Глава четырнадцатая

Панкрат поправил папаху и в неслышном прыжке одолел протоку, скоро его широкоплечая фигура скрылась в зелени кустов, лишь гибкие ветки подрагивали в такт кошачьим шагам. Казак торопился к берегу реки, нужно было успеть переплыть ее за время намаза, пятикратно совершаемого правоверными в честь Аллаха в течение одного дня. В остальное время за берегами следили десятки глаз с обеих сторон. Он почти добрался до заводи, поросшей камышом, оставалось перебежать саженей десять открытого пространства, чтобы раздеться и войти в воду, когда за спиной раздался треск ломаемых сучьев. Кто-то большой и сильный гнался за ним, не разбирая дороги.

Пускаться вплавь Панкрату показалось опасным, он спрятался за корявым стволом карагача и выдернул из-за спины пистолет с изогнутой ручкой и многогранным дулом с мушкой на конце. Это был подарок отца, привезенный когда-то из Парижа. Отведя курок назад, урядник припал на одно колено, всмотрелся в чащобу.

Треск приближался, незнакомец рвался к реке, не соблюдая осторожности, и когда он вылетел на прибрежный откос, казак испытал чувства охотника, взявшего на прицел крупную дичь. В двух саженях от него переводил дух мускулистый чеченец с крашеной бородой, усами и ногтями, который набивался в женихи к Айсет.

Девушка при встречах так живо описывала его, что ошибиться было невозможно – мощное туловище на толстых коротких ногах покачивалось с боку на бок, длинные сильные руки будто приготовились кого-то хватать, узкий лоб и чугунный затылок дополняли угрюмую картину. Шеи у этого человека почти не было, она ушла в покатые плечи, в ладонях он сжимал старинное ружье с кремневым запалом.

Панкрат прикинул, что пороху на полку соперник еще не насыпал, иначе тот распылился бы по тропе во время погони, значит, у него имелось первоначальное преимущество. К тому же абрек стоял к нему спиной, подставляя ее под удар.

Долго раздумывать не имело смысла, ко всему, вдали снова послышался нетерпеливый собачий лай. Могло статься, что пес отстал от хозяина, увлекшись погоней за какой-то дичью, и сейчас разыскивал его по следам.

– Эй, ночхой, повернись ко мне лицом, – по-татарски сказал Панкрат.

Как и все терские, гребенские и сунженские казаки, поселившиеся на Кавказе с незапамятных времен, он знал местные языки не хуже родного русского. Недаром только это обстоятельство да еще сила духа отличали вольных русских людей от кавказцев. Женщины в станицах по-москальски повязывали лишь головные платки, остальное – одежда, повадки, весь уклад жизни – было заимствовано у горцев.

Абрек развернулся, зашарил глазами по стволам деревьев с кустарником, пальцы его не переставая раздергивали мешочек с порохом, но казака, подавшего голос, он по-прежнему не замечал. Панкрат окликнул преследователя еще раз, он звал его по одной причине – тот был соперником, значит, имел право на честный поединок. Он подождал, пока противник зарядит ружье.

– Где ты прячешься, гяур, – чеченец наконец настроил ружье, в поисках цели поводил дулом по зарослям. – Выходи, поговорим по-мужски.

– Здесь я, медвежий выпестыш, не туда смотришь.

Казак вышел из-за карагача и, не опуская пистолета, сделал пару шагов навстречу сопернику. Тут же последовал выстрел, пуля чиркнула по щеке Панкрата, оставив на ней длинный след. Он присел, но в следующий момент трезвая мысль принудила его напружиниться. Больше чеченцу палить было не из чего, да он и сам это понимал, выдергивая из ножен турецкую саблю.

– Неверный гяур, я разрублю тебя на куски, как паршивого барана, – оскаливая зубы, брызнул он белой пеной. – Ты был у ручья, ты посмел разговаривать с моей невестой.

– Да, с прекрасной Айсет беседовал я, – не нашел нужным отпираться казак. Он смахнул рукавом черкески кровь с лица и добавил с нотами превосходства в голосе: – Завтра я переправлю любимую девушку на левый берег, и она станет моей женой.

