Ранним утром самолёт приземлился на знакомом военном аэродроме, расположенном рядом с всё той же Сиверской. Где маршрут начинался, там он и завершился…

«Эх, если бы так и было всегда…» — умиротворённо подумал Ник.

У трапа их встречали трое. Чуть впереди двух других стоял видный мужчина в длинном кожаном плаще и начищенных до зеркального блеска, шикарных яловых сапогах.

Лет мужчине было совсем немного — в районе тридцати трёх — тридцати четырёх, и был он чуть-чуть похож на молодого Сергея Мироновича Кирова, чьи фотографии Ник видел когда-то давно — ещё в школьных учебниках по истории СССР: густые тёмно-русые волосы, зачёсанные назад, широкая белозубая улыбка, открытый приветливый взгляд.

За ним скромно отсвечивали два неприметных субъекта с капитанскими погонами на плечах.

— Здравствуйте, товарищи! — ласково, совершенно не по-военному поздоровался белозубый. — Не надо строиться и рапортовать, сделаем вид, что уже прозвучала команда «вольно». Рад, что вы добрались без происшествий, все, похоже, в добром здравии. Я ваш новый куратор — Бессонов Иван Георгиевич, командир третьего специального полка НКВД СССР. Обращайтесь ко мне просто — «товарищ полковник», или же — Иван Георгиевич. Со всеми вами я потом познакомлюсь отдельно, с каждым проведу подробную индивидуальную беседу. Первым делом прошу сдать свои опознавательные знаки и личное оружие товарищу Николаеву, — вежливо кивнул в сторону одного из капитанов.

Ник собрал у своих соратников значки и пистолеты, передал всё Николаеву, козырнул зачем-то.

— Не надо огорчаться, товарищи! — тут же заверил Бессонов, заметив на некоторых лицах грустные улыбки. — Группа «Азимут» не расформировывается, а просто переводится в режим мирного времени — на время вашего обучения. Да, товарищи, на Чукотке вы себя показали просто молодцами! Но для выполнения других серьёзных заданий, которые, безусловно, будут поставлены перед вами партией, необходимо значительно подучиться. Поверьте мне, дорогие мои, действительно — необходимо! Так что настраивайтесь на то, что весь предстоящий год вам придётся провести в учебных аудиториях. Лишние знания ещё никому никогда не вредили, а при нашей с вами профессии — и подавно. Правильно я говорю?

— Так точно, товарищ полковник, правильно! — за всех ответил Ник.

Сентябрьское солнышко припекало ещё вполне по-летнему, поэтому Бессонов расстегнул несколько пуговиц на своём плаще, продемонстрировав окружающим новый тёмно-синий китель, украшенный несколькими орденами.

— Теперь перейдём к приятной процедуре. Послезавтра вы все приглашены в Смольный, где сам товарищ Фриновский Михаил Петрович, нарком Военно-морского флота СССР, командарм первого ранга, вручит вам новые погоны и заслуженные награды. А сейчас вас проводят к месту вашего постоянного расквартирования, помогут в обустройстве быта. Я же вынужден попрощаться с вами, вылетаю по срочным делам службы в Новгород. До скорых встреч!

Попрощавшись с Маврикием Слепцовым и другими полярными лётчиками, все дружно залезли в подошедший приземистый автобус, свалили рюкзаки и чемоданы на пол, расселись по местам.

— Трогай, не спи! — скомандовал водителю второй капитан, по фамилии Науменко. — На Крестовский остров, к пятому объекту!

По старому Лазаревскому мосту въехали на Крестовский остров. Ник с интересом рассматривал окрестности и панорамы.

Последний раз он был здесь в 2001 году, и с тех пор, как это ни странно звучит, здесь мало что изменилось: тогда симпатичные старинные особнячки прятались за высокими заборами, и сейчас, похоже, крыши тех же самых домиков выглядывали из-за заборов солидных…

Автобус подъехал к симпатичному серо-голубому двухэтажному коттеджу с бело-розовыми мраморными колоннами. Домик располагался за кованным старинным забором, около изящной калитки дисциплинированно замер вооружённый часовой.

