XXVI

Астурик напрасно ждал Мессалину. Солнце клонилось к закату, завершая свой ход по небосводу, а ее все не было. Фабий волновался, что она могла не получить его записку, но больше всего его беспокоило то, что Валерия могла передумать. Он не мог предугадать, какое впечатление оставил в ее душе рассказ Макрона. Возможно было и то, что она испугалась последствий заговора, который мог провалиться. Фабий корил себя за излишнюю поспешность, опасаясь, что подставил под удар себя и тех, кто ему помогал.

И лишь когда последний луч скользнул на прощанье по мраморному лицу Дианы, узкие ладошки неожиданно закрыли ему глаза. Счастливый, он обернулся и, заключив красавицу в объятия, стал покрывать прелестное личико поцелуями. Камень с сердца упал и рассыпался в пыль.

— Ах, прости меня, мой милый! — лепетала она, отвечая на поцелуи. — Отец вернулся, и мы обедали вместе. Я смогла ускользнуть, лишь когда он совсем утомился и решил отдохнуть. Пойдем же!

— Куда? — спросил Фабий. — Я надеялся провести время здесь, насладиться свиданием.

— О, нет! — застонала Мессалина. — Нас ждет Макрон. Я уже предупредила его, что мы скоро будем. Наш разговор еще не закончен. А удовольствия оставим на потом. Вначале дело.

Ее трясло от возбуждения. Она всю ночь проворочалась без сна, загадочный образ Юнии Клавдиллы заворожил ее. Ей хотелось стать похожей на нее, также управлять умами и подчинять себе окружающих. Амбиции требовали немедленного воплощения. Было понятно, что для Калигулы она никогда не сможет заменить ее, но стать такой же для нового римского цезаря ей представлялось весьма вероятным. Подобно Юнии, Мессалина могла создать его для себя и подчинить своей воле. В конце концов, если заговорщики решили открыться ей, значит, им необходима ее помощь. И надо было узнать, в чем она заключалась.

Мессалина пошла к своим носилкам, и Германику, чтобы поспеть за ней, пришлось чуть ли не бежать. Увидев, как решительно сжаты ее губы, Гемелл понял, что его возлюбленная станет им надежной союзницей и пойдет на все ради того, чтобы заполучить власть. Эта мысль заставила его улыбнуться, он остановил ее, обнял и страстно поцеловал. Сердце его радостно трепетало в ожидании ближайших событий. И он был, как никогда, уверен в близкой удаче.

В доме Макрона Мессалина уже не вела себя робко и испуганно, как в прошлый раз, она коротко, по — деловому, приветствовала Невия Сертория и сразу спросила в лоб:

— Помимо нас троих, кто еще участвует в заговоре? Макрон немного помедлил прежде, чем ответить:

— Посвященных мало. Заговоры, в которые вовлекалось много участников, всегда были обречены на провал из-за предательства. Еще Тиберий Клавдий…

— Дядя Калигулы? — потрясенно переспросила девушка.

— Племянник не оправдывает его надежды. Слишком многими преступлениями запятнал себя наш цезарь на пути к власти, да и после того, как обрел ее. Объявление о собственной божественности и желание причислить Друзиллу к сонму богов переполнили чашу народного терпения.

— Неужели Гай Цезарь намерен сделать ее римской богиней? — скривила губы Мессалина. Ей ли было, как бывшей подруге, не знать, что из себя представляла покойная сестра цезаря. Это ее покоробило до глубины души, потушив последние искры сомнения.

— Мы не дадим этому осуществиться, — уверенно произнесла она. — Еще кто-нибудь замешан в заговоре?

— Только Ирод Агриппа. Собственно, он и организовал заговор, но бросил все на полпути и исчез из Рима, едва Эмилий Лепид припугнул его.

— Что? Эмилий Лепид в курсе происходящего? — вскинулась Валерия.

— Нет, — попытался успокоить ее Макрон. — Но он сует нос все глубже в это дело. И, если его не остановить, то неизвестно, что он еще пронюхает.

