Глава 28
Захра
Три дня весь народ плясал, пел и веселился, сотрясая весь тигремт до основания, и вопреки запрету шариата многие были навеселе. Пальба из мушкетов часто перекрывала весь этот шум, отдаваясь в сердце скупого Бенхима похоронной музыкой.
– Вот уж никак не ожидал увидеть у берберов такого веселья! – восклицал Арман. Он распространял вокруг себя аромат винного перегара, но и Пьер был не лишен возможности отвести душу, и потому им было на это наплевать.
– А у меня все равно на душе неспокойно, Арман, – заметил Пьер. – Марсель не выходит у меня из головы. Я чувствую, что могу не выдержать столь долгого ожидания и сорваться. Так что ты следи за мной, друг.
– Не беспокойся, Пьер. Я не позволю тебе совершить такую ошибку.
– Да, да, пожалуйста. Тебе сейчас не так тоскливо, как мне, у тебя есть отдушина, ведь так?
– Вроде того.
– Что за ответ? У тебя что, не все в порядке?
– Думаю, что не все, Пьер.
– Как тебя понимать? Объясни.
– Захра что-то изменилась ко мне. Не чувствую в ней огня. Как бы она не отшила меня. Это будет слишком тяжело, Пьер.
– Да что ты говоришь! Неужели это тебя так заботит? У тебя же есть и первая возлюбленная. Неужели ты полностью забыл ее?
– Пьер, какая возлюбленная! По сравнению с Захрой она просто ослица.
– Тогда мне нечего опасаться за тебя, Арман. Вскоре и Захра станет у тебя ослицей, а то и хуже.
– Как ты можешь так говорить! Это не женщина, это… – и Арман сделал красноречивый жест, который должен был означать высшее наслаждение и восторг. – Даже слов подобрать не могу, Пьер. Кстати, она расспрашивала о тебе. Интересно послушать?
– Меня это не интересует, Арман. У меня другие заботы и мысли.
– Если бы ты узнал ее ближе, то изменил бы свое мнение, поверь мне. Ведь я достаточно знаю женщин.
– Да что говорить о пустяках, давай лучше отвлечемся, пока есть такая возможность. Зима скоро пройдет, и нас ожидает путь домой! Как хотелось бы приблизить это время! О Господи! Помоги мне в этом трудном ожидании!
Отшумели праздничные дни. Пьер снова интенсивно стал работать, ибо мушкетов прибавилось, прибавилось и учеников. Шамси выполнил обещание и привез два десятка ружей и много пороха. Пули же пришлось отливать самим.
Шамси был высоким стройным мужчиной лет за тридцать. Черные глаза его обрамлялись точеными черными бровями и выглядели жесткими, пристальными. Короткие усы и бородка придавали лицу некоторую мягкость, но в общем он казался волевым и отчаянным человеком.
Он с интересом наблюдал за работой Пьера. Особенно нравилось ему смотреть, как тот управлялся с пушкой. Это его просто завораживало. После нескольких дней знакомства он обратился к Пьеру на хорошем арабском:
– Руми, как это ты так хорошо научился управляться с пушкой?
– Дар Всевышнего, раис. К тому же мне приходилось много этим заниматься.
– Отец рассказывал, что ты купец. Откуда же пушкарские навыки?
– Я много скитался по разным странам, часто попадал в разные переделки, цена которым – жизнь, вот и пришлось научиться.
– Отец говорит, что ты рвешься домой, во Францию?
– Да, это так, раис. Я давно не видел семью.
Шамси замолчал, словно обдумывая услышанное. Потом отошел и несколько дней не заговаривал с Пьером.
С океана стали наваливаться клубы туч, часто шел дождь, завывал ветер, врываясь в долину из ближайшего ущелья. Изредка местность заволакивалась туманом, и Пьер понял, как тяжело и опасно было бы пускаться в путь в такое время. Приходилось ждать, а тоска все увеличивалась, и он все чаще прикладывался к кувшину с вином, отлично понимая, что это не самый лучший способ унять горение души.
Во время очередной встречи с Аммаром Пьер услышал от него:
– Руми, мой зять сильно заинтересовался тобой.
– С чего бы это, хозяин? Я и говорил-то с ним самую малость.
