XXX

Гай Цезарь чувствовал себя разбитым. Несмотря на раннее утро, атриум дворца был уже полон. Весь цвет Рима собрался поприветствовать его перед началом торжественного шествия к храму Венеры. Уже стали известны результаты ауспиций, в последнее время, как всегда, чрезвычайно благоприятные. Это сообщение вызвало волну толков в атриуме, но никто не смел выразить вслух возмущение сегодняшним событием. Тем не менее, смущение явственно проступало на многих лицах. Друзиллу знал каждый житель Рима, однако никто не мог припомнить, какими деяниями она смогла заслужить столь высокую честь. Самые старые сенаторы помнили еще то время, когда Тиберий презрел клятву, данную матери, и не обожествил ее после смерти, не пожелал из вредности, чтобы истинная правительница Рима вознеслась в сонм к своему обожественному супругу. А сегодняшнее событие совпадало с его днем рождения.

Гай Цезарь в белоснежной тоге с множеством безупречных складок вышел навстречу собравшимся, и все низко склонились перед тем, кто объявил себя равным богам и достойным создавать их по своему личному усмотрению.

Ведомые им жрецы и жрицы новой коллегии под звуки торжественной музыки выступили стройной процессией из дворца, спускаясь к форуму. На Священной дороге их встретили фламины трех римских божеств — Юпитера, Марса и Квирина, за ними шли гордые весталки в белых одеждах, авгуры с остроконечными жезлами и гаруспики, чья почетная обязанность предсказывать по внутренностям жертвенного животного должна сегодня была опеределить судьбу новой римской богини. Лишь они ведали, угодно ли будет богам принять в сонм богиню Пантею или нет.

Калигуле, как верховному понтифику, была подана колесница, запряженная белыми конями, и он, легко вспрыгнув на нее, возглавил ритуальное шествие по Священной улице к форуму Цезаря, где находился храм Венеры. Там уже установили статую Друзиллы, и новые жрецы должны были облачить ее в драгоценные одеяния и принести первые жертвы.

Множество людей собралось поглазеть на великое событие в жизни Рима. Тысячи белых голуби взмывали над толпой, выпущенные на свободу. Длинные цветные ленты, привязанные к их лапкам, окрашивали небо в разные цвета, и шумно было вокруг от хлопанья крыльев и приветственных выкриков своему любимому императору.

Калигула натянуто улыбался и через силу махал рукой в ответ на приветствия. Ему вспоминалась другая процессия, в день его свадьбы с Юнией, и как они гордо шествовали тогда рука об руку к храму Юпитера, где наконец-то стали после долгих лет разлуки мужем и женой.

Боль утраты терзала его так же сильно, как и в первые дни после ее смерти. Гай все-таки не утерпел и оглянулся, подобно Орфею, и бледная, как тень, женская фигура в миг растаяла в лучах яркого солнца.

Колонны храма Венеры были увиты лавром и цветами, жрицы храма встречали процессию. Трубы протрубили в последний раз и смолкли. Калигула спрыгнул с колесницы и вошел внутрь. Участники шествия, недоумевая, зашептались. Великий понтифик нарушил ход церемонии, он должен был сказать приветственную речь, но почему-то этого не сделал. Положение спас фламин Юпитера. Он обратился к стоявшим на ступенях растерянным жрицам с просьбой впустить участников шествия, чтобы они могли поклониться и принести дары и жертвы богине Пантее, что нашла пристанище у их покровительницы.

Жрицы расступились, приглашая пришедших войти внутрь. Император стоял у статуи сестры и молча смотрел на нее. Скульптор умело передал красоту сестры цезаря, придав резким чертам ее лица непривычную мягкость и кротость. Перед статуей располагался красивый мраморный алтарь, куда подвели белоснежную овечку с покрытыми позолотой рожками, которая должна была стать первой жертвой, принесенной новой богине.

Гай молча наблюдал, как жрицы Пантеи, распевая хвалебную песнь, облачают статую в драгоценные одежды, надевают на тонкие руки браслеты, а мраморное чело накладывают изумрудную диадему. «Друзилла ненавидела изумруды, — подумал он с неприязнью, — но теперь ей придется их носить».

Неожиданно в одной из жриц он узнал Валерию Мессалину. Она старательно выводила слабым голоском слова песни, закрепляя золотую фибулу на плече статуи. Гай с удивлением посмотрел на нее, он был уверен, что в списке, поданном Астуриком, не было ее имени. Калигула мрачно усмехнулся. Однажды он отлично проучил эту самодовольную девчонку! Она так жалобно лепетала, что влюблена и мечтает стать его женой. Наглая тварь! Посмела пробраться в его покои и улечься на ложе, где возлежала с ним его любимая Юния. Никто не посмеет навязывать ему свою волю!