— Вылезайте, товарищи, приехали! — пригласил Науменко. — Вот здесь и будете проживать. Бытовые условия вполне нормальные: почти всегда есть холодная вода, но зимой придётся печки и камин топить дровами, а для получения горячей воды предусмотрен дровяной водогрей. Вот, разберите ваши пропуска и старайтесь их не терять, иначе часовой не пропустит. Пойдёмте, товарищи, всё подробно покажу…

Продемонстрировав строгому часовому латунные жетоны с выгравированной на них цифрой пять, «азимутовцы» прошли через калитку, у входа в дом остановились, ожидая, пока Науменко с помощью массивного бронзового ключа отомкнёт дверной замок.

Ник испытывал странное ощущение, словно бывал уже здесь когда-то: и забор этот, высокохудожественной ковки, ему определённо был знаком, и эти бело-розовые мраморные колонны он уже видел…

В замке что-то громко щёлкнуло, Никоненко потянул за старую медную ручку, покрытую сине-зелёной патиной, дверь, издав негромкий благородный скрип, открылась. И этот звук был Нику знаком! Вот же дежавю противное, как привязалось!

Чувствовалось, что в доме долгое время никто не жил: по углам застыла узорчатая паутина, толстый слой пыли покрывал паркет розового дерева и оконные стёкла, в воздухе чувствовалась выдержанная многолетняя затхлость.

Но казалось, что эти мелочи заметил только Ник, остальные члены славного «Азимута» застыли на пороге прихожей в немом изумлении.

Где-то через минуту первым опомнился Сизый:

— Мамочка моя, дочь мрака тюремного! Ну, и ни фига себе! Это же просто хоромины графские, в натуре полной!

Увиденное впечатляло: большой зал площадью около ста двадцати квадратных метров, стены которого были обшиты тёмно-фиолетовыми панелями морёного дуба, посередине зала размещался овальный обеденный стол в окружении дюжины элегантных стульев. Ещё в наличии имелись четыре длинных стрельчатых окна, две массивные двери, расположенные в противоположных торцах зала, и широкая лестница с резными перилами, ведущая на второй этаж. Кроме того, у стены, противоположной к входной дери, располагался огромный камин, выложенный из тёмно-зелёного дикого камня.

Капитан Науменко неопределённо пожал плечами:

— Про графьёв ничего не знаю, тут ещё до революции располагалась база сыскной полиции, архивы хранились всякие, так что нам это всё, можно сказать, по наследству досталось…

«А про графа-то — прав Сизый!» — невесело усмехнулся про себя Ник. Он вспомнил всё — именно по этому красавцу-камину. Дело было в приснопамятном 1999 году, в самом конце августа месяца. Ник тогда, впрочем как и вся страна, немного тусовался с бандюганами. Времена были такие поганые: хочешь — не хочешь, а приходилось крышные вопросы решать, если бизнесом желаешь заниматься. Вот Ник и приехал на поклон к Графу, лидеру одной известной питерской ОГП, которому тогда и принадлежал именно этот особнячок. Как и что — неважно. Только вот через пару лет Графа посадили в тюрьму, а коттедж этот опять отошёл к государству, говорили потом, что для нужд какой-то очередной спецслужбы.

Да, всё в этом мире долбанном ходит строго по кругу, куда ни плюнь!