Валерия удивилась, узнав, что Пираллида тоже была замешана в заговоре, завеса тайны ее гибели несколько приоткрылась, но Мессалина решила умолчать о своих подозрениях. Она никогда не верила в ее самоубийство, но ее так же не смутило, что гетера стала разменной монетой на пути заговорщиков.

— Значит, нас четверо, — подытожила она. — Но каждый силен своими связями и влиянием. А в чем заключается моя роль?

От ее цепкого взгляда не укрылось, что мужчины быстро переглянулись. Мессалина выдержала паузу, но ответа так и не последовало. И Макрон, и Гемелл отводили глаза.

— Что же вы молчите? — язвительно спросила она.

— Нужно украсть из покоев Калигулы письма его матери. Если они всплывут, то относительно происхождения Германика могут возникнуть сомнения.

— Неужели ту самую капсу с письмами его матери и запиской врача, где Сеян назван отцом? — в уме Мессалины всплыли подробности вчерашнего рассказа Макрона.

— Ты очень умна, молодая госпожа, — произнес Невий Серторий. — Как я уже говорил, эту записку подделал секретарь Тиберия Клавдия, но, я думаю, что тебе стоит ознакомиться с собственноручным письмом матери Гемелла и заверениями в его подлинности Фабия Персика, воспитавшего его. Я не хочу, чтобы у тебя оставались сомнения насчет происхождения Германика.

Мессалина решительно протянула руку, и Макрон вложил в ее ладонь два свитка. Пока девушка их читала, мужчины наблюдали за ней, слушая стук капель в водяной клепсидре. Макрон обратил внимание, с какой безграничной любовью смотрит на нее Гемелл, и понял, что именно Мессалине уготовано стать следующей императрицей Рима. Что ж, она будет править с присущими ей умом и дальновидностью.

Человеку свойственно ошибаться.

Неожиданный удар в медный гонг заставил всех вздрогнуть. Макрон вышел, успев приложить палец к губам, но тут же вернулся. В руке он держал запечатанные таблички.

— Всего лишь посланец. Посмотрим, какие известия он принес, — сказал он, разломал печать и быстро пробежал глазами написанное. Лицо его просияло. — Наш враг обезврежен. По крайней мере, на время. Эмилий Лепид получил удар по голове и сейчас находится в загородном доме Саллюстия Пассиена Криспа. Рискну предположить, что он появился там с намерением разыскать сбежавшую Ливиллу.

— О, боги! — с облегчением выдохнул Германик, подумавший о могуществе Макрона, явно приложившему руку к этому прискорбному событию. — К счастью, она ничего не знает. Я не был настолько глуп, чтобы откровенничать с ней. Может, они помирятся, и Агриппина не сможет им помешать.

Мессалина удивленно посмотрела на Гемелла.

— Птичка моя, а ты разве не знаешь, что Лепид спит с обеими сестрами? И каждая ревнует его к сопернице. У Ливиллы не было шансов противостоять бешеной Агриппине, но теперь, я уверен, она не упустит возможности поухаживать за раненым, — с презрительной усмешкой сказал Германик.

Макрон не удержался и подлил яду:

— А что, твои ухаживания за Ливиллой потерпели неудачу? Мессалина сердито сдвинула брови.

— А я не очень-то и старался в этом преуспеть. Когда в твоем сердце царит другая, то неискренность подобных намерений не даст достичь успеха, — парировал этот выпад Гемелл. — Она не поверила мне. Да и если б Клавдий не стал на этом настаивать, я бы и сам никогда не попытался привлечь на нашу сторону эту глупую особу. Ливилла чересчур труслива и много пьет. От нее не было бы толку.

Германик с облегчением заметил, как Мессалина улыбнулась.

— А может, и зря. В борьбе все средства хороши, — с хитрой улыбкой сказала она. — Мне же придется переспать с Калигулой. Это единственный способ проникнуть в его покои, не правда ли?