– Этого не будет никогда!

Абрек прыгнул вперед, он был похож на медведя, поднявшегося на задние лапы, сабля в мощных руках казалась игрушечной, она полосовала воздух, отпечатывая в нем ослепительные высверки. Казак не стал дожидаться, пока его разделают на шашлык как безропотное животное. Вскинув пистолет, он нажал на курок. Но Аллах, как перед этим и христианский Бог, тоже был на стороне своего, или счел, что оба претендента имели на невесту равные права, потому что пуля лишь содрала кожу с обритого виска чеченца, прибавив ему бешенства.

Рев раненого зверя огласил окрестности, противник рванулся к Панкрату, занося саблю над головой, тот едва увернулся от удара, успев подставить шашку. А чеченец уже накапливал силы для нового броска, упорно приближаясь к Панкрату, он закрутил оружие в невероятной карусели. Умения у него было не отнять, впрочем, искусством джигитовки владели почти все кавказские воины. Когда до казака осталась пара шагов, незадачливый жених вдруг сунулся ему навстречу, пытаясь острием дотянуться до горла.

Панкрат куницей шмыгнул в бок, принудив противника полоснуть саблей по стволу карагача, а сам моментально принял боевую стойку. Он собрался с маху раскроить тяжелый затылок, но тут же отпрянул назад. Казак не ожидал такой прыти от соперника, с разворота пустившего оружие плашмя, намереваясь пройтись поперек его туловища. Снова оба поединщика затанцевали друг перед другом в смертельном танце, норовя подловить момент, чтобы подсечь врага наверняка.

Панкрат понимал, что стоит джигиту подобраться к нему вплотную, и бой можно будет считать законченным, такой силы ударов он не встречал ни у кого. Он попытался собраться с мыслями, но этого не получалось, противник не давал возможности принять верное решение, принуждая лишь защищаться. Будоража лесную чащобу грозным рычанием, он напирал разъяренным зверем.

И вдруг отдушина высветилась, она была связана с воспоминаниями отца о войне. Панкрат отвлек внимание соперника ложным выпадом, выхватил из ножен кинжал и метнул его в грудь абрека. Этот прием в здешних местах был неизвестен, чеченцы, как и казаки, им никогда не пользовались, предпочитая применять клинки не как метательные снаряды, а прямо по назначению.

Это было поразительно, но чеченец и здесь сумел среагировать, отбив кинжал кривым лезвием. И все-таки он не рассчитал, от неловкого движения рукоятка сабли вывернулась из пальцев, и оба клинка упали на землю. Казак рванулся вперед, чтобы нанести завершающий удар, заметив, что рука разбойника метнулась к ножнам на поясе, он с лету полоснул по ней. Широкая ладонь замерла на костяной ручке кинжала, уцепившись за нее железной хваткой. Чеченец вскинул обрубок кисти и издал душераздирающий вопль, от которого по телу Панкрата забегали мурашки. Чтобы прекратить надсадный вой, он воткнул острие шашки под газыри на черкеске соперника и провернул лезвие в ране.

– Гяу-ур-р… я ненавижу тебя, – прохрипел умирающий, не сводя раскаленного взгляда с казака. – За меня отомстят.

Абрек наклонился набок, его глаза утратили живой блеск, выставив вперед кровоточащий обрубок, он упал под корни карагача. Но даже мертвым он казался огромным медведем, готовым вновь выпустить наточенные когти.

Панкрат подобрал свой кинжал и повернулся лицом к тропе, от которой доносился быстро приближающийся собачий лай со злобными нотами в нем. Поединок нельзя было считать законченным, он продолжался предсмертной угрозой поверженного врага. Но мрачное намерение пса не испугало казака, ему не хотелось лишний раз орошать шашку кровью, но другого выхода не было, потому что чеченские волкодавы, стерегущие отары овец, были копией своих хозяев. Они разрывали на куски любое живое существо, посягнувшее на их свободу или территорию, редко прислушиваясь даже к окрикам чабанов.