Девушки же впали в самый натуральный транс. И ничего удивительного: Зина всю жизнь провела в Анадыре, где безраздельно главенствовали бараки и землянки, а Айна и вовсе — не видала ничего шикарней убранства шаманской яранги…

— Вот это — общий зал, ваша столовая, одним словом, — продолжил Науменко экскурсию. — Та дверь, что справа, ведёт в кухню, тут уж сами разберётесь, не маленькие. Из кухни, через отдельные двери, попадёте в туалет и в ванную комнату. Левая дверь ведёт в отдельный флигелёк, там товарищ Геннадий Банкин поселится, в соответствии с полученными инструкциями, вот вам, товарищ, ключ! А семейные пары сотрудников НКВД разместятся у нас наверху. Кто тут у нас на ком женат? Ничего страшного, что пока не расписаны, это мы в секунду оформим! Так, понятно. Вот вам два ключа, сами апартаменты поделите, тем более что они одинаковые, как настоящие однояйцовые близнецы. Так, теперь напишите мне на листке размеры одежды и обуви каждого из вас. Вот вы, девушка, как вас зовут? Вот вы, Зинаида Ивановна, и напишите! Так, что ещё? Вот небольшой чулан, там заскладирован недельный продовольственный паёк на всю вашу группу. В том шкафу — чистое постельное бельё, его по субботам меняют. Хлеб и всё остальное будете покупать в нашем магазине, денежное довольствие завтра получите в бухгалтерии. Пока всё, не буду вам мешать, обустраивайтесь, я к вам ещё вечерком загляну…

В их с Зиной апартаментах было две комнаты: та, что поменьше, спальня с шикарной двуспальной кроватью, посмотрев на которую Зина тут же покраснела до самых корней волос, и вторая — двадцать квадратных метров, в которой располагались два больших письменных стола, стулья, одёжный шкаф и несколько пустых книжных полок.

— Никит, это — правда? Может, я просто сплю? Проснусь, и всё пропадёт? — радостно спросила Зина, упав спиной на широкую кровать и восхищённо разглядывая узоры потолочной лепнины.

— Сейчас мы это тщательно проверим, — серьёзно пообещал Ник и пошёл запирать дверь на задвижку…

Потом, уже без всяких перерывов на разные глупости, до самого вечера занимались комплексной уборкой помещений: тщательно подмели и помыли полы, со всей мебели стёрли пыль, навели порядок на кухне, в ванне и туалетах, даже за окна принялись.

Айна практически ничего не умела, но очень старалась, училась и схватывала всё буквально на лету…

Ближе к вечеру капитан Науменко привёз свёртки с новой формой, коробки с обувью: кожаные сапоги — для повседневной носки и чёрные ботинки (женщинам — чёрные же туфли на каблуках-рюмочках) — для торжественных мероприятий, а также швейную машинку «Зингер».

Заставил всех примерить форму, потом взял коробочку с английскими булавками и принялся что-то там ими подтыкать, делать пометки мелом, большими портновскими ножницами отрезать куски ткани, а потом до самой полуночи сидел за швейной машинкой, отгоняя её стрёкотом от особняка злющих комаров.

Уже поздней ночью заставил всех в очередной раз влезть в форму, осмотрел придирчиво, довольно покивал головой и отбыл к родимому очагу…

Ник, смертельно усталый от всех перипетий этого длинного дня, быстро разделся и лёг в постель, намериваясь тут же уснуть. Но не тут-то было! В коридоре ещё долго грохотало, шуршало и цокало: это Айна под руководством Зинаиды осваивала нелёгкую науку передвижения на каблуках, ещё и в узкой юбке при этом.

Уже на заре Зина юркнула к Нику под одеяло, пропихнула свою тонкую горячую руку ему под шею, жарко зашептала в ухо:

— А ещё, представляешь, пришлось Айне ноги брить! Как же она, бедняжка, испугалась! Глаза стали — как у смертельно раненного моржа…

Мероприятие в Смольном на Ника не произвело какого-то особого впечатления: подумаешь, красные ковровые дорожки и мебель антикварная, не такое ещё видали! А вот все его друзья-товарищи-подруги, за исключением Банкина, тоже успевшего в своём университете ко всякому привыкнуть, были просто ошарашены, жались к стеночке, бледнели и краснели, рассматривая парадные интерьеры совершенно круглыми от изумления глазами…

Сперва товарищ Жданов, мужчина упитанный и скучный, сказал несколько расплывчатых тёплых фраз в их адрес: о бойцах невидимого фронта, всегда несгибаемо стоящих на страже интересов страны, потом в кабинет вошёл товарищ Фриновский…

Вот этот — да, импозантной внешностью не был обделён: ростом под два метра, плечи широченные, на обветренном лице вольготно располагалась парочка глубоких кривых шрамов. Оставалось только массивную золотую серьгу вдеть ему в ухо и бандану повязать на голову — и получится вылитый забубённый пират Карибского моря!