– Он пытливый и умный человек. Наверное, имеет к тебе предложение, и я даже догадываюсь, какое именно.
– Интересно было бы послушать, раис.
– Он в восхищении от твоего умения обращаться с пушкой.
– А какое это имеет значение для твоего зятя?
– Видимо, самое прямое. Но скоро он сам тебе об этом скажет. Во всяком случае мне кажется, что это поможет тебе вернуться домой. А ведь путь совсем не близкий. Обязательно возникнут препятствия, которые легче будет преодолевать вместе.
Этот разговор потом часто вспоминался Пьеру, и он терялся в догадках. Однако решить эту загадку не смог и просто стал ждать. Этому он уже давно научился – привыкать не пришлось.
А тут Арман стал его тревожить. Он бродил по тигремту как неприкаянный и наконец не выдержал:
– Все, Пьер! Жить мне больше не хочется и возвращаться не хочется!
– Что с тобой, друг? Такие речи не для тебя. Что случилось? Говори.
– Эх! Погубят меня когда-нибудь эти женщины!
– Я знал, что всему виной женщина. Вечно они… Рассказывай.
– Отшила она меня! А что я могу сделать? У нее власть и сила! А я теперь не могу найти себе места. Жизнь опостылела мне.
– Перестань ныть, Арман. Это на тебя не похоже.
– Было непохоже, а теперь в самый раз. Подкосила она меня.
– Успокойся, Арман. На ней не сошелся свет клином, как у нас говорят. Найдешь себе другую.
– Другую такую мне не найти больше, Пьер.
– Зато воспоминания будут радовать тебя. А время многое лечит.
– Другого мне и не дано теперь. С ней не поспоришь. Теперь ее занимает другой мужчина. Судя по всему, она любительница быстрых смен.
– Ну и плюнь ты на это. Здесь тебе все равно ничего не светит, так что подожди до Франции.
– Придется так и поступить, Пьер. Здесь такие приключения слишком опасны, а мне еще не расхотелось увидеть мою Францию…
– Вот это другой разговор, Арман! Мне это нравится, – Пьер хлопнул друга по плечу, а потом продолжил: – А мне Аммар сказал, что Шамси интересуется мною и этот интерес может помочь нам добраться домой.
– Хоть мне и кажется странным этот интерес, но если он нам поможет вернуться домой, то на это можно и наплевать. Верно, Пьер?
– Конечно, Арман. Лишь бы это приблизило нас к дому. Однако ждать еще долго. Зима только началась.
Не прошло и десяти дней, как к Пьеру неожиданно подошел евнух и тихо промолвил, коверкая арабские слова:
– Руми, моя хозяйка желает тебя видеть. Следуй за мной.
Пьер опешил от такого предложения и недоуменно глянул на евнуха. Тот невозмутимо стоял, ожидая.
– Чего хозяйке нужно от меня? Я занят и не могу прийти.
– Хозяйка будет очень недовольна, руми. Лучше согласиться и пойти.
– Проваливай и не мешай мне. Сказал ведь, что не пойду. Мне нечего делать у хозяйки.
– Твоя воля, руми. Не пожалел бы ты, – с этими словами евнух удалился. А Пьер остался со смутным чувством тревоги, волнения и раздражения.
– Слушай, Арман, – найдя друга, заговорил Пьер. – Меня только что пригласили к Захре. Что скажешь? Я отказался.
– Я так и знал! Недаром она так настойчиво расспрашивала меня о тебе.
– Ты только мельком говорил мне об этом.
– Не хотел беспокоить понапрасну. Так, значит, она не успокоилась. Хочет нас столкнуть лбами. Видно, такое ей будет по нутру. Потаскушка! Как это будет на их языке? Кахба, да?
– Вроде так, но я не уверен.
– Зато я уверен! Однако, Пьер, я тебе не завидую. Она слишком опасна.
– Да мне какое дело до нее? Не пойду, и все тут.
– Ты не знаешь женщин. Особенно тех, кто имеет власть. Они не терпят отказов. Любое несогласие вызывает у них смертельную ненависть, а месть их может быть ужасна. Остерегись, как друг тебе советую.
– Так что прикажешь мне делать? Идти к ней? Это тоже ни к чему хорошему не приведет. Зачем она мне?