Вот и сейчас лохматый кобель ростом с годовалого теленка с разбега взметнулся в воздух, целясь оскаленной пастью под подбородок человека. Под собранным в гармошку черным носом клацнули острые клыки, зверь на лету подвернул рыластую морду, норовя покрепче вцепиться в горло человеку. Он забыл про свои сильные передние лапы, одним ударом сбивавшие жертву с ног.

Панкрат всадил кинжал как раз между ними, ощутил, как затрепетала жизнь на острие клинка, как принялась собираться она в воспаленную точку, от которой даже ручка булатного оружия показалась горячей. Пес рыкнул смертельно раненным барсом, соскользнул с лезвия под ноги казаку и забился в конвульсиях.

Молодой урядник перевел дыхание, прислушался к лесным шорохам, к шелесту листвы на деревьях, но кроме этих шумов больше ничего не было слышно. Скорее всего, салаты – намазы, во время совершения которых правоверные казаки на кордонах тоже приступали к обильной трапезе с добрыми порциями чихиря, еще не закончились, и путь на другую сторону Терека по-прежнему был свободен.

Панкрат не стал по обыкновению заметать следы, ему показалось, что после тяжелого поединка дотащить до реки два огромных трупа, чтобы пустить их по течению, было бы не под силу даже былинному казаку Мингалю. Перейдя открытое пространство до поросшей осокой заводи, он разделся, собрал одежду в узел, поднял его над головой и вошел в воду. Прохладные струи ударили по мышцам, расслабляя их, заодно вымывая и унося вниз по течению ядовитый накал страстей, делая тело вновь упругим, готовым к преодолению бесконечных препятствий, поселившихся вместе с вольными людьми на пологих берегах строптивой горной реки.

Новый день только набирал обороты, заставляя воспрявшую ото сна живность шустрее исполнять природные обязанности. На кордоне близ станицы Стодеревской казаки уселись в кружок вокруг котелка с кашей, приготовленной на костре, разведенном возле вышки. В теплое время года о русской печке, находившейся в избушке, дозорные забывали, переходя на походный образ жизни или разбредаясь обедать по родным куреням.

Сегодня кашеварил Ермилка, он сменился с ночного караула и сразу взялся за приготовление пищи. Около него крутился посыльный с кордона, находящегося по другую сторону станицы, его с важной вестью прислал есаул, руководивший службой на постах.

– Пантелейка, присаживайся до казаков, я тебе накладу, – сказал ему Ермилка, который готовился поджаривать на вертелах куски баранины.

– Да я тут подожду, – кидая жадные взгляды на мясо, облизывал губы посыльный, щупловатый малолетка. – Все равно теперь не к спеху, пока то да се.

Кашевар молча сунул пустую чашку ему в руки, и Пантелейка уныло поплелся к казакам.

– Расскажи поподробнее, что у вас случилось, – попросил его урядник Панкрат Дарганов.

Он недавно проснулся и толком не успел осмыслить новости.

– То же, что и всегда. Банда абреков ночью переправилась на наш берег и пропала по дороге на Пятигорскую, – берясь за ложку, хмыкнул казачок, недавно призванный на службу. – Отряд Митрохи, погнавшийся за ними, след потерял.

– Жди теперь разбоев, ни одного каравана не пропустят, – заворчал старый казак Калина, принимавший участие еще в Астраханской кампании вместе с астраханскими казаками. – А то и на военный обоз нападут, с них станется.

– Зато нас по шапке не погладят, – откликнулся один из дозорных, сидящих вокруг котелка. – Приедет какой благородный, и ну распекать, мол, дармоеды.

– Москали на такое способны. Квартиры табачищем провоняли, скурех наших перещупали, а сами у горцев в аулах застряли – ни туда, ни сюда.

– Того и гляди обратно повернут, – хохотнул подхорунжий, заросший черной бородой по самые глаза.

– Не завернут, теперь только вперед, – раздумчиво проговорил Панкрат, не поддержавший общего веселого настроения. – Интересно, кто в той банде главарь? Ведь Сулейманку ихнего мы в прошлый год сничтожили.

