Книга: Седое золото
Назад: Глава четвёртая Миражи, смерть обещающие
Дальше: Глава шестая Магаданские страшилки

Глава пятая
Рыженькая Мэри, или Долог путь до Магадана

Закрыл Ник мальчишке глаза, сел на подтаявший снег да и завыл протяжно — в унисон с сиреной базы.
Мальчишку-то — за что? Понятное дело, что большие дяди в свои игры играют: жильное золото, переносы во времени, войны предстоящие, плащи и кинжалы в ассортименте. Всё это понятно, до рвоты.
Но мальчишка-то — при чём здесь? Жил себе — не тужил, в институте учился, мечтал о дальних странствиях, на гитаре тренькал…
Суки вы все драные, ненасытные!

 

Курчавый в срочном порядке усилил охрану базы: два взвода солдатиков прибыло с Ливановым во главе, откуда-то даже парочка танков подтянулась. Прочесали солдаты всю округу, но никого не нашли, только следы нечёткие обнаружились в сосняке да на льду Ладоги, уже в отдалении от пансионата, — свежие колеи от мотонарт.
Опять ушёл, гадёныш, сделал своё дело чёрное и растворился в миражах!
Оперативно провели эвакуацию: буровой станок быстро разобрали, его составные части и отдельные детали сложили в специальные, заранее пронумерованные ящики, потом подошёл целый караван полуторок, загрузились всяким разным, что могло пригодиться в долгом путешествии.
Прибыли под надёжной охраной на окраину посёлка Сиверский, где находился военный аэродром.
— Даю вводную, — объяснил капитан. — Отсюда и полетим. Вообще, по первоначальному плану, мы должны были добираться до Владивостока на поезде. Дальше — судном до Магадана, там расположен наш оперативный штаб. Но после всех этих нападений и проколов решение изменено: дальше полетим — вдоль береговой линии Северо-Ледовитого океана. Ленинград — Архангельск — Нарьян-Мар — пара аэродромов военных — Магадан. Для конспирации. Может, и удастся сбить врага со следа. Нам правительство выделило самолёты самые современные: те, приземистые, — это АНТ-4, а вот этот, длинный, — американского производства, «Флейстер». Приказываю всякие ненужные разговоры отставить! Через неделю вылетаем. Всем подобрать тёплую одежду, экипироваться в соответствии с климатическими условиями маршрута. Расписание лётное — кто на каком самолёте летит, — у старшего лейтенанта Ливанова. Извольте ознакомиться…
Нику именно на этом «Флейстере» и выпало лететь — вместе с Токаревым и тонной различного груза, включая буровые алмазные коронки.
Экипаж самолёта состоял из троих несуетливых мужиков — в компании со своеобразным юмором. У командира экипажа ещё имя такое смешное было — Маврикий. Где-то уже Ник его слышал. Напрягал память, напрягал — вспомнил всё же: это же Маврикий Слепцов, из тех, кто челюскинцев с льдины спасал, герой Советского Союза! Солидно! Значит, наверху на «Азимут» действительно возлагают большие надежды.
А вот Ротмистра жалко до слёз! Славный был парнишка, как-то теперь без него, кто романсы гусарские будет петь?
На замену Матвею прислали Гешку Банкина, недавнего выпускника университета, из буровиков. Тоже абсолютно нормальный парень, может, и заменит в коллективе погибшего, пусть не сразу, со временем. Гешка умел говорить голосами известных людей, бесподобно хрюкал, выл по-волчьи, лихо выдавал красивейшие соловьиные трели, отлично знал английский язык и кучу анекдотов, связанных с англичанами и шотландцами.
Вылетели на четырёх самолётах: Ник с Токаревым, Бочкин с Сизым, Вырвиглаз с Банкиным, Курчавый — сам по себе, точнее, с собственной лысиной вдвоём.
Высоту постепенно набрали, заметно похолодало, воздух стал более разряженным, участилось дыхание. Терпимо, в общем, болтало только прилично, подташнивало, когда самолёт попадал в воздушные ямы.
Через пять часов приземлились где-то под Архангельском, в расположении секретной воинской части.
Передохнули, отогрелись, пообедали гречей с тушёнкой, на десерт — чай с блинами, заправили самолёты горючим, лопасти самолётных крыльев очистили ото льда.
Тут первая неприятность и подстерегла — забарахлил хвалёный американец, не заводится двигатель, хоть тресни! Кожух сняли, разобрали систему охлаждения, компрессором шланги разнообразные стали продувать.
— Ну что, командир, — поинтересовался Курчавый. — Сколько времени починка займёт?
— Я же не Господь Бог! — Маврикий криво усмехнулся, машинное масло с рук тряпицей стирая. — Так, только сынок его внебрачный, причём и не любимый вовсе! Двое, а то и трое суток тут провозимся!
На том и порешили: все остальные в Нарьян-Мар летят, где «Флейстер» и дожидаются.
Проводили товарищей, руками помахав — на удачу. Лётчики, вкупе с местными механиками, принялись за ремонт капризной техники, а Ник с Токаревым, чтобы не мешаться и глаза не мозолить, отправились в расположение части, на отдых.
Там, в сосновом бору, для поправки здоровья местных лётчиков и моряков, был расположен небольшой санаторий, пустовавший тогда — по причине "не сезона". Нормальное такое заведение, с настоящими спортзалом и бассейном. Заняли по одноместному номеру, гири потягали в спортзале, на турнике вволю повисели, от души поплескались в прохладном бассейне.
После этого расположились в столовой — чаи погонять перед камином.
Сели, стали гонять.