Германик застонал и схватился за голову.

— Она права, — поспешил сказать Макрон. — И ты выставишь себя глупцом, если посмеешь отговаривать ее. Но не все так просто. Для встреч с женщинами Калигула использует другие покои. А тебе нужно оказаться именно в тех, где он предпочитает спать один.

Мессалина предупреждающе подняла руку.

— Предоставь это мне, уж я сумею с этим разобраться. Но что дальше? Кто-нибудь из вас спланировал убийство?

Макрон отрицательно покачал головой.

— Дата назначена, но детали туманны. Из-за происков Лепида мы долго не могли собраться все вместе. Риск был слишком велик.

— А что за дата? — Валерия облизнула губки язычком.

— День торжественной церемонии обожествления Друзиллы, — ответил Германик. — Сенатор Ливий Гемин, за вознагражение в миллион сестерциев, уже принес на заседании в курии ложную клятву в том, что видел орла, взмывшего в небеса из дыма погребального костра. А там уже дело за сенатом, который, исходя из этого "правдивого" свидетельства, разрешит обожествление. Это всего лишь формальность для жителей империи, но уже отобраны двенадцать жрецов и двенадцать жриц для коллегии культа Друзиллы.

— А я могу просмотреть эти списки? — вдруг спросила Мессалина.

— Да, но зачем? — удивился Германик. — Они еще не утверждены. Я собирался завтра представить их цезарю для одобрения.

— Не спеши пока, — сказала Валерия. — Ты придумаешь способ, как мне проникнуть ночью во дворец?

Изумленный Гемелл пожал плечами и открыл было рот для нового вопроса, но Мессалина приложила ладонь к его губам.

— Не спрашивайте меня ни о чем. Мне надо все хорошенько обдумать. А ты, — обратилась она к Германику, — делай все в точности, как я скажу.

Макрон довольно улыбнулся.

— Давай доверимся Мессалине. Мне кажется, то, что она задумала, достойно одобрения. Дай знак, госпожа, когда назначишь следующую встречу. Удачи!

Германик и Валерия попрощались и покинули дом бывшего префекта претория.

На улице уже совсем стемнело, и услужливый раб с факелом проводил их до носилок.

— Заговорщица! — вдруг неожиданно произнесла Мессалина, будто пробуя это слово на вкус. — Я — заговорщица! — опять повторила она с удовольствием, но тут же испуганно закрыла рот ладонью и весело рассмеялась. Германик не сводил с нее влюбленных глаз и молчал.

Лепид попробовал открыть глаза. Веки, точно налитые свинцом, долго не желали подниматься, но в конце концов ему все-таки удалось их разлепить. Он смог увидеть лишь мутные очертания предметов. Голова гудела, и приподнять ее от подушки не представлялось возможным.

— Очнулся! — услышал он знакомый голос. — Наконец-то! Лепид попытался повернуть голову, но нежные девичьи руки предотвратили эту попытку, возложив ему на лоб что-то тяжелое и ледяное.

— Куда ты? Тебе нельзя шевелиться! — Эмилий узнал голос Ливиллы. Значит, он смог достичь цели своего путешествия. — Преторианец, что прибыл с тобой, рассказал, что на вас напали разбойники, и ты получил удар по голове. Сейчас ты вне опасности, но покой нужно соблюдать еще недели две.

Лепид хотел спросить у нее, где Юлий Луп, но с его уст слетел лишь тихий стон. В глазах помутилось, резко накатила тошнота. Все его силы ушли на попытки подавить этот приступ, и он вновь впал в забытье.

Ливилла смотрела на него со смешанным чувством жалости и страха. Зачем он здесь? Явно ехал с целью увидеть ее. Она догадывалась, что ее бегство привело Лепида в бешенство, но девушка уже говорила ему, что не сближалась с Фабием Астуриком. Что за интерес к этому юноше? Эмилий что-то недоговаривал, и, видимо, все было гораздо серьезнее, чем она считала. Ливилла чувствовала себя виноватой в том, что случилось. Не прими она решение покинуть дворец, он не лежал бы сейчас перед ней с перевязанной головой. Вся правая сторона лица представляла собой сплошной кровоподтек, распухшая и страшная. Ливилла поежилась, ей было страшно. Ведь стоит Лепиду окончательно прийти в сознание, и он немедля призовет ее к ответу. А что она скажет ему?

