сбоку, всю дорогу больно бил ее по колену, и теперь она едва могла стоять на ногах.

В порту дул пронизывающий ветер, и легкая одежда нисколько не защищала от его резких порывов. Тучи, сгустившие над горизонтом, предвещали шторм. Макрон очень спешил, и Энния не стенала и не жаловалась. Они прошли по пустынной набережной, кутаясь в плащи, и, наконец увидели корабль, стоящий на загрузке. Рабы уже вкатывали на палубу последние амфоры. «Вино или оливковое масло», — подумалось Эннии. Макрон приказал ей подождать в стороне и легко взбежал вверх по трапу.

Девушку уже начала бить дрожь, губы посинели от холода, но она стойко терпела, стараясь не обращать внимания на ветер. Энния видела, как напряжен Макрон. Он ни слова не вымолвил за всю долгую дорогу, а она не смела требовать объяснений.

Он наконец показался на палубе рядом с сухеньким старичком, хозяином судна, и поманил ее. Один из матросов помог ей подняться по трапу, и Энния почувствовала, как качается под ее ногами палуба.

— Когда отплываем? — сквозь шум ветра она услышала вопрос Макрона. Старичок озабоченно пожевал нижнюю губу, тоскливо взглянул на свинцовые тучи и пожал плечами. Невий Серторий схватил его за грудки, отчего маленькая головка закачалась на тонкой шейке, но тут же отпустил. Старик пригладил края плаща и скривил губы.

— Нептун один ведает, когда закончится непогода, — произнес он. — Ждите внизу!

Макрон и Энния спустились в маленькую каморку, где к полу были привичены два топчана и маленький столик. Невий Серторий сорвал с себя плащ и грузно опустился на койку.

— Прости меня, Энния, — тихо произнес он и поднял на жену глаза, полные слез. Невия со страхом смотрела, как плачет ее муж.

— Мы обречены? — прошептала она. Он кивнул.

— Ни один корабль не сможет покинуть Остию из-за плохой погоды. Это было бы равносильно самоубийству, и никакие сокровища мира не помогут изменить это. Если за нами была выслана погоня, то преторианцы скоро прибудут сюда.

Макрон привлек к себе Эннию и резко рванул ее столу, обнажая замерзшее тело. Она громко вскрикнула, но он приник поцелуем к ее губам.

— Я хочу, чтобы мы успели насладиться близостью, прежде чем… — он не закончил фразу, потому что Энния заглушила его ответным страстным поцелуем.

Они любили друг друга неистово, позабыв все тревоги и страхи. И лишь когда наконец разомкнули объятия, услышали, как грохочет над ними палуба, сотрясаемая шагами множества людей.

Дверь, сорванная мощным ударом с петель, распахнулась, и перед ними предстал преторианец.

— Они здесь! — крикнул он остальным. — Невий Серторий Макрон, ты арестован по повелению цезаря! Тебе будет предъявлено обвинение, едва мы покинем Остию и прибудем обратно в Рим.

— Она… Она может остаться? — срывающимся голосом спросил Макрон, указывая на Эннию.

— Приказ императора привезти обоих! — отрезал преторианец и посторонился, пропуская их наверх.

Ветер швырнул им в лицо колючие брызги соленой воды, будто насмехаясь над их беспомощностью. Энния плотнее запахнула плащ и прижалась к мужу.

Буря усиливалась, преторианцы кутались в короткие красные плащи, проклиная холод, пробиравший до костей. Отряд вскочил на коней, окружил кольцом пленников, и они поскакали в Рим, но сильный дождь все-таки вынудил их остановиться на первом же постоялом дворе. Макрона и Эннию втолкнули в душную вонючую комнату, и у двери встала стража.

— Вам принесут еды и питья, — сказал им начальник отряда.

Невия наконец смогла дать волю слезам.

— Мы погибли, — повторяла она без конца срывающимся голосом, — нас ждет жестокая смерть. Калигула убьет нас.

Макрон молча гладил ее по мокрым от дождя волосам.

— Знаешь, — вдруг прошептал он ей на ухо. — Боги ниспослали нам последний шанс завершить нашу жизнь достойно, даровав эту отсрочку. Единственный выход для нас — это покончить жизнь самоубийством.