– А теперь какой-то Муса, из молодых да ранних, – облизывая ложку, доложил посыльный. – Так пересказал Гаврилка, стоявший в секрете, он его вроде опознал. Прошлый год они уже встречались. А еще он сказал, что слух прошел, будто Муса этот имеет кровника среди наших. Переправился он с бандой, чтобы отомстить за своего отца.

Головы служивых как по команде повернулись к уряднику, на лицах отразилось ожидание его реакции на известие. Панкрат кинул деревянную ложку в чашку, отставил ее в сторону и провел ладонью по усам. Он не слишком расстроился от услышанного, потому что семья была уже предупреждена об этой угрозе.

– А кто был бы против, – с нагловатой усмешкой сказал он. – Пусть объявляется, откручивать баранам рога мы тоже умеем.

Казаки солидарно засмеялись.

– Опять вчерась ходил до своей чеченки? – спросил Панкрата друг Николка, когда все снова принялись за еду.

– Ходил, – не стал отпираться тот.

– Ну и как, согласная она пойти за тебя замуж?

– Сегодня даст окончательный ответ. – Казак потянулся, пошевелил ноздрями, втягивая аппетитный запах жареного мяса, доносящийся от костра, и признался: – Вчера я одного ее жениха срубил, здоровый медведь попался, едва управился.

– Ловка-ач!… Если девка красивая, то женихов у нее половина аула.

– Одним стало меньше, – ухмыльнулся Панкрат. – А другие пока не появлялись, когда покажутся, тогда и погутарим.

– А с Мусой как будешь думать? – не отставал Николка. – Не потому ли абреки решились наведаться на нашу сторону, что твой отец убил ихнего вожака Ахмет-Даргана с дочерьми и с зятем? А вчера и ты сам чеченца-жениха на свой счет записал.

– Кто его знает. Может, из-за Ахметки с тем женихом они поднялись, а может, пришло время для новых разбоев… Ничего, придет черед, и Муса никуда не денется, пусть молится своему Аллаху, чтобы обратно живым вернуться.

– Это правда, нынче Терек стал бурным, – расправил плечи друг. – Русские полки один за другим до чеченцев повадились.

– По всему видно, что готовится новое наступление, – оживились служивые.

Известие о том, что их урядник убил абрека, для них было не в новинку, стычки происходили почти ежедневно.

– Слыхали, офицер, который у калмычки на постое, сказывал, будто император повелел идти на Туретчину, прямо на ихний Трабзон. А там и до Средиземного моря, если напрямки, то рукой подать.

– Скажи еще, государь войско на Индию пошлет, как отец его Павел Петрович, – не согласился кто-то. – Эдак мы так размахнемся, что никто не остановит.

– А мы, дураки, тут засиделись, – весело добавил Ермилка, неся в руках полные обжаренного мяса железные пруты. – Что, братья казаки, подкрепимся – и пора сбираться в поход. Нам что на Туретчину, что на Индию…

После сытного завтрака, запитого добрыми порциями чихиря, казаки разошлись кто в секрет, кто наблюдателем на вышку, а кто в избушку, поспать после ночного бдения. Подгонять никого не пришлось, каждый знал обязанности назубок.

Панкрат лишь проследил за тем, чтобы служивые не расслаблялись. Несмотря на возраст и на младший чин, на кордоне его почитали за старшего. Он, как и его батька Дарган, подавал большие надежды, метя в высокие чины. Отец, правда, проштрафился перед царскими чинодралами, поэтому и застрял в сотниках, зато первенца натаскивал по всем статьям казачьей службы, добиваясь, чтобы ошибок Панкрат не допускал.

Несмотря на великие потуги матери, мечтающей отослать детей учиться в далекие города и страны, переломить военный стержень ей удалось пока в душе лишь у среднего Захара. Младший Петрашка-Пьер, испытывавший, как и Захар, сильную тягу к знаниям, еще во всем подражал старшему Панкрату-Пако, а тот брал пример с отца. Все шло не по материнской мечте, а по задуманному хозяином дома.

Солнце на небосклоне неторопко приближалось к заветной точке. Панкрату пора было идти к реке и переправляться на другой берег. Он в который раз осмотрел оружие.

