XVII

А через несколько дней после возвращения цезаря форум огласили громкие звуки труб, возвестившие о начале торжественной процессии. Эти звуки также знаменовали собой и долгожданное окончание траура по любимой сестре императора.

Римляне уже с утра толпились на форуме, занимая спозаранку лучшие места. Яркое солнце заливало лучами гомонящую толпу в белоснежных одеждах. Наконец, на Священной дороге показались колесницы, окруженные диковинной свитой. Впереди вышагивали слоны с задранными хоботами, трубящие и ревущие к восторгу толпы, рядом индусы вели на цепях пантер и тигров. Красивейшие девушки бросали на дорогу лепестки роз, сладострастно изгибаясь в танце. А на золоченых колесницах ехали цари, назначенные милостью Калигулы и утвержденные сенатом. Это шествие больше напоминало триумф полководца, только не было пленников, закованных в цепи, наоборот, рабы несли не завоеванные богатства, а дары новоиспеченных царей императору Рима. Подносы ломились от заморских фруктов, сияли в открытых ларцах драгоценные камни, блестело золото, благоухал сандал.

Калигула прекрасно развлекся со своими старыми друзьями во время отлучки, кочуя и пьянствуя по притонам и лишь изредка называясь местным городским властям, чтобы почтить присутствием игры в свою честь и торжественные обеды. В благодарность за приятную компанию он, вернувшись в Рим, передал сенату на утверждение указ о получении сыном фракийского царя Котиса Полемоном царства Понтии. Котис — младший стал властителем Малой Армении, Реметалку досталась Фракия, которую пришлось разделить пополам, чтобы не оставить без власти их отца.

Калигула всем хвастался, что окружил себя царями. С Ростральной трибуны также были зачитаны новости о том, что город Александрия в Египте присвоил месяцам своего календаря имена Калигулы, Германика и Друзиллы, а несколько греческих городов воздвигли статуи в его честь.

Торжественный день в Риме завершился к всеобщему удовольствию римлян пиром. На форум вынесли столы, ломившиеся дармовым угощением и выпивкой. Огромное количество амфор с вином было опустошено жадными глотками. Народ Рима ликовал, празднуя окончание надоевшего траура, распевая песни и танцуя на улицах под звуки рожков и свирелей. А уже в сумерках, когда на форуме не осталось ни одного трезвого римлянина, Калигула с Ростральной трибуны принялся горстями кидать в толпу сестерции, чтобы полюбоваться, как его подданные давят друг друга и калечат. Новоиспеченные цари, стоя рядом с ним, хохотали, глядя сверху вниз на беснующееся людское море. Затем, когда опустел ларец, Калигула отправился во дворец продолжать пиршество, где уже собрались лучшие танцовщицы и гетеры Рима.

Несмотря на присутствие продажных женщин, все сенаторы и близкие друзья получили приглашение и для своих жен, несколько недоумевая, когда полуобнаженные красавицы омывали им руки, провожали на предназначенные места, не стесняясь их супруг. Матроны с любопытством осматривались вокруг, восхищаясь тем, с каким бесстыдством ведут себя гетеры, и возбуждаясь, глядя, с каким сладострастием взирают на прелести красавиц их мужья. Чуть ли не каждой хотелось, чтобы и ей самой так же прилюдно восхищались. Вино, что так усердно подливали кравчие гостям, было приправлено, по наущению цезаря, возбуждающими травами. Калигула не уставал насмехаться, наблюдая, как все вокруг начинают испытывать вожделение.

Сидевшие по правую от него руку молодые цари без устали делали знаки красивым матронам, те стыдливо опускали глазки, густо обведенные сурьмой, но тут же кокетливо подмигивали, и вот уже одна выскользнула из-за стола, за ней другая, и парочки потянулись в сторону дворцовых спален и потаенных ниш, где без помех можно было предаться утехам.

На опустевшее ложе Реметалка присел Ирод Агриппа. Калигула радостно обнял друга.