Шелест занавеса отвлек ее от грустных мыслей. Красивый преторианец, что спас Эмилия, заглядывал и нетерпеливо махал рукой.

— Известия от брата? — шепотом спросила Ливилла.

— Да, госпожа. Гай Цезарь обеспокоен состоянием своего друга. Скоро должен прибыть его личный лекарь с необходимыми снадобьями. Цезарь шлет пожелания скорейшего выздоровления Эмилию Лепиду и сообщает, что лично навестит его после торжественной церемонии. Твоя сестра тоже написала несколько строк, она хотела приехать, но из-за грядущего празднества брат запретил ей покидать Рим. А вот тебе, госпожа, дозволено остаться и ухаживать за больным.

Ливилла горестно вздохнула. Что за привычка появилась у брата? Вначале истощенный Фабий Астурик на грани переутомления и обморока, теперь раненый Эмилий Лепид. Она мечтала сбежать, а оказалась в плену у того, кого так боялась.

Юлий заметил, как тень омрачила ее лицо.

— Госпожа, если Лепид спит, может, прислать служанку посидеть у его изголовья? Тебе нужен отдых и горячее питье, — сказал он.

— А ты что, лекарь? — с вызовом спросила Ливилла. — Откуда тебе знать, что мне нужно?

Луп не поддался на ее сердитый тон.

— Дозволь мне проявить о тебе заботу, госпожа. Если ты не голодна, то свежий воздух тебе просто необходим.

Обеспокоенность в его голосе и искренняя забота напомнили Ливилле Марка Виниция, и неожиданно накатившая тоска по мужу, заставила ее склонить голову в знак согласия и опереться о локоть преторианца.

Она ничуть не пожалела, что вняла его доводам. Душный воздух кубикулы уже порядком ей надоел, и в саду она наконец-то смогла вздохнуть полной грудью. Она даже ощутила голод. Ливилла в первый раз улыбнулась за эти два дня, полные тревоги, и с благодарностью посмотрела на Юлия Лупа. Сделать это оказалось непросто, рослый мужчина был выше ее на целую голову. Обнаружив такое досадное недоразумение, девушка тихо рассмеялась.

— Я рад, что госпожа улыбается, и что румянец вернулся на ее лилейные щечки, — Луп склонился над ней и неожиданно нежно пожал ее тонкую руку.

Ливилла смутилась и спрятала ее за спину. Некоторое время они молчали, продолжая идти по дорожке среди цветущих кустов.

— Тебе лучше присесть на эту скамью, госпожа, — нарушил тишину Юлий, — а я распоряжусь, чтобы тебе принесли поесть. Ты едва стоишь на ногах от усталости.

Он бережно усадил Ливиллу на мраморную скамейку и ушел. Девушка облокотилась на спинку, склонила голову и сразу же задремала. Разбудил Ливиллу божественный аромат Луп принес огромный поднос с различной снедью. На ее колени он положил красивый букет.

— Спасибо, — произнесла она, сладко потягиваясь. — Я очень люблю цветы, но сейчас слишком голодна, чтобы оценить по достоинству этот дар, — она засмеялась, глядя на поднос. — А вот это как раз то, что мне нужно.

Юлий с улыбкой смотрел, как жадно она ест, и любовался красотой ее лица, белокурыми кольцами длинных волос и изящными движениями рук. Неожиданно на ум ему пришли воспоминания о сплетнях, что кружили во дворце, и преторианец нахмурился. Неужели правду говорят о связи этой прелестной девушки и Эмилия? И все эти постыдные вещи, подсмотренные слугами, реально происходят между сестрами и Лепидом?