Сегодня урядник решил захватить с собой ружье, на случай если придется отбиваться от родственников девушки. Близких по крови дядьев и других мужчин у нее не было, но могли подключиться родные со стороны жены брата и мужа сестры. Впрочем, Муса, брат Айсет, один стоил многих, он заменил убитого отца, встав во главе банды абреков, дерзкими набегами терзающих путников на дорогах и жителей населенных пунктов на приграничной русской территории.

Пощелкав курком, Панкрат взглянул на тени от деревьев и, закинув ружье за плечи, скорым шагом заспешил к Тереку. В аулах, с виду присмиревших, но до сей поры неспокойных, с плоскими крышами на бедных хижинах движение заметно убавилось, наступало время очередного намаза. Издалека прилетел тоскливый голос муллы, он и подал сигнал к действию.

Панкрат разделся и, поддерживая над головой узел с одеждой и оружием, поплыл по течению вкось, подрезая тугие струи мутного Терека. На вражеской стороне никого не было, карагачевый лес вперемежку со столетними дубами принял казака в тенистую прохладу, заставил быстрее одеваться и перебирать ногами, чтобы согреться.

Когда сквозь ветви показалась скала с журчащим из нее ручейком, Панкрат уже бежал, не в силах справиться с волнением. Но как бы его ни лихорадило, ни один металлический звук не потревожил тишины леса, хотя оружия на нем было навешано предостаточно – так умело закреплялось оно на положенных ему местах. Ловкость управляться с военным снаряжением была заимствована казаками у горцев и передавалась из поколения в поколение как наипервейшее средство, необходимое для достижения победы над врагом.

Возле водопада девушки не оказалось. Прячась за кустами, Панкрат осторожно продвинулся вокруг скалы на другую ее сторону. Он знал, что Айсет, чтобы избежать случайных встреч и не привлекать лишнего внимания соплеменников, могла зайти за выступ и дожидаться встречи там, знал и о том, что задерживаться у ручья надолго ей нельзя было ни в коем случае. Чеченцы без промедления взялись бы за поиски девушки. Но и за выступом возлюбленной не было, или она раздумала убегать с Панкратом, тем самым нарушив данное ему слово, или в связи с убийством жениха ее просто не выпускали из аула.

Казак присел на плиту, отглаженную множеством подметок, и пристально всмотрелся в начало стежки, ведущей к саклям. Она походила на закиданный ветвями тоннель, лишь понизу в глубь леса убегал темный лаз. И вдруг где-то в середине тропы послышался стук камней, словно кто-то случайно поддал их носком обуви. Шум был таким кратковременным, что человек не военный не обратил бы на него внимания, и снова над лесом зависла тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев да переливчатым голосом ручья.

Панкрат снял с плеча ружье и втерся в углубление в скале. Ему почему-то расхотелось поспешить навстречу этим звукам, наоборот, что-то подтолкнуло его спрятаться.

Внутренний голос оправдал себя, на площадку перед водопадом выскочил квадратный и коротконогий джигит при сабле, ружье, пистолете и кинжале. Оглядевшись, он собрался было начать восхождение на вершину скалы, с которой окрестности просматривались как на ладони. Следом за ним из зарослей выбежали чеченцы, вооруженные до зубов, числом поболее десятка.

Казак мысленно помолился Богу, он вовремя переплыл реку и приготовился к бою. Еще он подумал о том, что в связи с последними событиями чеченцы решили перенести намаз на более позднее время или успели совершить его раньше. Планы рушились на глазах, заставляя в бессилии заскрипеть зубами.

Меж тем один из членов отряда сказал приглушенным гортанным голосом:

– Ирисхад, русские не станут прятаться в скалах, они их боятся. Нам нужно проверить тропу к берегу реки. Если неверные снова перешли на нашу сторону, то они схоронились в камышах или нашли укрытие в лесу.

– Вагиф, убийцами моего двоюродного брата могли оказаться не русские солдаты, а казаки из станицы напротив, – попытался оправдать свои действия коротконогий. – А они лазают по скалам получше горных баранов.