– Ох, Пьер! Чует мое сердце, что это не доведет до добра.
– Мне самому не нравится это, но что делать, ты так и не ответил.
– Не знаю, Пьер. Не могу советовать. У меня самого сердце разрывается на части, когда слушаю тебя. И лишь понимание, что ты тут пятое колесо в телеге, останавливает меня от непоправимого. Совета от меня не жди. Сам выкручивайся.
Арман замолчал, а Пьер погрузился в тяжелые раздумья. Они были ох как нерадостны. Злость наплывала на него, он понимал, что оказался игрушкой порочной сильной бабы и что один Господь знает выход из создавшегося положения. Мысли его метались, не находя нужного решения. Он хотел было обратиться за помощью к Аммару, но мужское самолюбие остановило его.
Он обратился мыслями к Ивонне и сыну с дочерью, потом опустился на колени и вознес молитву Господу и Деве Марии.
После продолжительной молитвы, слов которой он потом не мог вспомнить, ему стало легче. Постепенно Пьер сумел отвлечь себя от мрачных мыслей, занявшись с воинами совершенствованием приемов огневого боя.
Появился Шамси и стал наблюдать за ходом занятий. Пьер тоже поглядывал незаметно на бербера и терялся в догадках. Терпение его было на пределе. Пришлось напрягать себя, чтобы не вскипеть и не высказать всего накопившегося.
– Руми, – вдруг прервал молчание Шамси, – я долго наблюдаю за тобой. Ты очень добросовестно относишься к своим обязанностям. С чего бы это?
– Раис, а почему мне не помочь людям, которые ко мне относятся хорошо? Это же так просто понять.
– И все же ты не ответил мне, руми.
– Мне нечего тебе ответить, раис. Ничего другого просто нет в моей душе.
– Это отлично, руми, коли ты не обманываешь. Отец верит тебе. Он считает тебя порядочным человеком. Так ли это?
– Всякое мнение о человеке нуждается в проверке. Хозяин, видимо, достаточно проверил меня в бою.
– Но ты мечтаешь вырваться отсюда, это верно?
– Конечно, раис. Я сразу заявил хозяину об этом, и он согласился со мной. А разве это не естественно в моем положении?
– Возможно, руми, – сказав это, Шамси покинул площадку бастиона и, мягко ступая сандалиями, удалился по лестнице вниз.
Вечером, огни едва мерцали в тигремте, Пьера вдруг схватили сильные руки, зажали рот, связали проворно и крепко и поволокли куда-то в темноту. Все это происходило в полнейшей тишине. Он решил, что сопротивление бесполезно, и отдался на волю судьбы.
Мысли быстро сменяли друг друга. Пьеру было показалось, что он схвачен по приказу Шамси, но потом он решил, что тому нет никакого смысла поступать так. И вдруг он часто задышал – ему вспомнились угрозы евнуха и стало не по себе от мысли, что его тащат на женскую половину.
Так оно и получилось. Опасения Пьера подтвердились, когда он услышал женские голоса, смех и ругань, что безошибочно свидетельствовало о том, что он уже на месте.
Его грубо поставили на ноги, развязали руки и вынули кляп изо рта.
Он находился в полутемной комнате без окон, освещенной единственной свечой, торчащей в настенном держаке. Схватившие его люди исчезли, и их шаги даже не были слышны за притворенной дверью.
Пьер растирал онемевшие руки, когда дверь отворилась и закутанная в покрывало женщина, хихикнув тихонько, взяла его за руку и повела за собой в темный коридор, едва заметный свет в который проникал через узкие окна-амбразуры без стекол. Холодный ветер задувал в них.
Женщина открыла узкую дверь и подтолкнула Пьера внутрь. Он оказался в уютной небольшой комнате, освещенной свечками в канделябре и двумя фонариками, наподобие китайских.
На софе полулежала, опираясь на шелковые подушки, женщина в легком платье с украшениями на шее и в волосах. Кругом виднелись ковры, занавески и подушки.
Голос женщины прозвучал так ласково и нежно, что Пьер вздрогнул, уставившись на нее расширенными глазами. Он ее никогда не видел, но тотчас узнал по рассказам Армана. Это была Захра – одна из жен Аммара.