Энния тихо вскрикнула и крепко прижалась к нему.

— Мы лишим удовольствия этого жестокого негодяя насладиться нашими предсмертными муками, — продолжал шептать Макрон, обжигая ей щеки горячим дыханием. — Преторианец, что стоит на страже у дверей, мой бывший подчиненный. Он не посмеет отказать мне в просьбе и отдаст свой меч. Но, скажи мне, жена моя, ты готова принять смерть из моих рук?

Дрожащая от страха Энния едва смогла найти в себе силы кивнуть. Макрон постучал в дверь.

— Что надо?! — раздался грубый окрик снаружи.

— Сервилий, открой, — тихо попросил Макрон. — Есть разговор. Раздалось лязганье засова, и дверь приоткрылась.

— Мне нужен твой меч, — сказал Невий Серторий. — Мы не можем вернуться в Рим, ты ведь сам все понимаешь, Сервилий.

Блестящий глаз уставился на него из дверной щели.

— Ты же знаешь, префект, что мне будет за это. Я не хочу отвечать за твое самоубийство.

Макрон громко выдохнул.

— Я оглушу тебя и заберу твое оружие, тогда тебе удастся избежать наказания.

Сервилий шагнул в комнату и прикрыл за собой дверь.

— Я готов, префект, — и упал от удара тяжелого кулака.

Энния с ужасом смотрела на мужа, сжимающего в руке короткий меч.

— Пожалуйста, сделай это быстро, — попросила она, утирая слезы, и прижалась спиной к сырой стене.

Макрон упер острие ей в живот. В его глазах блестели слезы.

— Прости меня, Энния. Умри, зная, что я люблю тебя. И дождись меня у реки забвения.

С этими словами он резко вонзил в нее клинок. Она страшно вскрикнула от невыносимой предсмертной боли. Когда Макрон выдернул меч, обагренный ее кровью, Энния уже не дышала, лишь ее невидящий взор был устремлен куда-то в неведомую вдаль. Невий Серторий подхватил ее на руки и уложил на кровать, заботливо прикрыл плащом и опустил ей веки, поцеловав на прощание.

— О, Энния! Мое сердце не всегда принадлежало тебе, но ты одна в этом подлунном мире была достойна моей любви. И я надеюсь провести с тобой вечность… продолжая глядеть на ее застывшее лицо, Макрон решительно сомкнул руки на рукояти и взметнул клинок вверх. Кровь зазмеилась по лезвию, орошая его тунику крупными каплями. Кровь Эннии, подумалось ему, теперь смешается с его кровью. Изо всех сил он вонзил в себя меч. Боль ожгла внутренности, заставив вскрикнуть, и мрак навеки сгустился в его глазах, принеся облегчение и долгожданное забвение.

Калигула рвал и метал, когда ему принесли известие о самоубийстве Макрона и Эннии. Проклятия сыпались из его уст на головы тех, кто обманул его, посмев уйти от кары подобным образом. Все затаились в страхе, даже Агриппина поспешила уехать из дворца, чтобы обезумевший от гнева брат не выместил на ней свое зло.

Ее носилки столкнулись у ворот с эсседрием, на котором возвращались Эмилий Лепид и Ливилла.

Радостная Агриппина вылетела им навстречу и поспешила обнять сестру и любовника. Эмилий нетерпеливо оттолкнул ее.

— Рассказывай! — приказал он. — Цезарь вне опасности?

— Корнелий Сулла случайно выпил отраву, которую хотела дать цезарю Мессалина. Эта тупица убила своего отчима.

— Малышка Мессалина? — вскрикнула Ливилла. — Она причастна к заговору? Недаром я всегда недолюбливала ее.

Агриппина кинула на сестру косой взгляд и продолжила рассказ, даже не удосужившись ей ответить.

— Слава богам! Мое послание успело вовремя попасть к цезарю! — вскинул руки к небу Лепид.

— Да уж, он ждет, не дождется твоего возвращения, милый, — проворковала Агриппина, сплетая руки на его шее и целуя его в губы. Лепид страстно откликнулся на ее поцелуй.

— Я тосковал вдали от тебя, любимая, — ответил он, — и больше всего на свете жажду уединиться с тобой.