 

Тут Она и вошла…
Ник только мельком взглянул да и понял сразу — Она!
Бывает такая разновидность женской красоты, которая лучше всего характеризуется термином «милая». Вроде бы ничего особенного: рыжие кудряшки, вздёрнутый носик, веснушек — миллиона два, зеленые глаза — то задумчивые и печальные, то весёлые и озорные. Действительно — ничего особенного. Лет двадцать пять, может, двадцать семь. Невысокая, но стройная. Одета совсем неброско, скромно даже. Но некая элегантность чувствовалась, вернее, угадывалась.
Скарлетт О’Хара, одним словом, блин!
Дрогнуло у Ника сердце, забилось учащённо и неровно.
Бывает, господа, такое. Редко, но бывает!
Раз — и ты уже абсолютно ничего не осознаёшь, плывёшь в сиреневом тумане мечтаний призрачных….
Два — и собственное сердце тебе уже не принадлежит…
Заворожён, смущён, пронзён, отважен…
А может, просто напрасно — смешон…
Пусть это так. И я не спорю даже…
Тобою я навек заворожён…
Заворожён, порабощён, отважен…

Вошла, с зонтика капли дождевые одним резким движением отряхнула, улыбнулась — вежливо и насмешливо одновременно.
Токарев мгновенно вскочил с места, к прекрасной незнакомке обниматься кинулся.
— Мэри! — зачастил возбуждённо. — Сколько лет, сколько зим! Вы опять похорошели, просто отлично выглядите! Какими вы здесь судьбами? Рад видеть вас! Но пасаран!
Оказалось, что они с Токаревым давние знакомые, по Барселоне ещё. Год назад там плотно пересекались.
— Здравствуйте, Токарев, но пасаран! — Девушка ответила по-русски, но с заметным акцентом. — Я детей испанских приехала навестить. Помните, вывозили их тогда, на пароходе? Вот, двадцать малышей в здешнем детском доме поселили, в Архангельске. Странно это, неправильно. Надо было климат им потеплее подобрать. Почему — Архангельск? Не знаете? У нас в Америке так бы не сделали. Отыскали бы что-нибудь — на Испанию похожее. Резкое изменение климата на здоровье детей может сказаться! Обязательно товарищу Крупской буду жаловаться! А где же ваш друг? Кузнецов, кажется?
— Убили его совсем недавно, — помрачнел Токарев. — Так уж получилось. Погиб как настоящий герой, в бою с неприятелем.
Мэри тут же его за руку схватила, другой рукой погладила по щеке.
— Ах, как жаль! — промолвила искренне. — Как жаль! Молодой же совсем был. Сочувствую вам! Примите мои соболезнования…
Познакомил Токарев Ника с этой американкой симпатичной, зеленоглазой. Ник всегда с девушками уверенно себя чувствовал, а тут засмущался, начал заикаться. Судя по тому, как щекам стало горячо, даже покраснел. Вот же позорище! Подумаешь — американка!
— Вы очень смешной, мистер Ник! — Мэри ещё дров в костёр подбросила. — Нездешний совсем, очень странный. Словно из другого мира.
Вот то-то и оно, что из другого! И с ухаживаниями ничего путного не получалось, так только — смех один…
Ещё через час-другой и доблестные лётчики пожаловали. Тут уж шансы Ника, и до того невысокие, стали просто мизерными. Куда ему с лётчиками полярными тягаться, с героями народными, общепризнанными?
Один только Маврикий Слепцов чего стоил: имя редкое, грива волос шикарная — чёрная, с благородной проседью, кончики усов вверх задорно торчат, вылитый Эркюль Пуаро из телевизионного сериала. Только моложе и импозантней: ростом под два метра, в плечах сажень косая.
А как анекдоты травит, мерзавец, заслушаешься!
Потом и гитарка появилась, выяснилось, что Маврикий и романсы петь мастак, любовные все насквозь, обольстительные. Каналья коварная!
Звонко смеётся Мэри, раскраснелась, нравится ей внимание мужское…
Вызвать бы Маврикия на честную дуэль, да нельзя. Видите ли, у них задание секретное, важности повышенной. Сам товарищ Сталин в курсе! Эх, блин горелый!
Совсем уже собрался Ник на боковую отправиться. Чего душу-то бередить понапрасну?
Поднялся из-за стола, приготовился слова вежливые произнести и откланяться.
Опередила его американка глазастая.
— Куда это вы, мистер Ник? Устали, спать хотите? Рано ещё, честное слово! Вы на гитаре играете? Тогда спойте, прошу! Можете даже в мою честь, я разрешаю!
И смотрит невинно так, с надеждой во взоре…
Нет, не знает мартышечье коварство границ! Женское — в смысле…
Взял у Маврикия гитару, подумал чуток да и исполнил:
— Мэри! Это твоя первая потеря! Мэри, горько плачет Мэри…. На дворе — гитары и вино! И ребята ждут тебя давно…
Изменилась вся картинка мгновенно и кардинально: вот, ещё две минуты назад Ник в аутсайдерах беспросветных числился, а теперь — фаворит безусловный!
Так на него американка посмотрела, будто настигла её стрела Амура. Метко так настигла, прямо в сердечко зарубежное. Маврикий тут же загрустил, поражение своё осознав. Даже кончики его шикарных усов вниз опустились.
— Слушайте, мистер Ник, — неожиданно предложила Мэри. — Давайте прогуляемся с вами! Только вы и я! Романтическая русская ночь. Ранняя весна. Только вы, я и весна! Какая хорошая компания… Пойдёмте!