– Что же ты, руми, так плохо воспитан? А еще француз. Я слыхала, что ваш народ чтит женщин и исполняет любые их капризы. – Ее арабский был не вполне правильным, но выговор так приятно ласкал слух, что Пьер поневоле заслушался. – Что же ты молчишь? Ответь мне.
– Госпожа, мне нечего ответить. Я не достоин находиться рядом с тобой. Мне неловко, и я не понимаю, зачем я тебе понадобился, уж прости.
– Прощать тебя я не намерена, руми. Ты меня сильно оскорбил и должен заплатить за это. Ты хоть понимаешь это?
– Но, госпожа, я был занят обучением воинов.
– Это не оправдание. Я сердита на тебя и требую большой дани.
– О какой дани ты говоришь, госпожа? У меня ничего нет. Я нищ и живу лишь добротой хозяина.
– Да ты еще смеешься надо мной! Неужто ты настолько смел, что можешь позволить себе такую вольность? Однако мы отвлеклись. Ты говоришь, что тебе нечем платить дань. Однако ты показал себя мужчиной мудрым и храбрым. Твой господин чтит тебя, так что не притворяйся глупым, руми.
– Я слушаю тебя, госпожа, – смиренно ответил Пьер, рассматривая ее.
Это была довольно высокая женщина с очень правильной фигурой. Ее коричневое лицо было правильной формы и довольно красиво. Небольшой прямой нос и чувственные губы были безукоризненны, глаза выдавали ее внутреннее состояние. Они горели неудержимым желанием и страстью. Это было сразу же заметно, и Пьер не избежал этих чар.
Сердце яростно колотилось в груди, дыхание стало стесненным и бурным. Даже любовь к Ивонне не смогла заглушить его желание. Слишком длительное отсутствие женщин в его жизни давало о себе знать. Его тело запылало, лицо покраснело, а глаза непроизвольно шарили по ее телу.
С трудом Пьер опустил взгляд, пытаясь справиться с волнением. Это не могло укрыться от Захры. Она усмехнулась, повела жеманно плечами и сказала:
– Пытаешься уйти от ответа, руми. Тебя, кажется, Пьером зовут? Чудное имя у тебя, странное.
– Это не мое настоящее имя, госпожа, оно просто так произносится по-французски. Но это неважно.
– Да, я слышала, что ты не настоящий француз, то есть руми, как мы говорим. Это тоже толкнуло меня на встречу с тобой.
Пьер молчал, не находя слов для продолжения разговора. Он поглядывал на Захру, пытаясь понять, кто она по происхождению. Судя по всему, она не настоящая туземка. Уж слишком много в ее внешности европейского. И вдруг он сказал:
– Госпожа, мне кажется, что кто-то из твоих предков был из наших краев.
– Ты проницателен, Пьер. Мой отец действительно португалец.
– Да, госпожа. Таких, как ты, много появилось на свет после захвата португальцами прибрежных мест.
– Это так, но мы отвлеклись, руми. Арман много рассказывал о тебе, и теперь я полна любопытства, и твой долг гостя удовлетворить его, ты понимаешь? – И она сделала грациозное кокетливое движение. Оно получилось таким непринужденным, что Пьер залюбовался ею.
Видимо, почувствовав перемену в его настроении, она уже более настойчиво продолжала:
– Неужели я так тебе не нравлюсь, что ты отворачиваешься от меня?
– Ничего подобного, госпожа. Ты прекрасна и соблазнительна, но я люблю свою жену и даже не мыслю изменить ей. Прости, госпожа.
Он заметил тень, набежавшую на ее смуглое лицо. Эта тень тут же превратилась в злость, что сразу же отразилось на ней. Голос стал резким, и мелодичность его исчезла.
– Ты смелый человек, коли решился отвергнуть меня. Такого я еще не испытывала. Ты не боишься моей мести, руми?
– Конечно, боюсь, госпожа. Но иначе поступить не могу. Прости, госпожа.
– Странно, руми. Очень странно. Ты меня просто изумил своим отказом.