Жалобно заблеяла овечка, которую возложили на алтарь перед ним. Фламин Юпитера почтительно протянул ему изогнутый жертвенный нож. Жрецы пошли вокруг алтаря, куря фимиам, пока фламины совершали возлияние, затем окропили водой овечку, Гай срезал у нее со лба пучок шерсти и бросил в священный огонь. Фламины густо посыпали лоб животного мукой, смешанной с солью, а Калигула несколько раз провел ножом от головы к хвосту. «Будь возвеличена!» — вскричал он, глядя на статую Друзиллы, и вонзил нож в горло овечки. Пока алая кровь толчками выливалась на алтарь и стекала по белоснежному мрамору, приблизились гаруспики с золотым подносом. Еще один взмах лезвия, и на поднос вывалились внутренности животного.

Гаруспики в остроконечных колпаках склонились над внутренностями и стали таинственно перешептываться меж собой на этрусском языке.

Руки их беспрестанно вертели темную печень и перебирали тонкие кольца кишок. Присутствующих новоявленных жриц Пантеи едва не выворачивало наизнанку, но девушки и матроны крепились, смотря, как жрицы Венеры спокойно переносят эту неприятную процедуру. Переговоры на непонятном языке затягивались, головы склонялись все ниже. Калигула, державший в вытянутых руках жертвенный нож, занервничал.

Никто не догадывался, что Клавдий отчасти понимал, о чем шла речь. Внутренности животного были расположены неправильно, вопреки всем законам успешного гадания, а странная форма печени предвещала великую беду. Гаруспики были в панике, но старались ничем не выказать своих чувств перед окружающими.

— Долго еще? — зловеще спросил Калигула. — Я хочу знать результаты немедленно.

— Гадание благополучно! — поспешно воскликнул один из гаруспиков. — Богине угодна эта жертва!

И все вокруг разразились радостными выкриками. Гай Цезарь бросил зазвеневший нож на алтарь и прошел за занавес. Фламины и жрецы последовали за ним. Жрицы Венеры начали сжигать на алтаре внутренности, а из остальной туши должны были приготовить блюда для дальнейшего пира. На столе уже громоздились изысканные закуски, кравчие стояли наготове с кувшинами прохладного вина. Калигула возлег на приготовленное для него ложе, затянутое пурпуром и украшенное лавровыми ветвями, и дал знак располагаться остальным избранным. Клавдию было отведено место по правую руку от императора.

Из тех, кто не имел отношения к жреческим обязанностям, на это пиршество были допущены лишь сенаторы и несколько близких друзей цезаря.

Сенатор Ливий Гемин, поклявшийся, что видел взлетевшего орла из дыма погребального костра и получивший за эту ложь щедрое вознаграждение, отчим Мессалины Корнелий Сулла, Луций Вителлий и Фабий Астурик также были в числе избранных. Их усадили в конце стола, и они тихо о чем-то преговаривались. Клавдий со своего места видел, каким влюбленным взглядом Германик смотрит на Мессалину. Девушка скользила меж жрецов, взяв на себя обязанности помощницы распорядительницы по просьбе старшей жрицы Венеры. С ее лица не сходила улыбка, но Клавдию было заметно, что девушка натянута как струна, а в глазах ее мерцают тревожные огоньки.

Клавдий корил себя за вчерашний приступ слабости, помешавший ему вникнуть в детали заговора, и теперь терялся в догадках, когда все должно было произойти. Он молил богов, чтобы это случилось не на его глазах.

Но постепенно облик прекрасной Мессалины затмил все вокруг, и Клавдий не мог отвести взгляда от красавицы. Тяжесть в груди усиливалась, причиняя новые душевные страдания. Никогда в жизни ему еще не приходилось испытывать подобных мучений. Тот позор и насмешки, которым он подвергался прилюдно с детства, меркли по сравнению с болью неразделенной любви.

Когда Мессалина приблизилась к нему со словами приветствия, Клавдий к своему стыду едва сумел промычать что-то невразумительное, смутившись, как безусый юнец, и руки его предательски затряслись. А когда он поймал ее взгляд, полный брезгливого отвращения, то от стыда готов был покончить с собой тут же, за пиршественным столом.

Калигула склонился к нему и насмешливо спросил:

— Ты же не собираешься умереть прямо здесь, дядя? У тебя такой ужасный вид, что ты портишь аппетит не только мне, но и гостям.

Клавдий натянуто улыбнулся.

— Прошу простить меня, мой цезарь, я только что перенес тяжелую лихорадку, мне все еще нездоровится. Надеюсь, доброе вино поднимет мой дух.

— Очень на это надеюсь, — произнес Калигула, и в его тоне Клавдию почудилась зловещая нотка. — Не хотелось бы выгонять тебя прилюдно из-за кислой физиономии. Мнестер и Аппелес присоединятся позже и развеселят нас танцами.