Фриновский не был расположен тратить время на всякие глупые сантименты: коротко поздравил с выполнением важного правительственного задания, вручил всем новые погоны, коробочки с наградами да и выставил из кабинета, пожелав на прощанье новых громких успехов…

Нику, как и предполагалось, вручили орден Боевого Красного знамени — как командиру подразделения, остальным подарили наручные часы с памятной гравировкой.

Да и с очередными званиями неожиданностей не произошло: Ник стал капитаном, Банкин и Сизый — старшими лейтенантами, Зина и Айна — младшими лейтенантами.

А ещё через несколько дней всем вручили новые паспорта, причём Нику и Зине, а также Лёхе и Айне, уже с отметками ЗАГСа.

Вот такие свадьбы получились, в рабочем порядке, так сказать. Кольца обручальные уже где-то месяца через три купили, как только денег с офицерских зарплат удалось накопить….

Начались скучные серые будни. Первую неделю все писали многочисленные рапорты и объяснительные записки относительно событий, произошедших во время чукотской эпопеи. Айна и Сизый, попавшие в разряд малограмотных, диктовали свои показания молоденьким стенографисткам, особыми приметами которых являлись стальные спокойные глаза и вежливые улыбки.

Неожиданно Иван Георгиевич заинтересовался батюшкой Порфирием и капитаном утонувшей шхуны «Кукусь» Сергеем Анатольевичем Куликовым:

— Ты, Никита Андреевич, мне про них поподробнее напиши! Вскоре и наша служба начнёт обрастать собственным флотом, так что проверенные в деле моряки нам всенепременно понадобятся!

После завершения этих процедур Бессонов со всеми, как и обещал, провёл индивидуальные беседы, составил для каждого персональный график занятий…

Первая половина дня посвящалась сугубо общеобразовательным предметам: Айна и Сизый начали с самых азов — грамматика, письмо, алгебра с геометрией, Зина изучала радиомеханику, разные волновые законы и теории, Ник и Банкин усердно занимались иностранными языками, знакомились с обычаями и бытовыми особенностями самых разных стран.

После обеда происходили занятия по диверсионной грамотности: взрывное дело — минирование-разминирование, — рукопашный бой, работа с разными видами холодного оружия, яды и противоядия, методы жёсткого и мягкого допроса, психологические тесты, стрельба из всех видов оружия и ещё многое другое, всего не перечесть…

График обучения был очень плотный: подъём в шесть утра, в семь уже начинались занятия, последнее из которых заканчивалось в десять вечера, воскресенье — единственный выходной.

В первый месяц уставали все, чуть не засыпали за учебными партами, но потом ничего — постепенно втянулись…

Дни понеслись нескончаемой чередой, вот и новый 1939 год наступил совсем незаметно. По этому поводу даже предоставили три дня отдыха…

Лёха и Айна обучались по индивидуальной программе, но уже с середины января стали заниматься в общей группе испанским языком, видимо, в свете предстоящих операций этот язык для них был определён как приоритетный.

В конце марта Айна родила двойню — мальчика и девочку. Незаметно так родила: в среду вечером отпросилась с занятий по правилам хорошего тона в высшем европейском обществе, а в субботу утром уже выписалась с малышами из ведомственной больницы.