— Я замучился ждать тебя, мой молодой бог! — сказал Агриппа, подобострастно целуя подол его тоги. — Для всех осталось загадкой, где ты провел все это время.

Калигула откинулся на подушки.

— Я славно попутешествовал в компании старых друзей. Увидел, как живет моя империя, побывал в южных городах, даже на Сицилии видел, как извергается Этна. Я принял это как знак, что Юпитер гневается на меня, что я оставил Рим, и поспешил повернуть обратно.

— Ты слышал, цезарь, что недавно убили Пираллиду? — спросил Ирод, опуская темные глаза.

— Убили? Но префект города доложил, что она покончила с собой, повесилась, — Калигула даже привстал с ложа. — Он посмел обмануть меня?

— Откуда мне знать подробности, мой император? — заюлил Агриппа. — Сама повесилась, или кто-то повесил? Не думаю, что префект Рима осмелился бы доложить тебе заведомую ложь.

Про себя Ирод обратился с мольбой к Меркурию, чтобы Калигула успокоился. И бог, похоже, не оставил его мольбу без внимания.

— Наверное, она не перенесла того, что ей пришлось покинуть мой дворец. Вероятно, питала ко мне страсть, — напыщенно заметил Калигула, — поэтому и наложила на себя руки.

«Да уж, — мысленно ответил ему Ирод. — А перед тем заодно утопила и служанку. Какое счастье, что тупой и ленивый римский префект решил представить все, как самоубийство!»

— Чудесный праздник ты устроил сегодня для Рима, цезарь! Его надолго запомнят квириты и будут возносить за тебя благодарственные молитвы богам!

— Скоро они будут возносить молитвы в моем храме моему божеству! — ответил Калигула. — Курить фимиам и приносить в жертву самых диковинных животных! Я не удовольствуюсь простым домашним скотом.

— Почту за честь, мой бог, вступить в жреческую коллегию, — воодушевился Агриппа, но увидев, как удивленно посмотрел на него, иноверца, Калигула, понял, что сказал глупость. — А не позвать ли к нам моего друга испить вина? Ты еще не знаком с ним.

Он указал на сидевшего вдалеке от них Германика. Около миловидного юноши вились гетеры, и одна из девушек уже уютно устроилась у него на коленях.

— А мне есть до него дело? Я впервые вижу этого юнца в Риме. Если не ты привел его с собой, то, ручаюсь, приглашения он не мог получить, — ответил Гай.

— Мой цезарь, я уверен, ты захочешь познакомиться с ним поближе, — сказал Ирод. — Да, он пришел вместе со мной. По приезде я столкнулся с ним в доме твоего дяди Клавдия. Он приютил его и пообещал выхлопотать хорошую должность. Это Фабий Астурик, племянник твоего друга Фабия Персика.

Гай опять привстал, на этот раз от удивления.

— Я думал, у Персика не осталось в живых ни одного родственника.

— Сестра двоюродная, не родная. Она долгое время не общалась с семьей, потому что вышла замуж против воли отца, сбежала с мужем. Оба уже давно умерли от какой-то болезни, а юноша, когда вырос, решил отыскать родню, но опоздал и пришел к другу своего дяди Клавдию Тиберию, — выкрутился Ирод, посчитав, что Калигула не станет морочить себе голову таким вопросом, откуда молодой человек знает друзей Фабия, если не застал того в живых.

Агриппа замахал рукой, призывая Астурика присоединиться к ним. Юноша приблизился, почтительно склонился перед императором, приложил губы к его сандалии, и, наконец, ему дозволили подняться.

— Садись рядом! — сказал Калигула. — Я сразу подумал, глядя на тебя, что ты кого-то мне напоминаешь. Я рад, что у моего дорогого друга остался племянник. Ты можешь занять место Персика в жреческой коллегии авральских братьев. Он не назначил преемника, к тому же мы лишись еще двух наших братьев, моего дорогого тестя и Тиберия Гемелла. Коллегия не может исполнять свои обязанности, пока не возместит все утраты.