– Госпожа, я не хотел тебя оскорбить. Но я не могу последовать твоему желанию. Я слишком дорожу отношением к жене и семье и не могу изменить душевному моему состоянию. Госпожа, пойми меня, ведь ты тоже женщина и должна сознавать, сколь трагична измена мужа и любимого. Умоляю, не совращай меня. Иначе я всю жизнь буду мучиться этим.
– Да ты соображаешь, что говоришь, руми! Ты знаешь, что я могу сделать с тобой?! Проклятый неверный!
– Госпожа… – пытался сопротивляться Пьер, но она взвизгнула и закричала срывающимся голосом:
– Пошел вон, грязный неверный! С глаз долой и жди моей мести! Я этого тебе не прощу! Вон!
Пьер не заставил себя ждать. Он юркнул в дверной проем и оказался в почти темном коридоре. Тут же он почувствовал, как его схватили за руку и потащили прочь. Потом его вытолкнули в темный двор, и он, осмотревшись и сообразив, где находится, побрел домой с вихрем разноречивых мыслей в голове.
Придя в свою комнату, где с тоской в глазах валялся на подстилке Арман, Пьер молча лег рядом и заложил руки за голову.
После долгого молчания Арман спросил:
– Был у нее?
– У нее, – коротко ответил Пьер, не желая продолжать разговор.
– Что же так скоро вернулся? Выгнала?
– Выгнала, Арман. И теперь я жду продолжения.
– Какого продолжения? Не пойму я тебя, Пьер.
– Она пообещала отомстить мне. И я ничего не смогу сделать против этого. В голове все смешалось, и мыслей стоящих нет.
– Неужто ты отказал ей?!
– Иначе поступить я не мог. Так что, если со мной что случится, ты, Арман, найди Ивонну и поведай ей все так, как оно и было. Хорошо бы письмо написать на всякий случай, ты передал бы его, а заодно получил бы причитающуюся тебе долю и плату за поход, столь неудачный для нас.
– Да погоди ты паниковать, Пьер. Может, ничего и не произойдет.
– Вряд ли, Арман. Она была смертельно оскорблена, как это может быть с женщинами, облеченными властью. Этого они не прощают, Арман. Мне конец.
– Пошел бы к Аммару. Он тебя уважает и сможет повлиять на нее.
– Я понимаю, но как-то неловко обращаться за помощью к мужчине, к мужу, против женщины, его жены.
– Какое там неловко! А что, смерть или мучения будут лучше? Нет, Пьер, я с тобой не согласен. Ты должен спасти себя, хотя бы ради Ивонны. Иди и требуй защиты, иначе эта кошка, вернее пантера, растерзает тебя, и мокрого места не найдем. Даже похоронить будет нечего. Слышишь?
– Слышу и думаю, Арман.
– Тут и думать нечего. Завтра и отправляйся, пока не оказалось поздно.
– Нет, Арман. Вряд ли я воспользуюсь твоим советом.
– Ну и глупо, если не сказать, что ты просто дурак! Прости, но это так.
– Полно тебе, Арман. Успокойся, время спать. Будем уповать на Господа.
Арман тяжело вздохнул, отвернулся и затих, но Пьер чувствовал, что друг не спит и думает.
Прошло три дня, и ничего не произошло. Наконец вечером к Пьеру подошел евнух и, склонившись слегка, сказал:
– Руми, госпожа приглашает тебя к себе.
Пьера удивила его манера говорить. Теперь евнух был любезен и даже учтив.
Пришлось идти. Пьер тревожно вздохнул, расправил грудь и поплелся за евнухом, радуясь уже тому, что его не хватали и не связывали.
Та же комната встретила Пьера тишиной и запахами благовоний. Захра сидела среди подушек и вяло жевала ягоды изюма. Она быстро глянула на Пьера своими огромными черными глазами, обрамленными длинными ресницами, молча указала место рядом и чуть сбоку, потом сказала:
– Садись, грубиян и невежа.
Пьер неловко уселся на подушки, ожидая продолжения разговора и решения своей участи. Он молчал.
– Угощайся, хоть мне и не пристало тебя приглашать. Я рискую осквернить себя твоим присутствием.
– Так зачем же тогда было приглашать, госпожа? Это тебе необязательно.
– Конечно, руми, необязательно. Однако я много думала о нашем разговоре, и эти размышления заставили меня снова встретиться с тобой.