Девочку так и назвали — Мартой, а мальчика — Афанасием, в честь деда-шамана…

Сизый на радостях затребовал у Бессонова детскую кроватку, пелёнки-распашонки и ящик грузинского коньяка, в ближайшее воскресенье закатил пир горой. Впрочем, в понедельник все, включая Айну, дисциплинировано вышли на занятия, опоздавших и выбывших по состоянию здоровья не наблюдалось…

Теперь с утра в особняк стала приходить няня — в звании красноармейца, на попечение которой Айна и отдавала малышей, да и сама каждую свободную минуту прибегала к ним, благо, что от учебного центра до домика было совсем недалеко, минут семь-восемь пешком.

— Никит, — иногда спрашивала Зина, — а мы-то с тобой когда будем заводить детишек?

Ник только плечами неопределённо пожимал, мол, как получится, как Бог даст.

Не мог же он сознаться любимой женщине, что нет у него шансов на обзаведение потомством. Хотя, чёрт его знает, может, и ошибался тогда шаман? Тут только время может однозначно ответить на этот вопрос…

На всё лето новоявленные курсанты выехали в летний лагерь — на ту же учебную базу, расположенную на ладожском мысе Морье.

Больше стало практических занятий, учений, работы на ближайшем полигоне: стреляли, взрывали, разминировали — с утра до вечера. И продолжали упорно заниматься иностранными языками: Ник с Банкиным уже и немецкий вовсю осваивали, Зина прилежно изучала итальянский, Сизый и Айна пробовали по-португальски общаться между собой.

С сентября месяца, наконец-таки, начали знакомиться и с содержанием возможных операций, запланированных на следующий, 1940 год.

Дело было в воскресенье, сразу после обеда. Неожиданно приехал Бессонов в сопровождении мрачного старшины и няни-красноармейца. Старшина осторожно поставил около обеденного стола два пухлых портфеля, дождался, когда няня вместе с уже одетыми Мартой и Афанасием спустится вниз и отправится вместе с ними на прогулку — в соответствии, видимо, с полученным приказом.

— Рассаживайтесь, товарищи! — предложил Иван Георгиевич. — Пришло время поговорить и о серьёзных вещах…

Судя по тому, что рассматривалась возможность проведения всех трёх операций в течение одного года и все планы изучались группой в полном составе, Ник понял, что это обсуждение носило чисто предварительный характер. Могло оказаться, что вся группа будет направлена на выполнение одного задания, но существовала вероятность и того, что придётся разбиваться на части и параллельно проводить сразу несколько операций.

Первая операция планировалась как весьма масштабная и носила громкое кодовое имя — «Корзинка с яйцами». Речь шла об одноразовом уничтожении всей верхушки Третьего Рейха, традиционно собирающейся летом на вилле Мартина Бормана, расположенной в Баварских Альпах.

Сам Бессонов явно сомневался в успехе этого амбициозного проекта:

— Шансов, что операция всё же будет проводиться, ничтожно мало. Должно произойти несколько абсолютно невероятных совпадений, чтобы завертелся весь механизм. Не забивайте себе головы этими ненужными деталями. Поставленная перед вами задача очень проста: выучить наизусть географическую карту примыкающей к вилле местности, досконально запомнить план самой виллы, месторасположение постов, графики смен дежурных караулов… — Он вынул из портфеля и аккуратно разместил на краешке обеденного стола несколько типографских карт, тоненькую стопку машинописного текста и несколько листков с нарисованными от руки планами помещений. — Если всё срастётся и другим нашим товарищам удастся организовать надёжные коридоры для прохода к вилле Бормана, то вы должны быть готовы к следующему: проследовать в нужный момент по этим коридорам к объекту, заминировать его, подорвать и вернуться обратно живыми. Ничего сложного. Необходимо выучить наизусть все эти планы и карты — чтобы от зубов все мелочи отскакивали, потом ещё на макете потренируемся, выстроенном в натуральную величину на Валдайской возвышенности…

Второе мероприятие выглядело, наоборот, очень даже прозаично. Необходимо было отправиться на Кольский полуостров, причём в строго определённое место, и провести там тщательные поиски строго определённого человека, которого по нахождению необходимо было дотошно допросить. Да и называлась эта операция куда как знакомо и буднично — «Трёхгранный стакан»…

В этот раз Иван Георгиевич выложил на стол толстую стопку самых разнообразных документов: старых журналов, пожелтевших от времени газет и многочисленных протоколов допросов.