Ирод чуть не поперхнулся от изумления. Этой чести удостаивался далеко не каждый знатный и богатый патриций. Калигула продолжал развивать свою мысль:

— А сейчас подойди к Тавру Статилию Корвину и передай ему мое распоряжение завтра же приступить к твоему обучению.

Лицо Астурика озарила улыбка, и он пал к ногам повелителя. Гай Цезарь милостиво позволил ему встать и дал знак, что аудиенция закончена. Авл Вителлий недоуменно смотрел юноше вслед.

— О, мой господин! Ты дал малознакомому юнцу наивысшую награду, ту, о которой я не смел и просить у тебя, — обратился он к Гаю.

Калигула уловил в его голосе нотки упрека.

— А надо было осмелиться, мой дорогой друг! Только вот ты слышал, что свободны еще два жреческих места, но я уже назначил кандидатов: твоего отца и Эмилия Лепида. Так что тебе придется ждать, когда твой отец перед смертью назначит тебя своим преемником.

Обиженный Авл молча поклонился и пересел в конец стола. Калигула усмехнулся.

— Ты и впрямь, мой цезарь, чересчур был милостив по отношению к Астурику, — позволил себе заметить Агриппа, жующий ножку куропатки в сливовом соусе.

Гай беспечно махнул рукой:

— Фабий был другом моего отца, а затем и моим. К тому же он завещал мне все, что имел. Благодаря его завещанию, я расплатился с долгами. Я полностью растратил его наследство, зато кредиторы перестали меня преследовать. Знал бы я тогда, как близка власть, может, и придержал бы его недвижимость в Тарраконской Испании, серебряные рудники и дворец в Риме. Поздно теперь сокрушаться. Что сделано, то сделано.

Агриппа про себя подумал: знал бы цезарь, как поживился на этом его тесть. По поддельному завещанию Калигула получил только треть имущества Фабия Персика.

Но сейчас не время ворошить прошлое. Если уж цезарь так милостиво настроен к родственнику лучшего друга, то следует этим воспользоваться, чтобы влиться в его окружение. Оставалось только загадкой присутствие Эмилия Лепида у дома Пираллиды — требовалось скорейшее разрешение этого вопроса. Он мог стать опасным для осуществления заговора, общие черты которого еще только вырисовывались в изобретательном уме Ирода Агриппы.

В разгар праздника номенклатор доложил о приезде сестер цезаря. Они, ослепительные в своей красе и блеске драгоценностей, точно молнии, ворвались в пиршественный зал. Смолкла музыка и остановились танцовщицы, настолько прекрасны были эти две женщины, одна из которых, по обыкновению, брызгала ядом, а другая ее мелодично успокаивала.

Причина опоздания и, собственно, недовольства была весьма прозаична. Едва открылись все римские ворота после окончания траура, в город и из города хлынул поток людей. Дороги были забиты повозками, телегами со снедью, экипажами знати, их поклажей, множеством рабов, легионеров, сбродом попрошаек и воришек. Яблоку негде было упасть на подступах к воротам, вигилы сходили с ума от шума, визга и сплошного потока ругани.

С давкой не в силах были разобраться даже боги. Поэтому после многих часов бесплодного ожидания сестрам императора пришлось пешком проделать путь до дворца! Рабы плотным кольцом окружали их, но вонь немытых тел простолюдинов била в нос почище общественной клоаки, к которой, правда, сестры в течение всей своей жизни ни разу не приближались. Это стало для них страшным потрясением, как и то, что им пришлось нанимать носильщиков, а все их вещи на повозках остались брошены на дороге посреди людской толпы.

Взбешенный Калигула вскочил на ноги и приказал позвать к нему Кассия Херею. Едва префект претория оказался перед ним, как тут же получил приказ разогнать палками или, если понадобится, мечами толпу скопившихся голодранцев и крестьян, обеспечить проезд знати, а также привезти вещи сестер в целости и сохранности. До единой бусинки!