 

Пошли, конечно. Ночь и правда выдалась волшебной: звёзды высыпали стаей бесконечной, птички в ветвях чирикали, белки, громко цокая, с дерева на дерево перескакивали, флиртуя напропалую…
Весна!
Болтали о том, о сём, будто сто лет уже знакомы.
По загадочному ночному лесу прошлись; устав, вернулись обратно, расположились на просторной террасе. Ник из санатория кресло-качалку приволок, лампу керосиновую, тёплый плед.
— Ник, принесите из буфета фрукты! — попросила Мери. — Там настоящие персики были, я видела. Виноград — тоже хорошо.
Персиков и винограда уже не было, — лётчики оголодавшие постарались.
Только две груши нашлись — большие, немного даже переспелые. А у Мэри, чисто случайно, конечно, обнаружилась и плоская бутылка с шотландским виски.
Глоток виски под слегка переспелую грушу, что может быть изысканней — весенней ночью, полной неясных предчувствий и призрачных ожиданий?
Романтика полная, вовсе без изъянов.
Чтобы усилить произведённое впечатление, Ник даже на хитрость пошёл: прочёл наизусть рассказ О. Генри "Дары Волхвов", не написанный ещё автором рассказ.
— Ах, Ник, — прошептала Мэри. — Какой же вы милый!
Глаза девушки мерцали — призывно и загадочно, голова Ника предательски кружилась, как в далёкой юности, много, много лет тому вперёд…
Стихи, опять стихи, потом, как и полагается, — "её горячие мягкие губы — на его твёрдых, потрескавшихся губах".
Давно уже Ник так не целовался, до полного исступления.
Дальше поцелуев дело, впрочем, не продвинулось. В решающий момент Мэри резко отодвинулась, даже оттолкнула, дрожащим голосом попросила проводить. Довёл её Ник до дверей комнаты, поцеловал ещё один раз, на этом и всё.
Вернее, это потом выяснилось, что всё.
А тогда подумалось: "Завтра, может, и дальше продвинемся…"
Напрасно подумалось, сглазил, наверно.
К обеду выяснилось, что самолёт уже починен полностью, взлетать пора.
Собрались в спешке, загрузились.
Уже перед самым отлётом подошла Мэри. Стояла около самолётной лесенки, в сторону потерянно смотрела, стройной ножкой, обутой в элегантный кожаный сапожок, задумчиво пинала мелкие камушки.
— Вот и всё, — прошептала чуть слышно. — Прощай, Ник, герой не моего романа! Прощай, дарлинг!
Смахнув с глаз слезинку, протянула небольшой узелок.
— Там, — объяснила, — бутылка виски. Настоящее, американское. Печенье, джем. Так — на добрую память! Может, и встретимся когда!
Поцеловались, прощаясь, никого уже не стесняясь. Узелок тот Ник в свой рюкзак запихал, рюкзак забросил к остальным вещам, в хвостовую часть. Разбежался самолёт, взлетел, крыльями помахал, словно прощаясь с кем-то навсегда…