— Дело заключается в следующем. Несколько лет при нашем Комиссариате существовал специальный отдел, сотрудники которого изучали разные непонятные и странные явления, искали древние клады, ну, и тому подобное. Возглавлял эту службу Глеб Иванович Бокий, человек заслуженный, старый чекист, личный выдвиженец самого товарища Ленина. Но, как это часто и бывает, разбаловался наш Глеб Иванович, нюх потерял, поверил в свою полную безнаказанность. Стал казённые деньги спускать на ветер, на своей даче в Купчино устроил настоящий вертеп: с непрекращающимися пьянками и таким развратом, что сам Гришка Распутин позавидовал бы. Арестовали, конечно, потом и расстреляли, как полагается. А вот его заместитель, Александр Барченко, человек учёный, интеллигентный, на допросах — с пристрастием, конечно же — порассказал много любопытного. — Бессонов бросил поверх стопки с документами и журналами пачку листов коричневатой бумаги, исписанных убористым почерком. — Прочитайте всё, разберитесь. Похоже, на Кольском полуострове одна из экспедиции Барченко (их три было: в двадцать втором году, в тридцать четвертом и в тридцать шестом) и вправду обнаружила некие важные раритеты. Только, похоже, все эти находки успешно ушли за рубеж. Во-первых, Бокию постоянно требовались деньги на его оргии, а Барченко очень интересовался Тибетом. В результате один из них получил вожделённые финансы, а другой — подробные карты Тибета, описание тамошних монастырей и копии древних летописей. Но к тому времени, когда Барченко во всём признался, Бокия уже расстреляли, а вся их коммерция шла как раз именно через Глеба Ивановича. Где искать следы этого иностранного контрагента? Товарищ Сталин показания Барченко прочитал и заинтересовался одной находкой. Называется эта штуковина — Чаша Святого Грааля. Прочитаете потом про неё. Задача очень простая: убедиться — была ли эта Чаша действительно найдена, а если была, то где теперь она находится. Есть всего одна зацепка. На Кольском полуострове есть большое озеро, называется Сейдозеро, на его берегу живёт один человек — по прозвищу Синица, он лично знаком с этим иностранцем, который все найденные артефакты скупал у наших ушлых гавриков.

— Если это так важно, то почему искомого Синицу не нашли до сих пор и не доставили в Ленинград? — нетактично встрял Сизый.

— Пытались, конечно, — поморщился Бессонов. — Три группы уже туда послали, одну за другой, никто живым не вернулся. Поэтому — вся надежда только на «Азимут», вы же на Чукотке такие чудеса живучести продемонстрировали!

Третья операция называлась «Зверёныш». Суть её была проста: необходимо было во что бы то ни стало вернуть в СССР все бумаги и документы, вывезенные по разным каналам из страны товарищем Троцким, Львом Давыдовичем.

— Все бумаги вернуть необходимо! — объяснял Бессонов. — Понимаете — все! Это личный приказ товарища Сталина! Этот Троцкий, он же — Лейба Давидович Бронштейн, личность хитрая и коварная, от него всего можно ожидать. Уже без малого десять лет он нашу службу водит за нос, зараза! Извините за грубое выражение, но — накипело! Постоянно оставляет ложные следы, подбрасывает хорошо сработанные подделки, на нервах откровенно играет. В Турции выкрали у него архив, но не обнаружили нужных бумаг, в Норвегии с помощью местной полиции конфисковали два чемодана, забитых документами, — опять осечка! Да и в Мексике наши люди поработали неплохо, но тоже — без существенных успехов.