В этот миг какой-то преторианец из-за занавеса подавал ему знак. Цезарь поманил его к себе.

— Прости, что нарушаю твой праздник, цезарь, — воин, приветствуя цезаря, гулко ударил кулаком в панцирь на груди. — но Кассий Херея велел отдать тебе срочно это письмо.

Калигула с недоумением взял свиток из рук преторианца, сломал печать и, хмурясь, пробежал глазами написанное. Клавдий увидел, как лицо его застыло подобно маске. Цезарь еще раз прочел письмо, будто не мог поверить своим глазам. Его холодный, колючий взгляд вдруг метнулся в конец стола, где сидели Астурик с Вителлием. А затем зеленые глаза Калигулы уставились на Клавдия, и старик почувствовал, что весь покрылся липким холодным потом.

— Дядя, я получил известия от своего друга. Я думаю, они заинтересуют и тебя, — на колени Клавдию упал свиток.

Дрожащими руками он развернул пергамент и еле сдержал страдальческий стон.

«Марк Эмилий Лепид — Гаю Юлию Цезарю Августу.

Я уже не знаю, как достучаться до тебя, мой цезарь, ибо все мои письма ты оставил без ответа. Я пишу, уже ни на что не надеясь. Может быть, ты не получал прежде от меня известий, или предпочел от них отмахнуться? Я умолчу о том происшествии, что стряслось со мной, но снова предупреждаю: против тебя готовится заговор. И я уверен, что убийство гетеры Пираллиды, которое тебе преподнесли, как самоубийство, тоже играет роль в тех зловещих событиях, которые, как я чувствую, должны скоро свершиться. У меня нет прямых доказательств. Марс тому свидетель, как отчаянно я пытался их добыть для тебя, и эти старания едва не стоили мне жизни. Я назову имена, а ты сам решай, стоит ли принимать меры против тех, кого ты считаешь своими друзьями. Но я уверен, что твоя драгоценная жизнь в опасности! Клавдий Тиберий, Невий Серторий Макрон, Ирод Агриппа и Фабий Астурик — вот имена заговорщиков. Более я ничего не знаю, но чувствую, что угроза велика, и я не могу молчать.

Твой Эмилий Лепид».

Свиток выпал из рук Клавдия. Калигула продолжал пристально смотреть на него.

— Ты ничего не хочешь рассказать мне, дядя? — вкрадчиво спросил Гай Цезарь.

Клавдий глубоко вздохнул и склонил голову в знак согласия.

— П… прости меня, п… племянник, но я медлил и, в… видимо, напрасно, — голос его дрожал и срывался. Клавдий метнул быстрый взгляд в конец стола и увидел, как счастливо улыбнулся Германик Гемелл вслед проходившей мимо Мессалине. Ему предстояло предать этого юношу, доверившегося ему, погубить достойного управлять Римом последнего отпрыска императора Тиберия, но спасти прекрасную девушку, которую затянула зловещая паутина заговора, и дать ее красоте цвести и радовать взор.

— Мой цезарь! — неожиданно раздался откуда-то сбоку голос Корнелия Суллы. — Могу ли я пасть к твоим ногам и возблагодарить за величайшую честь, дарованную моей семье?

Калигула отвернулся от Клавдия и с раздражением посмотрел на помешавшего их разговору отца Мессалины.

— Я призываю присутствующих совершить возлияние в честь Юпитера Латинского! — продолжал Сулла, поднимая чашу с вином.

Все подобострастно вскочили со своих мест с чашами в руках, и кравчие поспешили подлить им вина.

И тут Клавдий увидел, как Мессалина ловким движением вылила что-то из флакона в свою чашу.

— Совершим же возлияние в честь Пантеи, самой прекрасной и достославной богини Рима! — выкрикнула девушка и, низко склонившись, поднесла чашу Калигуле.

Гай принял ее обеими руками и высоко поднял над головой. Глаза Мессалины горели злобным торжеством. Клавдий в ужасе смотрел на Калигулу. Еще миг и все будет кончено! Но тут Гай снова устремил на него пронзительный взгляд, от которого у Клавдия все внутри заледенело, и старик, не выдержав, зажмурился и помимо воли слегка качнул головой.

Цезарь медленно повернулся к Корнелию Сулле и протянул чашу ему.

— Прими, Сулла, в знак моего расположения эту чашу, ты первым пригубишь из нее в знак почтения к новым римским богам! — произнес Калигула, и Корнелий восторженно принял смерть из рук цезаря.

Мессалина замерла с широко раскрытыми глазами, сделала было шаг к отцу, но тот уже сделал несколько глотков.