– Казаки стараются следов не оставлять, и ты это знаешь не хуже меня, Ирисхад, – наставительным тоном сказал рослый чеченец. Скорее всего, он был старшим в группе и теперь пытался образумить соплеменника, воспылавшего мщением. – Пока ты доберешься до вершины, мы можем упустить время, а вместе с ним и поганых гяуров. Ведь они совершили убийство в период исполнения нами священного намаза, вот и сейчас самая пора для их появления. До молитвы и после нее неверные к нам страшатся нос показать.

– Мой родственник допустил ошибку и поплатился за нее. Нельзя прерывать хвалы Аллаху даже во имя любви к женщине, – нехотя согласился квадратный чеченец. – Сегодня мы тоже отступили от правил, но причина этого очень веская, и Всемилостивейший нас поймет. Аллах акбар.

Джигит воздел руки вверх, затем спустился со склона, присоединился к соплеменникам, и вся группа скрылась в другом тоннеле, ведущем к реке и так же закрытом ветвями деревьев. Панкрат вздохнул, он подумал о том, что, как и отец, нажил себе кровника, с которым придется повозиться основательно. А в том, что все тайное когда-нибудь станет явным, сомнений быть не могло – слишком близко друг от друга жили казаки и чеченцы.

Он приладил винтовку между ногами, теперь о планах горцев и об их маршруте уряднику стало известно из первых рук. Нужно будет предупредить казаков, несущих службу на кордоне, чтобы в час намаза они не спешили трапезничать, а были готовы ко всему. Сейчас же у него объявилась возможность обойти чеченцев стороной, если они не надумали рассредоточить засады по всему берегу.

Продвинувшись к водопаду, казак ладонями зачерпнул ледяной воды, омыл ею лицо и начал карабкаться на вершину скалы. Необходимо было уточнить расположение сил противника, чтобы без приключений вернуться домой. Гора была невысокой, она представляла собой массивный обломок от горной цепи, убегающей к ослепительно белым зимой и летом неприступным пикам. Наверху между нагромождениями камней гулял жестокий ветер, заставивший Панкрата поглубже натянуть папаху.

Он осмотрелся вокруг. Внизу чернели крыши чеченских халуп, по улицам бродили старики, в пыли возились дети, за окраиной аула на лугу паслось стадо маленьких красноватых коров вперемешку с отарой овец. Он не знал, в какой сакле живет его возлюбленная, и мучительно пытался угадать ее среди остальных, крытых чаканом. Но все хаты были на одно лицо, даже печные трубы над ними представляли собой одинаковые конические воронки.

Солнце перешло ту незримую черту, после которой ждать появления любимой у ручья стало бесполезно. Скорее всего, в ауле или в ее семье произошло что-то из ряда вон выходящее. Казак покусал кончики усов и решил, что будет приходить к водопаду до тех пор, пока не выяснит причину.

Он снова развернулся лицом к реке, с охотничьей зоркостью отметил места, в которых спрятались чеченцы. Они не решались растянуться по берегу Терека, а старались держаться поближе друг к другу, обойти такую засаду не составляло больших проблем.

Панкрат собрался спускаться вниз, когда его внимание привлек один из джигитов. Он явно не желал сидеть в секрете и снова направился по тропе, ведущей к водопаду.

Казак узнал двоюродного брата убитого им жениха Айсет, подивился чутью родственников, как две капли воды похожих друг на друга, и вспомнил, как нелегко было ему управиться с первым. Медвежий выпестыш словно упреждал действия казака, успевая подготовиться к ним и встретить во всеоружии, его погубило лишь одно неверное движение. Вот и этот, казалось, нутром ощущал, что за спиной у него прячется враг, не обращая внимания на знаки, подаваемые главарем, он пропал в зарослях кустов.

Казак засунул полы черкески за пояс и запрыгал по камням к основанию скалы. Джигит сам выбрал свою судьбу, оставалось помочь ему в осуществлении этого выбора, тем более что кровник все равно охотился бы за ним до конца своей жизни.