– Это честь для меня, – склонил голову Пьер, пытаясь покорностью сгладить строптивость, проявленную при прежней встрече.
– Не говори льстивых речей, руми. Я знаю, как вы горды и тщеславны. Я помню общество португальцев – тогда мне еще лет десять было, и отец был жив. Лишь потом, когда он погиб в одном из сражений, я оказалась с матерью совсем в другом месте, пока не попала сюда.
– Мне кажется, госпожа, что у тебя была трудная жизнь. Сочувствую…
– Перестань, руми! Мне не нужно твое участие. А трудности были. Хотя в детстве не так тяжело переносишь лишения и невзгоды. Это мы уже потом куда сильнее ощущаем их, когда повзрослеем.
– Я понимаю, госпожа.
– Но ты ничего не ешь, руми. Угощайся. Видишь, я не очень-то соблюдаю обычаи и шариат. Я столько повидала разных народов и религий, что поневоле у меня все смешалось, и настоящей веры я в себе не чувствую.
– Это плохо, госпожа. Вера необходима. Она укрепляет дух и скрашивает невзгоды.
– Возможно, ты и прав, руми.
Они молчали, и Пьер ломал себе голову, стараясь проникнуть в потаенные мысли Захры. Но она сказала об этом сама:
– Знаешь, руми, я решила не мстить тебе. Ты рад? Согласись, что ты не ожидал этого.
– Согласен с тобой, госпожа. Я действительно не ожидал такой милости.
– И знаешь, что толкнуло меня на это?
– Откуда, госпожа? Я лишь ломал голову, но ничего придумать не мог.
– Я полагала, что ты пойдешь к моему мужу с жалобой, но ты не пошел. Почему, руми?
– Да как-то неудобно мужчине жаловаться и просить защиты от женщины, госпожа. Не в моих это правилах.
– Неужто не пожалел бы жизни ради своих призрачных правил, руми?
Пьер неопределенно пожал плечами, давая понять, что она имеет право на собственное мнение, потом сказал:
– Все в руках Всевышнего, госпожа. Я полностью положился на его мудрость и рассчитывал на нее, ибо ничего страшно греховного я не совершал.
– Вот как? Похвально, руми, но это меня не трогает. Я на это гляжу иначе. Однако позволь мне не согласиться с тобой относительно воли Господней. Не все в его руках, руми. В моих руках тоже кое-что есть, согласен ты со мной?
– Разумеется, госпожа, но и твоими руками руководит мудрость Господня.
– Ладно, оставим этот трудный и вряд ли разрешимый разговор, руми. Я еще раз заверяю тебя, что моя месть не совершится – можешь спокойно продолжать жить. Я лишь хочу сказать, что завидую твоей жене. У нее есть такой замечательный муж. Я впервые встречаю такого, кто отказал бы в моем желании. Однако ты оказался слишком хорош для меня. Потому я и прощаю тебя. И вот еще что. Прими и передай своей жене от меня небольшой подарок в знак уважения и в память обо мне.
Захра протянула маленькую коробочку, и Пьер нерешительно взял ее, теряясь в догадках о том, что в ней. Захра, догадавшись о причине его нерешительности, сказала:
– Не опасайся, руми. Там ничего страшного и коварного нет. Бери смело и постарайся передать жене. Я знаю, как будет трудно тебе это сделать, и буду молить всех известных мне богов и духов о помощи тебе, руми. Ты слишком странный человек, и я тебя долго не смогу забыть.
Пьер согласно кивнул, открыл коробочку, и на него брызнули искры крупных бриллиантов в золотой оправе. Это было ожерелье необычайной красоты. Пьер завороженно глядел на это сокровище и лишь спустя минуту промолвил дрогнувшим голосом:
– Госпожа, смогу ли я принять столь дорогой и прекрасный дар? Да еще от женщины. Не будет ли это слишком большой платой за мое скверное поведение, госпожа?
– Бери, бери! Расскажи обо всем жене, она меня поймет и подарок с удовольствием примет. Я уверена в этом. Так что не сомневайся, я ведь от всего сердца дарю эту вещицу, потому она может принести тебе удачу. Бери и уходи. Мы больше не увидимся. Прощай, руми, да хранит тебя Господь!