Между тем, слуги выкатили еще несколько амфор, кравчие переменили блюда, а в зал впорхнула стайка новых девушек, одетых как испанки и галлийки, груди их были обнажены.

Едва широкая спина Кассия Хереи скрылась в проеме, как вновь возобновилась музыка, и нежные голоса стали воспевать хвалу доброму и мудрому императору. Довольный Калигула вновь лег на ложе, качая головой в такт мелодии. Агриппина тут же подсела к нему и принялась что-то шептать ему на ухо, но он лишь досадливо от нее отмахивался, продолжая говорить колкости Авлу Вителлию, слишком нежно обнявшему какого-то юношу, и лишь раз бросил сестре несколько слов, после чего Агриппина вспыхнула ярким румянцем и отошла к ложу сестры и ее мужа.

— О чем вы говорили с братом? — спросила Ливилла, заметив, что сестра сильно раздосадована.

— Я просила о разводе Пассиена Криспа и его супруги! Сапожок мне отказал! Представляешь, отказал! Сказал, чтобы я вышла замуж за свободного мужчину, а не лезла в чужую семью! А мне нужен только Крисп!

Агриппина, точно ребенок, обиженно надула губы.

— Ты еще захныкай, сестра, и потопай ножкой! — с укором сказала ей Ливилла. — В Риме много знатных и богатых мужчин. Посмотри, вон сидит Луций Ливий, красивый патриций, стройный, высокий, мечта любой женщины. Его жена смертельно больна и тает с каждым днем. Дети их давно умерли. У него нет наследника и мала вероятность, что он появится на свет, ибо дни его жены уже сочтены. Говорят, что весь дом уже готовится к похоронам, Лепида не встает уже год с кровати, ее мучат сильные боли, и она все время кричит и плачет. Ручаюсь, он будет рад избавиться от этой обузы.

— Чего ж тогда он не развелся раньше и не отправил ее к родителям? — прошипела Агриппина, но ее заинтересованный взгляд метнулся от Криспа на Луция Ливия.

— Вероятно, доброе сердце не позволяет ему это сделать. Но, ручаюсь, женская ласка ему очень нужна. От умирающей и вечно стонущей от боли жены мало толку. Но Оцелла очень добр. Его еще в детстве усыновила его мачеха, поэтому он принял ее фамилию Ливий Оцелла, хотя род его знаменит и знатен: Сульпиции Гальбы у всех на слуху. Оцелла пока еще скромничает из-за любви к своей мачехе.

— Нос крючком, — ехидно заметила Агриппина. Ливилла вздохнула.

— Он очень красив, хватит придираться, сестра! Я попрошу Виниция вас познакомить. Пойдите, прогуляйтесь вместе по Палатинскому саду.

Агриппина презрительно фыркнула в ответ на это предложение и поднялась с ложа.

— Я — сестра цезаря и не нуждаюсь в своднях.

Решительным шагом она направилась к Луцию Оцелле и, проходя мимо его ложа, вдруг споткнулась. Высокий молодой человек сразу же вскочил и предложил ей свою руку. Агриппина что-то с улыбкой сказала ему, и они вместе вышли из триклиния. Причем Агриппина слегка прихрамывала. Сидевшая на ложе мать Лепиды, его жены, со злостью посмотрела им вослед. От ее бдительных глаз не укрылось, что Агриппина нарочно была неловка. А уж кому, как не ей, уметь распознавать женские уловки.

Эмилий Лепид наблюдал, как разговаривают меж собой Ирод Агриппа и император, также стараясь не упустить из вида Макрона и Клавдия, их ложа располагались рядом, они, склонившись друг к другу, о чем-то тихо говорили. С чего бы вдруг связала их такая дружба? Прежде они едва словечком перебрасывались. К тому же Лепид уже навел справки о том, что Ирод вместе с другом недавно поселились в доме Клавдия, хотя Агриппа в Риме уже довольно давно. Где же он жил все это время? Вероятно, в доме Пираллиды? Эмилий всмотрелся в лицо молодого друга Ирода. Юноша очень красив, особенно когда улыбка озаряет его лицо. Кто же он такой? Со своего места Эмилий не мог слышать, о чем они говорят, но от его пристального взора не укрылось, как вдруг помрачнел Авл Вителлий и обрадовался светловолосый юноша.