Страшная гримаса вдруг исказила его полное добродушное лицо. Сулла резко согнулся, схватившись за живот. Фонтаном хлынула рвота, и Калигула с брезгливой гримасой отступил от него в сторону.

Корнелий упал, страшные судороги выгибали его тело, он захрипел, на губах выступила кровавая пена, он забился в конвульсиях, а затем неожиданно вытянулся как струна и замер. Громкий вопль прорезал воцарившуюся тишину. Это кричала Мессалина, не в силах отвести взгляда от выпученных глаз отчима. Астурик бросился к ней, но Клавдий опередил его, закрыв девушку своим телом. Калигула, устремившись навстречу Астурику, мощным ударом кулака свалил его наземь.

— Это заговор! Меня хотели отравить! Преторианцы, ко мне! — громовым голосом закричал он.

Жрецы и жрицы в ужасе сбились в углу. Вбежавшая стража тесным кольцом окружила Калигулу.

— Этих в Мамертинум! — из-за их спин распорядился Гай, указав на лежавшего Астурика, на Клавдия, все еще закрывавшего собой дрожащую Мессалину, и, поколебавшись, на нее тоже. — Вечером я лично допрошу их! Послать отряд в дом Макрона, он не должен ускользнуть от моего правосудия!

Юлий Луп, стоявший в дверях, выбежал вон. Слава Юпитеру, что Херея назначил его в отряд сопровождения. У Макрона теперь есть шанс спастись.

Полчаса спустя, весь в пыли от быстрой скачки, он стучал молотком в двери своего бывшего начальника. Хмурый Макрон молча выслушал его.

— Спасибо, Юлий Луп! — только и сказал он. — Возвращайся во дворец, теперь я сам позабочусь о себе.

Для бегства уже давно все было приготовлено. Макрон схватил ларец с бумагами и деньгами, вскочил на лошадь, усадил сзади себя полуодетую растрепанную Эннию и поскакал прочь из Рима. Путь его лежал в Египет, ведь он по — прежнему оставался его официально назначенным наместником.

По Риму прокатилась леденящая жилы новость: любимого императора пытались отравить, но заговорщики схвачены, и жизни цезаря уже ничто не угрожает. Тысячи людей пришли к палатинскому дворцу, намереваясь своими телами заслонить императора, если попытка заговора повторится. Слышались пожелания здравия цезарю, проклятия заговорщикам и клятвы умереть, если с любимым Сапожком случится какое несчастье.

Сам Калигула заперся в своих покоях и, все еще дрожа от пережитого ужаса, пил вино. Луций Вителлий успокаивал его, как мог, но и сам без конца вздрагивал, вспоминая страшную кончину Корнелия Суллы. Черная кошка, свернувшись клубком на коленях Гая, посверкивала желтыми глазами и умиротворенно мурлыкала.

— Она успокаивает меня, — объяснил Калигула Луцию и погладил кошку, отчего та, разомлев, вытянула вперед лапы, увенчанные изогнутыми когтями.

— Воля твоя, повелитель, — ответил Луций, подливая ему вина. — Давай совершим возлияние Юпитеру, ибо уберег он тебя от страшной беды.

Они выпили. Калигула все еще продолжал дрожать.

— Я ведь знал, что Макрона нельзя оставлять в живых, но медлил из-за неотложных дел. Я планировал начать слушания по его делу буквально на днях, но хитрый префект претория опередил и сплел целый заговор за моей спиной. Подлый негодяй! — сетовал Гай. — Не могу поверить, что мой дядя тоже замешан в это грязное дело. Они подсунули мне Фабия Астурика, выдав его за племянника Фабия Персика, человека, которого я любил и уважал всем сердцем, который был мне опорой и заменил отца. Злодеи просчитали заранее, что я не откажу в милостях юноше, связанному родством с дорогим мне человеком. Кто же он на самом деле?

Вителлий пожал плечами, снова беря в руки кувшин. Тихий удар в медный гонг заставил его вздрогнуть и пролить вино.

— Кто там еще? — вскричал он, загораживая собой цезаря. Кошка выгнула спину и угрожающе зашипела.

— Господин! — голова Кассия Хереи высунулась из-за занавеса. — Макрон бежал вместе с женой. В погоню за ними выслан отряд преторианцев, свидетели клянутся, что видели их на Остийской дороге.

— Догнать! — процедил Калигула. — Не дать ему сесть на корабль! Он стремится в Египет, теперь я понял его гнусный замысел. Там проще всего поднять восстание и отрезать Рим от основного источника пропитания. Он мечтает стать полноправням правителем Египта и объявить Риму войну. Но ему не удастся повторить деяния Марка Антония и развязать новую войну. Мы должны опередить его и схватить этого изменника.

— Слушаюсь, мой господин! — выкрикнул Херея.

— Убить! — приказал Калигула. — И принести мне его голову!