 

Минут семь как оторвались от взлётной полосы, всего только и прошло.
В хвосте самолёта вдруг раздался негромкий хлопок, полыхнуло ярко, всю кабину заволокло жёлтым вонючим дымом, «Флейстер» тут же сорвался в глубокий штопор.
Как Маврикий из того штопора самолёт сумел вывести? Не иначе, действительно, — внебрачный сын Господа Бога…
Повезло ещё, что это произошло над руслом Северной Двины. Лёд еще крепкий держался, да и торосов в том месте почти не было. Колёса, конечно, тут же обломились, на брюхе проползли метров сто, помотало знатно, синяков на всех не одна сотня наберётся. Но ничего, пронесло. Выскочили быстро из самолёта, снегом пожар мгновенно забросали.
— Чудеса в решете, — хмуро процедил Маврикий. — Как же это мы без хвоста сесть умудрились?
Действительно, нет хвоста, будто срезало напрочь — бритвой гигантской.
Бритвой срезало? Или же — взрывом?
Токарев залез в хвостовое отделение, долго там шурудил, искал чего-то.
Вылез весь злой из себя, хмурый.
— Похоже на то, — шепнул Нику на ухо, — что это рванул твой рюкзачок. Вернее тот узелок, что тебе презентовала добрая, милая девушка Мэри.
— Не может того быть! — Ник схватил за грудки Токарева.
— Ещё как может, — тот ему ответил, даже не пытаясь сопротивляться. — Насмотрелся я всякого в этой внешней разведке. Не то ещё бывало, похлеще. Судя по запаху, это новая американская взрывчатка и есть: капсюль булавкой прокалывается, оно ровно через полчаса и взрывается. Ну и нервы у нашей Мэри, стальные канаты просто! А задержись самолёт с вылетом минут на десять?
"Мать его! — тоскливо так Нику подумалось. — И тут то же самое, дерьмо одно сплошное! И засады с запутками — на каждом шагу…"
Никак не мог Ник с мыслью смириться, что эта славная девушка, зеленоглазая, смешливая, умеющая так волшебно целоваться, — обычная шпионка и пошлая диверсантка.
И вовсе не Скарлетт О’Хара, а наоборот — Миледи, перекрашенная только…
Хорошо ещё, что на аэродроме нашлись мотосани, за пару суток груз обратно вывезли, практически и не пострадало ничего, главное, что коронки алмазные уцелели.
"Флейстер", правда, бросить пришлось, весна наступала уже вовсю, лёд вокруг самолёта трещинами покрылся, того гляди — начнётся ледоход.
А Мэри пропала. Искали везде, никаких следов не обнаружили. Было непонятно, откуда она вообще в Архангельске появилась — не было никогда в местных детских домах детей, вывезенных из Испании в 1937 году.
Как попала на территорию секретного аэродрома? Почему её никто не задержал?
Доложил Токарев по телефону в Москву обо всём случившемся, там пообещали разобраться. А ещё пообещали головы всем оторвать, с ближайшей оказией.
— Нам-то что, — ударился Токарев в философию. — Улетим скоро, ищи ветра в поле! А вот у вояк местных теперь неприятностей будет — выше крыши этого санатория. И звёзды с погон полетят — светлым роем, и рук рабочих на Беломорско-Балтийском канале прибавится. Поделом, уважаемые: высокие должности, они и мере ответственности надлежаще должны соответствовать. Как же иначе?

 

Потом прилетел самолёт из Нарьян-Мара, продолжили маршрут.
Красивый вид из иллюминатора открывался: внизу — бело-серая равнина, изрезанная тысячами рек и ручьёв, и миллионы, или даже миллиарды, больших, маленьких и вовсе крошечных озёр.
Ничего сверхординарного больше не происходило, так, сущие мелочи. Поморозились немного при последующих перелётах, на одном из военных аэродромов на две недели из-за пурги задержались, даже поголодать пришлось. Но всё же уложились в намеченный график, пятнадцатого мая уже в Магадане приземлялись.
Сделали самолёты широкий круг над Магаданом, со стороны моря. Недавно взошло солнце, в иллюминаторах загадочно мерцала знаменитая Нагайская бухта, с противоположной стороны хорошо просматривались порт и город.
Красота!
Только хищная такая, недобрая красота.
Опасности и новые жертвы сулящая…
Назад: Глава четвёртая Миражи, смерть обещающие
Дальше: Глава шестая Магаданские страшилки