Лепиду надоело оставаться в неведении, и он поднялся со своего места с намерением приблизиться к Гаю Цезарю, как вдруг громкие крики со стороны выхода в сад привлекли его внимание. Ругались женщины, Эмилий поспешил туда и застал уже финал ссоры. Теща Оцеллы наотмашь била по щекам Агриппину, а та безуспешно пыталась защититься. При этом пожилая женщина кричала, что никто не имеет права хоронить ее дочь раньше времени и, уж тем более, метить на ее законное место. Сам Оцелла с глуповатым видом стоял поодаль, даже не пытаясь разнять женщин.

Эмилий схватил старуху за руку, когда та намеревалась в очередной раз ударить Агриппину, и оттолкнул.

— Убирайся из дворца, злобная фурия! — крикнул он. — Ты осмелилась поднять руку на сестру цезаря! Смотри, как бы не пришлось остаток дней провести в Мамертинуме!

— Никто не смеет вешаться на чужих мужей! — зашипела теща Оцеллы. — Да будь эта бесстыжая сестрой самого Юпитера, я бы и тогда надавала ей пощечин, чтобы не пыталась увести мужа от законной жены!

Агриппина, прижавшись к Эмилию, плакала от стыда, тем более, что на звуки ссоры сбежались зеваки. Лепид нежно обнял ее и принялся утирать слезы.

— Если ты не уйдешь сейчас со своим зятем — слабаком, — твердо сказал Эмилий, — то, клянусь Марсом, вы оба пожалеете об этом. Или мне позвать Кассия Херею? Молитесь, чтобы Калигула узнал об этом, когда вас здесь уже не будет! Пошли прочь!

Старуха, скривив губы, вцепилась в руку Оцеллы и потащила его за собой, точно собачку.

— Мы еще дома поговорим… — донеслось до всех ее ворчание.

— Расходитесь! — крикнул всем Лепид и, продолжая обнимать Агриппину, вывел ее в сад подальше от любопытных глаз.

Они ушли по тропинке меж цветущих кустов и присели на скамейку, где Агриппина наконец смогла дать волю слезам.

— Проклятая старая карга! Так опозорила меня перед всеми!

— Тебе не следовало пытаться соблазнить Луция. Всем в Риме известно, как он зависим от своей тещи и жены, и шагу не ступит без их совета. Прежде им так же руководила мачеха. Об Оцелле даже песенки распевают на улицах, потешаясь над его страхом перед жениной родней.

— Так, значит, и Ливилла знала об этом, когда советовала окрутить Ливия? — возмутилась Агриппина. — Ненавижу ее! Это она выставила меня на позор перед всеми! Клянусь Юноной, больше ни словом не перемолвлюсь с этой негодной дрянью! Будь свидетелем, Ганимед!

— Я предпочитаю, чтобы ныне меня так не называли, — сказал Лепид. — Во мне мало что осталось с той поры, когда ко мне так обращались.

Агриппина в ответ рассеянно махнула рукой, лелея свою обиду и продолжая лить слезы. Эмилий ласково погладил ее по рыжим локонам, поправляя прическу, как вдруг она обернулась к нему и посмотрела прямо ему в лицо. Лучи солнца в тот миг пробились сквозь облака, слезы в ее зеленых глазах заискрились, и она стала такой прекрасной в своей печали, что сердце у Лепида сорвалось куда-то вниз, и, не в силах удержаться, он порывисто привлек к себе девушку, осыпая поцелуями ее мокрое лицо.

