Книга: Блюз для винчестера
Назад: 15. ВЕСТНИК ОТ ФАРБЕРА
Дальше: 17. ЗА СЕРЕБРЯНЫЙ ДОЛЛАР

16. УЛИТКИ ТОЖЕ ДЕЛАЮТ ЭТО

Поздно вечером, закончив долгий разговор с шерифом и Харви Дрейком, Степан поднялся в свою комнатушку. Открыл окно и долго стоял, вглядываясь в черное небо и глубоко вдыхая влажный воздух, еще морозный, но уже с запахами пробуждающейся земли. Он стоял, голый по пояс, и ждал, когда же наконец ему станет по-настоящему холодно. Такие процедуры с воздушным охлаждением Степан Гончар устраивал себе почти каждый вечер. Только когда от холода начиналась неукротимая дрожь по всему телу, Степан ложился под колючее одеяло и, постепенно согреваясь, засыпал и спал без сновидений.
Если же он иногда забывая приготовиться ко сну подобным образом, расплата бывала мучительной.
Дело в том, что ему снился один и тот же сон. С небольшими вариациями, но один и тот же. Ему снился Сиплый. Снова и снова вырастала его черная фигура в проеме шатра и после выстрела исчезала. И снова и снова Степан обыскивал его, шаря по карманам и переворачивая непослушное тело. И снова и снова Сиплый вдруг издавал стон.
Оказывается, он не убит, он всего лишь ранен! Бурная радость охватывала Степана в этот миг. Он усаживал Сиплого на снегу, подносил к его губам кружку горячего кофе, и раненому становилось все лучше и лучше. Наконец он мог уже подняться на ноги и, держась за плечо Степана, брел по снегу к своей лошади. Степан иногда подсаживал его, иногда поддерживал стремя, но каждый раз Сиплый взбирался в седло и бессильно ложился грудью на шею кобылы. "Доедешь?" — участливо спрашивал Степан, и Сиплый поворачивал к нему серое лицо с разлохмаченной бородой… Вместо глаз у него возникали черные дыры, и рот вдруг проваливался тоже, исчезал нос — и вот уже безобразный оскаленный череп глядит на Степана. Лошадь трогается, и голый скелет всадника рассыпается на глазах, и Степан мучительно пытается оттереть снегом руки от липкой крови, и плачет, словно потерял самого близкого человека.
Вот такой веселый сон поджидал Гончара почти каждую ночь.
Он уже начал засыпать, когда дверь тихонько скрипнула, и через секунду Саби юркнула к нему под одеяло. Сквозь тонкую рубашку Степан чувствовал жар ее хрупкого тела. Он неподвижно лежал на спине, а она прижалась сбоку, гладя его по груди и слегка покалывая ноготками.
— Ты спишь голый. Ты умываешься снегом. Ты настоящий шайен. А это что?
— Это называется "трусы".
— Ты холодный и жесткий. Ты сердишься на меня? Ты очень хочешь спать? Спи. Закрой глаза и не шевелись.
Он долго лежал с закрытыми глазами, которые сами иногда широко открывались, а потом зажмуривались. Когда Саби легла на него, он не выдержал и обхватил ее руками, но она резко шлепнула по ним, и он снова застыл неподвижно. Ее тело тоже почти не двигалось, и тем не менее все получилось просто превосходно.
Она шепнула:
— Вот так это делают улитки.
— Никогда не подсматривал за улитками.
— Тихо, тихо, не надо ничего говорить…
Они оба перевернулись на бок, продолжая сжимать друг друга в объятиях и вздрагивая всем телом одновременно, но все реже и реже.
Наконец она глубоко и облегченно вздохнула и сказала:
— Как хорошо. Почему мы так долго ждали?
— Я думал, у тебя траур, — сказал Степан первое, что пришло на ум.
— Никакого траура. Муж убил себя сам. Это все равно что он меня бросил, а не умер.
— Ну, есть еще причина. Я же не мог накинуться на тебя просто потому, что мы оказались под одной крышей. Надо было как-то подготовить это дело. Ухаживать. Твой муж ухаживал за тобой?
— Да, конечно.
— Как? Если тебе тяжело вспоминать, то…
— Нет, мне легко это вспоминать. Мой муж и Майвис приехали на ферму, где я жила у хозяина. Они были скаутами. Солдаты спали в доме, а шайены — в конюшне. Я заметила, что один из шайенов все время смотрит на меня, когда я прохожу через двор. На закате я вышла на крыльцо. Он сидел рядом, под деревом, и курил трубку. "Хочешь покурить?" — спросил он. Я отказалась. "Ты отказываешься потому, что не хочешь прикасаться к моей трубке", — сказал он. "Нет, — ответила я, — просто не умею курить". Он отвернулся, и я поняла, что он обиделся. Тогда я взяла его трубку и первый раз в жизни затянулась. Утром он увез меня. Вот и все. Мои родители не были против, хотя обычно у нас по-другому выходят замуж. Девушка не видит жениха, а жених не знает, кто станет его женой. Все решают старики. Если же молодоженам не понравится жить вместе, они всегда могут расстаться, и никто не обижается. Но мой муж был хорошим мужем. Если бы он не заболел, мы бы не расстались. А как у вас ухаживают?
— По-разному, — с неохотой ответил Степан. — Просто тратят деньги. Чем больше потратишь денег, тем лучше ты ухаживаешь. Да я уже и забыл, как это делается.