— А что там такого важного, в этих бумагах? Что-то конкретное и определённое будем искать? — поинтересовался дотошный Банкин.

Иван Георгиевич тут же стал мрачнее тучи:

— А вот это уже — не вашего, да и не моего ума дело! Это — государственная тайна самого высшего уровня! Даже если вам, товарищи офицеры, и попадёт в руки настоящий архив этого Бронштейна, то знакомиться с имеющимися в нём документами категорически запрещается, вплоть до расстрела! Всем всё ясно? Если что, я могу и повторить! Хорошо, поверю, двигаемся дальше… — Он с видимым трудом водрузил на стол тяжёлый портфель. — Здесь подробные отчёты наших агентов обо всех основных географических перемещениях Льва Давыдовича, начиная с двадцать девятого года, списки лиц, с которыми он встречался, описание всех бытовых нюансов его частной жизни. Необходимо провести тщательные аналитические исследования, выявить круг лиц, могущих знать место хранения истинного архива. После чего необходимо будет выехать за рубеж, повстречаться со всеми фигурантами, представляющими интерес, обнаружить данный архив и доставить его в Москву. Задача ясна?

— В глобальном контексте — безусловно, — отметился Сизый, полюбивший в последнее время щегольнуть заумными словечками. — Но вот чего не могу понять, хоть убей, так это то, зачем эту змею подколодную тогда, в двадцать девятом, живым выпустили из страны? Почему прямо за кордоном потом не шлёпнули, когда он окончательно раскрыл свою гнилую сущность?

— В том-то вся и штука, — снова поморщился Бессонов, словно только что лимона отведал, — бестия он, этот Троцкий. Каналья хитрая. Сперва несколько лет он все важные документы за рубеж переправлял, а потом сам настоял на том, чтобы его выпроводили за границу. И предупредил сразу: «Если меня убьют, то такой компромат всплывёт на поверхность, что чертям в аду станет тошно!» Вот такие дела. Ну, а как только будет найден настоящий архив, так и господину Бронштейну придётся попрощаться с этим прекрасным миром…

Ник напряг память: если он ничего не путал, то Троцкого убьют в августе будущего, сорокового года, следовательно, задание было вполне выполнимо…

Опять череда дней закружилась чёрно-белыми картинками калейдоскопа.

Все карты и планы по «Корзине с яйцами» были выучены назубок, под городком Осташков даже провели учения: успешно взорвали — к нехорошей матери — каменное поместье какого-то дореволюционного купца, перестроенное под дачу Мартина Бормана…

По остальным двум операциям произошло естественное разделение коллектива: чета Сизых с рвением засела за изучение заграничной жизни мистера Троцкого, а Ник с Банкиным всерьёз увлеклись делом Бокия-Барченко. Зина же всему этому предпочитала учебники по радиомеханике и волновой физике…