Удивленная Агриппина попыталась оттолкнуть его, но неожиданно ее пальцы наткнулись на крепкую сталь мускулов под туникой, и ее попытка вырваться не удалась. Она возмущенно запротестовала, но Лепид поцелуем заглушил ее крик, и девушка растаяла под натиском этой грубой силы, сдаваясь на волю победителя. Сила страсти охватила и ее, она почувствовала, как пульсирует под туникой его мощная плоть и, стосковавшись по мужской ласке, сама скинула свои одеяния и предстала перед Лепидом во всем великолепии наготы своего роскошного тела. Он остолбенел, пожирая глазами эту красоту, потом застонав, привлек девушку к себе и овладел ею прямо на скамье, не сдержав победного крика.

Передышка была недолгой, а затем их разгоряченные тела вновь слились воедино. Они ненасытно ласкали друг друга, заглушая страстные стоны поцелуями, что даже не заметили, как взволнованно блестят в глубине цветущего куста глаза другой девушки, Ливиллы.

Ливилла не могла не услышать шум ссоры, и устремилась вслед за сестрой, которую повел утешать Эмилий, она потеряла их из виду, а, когда обнаружила, то была удивлена не столько их близостью, сколько тем, как прекрасен Лепид в своей наготе. Куда только подевалась его худоба и женоподобие? Тело атлета и размер его плоти поразили Ливиллу до глубины души, и незаметно для себя она позавидовала сестре, которая наслаждалась близостью с этим подобным богу красивым мужчиной.

В смятении Ливилла побежала в свои покои, бросилась на ложе и разрыдалась. Ей, как капризной маленькой девочке, захотелось обладать недоступным.

Она любила и ценила своего мужа, мало у кого в Риме брак складывался так удачно и безмятежно, но сейчас Ливилла поймала себя на мысли, что Виниций ей наскучил. Она до мелочей могла предсказать его мысли, слова, поступки и даже последовательность любовных ласк. Виниций в финале всегда откидывался на спину, урча, как кот, напившийся молока, затем ласково гладил ее живот, спрашивал, понравилось ли ей, и засыпал, раскинувшись в истоме. Это повторялось каждый раз. Они никогда не переживали яркие моменты страсти, их любовь была, как теперь казалось Ливилле, пресной и однообразной. Сцена в саду всколыхнула в ее душе жажду запретного, и она горько плакала теперь в подушку, сознавая, что никогда не решится на подобное безумство с другим мужчиной. Ведь все редкие измены Виницию, о которых она доверительно рассказывала распутным сестрам, были ею придуманы, чтобы ее не осмеивали за добронравие и робость.

Ливилла наконец успокоилась, утерла слезы и вернулась в триклиний, где продолжался праздник. К ее изумлению, Агриппина и Лепид уже возлежали там напротив друг друга, потягивали вино и обменивались страстными взорами. Сколько же времени она проплакала? Ливилла подсела к сестре на ложе. Но та неожиданно пнула ее ногой, обутой в сандалию.

— Пошла прочь, предательница! Не смей на глаза мне показываться! По твоей милости эта злобная тварь надавала мне пощечин! Если б Эмилий не спас меня из лап этой фурии, позора было б не избежать. Хорошо, хоть брат ничего не заметил.

— Но, Агриппина… — попыталась возразить ей Ливилла.

— Я уже поклялась, что не скажу тебе больше ни слова. Убирайся! Ливилла разрыдалась и отошла. Несколько пар удивленных глаз проводили сестру цезаря.

— Зря ты так резко с сестрой! — сделал ей замечание Лепид. — Ливилла добра и вряд ли держала камень в душе. Скорее всего, это вышло случайно.

Агриппина стиснула зубы, чтобы удержаться от резкого ответа и через силу улыбнулась.

— Давай не будем омрачать этой мелочью то, что было меж нами, — сказала она, протягивая руку. Эмилий ласково пожал узкую ладошку. — Скажи лучше, когда мы поженимся?

Лепид закашлялся. Да, Агриппина напориста и даже чересчур!