Под кроной мощного дуба сбоку тропы спокойно могло бы разместиться стадо диких свиней, наверное, по осени они наведывались сюда часто, потому что вокруг валялась только скрипучая скорлупа от желудей. Панкрат присел под стволом с замшелой корой, вытащил из ножен кинжал и прислушался. Где-то на подходе ему почудился звук осторожных шагов. Видимо, джигит, недавно прошедший этой дорогой, больше доверял собственной интуиции, нежели визуальным наблюдениям.

Оценив во второй раз, с кем имеет дело, казак камышовой кошкой вскарабкался на толстую ветку, зависшую над тропой, и постарался слиться с ней. Ждать появления чеченца ему пришлось недолго, тот высунулся из-за кустарника, завертел короткой шеей вокруг, затем расставил ноги и замер на месте, не решаясь пойти дальше.

Панкрат подумал, что так он может и не добраться до родного берега Терека. Если не получится убить противника сразу, то его соплеменники мигом окажутся здесь, и тогда жизнь будет зависеть только от его величества случая.

Между тем квадратный джигит подергал горбатым носом и, оторвав маленькие глазки от кустов, стеной стоящих по бокам тропки, поводил ими по ветвям деревьев. Казак затаил дыхание, он вспомнил, как когда-то они с батякой поставили силки на волка, а потом спрятались в буреломе и начали ждать. Зверь объявился быстро, в тех местах он чувствовал себя хозяином. Огромный волчара с подпалинами на мощной груди вел себя точно так же, хотя ветер дул в обратную от него сторону. Не позарившись на свежие куски мяса, матерый хищник ушел своей дорогой, и лишь года два спустя батяка достал его из ружья. Времени на того волка он тогда потратил достаточно.

Сейчас ситуация напоминала воспоминания из далекого детства. Панкрат из последних сил старался удержаться на суку, руки и ноги у него немели, во рту пересохло от напряжения. Он хотел вытащить из-за спины пистолет и пулей сразить чуткого врага, вознамерившегося поворачивать назад, благо, расстояния до него было саженей пять с небольшим, и тут же быстро уносить ноги, когда из чащи вдруг с шумом выпорхнула крупная птица.

Панкрат носком сапога уперся в развилку ветки и с силой метнул кинжал в грудь джигита, отвлекшегося в этот миг. Он сразу слетел с дерева, на ходу выдергивая из ножен шашку, и в два прыжка очутился рядом с противником, так и не понявшим, что произошло. Голова двоюродного брата погибшего жениха Айсет чугунным горшком свалилась с плеч под ноги, вмялась в землю, на ней безуспешно пытались найти ответ на допущенную промашку маленькие настороженные глазки.

Казак вцепился пальцами в черкеску врага, рывком отбросил его тело на обочину, он понимал, что тропа должна оставаться в первозданном виде. Ему удалось оттащить убитого в сторону и забросать прошлогодними листьями. С трудом восстановив дыхание, он прислушался и понял, что короткая борьба не успела всполошить лесную живность. Приладив оружие по местам, Панкрат скрылся в зарослях, в этот раз ему было ведомо, каким путем попасть к себе домой.

Казаки на кордоне ожидали его появления с нетерпением, они с интересом следили за тем, как младший из Даргановых подбирается к чеченской девке. Разговоры вокруг этого дела не стихали с того момента, когда урядник поделился сокровенными мыслями с другом Николкой. Он рассказывал тому о своих похождениях, а прислушивались все.

– Зря Панкратка затеялся с горянкой, не даст она ему покоя, как пить дать, – прикуривая трубку, вырезанную из корешка чинары, рассуждал Игнашка. Свободные от службы станичники сидели кружком вокруг подвешенного над костром котелка с кипящей ухой, занимались мелким ремонтом боевого снаряжения. – Вот Горобец в свое время позарился на ихнюю бабу и чуть жизни не лишился.

Служивые покосились на Горобца, участвовавшего еще в войне с Наполеоном, но тот продолжал спокойно сдирать чешую вместе со шкурой с вяленого чебака, в ногах у него стояла чапура, полная вина. Он отхлебнул из нее и принялся обсасывать рыбьи ребрышки, светящиеся насквозь.