Кулаки его сжались помимо воли, и на миг он пожалел, что не убил этого гнусного выродка, а всего лишь ранил. Но Макрон отдал четкий приказ: не насмерть, а Юлий не мог ослушаться своего бывшего начальника.

Ливилла, оторвавшись от подноса, устремила на него взгляд своих дивных глаз, и преторианец почувствовал, как затягивает его этот голубой омут.

— Ты присядешь со мной, преторианец? Мои манеры, наверное, оставляют желать лучшего, — она улыбнулась, — но ты простишь меня, если узнаешь, что я ни крошки не съела с тех пор, как в дом принесли окровавленного Лепида.

При воспоминании об Эмилии легкая тень набежала на ее лицо.

— Раздели со мной трапезу.

Луп присел на краешек скамьи, отломил кусочек хлеба, но замер, не в силах его съесть. Ливилла внушала ему робость. Они никогда прежде не разговаривали, Юлий лишь сопровождал ее иногда или охранял покои во дворце, а она всегда проходила мимо, не удостаивая даже взглядом. И преторианец удивлялся сейчас своей смелости, что предложил ей прогулку по саду, и теперь не мог найти себе места от волнения. Проницательная Ливилла заметила это и поспешила успокоить его.

— Никто не удосужился посвятить меня в подробности произошедшего, — сказала она. — Пассиен Крисп умчался в Рим, а его истеричная жена продолжает лить слезы в своих покоях. Она даже ни разу не пришла навестить раненого, настолько сильно убивается из-за отъезда мужа и потерянного миллиона сестерциев.

— Я мало что помню из событий той ночи, — осторожно начал Луп. — Мы ехали по дороге, стараясь не заблудиться в темноте. И даже подумать не могли, что за нами следят. Я лишь услышал свист, а затем глухой удар и стон господина. Я смог только подхватить его на руки и пришпорить лошадь. С раненым на руках у меня не было шансов обороняться, и я предпочел бегство.

Юлий опустил голову. Щеки его пылали от стыда, ему было неприятно обманывать Ливиллу. Но девушка расценила его реакцию по — другому.

— Ты действовал мудро! — восторженно воскликнула она. — Как настоящий герой! Ты спас друга цезаря, прикрыл его своим телом, не побоявшись стрелы в спину! Лишь благодаря тебе он жив! Вступать в бой с напавшими в темноте на незнакомой местности было бы в высшей степени глупо! Неизвестно, сколько было разбойников! Десять, двадцать, тридцать! Вы оба были б уже мертвы! Я горжусь, что в преторианской гвардии служат такие храбрецы! Уверена, мой брат достойно наградит тебя!

Произнеся эту горячую речь, Ливилла взяла Юлия за руку и крепко сжала его сильную ладонь. Глаза ее сияли так ярко, что Луп, ослепленный их блеском, уже не слышал, о чем она говорит, а лишь ощущал тепло ее пожатия, и сердце его стучало так сильно, что норовило пробить кирасу.

Ливилла умолкла, застеснявшись своего порыва и, чтобы скрыть нахлынувшие эмоции, поднесла букет к лицу. Дивный аромат цветов облаком окутал ее. Юлий очень красив, отметила она, украдкой из-за длинных лепестков лилий подняв на него глаза. Она уже догадалась, что нравится ему, и не могла не признаться себе, что и его стать, мужественность и забота не оставили ее равнодушной. Ей давно уже не оказывали знаки такого нежного внимания, и это не могло не тронуть ее.

Но тут она вспомнила, что ее жестокий любовник остался один. А вдруг Лепид уже пришел в сознание? Девушка боялась разгневать его, она встала, уронив цветы к ногам.

— Мне надо возвращаться, — тихо проговорила она, ссутулив плечи. — Это мой долг.

Юлий вскочил и неожиданно обнял ее так крепко, будто хотел заслонить широкой спиной от остального мира.

— Ты страдаешь, госпожа, и это не видно только слепому. Неужели этот Лепид настолько тебе ненавистен?