— О, Эмилий! — томно промолвила Агриппина, опуская длинные ресницы, чтобы прикрыть похотливый блеск зеленых глаз. Ливилла наблюдала за этой сценой, гневно покусывая губы. Неужели снова обман, неужели Лепид вновь променяет ее на Агриппину? Любовь пустила уже такие глубокие корни в ее сердце, что избавиться от нее не представлялось возможным. Дни и ночи, проведенные в неге и страсти, не вытравить теперь из памяти, и Ливилла обречена любить этого жесткого и лживого человека до конца дней своих.

Ливилла и представить себе не могла, что в один прекрасный день после череды трагических событий они с сестрой — соперницей будут пешком возвращаться в Рим, изнемогая под тяжестью корзин, нагруженных останками их любовника, казненного по приказу сената за заговор против их брата.

Клавдий возвращался от ростовщика. Ему удалось взять в долг немалую сумму, которую он намеревался потратить на ремонт дома Антонии, по указу императора возвращенного ему из залога, и на наряды и украшения для своей невесты.

По Риму уже пролетела молва, что старый хромой сатир женится на молоденькой нимфе, и, сидя в новых золоченых носилках, Клавдий с ухмылкой прислушивался к незатейливому мотиву новой песенки, сложенной квиритами на потеху. Он никогда не был так счастлив, как сейчас. Ведь вчера, когда Калигула прогнал всех из дворца, Мессалина сама попросила его отвезти ее к нему домой. Ей не хотелось возвращаться в дом, где тело отца ожидало похорон, а мать и брат еще не успели вернуться. А посреди ночи она неожиданно пришла в его покои и отдалась ему. И наутро поклялась страшной клятвой, что будет верна ему, и союз их, вызванный необходимостью и чужой волей, должен стать для обоих счастливым и долговечным. Потерявший от счастья голову Клавдий не обратил внимания, как тревожно бегают ее агатовые глаза и мелькает розовый язычок, облизывающий губки. Мессалина бессовестно лгала ему в своих клятвах и уверениях, страх за свою жизнь понуждал ее к этому. Ведь взбалмошный Калигула в любой момент мог передумать и предать ее, отравительницу, той же страшной казни, что ожидала ее возлюбленного Германика.

Мессалина старалась не думать о том, от кого отступилась и с легкостью предала. Но она не в силах была забыть его потрясенный вид и глаза, полные боли и предсмертной тоски. Это видение преследовало ее, стоило смежить усталые веки. Она боялась, что навлекла на себя проклятие, и после его казни мстительный Лемур будет преследовать ее до конца дней. Своего отчима она не так боялась, надеясь задобрить его ман щедрыми жертвами, ведь при жизни Сулла был добрым и всегда относился к ней как к родной дочери. Мессалина искренне верила, что он не причинит ей зла, хоть она и стала невольной виновницей его страшной гибели. Валерия была рада, что выходит замуж за Клавдия, возвращаться в дом, чтобы увидеть гневные глаза матери и брата, было выше ее сил, и она намеревалась остаться у своего жениха до самой свадьбы. Она уже догадалась, что Клавдий влюблен в нее с того момента, когда увидел в первый раз, и предал заговор только из-за нее, не желая, чтобы она досталась Германику Гемеллу. Но Мессалина не спешила обрушивать на него свою ненависть и подавила в душе желание отомстить, хотя именно из-за Клавдия она стала невольной отцеубийцей, да и любовь свою предала ради желания выжить тоже по его вине. Время все расставит по своим местам, а пока Мессалина была рада, что Клавдий готов исполнить любое ее желание и верит каждому ее слову.

Валерия даже в самых смелых мечтах не могла предположить, к каким вершинам вознесет ее этот брак, и как впоследствии желание отомстить низвергнет вниз и приведет к гибели.

Дождавшись возвращения Клавдия с ворохом подарков для нее, Мессалина, даже не рассмотрев их, попросила жениха сопроводить ее в Мамертинум, где в ожидании казни содержался Германик Гемелл. Ей необходимо было вымолить у него прощение, чтобы успокоить совесть. Клавдий нехотя уступил страстным мольбам девушки, подкрепленным ласками и поцелуями, и они под покровом ночи отправились к Капитолийскому склону.