— Ты хорошо ухаживал за мной. Убил медведя и принес к моему очагу. Это самое лучшее ухаживание. Этот медведь нас поженил.
— Нет, — сказал Степан. — Это твоя "улитка" нас поженила.
Она тихо рассмеялась и лизнула его в ухо, и он задрожал от новой волны возбуждения. Саби вдруг выскользнула из его рук и соскочила с кровати, шлепнув босыми ногами по полу. Она сорвала с него одеяло и расстелила на полу. Вытянула из-под его головы подушку, бросила поверх одеяла и села на нее, стягивая с себя рубашку через голову. Ее маленькие груди с черными сосками торчали в разные стороны, и он потянулся к ним обеими руками.
— Иди, иди сюда, — шептала Саби. — Кроме улиток, есть еще и медведи, есть еще и рысь, и бык, и кабан… Иди, иди сюда…
Когда он проснулся, ее уже не было рядом. Степан поднял голову и увидел, что черное небо в окне сменилось густо-синим. Пора вставать.
Внизу он застал шерифа Коннели. Тот, засучив рукава красной нательной рубахи, чистил шомполом длинный ствол винтовки. Два винчестера лежали на соседнем столе, и там же блестела россыпь патронов.
— Чего так рано? — Коннели вставил в отверстие ствола под откинутым затвором изогнутую трубку и с силой подул в нее.
— Хочу собрать меха. Может, обернуть их мешковиной?
— Нет, зачем? Пусть издалека будет видно, что ты везешь не какие-то мешки, а то, что нужно.
Коннели пощелкал затвором и положил винтовку на соседний стол.
— Хороший мушкет, — сказал он. — Да больно тяжелый. Откуда у тебя этот "спрингфилд"?
— Забрал после стычки.
— На нем шесть зарубок. Твои? Или прежнего хозяина?
— Не мои.
— Солдаты обычно зарубок не оставляют, значит, винтовка бандитская, — рассудил шериф. — Сдается мне, Питерс, что ты давно уже промышляешь охотой за скальпами. Только почему-то скрываешь это. Дело твое. Каждый зарабатывает как может. Стыдиться тут нечего.
— Я не стыжусь, — сказал Степан Гончар.
— Тогда почему не рассказываешь ничего? Можешь не отвечать, я и сам все понимаю.
Коннели засунул пальцы под широкие подтяжки и прошелся по залу, ногой поправляя стулья.
— У меня было что-то вроде такого. Не мог говорить об этом. И никому не рассказывал. Даже однажды не пошел за деньгами в суд, когда пристрелил одного подонка. Молодой был, глупый. А ведь ничего грешного в нашем деле нету, Питерс. Что положено в твоем штате за убийство? Виселица? А за двойное убийство? А за шесть убийств? Нет никакой разницы между петлей и пулей, если они очищают землю от убийц. Просто пуля это делает быстрее и без лишних проволочек.
— Я тебя понял, — сказал Степан. — Но ты слишком хорошо обо мне думаешь. Если тебе кажется, что я что-то скрываю, так у меня просто характер такой. Не привык ни с кем делиться.
— Тоже правильно. У каждого своих забот хватает. Да только людям всегда хочется получше знать человека, с которым они идут под пули. Я вот, к примеру, просто исполняю свои служебные обязанности. А ты-то зачем идешь? Почему ты сразу не отдал эти шкуры, раз их требует профессор?
— Профессор ничего не требует. Он просит, чтобы ему помогли. Вот я и помогу ему. Ясно же, что как только бандиты получат шкуры, они избавятся от Фарбера. Могут просто отпустить, а могут и убить.
— Отпустить? Не могут, — уверенно сказал шериф. — Но ты недоговариваешь, Питерс. Ни за что не поверю, что ты такой ангелочек. Ты же сам видишь, что у тебя почти никаких шансов. И все равно лезешь в драку ради совершенно чужого человека. Что-то должно тебя толкать на это. Вот я и ломаю голову — что это за штука?
— А зачем вообще люди лезут в драку?
Степан произнес это почти машинально, посчитав свой вопрос риторическим. Но шериф Коннели недаром получал свои тридцать долларов в месяц. Он был настоящий шериф. И у него были ответы на любые вопросы, особенно на риторические.
— Почему люди лезут в драку? Первая причина — глупость. Вторая — гордость. Но с возрастом эти причины отпадают. Остается последняя причина — деньги.
— И все?
— Все.
Степан Гончар задумчиво погладил отполированный приклад винтовки. Возможно, шериф прав. Он хорошо знает жизнь. По крайней мере, он думает, что хорошо ее знает.
Но жизнь гораздо сложнее, чем может себе представить даже самый мудрый шериф. И Степан сказал:
— Ты прав. Совершенно прав. Деньги — это последняя причина для драки. Но есть еще самая первая причина, изначальная. Люди дерутся, когда им приходится защищать свою жизнь.
— Свою? Да, согласен. Но на тебя ведь никто не нападает, так?
— Так-то оно так… Но во что превратится моя жизнь, если из-за меня убьют девочку?
Шериф Коннели оттянул подтяжки и громко хлопнул ими по груди.
— Черт бы тебя побрал, Питерс. Верно Эрни говорит, тебя не переспоришь. Давай заряжай винчестеры, не стой без дела.
Назад: 15. ВЕСТНИК ОТ ФАРБЕРА
Дальше: 17. ЗА СЕРЕБРЯНЫЙ ДОЛЛАР