Ливилла резко высвободилась и пошла прочь.

— Не твое дело, преторианец! — прокричала она, не оборачиваясь, чтобы он не заметил ее слез.

— Теперь мое, — прошептал он ей вслед.

Тиберий Клавдий, подперев голову руками, с ужасом смотрел на лежащий перед ним документ, и строки на пергаменте расплывались перед его взором. Ему оставалось лишь подставить свою подпись и сделать оттиск печати, и он станет нищим. Ненависть переполняла его. И от этого захлестнувшего его чувства теснило грудь, и в висках стучали молоточки. Клавдий мысленно призывал все проклятия на голову того, кто обрек его на этот поступок. Всего лишь росчерк пера, и все его имущество — под залогом, без надежды когда-либо получить все обратно.

Когда-то Клавдий поклялся оберегать и защищать этого человека, ныне ставшего причиной всех несчастий, происходящих не только с ним, а со всем Римом. Пожелание Гая Цезаря обожествить умершую сестру окорбляло то, во что веками верили и почитали квириты. А Тиберия Клавдия попросту разорило. Старик трясущейся рукой взял перо, окунул в чернила кончик, но предательская дрожь пальцев подвела в очередной раз, и он отбросил перо в сторону, испугавшись испортить пергамент.

У него не было миллиона сестерциев, чтобы заплатить его за право быть принятым в коллегию жрецов нового римского божества, но Калигула не посчитал нужным спросить у дяди согласия, а просто прислал приказ. Дескать, ему необходим в этой коллегии близкий родственник, издевательски писал он, тем более, что покойная очень любила и почитала его. Клавдий рассмеялся хриплым, лающим смехом. Друзилла ни разу не сказала ему доброго слова, осыпала при каждой встрече издевками и оскорблениями. И теперь он должен приносить ей жертвы после ее смерти, лишившись всего, что имел, по прихоти алчного Калигулы.

Занавес в таблиний неожиданно резко откинулся, пропуская раба с посланием в руках. Слуга положил его перед хозяином и, небрежно поклонившись, вышел. Клавдий тяжело вздохнул. Его презирает даже собственная челядь, даже мать нередко поносила его последними словами, не стесняясь присутствия рабов. И ее смерть не улучшила его положения, наглые рабы совсем распустились, воруют и хамят, а ему жаль продать их перекупщику, и нет средств купить новых. Замкнутый круг презрения и одиночества сжимается все сильнее, и единственная прореха в этом тесном обруче — Германик Гемелл.

Клавдий сломал печать, скрепляющую восковые таблички.

«Тебе и огню! — гласило их содержание. — Молодая особа посвящена и обещала содействие. Излишне любопытный теперь не помеха.

Да помогут нам боги!»

И, хотя письмо было без подписи, Клавдий догадался, что его автором был Макрон. Значит, он все-таки рассказал молодой Мессалине все, что они задумали. Старик в ярости сжал воск. Глупцы! Как можно довериться девчонке? А под любопытным, наверняка, Макрон имел в виду Эмилия Лепида. Неужели он убит? Клавдий содрогнулся. Агриппа предусмотрительно бежал, отрекшись от них. Что ж, у него не хватило выдержки и силы духа решиться быть с ними до конца в таком серьезном заговоре. Но он пожнет плоды в случае успеха, Ирод всегда предпочитал загребать жар чужими руками. Клавдий позавидовал ему. Это Макрону уже нечего терять, над его головой висит Дамоклов меч, готовый пронзить в любое мгновение.

Клавдий тоже мог бы уехать из города и в безопасности дождаться исхода заговора. Но тихий дом в Капуе уже не принадлежит ему, а приказ цезаря обязывает оставаться в Риме. Старик застонал от бессилия. Пусть его жизнь никчемна, но он дышит, а, значит, существует.

Он медленно поднялся и отправился к ларарию. Нужно помолиться, чтобы боги защитили его и принесли удачу.