– Зато теперь у Горобца пятеро сыновей-джигитов и все как на подбор, – подал голос Ермилка, до сего момента молчавший.

– Только где их искать, – ухмыльнулся в седые усы старый вояка Калина и подмигнул покосившемуся на него Горобцу. – То у ногаев лошадей воруют, то вместе с чеченцами в горах пропадают. Не дай бог, на Шамилеву сторону переметнутся, придется грех на душу брать.

– Не перейдут, – спокойно возразил сослуживцам Горобец, он понимал серьезность затронутой ими темы. – А перекинутся, я им сам головы снесу, таково мое слово, и сыны о нем знают.

– Тогда поздно будет.

– А что ж Панкратка с чеченкой завозился, неужто своих скурех мало? – направил разговор в прежнее русло Гаврилка, предпочитавший службе на кордоне отсидки в секрете. – Они за ним, как за красным жеребцом, – табуном вились.

– Дикая кровь взыграла, – добродушно засмеялся Калина. – Прадед у него сам знаешь кем был, дед от него недалеко ушел, отец из Парижа француженку на Терек привез, вот и он решил норов показать.

Станичники согласно закивали папахами. В это время часовой на вышке подал сигнал, что по зарослям камыша к кордону приближается Панкрат. Казаки вскочили на ноги, и когда молодой урядник раздвинул сухостой, недоверчиво осмотрели его с ног до головы. Они ожидали вместе с ним увидеть горянку, а он объявился один. Но на кордоне Панкрат задерживаться не стал, даже ухи не отведал, хотя живот у него сводило от голода. Передав товарищам сведения о чеченской засаде, расположившейся на левом берегу Терека, он тут же отправился в станицу, за ним увязался свободный от службы Николка. Казаки проводили их молчаливыми взглядами, они понимали, что урядник спешит уведомить полковое начальство о важном деле.

Когда оба товарища пробирались по отвернувшей к реке тропе, с вражеской стороны донеслись звуки выстрелов, по камышовым махалкам сыпанула крупная дробь. Пригнувшись, друзья проскочили опасное место. Отвечать на провокацию сейчас было не с руки, и они снова углубились в чащобу высоких стеблей.

– Отказала чеченка? – наконец не выдержал долгого молчания Николка.

– Не пришла. Или в семье нелады, или в ауле суматоха из-за ее ухажера, которого я вчера убил, – досадливо сморщился урядник. – Я долго ждал ее возле водопада до той поры, пока тени от деревьев не повернули наоборот, а тут еще один джигит напросился, двоюродный брат того жениха.

– И с ним управился? – затаил дыхание друг.

– Он меня все равно отыскал бы, нюх был собачий, что у одного, что у другого. Не поверишь, джигит уж в засаде сидел, а потом его как заговоренного к скале потянуло, на которой я прятался. – Панкрат на ходу смахнул со лба пот. – Я на дерево влез, птица из-за кустов вспорхнула, он на нее засмотрелся, тут я кинжалом его и достал.

– Твой батяка четверых из семьи Ахмет-Даргана порешил, вместе с ним самим, на твоем счету тоже уже двое чеченцев-родственников. Они такого не прощают.

– Я им войну не объявлял, – резко оборвал товарища урядник.

Некоторое время оба беззвучно спешили по тропе, по бокам которой шмыгали фазаны, зайцы, дикие кошки и другая живность, кишащая в камышовых зарослях, со стороны реки доносились частые всплески крупной рыбы. Но эти звуки обходили стороной напряженные нервы казаков, они были привычны, как свое дыхание или мягкий шорох сухостоя под подошвами. В просвете между коричневыми махалками показался небольшой луг перед станицей с пасущимися на нем домашними животными.

– Ты за чеченкой больше не пойдешь? – решился спросить Николка.

– Завтра опять на тот берег переправлюсь, в то же самое время, на какое договорились, – упрямо сдвинул брови Панкрат. – Доложу о засадах и вернусь на кордон.

– А если снова не придет?

– Буду ходить до тех пор, пока не откроет причину. Если серьезная, то все равно уведу ее с собой, а если девка сама передумала – напрочь забуду.