— Попробую я сделать небольшое резюме по нашему вопросу, — предложил Банкин через полтора месяца. — Вот слушай, командир! С чего те поиски на Кольском полуострове начались — дело сугубо десятое. Всякие теории о «Золотом Веке», цикличности обледенений-потеплений, всё это — только теории, обычная лирика. Перейдём к фактам, а именно, к имеющимся у нас фотографиям, на которых зафиксированы находки экспедиций тридцать четвёртого и тридцать шестого годов. Итак… — Он стал по одной бросать на стол небольшие по размерам чёрно-белые фотографии. — Многотонные, гладко обтёсанные прямоугольные камни на вершине сопки. Остатки древней дороги в тундре. Каменная «свеча» на пару тонн. Куб из базальта с длиной каждой грани — ровно в один метр. Волшебный Камень с Ориона. Ну и она — Чаша Святого Грааля. Каменный цилиндр-свечу и базальтовый куб пытались расколоть на части, но ничего у них не вышло. Волшебный Камень с Ориона — просто очень большой кристалл неизвестного металла. А Чаша Святого Грааля — это, судя по фотографии, просто очень большая чаша, предположительно — платиновая, в которую помещается литра три жидкости. Возможно, что она действительно обладает некоторыми необычными свойствами. Из записок Александра Барченко следует, что с её помощью он наблюдал за жизнью монахов какой-то странной обители, расположенной в горах Тибета. Цитирую дословно: «Налил в Чашу воды из родника, пристально смотрел на поверхность целый час, ничего не видел. От усталости заслезились глаза, слеза капнула прямо в Чашу. Тут же вода помутнела и словно бы закипела, потом по её поверхности пошли круги.… Когда поверхность жидкости опять стала абсолютно гладкой, я увидел, словно в зеркальном отображении, то, о чём мечтал на протяжении последних пяти лет: древний монастырь на склоне горбатой горы, молодые послушники в оранжевых одеждах совершают какой-то странный обряд, их движения удивительно плавны и грациозны…» Ну и так далее, ещё на добрые сорок пять страниц. Потом, как утверждает Барченко, и Глеб Бокий в Чаше тоже увидел то, о чём давно и страстно мечтал, а именно, наблюдал за интимной жизнью актрисы Любови Орловой. Так что можно предположить, что…

— Ладно, кончай разглагольствовать, — невежливо прервал его Ник. — Тоже мне нашёлся борец с лирикой! Давай по делу: как этого Синицу отыскать, куда сгинули три поисковые группы?

Гешка разложил на столе подробную географическую карту, взял в руки остро отточенный простой карандаш.

— Вот смотри, командир! Это — Сейдозеро, вот здесь на берегу и находится избушка этого Синицы. Озеро непростое, со всех сторон окружено высокими отвесными скалами, пройти к нему можно только по этому узкому горному ущелью. Идеальное место для западни! Если есть необходимость, то там можно не то, что три группы, а и все тридцать три уничтожить без шума и пыли! Предлагаю пойти в обход! Заказать специальную амуницию и приспособления для лазанья по скалам, подойти к Сейдозеру с противоположной от ущелья стороны и прямо по скалам спуститься вниз, к самой избушке Синицы!

Логика в предложении Банкина, безусловно, присутствовала. Ник тут же написал Бессонову подробную докладную записку.

У Сизого тоже наметился некоторый прогресс. После долгих размышлений они вместе с Айной наметили одного очень перспективного фигуранта.

— Зовут этого деятеля — Александр Фёдорович Аматов. Закадычный друг детства нашего Лейбы Давидовича, ещё по Херсонской губернии. Уехал из СССР в двадцатом году, но потом несколько раз, по личному разрешению Троцкого, приезжал в нашу страну. Особенно часто — в двадцать шестом и двадцать седьмом годах. Начиная с двадцать девятого года, встречается с Троцким достаточно регулярно, один раз в три месяца, что очень напоминает ежеквартальные отчёты. Предлагаю брать этого Аматова в оборот и трясти — как грушу высоченную. Нюхом чую, что вышли мы с Айной на правильный след! Живёт данный фигурант в Клагенфурте, есть в Австрии такой городишко задрипанный и занюханный…

И про эти Лёхины изыскания Ник написал очередную докладную записку.

Наступил март 1940 года, жизнь текла плавно, без существенных изменений, никаких кардинальных перемен в ней не намечалось: занятия с раннего утра до позднего вечера, совершенствование в знаниях различных иностранных языков, бесконечные тренинги, редкие выезды на пленэр…

За окнами тихо дремал тёплый весенний вечер, Ник крепко обнимал Зину за горячее плечо, всё ещё ощущая на своих губах сладкий медовый вкус её губ, и готовился погрузиться в призрачное забытьё сна…

Около забора резко затормозила одна машина, за ней вторая, третья.

Зина испуганно вскочила с постели, проворно подбежала к открытому окну.

— Никит! — позвала жалобно. — Там — чёрные «воронки»! Неужели это по наши души? За что?