— Только что закончился траур по моей жене, которая, между прочим, была и твоей сестрой! Прояви хоть каплю уважения к ее памяти! — сердито ответил он.

— Ой, какие мелочи! — разочарованно протянула Агриппина. — Мой брат с радостью закроет на это глаза, если узнает, что я стала невестой.

Эмилий подсел к девушке и неожиданно больно стиснул ей колено.

— Послушай, красавица! — и глядя ей прямо в глаза, четко произнес он. — Здесь я буду решать, когда и на ком мне жениться. Теперь я понимаю, почему все свободные мужчины Рима бегут от тебя, как от заразной болезни. А если ты хочешь, чтобы я и впредь посещал твои одинокие покои, то не пытайся изображать из себя центуриона. Я предпочитаю ласковых и покорных женщин.

С этими словами Лепид возлег на свое ложе, отвернувшись от Агриппины, и принялся потягивать из золотой чаши вино. Обида и изумление от такой резкости со стороны любовника сбили девушку с толку. Она еще продолжала ощущать в своем лоне пульсацию его плоти, и вдруг поняла, что больше всего на свете ей хотелось бы повторить это вновь, почувствовать его сильные руки на своей груди и на устах его обжигающие поцелуи. Такого умелого любовника еще поискать, а в том, что мужчины ее боятся, он прав. Ведь только Агенобарб мог обуздать порывы ее ярости и неукротимый нрав. И вот опять на ее жизненном пути встретился мужчина, способный подмять ее под себя и покорить. Она интуитивно это почувствовала, и сердце ее часто — часто забилось в груди, вмещая в себя новое чувство.

Агриппина умоляюще посмотрела на Лепида:

— Прости, Эмилий! Прости! Я буду слушаться тебя! И делать все, что ты пожелаешь.

Он с усмешкой посмотрел на нее:

— Ну так докажи сейчас перед всеми, как сильно ты вожделеешь ко мне, и, ручаюсь, сегодняшняя ночь станет для тебя незабываемой.

Испуганная Агриппина сложила на груди руки.

— Или ты не достойна меня? Ведь ты же сестра того, кто провозгласил себя богом среди живых! Твой брат всегда делает, что хочет, и Юния, твоя подруга, поступала так же. Ничто и никто не могло стоять на пути их желаниям. Мне нужна такая же любовница рядом! Докажи!

Агриппина зло сузила зеленые глаза, метнув из-под густых ресниц взгляд по сторонам. Празднество подходило к концу, пьяные гости уже или разъехались, или спали на ложах, или ласкали танцовщиц. Сам Калигула с пьяной ухмылкой на лице обнимал двух девушек, бесстыдно шаря руками под тонкими их одеяниями. Его друзья Авл и Агриппа храпели, перебивая звуки музыки. Чем она рискует?

— Твой вызов принят, мой господин, — шепнула девушка и, изогнувшись так, чтобы туника обнажила ее совершенные бедра, скользнула на колени перед Лепидом. Ее ловкая рука ухватила его плоть и высвободила из-под синфесиса. Глядя в его темные глаза, она обхватила плоть влажным ртом и провела язычком вверх — вниз, а затем вобрала всю мощь внутрь и сильно сжала губами. Эмилий откинулся и громко застонал. Затем его сильные руки рывком поставили ее на ноги.

— Ты доказала, — хрипло прошептал он и увлек Агриппину за собой в темный коридор.

Застыв, подобно дочерям Ниобы, Ливилла смотрела на них со своего ложа. Ее лоно пылало, ей тоже хотелось натворить безумств, как и отвергнувшая ее сестра. Она умоляюще посмотрела на Виниция, мужской ласки ей хотелось сейчас больше всего на свете. Но Марк мирно дремал, откинув голову на подушки. Ливилла приникла к нему, целуя в губы и гладя дрожащей рукой его голову, но Виниций лишь невнятно простонал что-то и решительно толкнул ее. Ливилла выбежала из триклиния. Черствый чурбан!