Клодий ехал рысью. Данное поручение его не слишком беспокоило — дорогу он знал. Ехать было не так уж далеко, главная опасность исходила от галльских отрядов. Правда, вид у Клодия был совершенно варварский, а его дар лицедейства и тут сослужил неоценимую службу. Вот только Клодий почти не знал местного наречия. С помощью Поллы он выучил пять или шесть слов, как показалось Клодию, самых необходимых. Но он не был уверен, что поймет, если его о чем-нибудь спросят аборигены.

Езда в одиночестве располагала к раздумьям — о себе, о Цезаре, о Риме. Встреча с Цезарем удивила. То, что император не пожелал говорить о Юлии, — это решение понятное и естественное для римлянина, который прячет свою боль, а не выставляет напоказ. Но о римских делах Цезарь не обмолвился ни словом, и это показалось странным. Как будто он здесь, в Галлии, уже не зависел от того, что творилось в Городе. Казалось, императора волновали только местные проблемы: восставшие галлы и попавшие в засаду легионы. «Полузнайка», — называл Цезаря покойный Катулл. Полузнайка… Так чего хочет этот полузнайка, и почему в Риме его так боятся?… Да, Цезарь по одну сторону Альп, Рим — по другую. На галльское золото Цезарь покупает себе сторонников. На сокровища Востока Помпей их перекупит. Потом начнут сорить золотом оптиматы — но у тех возможностей куда меньше. Наконец Клодий предложит свою цену — через клиента Гая место в списке на бесплатный хлеб. Но ведь так нельзя — постоянно перекупать друг у друга горстку продажных бездельников. Когда-то народный трибун Ливий Друз пытался опереться на провинциалов. Друза убили, но дело кончилось войной. Право голосовать италики получили. Но то — лишь название, а не подлинные голоса. Если создать консилий…

«Консилий», — цокали копыта по мерзлой земле…

Одним этим решением Клодий купит себе надолго — на всю жизнь — тысячи голосов. Ему мнилось в шелесте деревьев, что он слышит эти голоса. Одним ударом он свалит и Цезаря, и Помпея…

«Консилий», — ударяли о землю копыта.

А если расписать еще по трибам вольноотпущенников, то тогда Римом будет править Клодий. Один только Публий Клодий…

Надо принять закон о консилии. Принять закон, против которого восстанут все — и Цезарь, и Помпей, и сенат. Весь вопрос в том, как Клодию всех обхитрить?

«Консилий…» — шелестело в кронах.

Вокруг стоял дикий галльский лес, торжественный, холодный, чужой. То и дело с ветвей обрушивались пласты снега. Навстречу пока никто не попадался, и Клодий ехал безостановочно. Лишь однажды опасность оказалась близка, но ему повезло: еще издали он услышал голоса и успел спрятаться в низине, среди зарослей ивняка. Отряд богатого галла со свитой неспешно проследовал по узкой лесной дороге и скрылся. Дальше Клодий ехал уже прямиком через лес — все на восток. Вскоре впереди он заметил дымы. Сомнений не было: впереди лагерь Квинта Цицерона, а вокруг — галлы. Дальше через дубовую рощу он скакал прямиком, ни от кого не таясь. Главное — пройти через укрепления нервиев. И опять ему повезло: на него не обратили внимания — он был какой-то до невозможности свой, ни у кого не вызывал подозрений. Возле галльского вала Клодий остановился. Пробираться дальше было бессмысленно — его тут же заметят и всадят в спину с десяток дротиков и стрел. Метнуть же пилум с письмом при его сноровке было делом нехитрым. Клодий наметил крайнюю башню и бросил пилум. Видел, как наконечник вонзился в бревно, дротик согнулся, но не сломался. Держите подарок, ребята! Он представил, как кто-то из легионеров, непременно раненый и уж точно — голодный, возможно, его новый друг Луций Ворен, шепча проклятия в адрес галлов и молитвы своенравной Фортуне, обходит караулом лагерь. И видит дротик. Видит, к дротику что-то привязано. Он спешно лезет по ступеням и выдергивает наконечник. Осторожно, боясь поверить в удачу, снимает записку и бегом — непременно бегом — мчится к легату. Квинт Цицерон, взяв папирус и увидев греческие буквы, вдруг хватается за грудь и едва не падает. Пытается читать — слезы застилают глаза. Наконец, стерев ладонями ненужную влагу и держа записку на вытянутой руке, — уже не молод и вблизи видит плохо — Квинт читает…

— Всемогущие боги! — только и восклицает он. — Цезарь идет нам на помощь…

И тут все кричат:

— Дым! Дым! Вдали дым!.. Мы спасены!

Фальшивый галл повернул коня и помчался назад.

И опять его никто не остановил.

Клодий перевернулся с бока на бок.

— Тихо ты! — прикрикнул на соседа пленник-фуражир.

От фуражира воняло: он сидел в этой каменной домовухе уже несколько дней, а по нужде пленников не выпускали.

Клодий шикнул на фуражира, но тот разорался пуще прежнего. Остатки сна улетучились. Клодий сел, обхватив колени руками. Заснуть стоило больших усилий — просто потому, что было смертельно холодно. Галлы отобрали плащи, Клодию оставили одну шерстяную тунику и кожаные штаны. Спали пленники на земле. Женщина, что лежала справа, тоже зашевелилась. Ее привели вчера днем, сильно избитую. Волосы у нее были светлые, годами молода, а миловидна или нет, не разобрать — лицо в кровоподтеках. Она ничего не говорила. Когда фуражир полез к ней со своими нежностями — не оттолкнула. Позволила задрать разорванную юбку и предаться Венериным удовольствиям. Только не похоже, чтобы она сама получала удовольствие. Потом к ней пристроился воришка-галл, что попался два дня назад, и тоже не получил отказа.

— Ты будешь? — спросила она Клодия. И когда тот отрицательно покачал головой, принялась поправлять одежду.

Помещение, где их держали, Клодий прозвал карцером, по аналогии с той тюрьмой, что находилась подле форума. Стены были сложены из известняковых, грубо отесанных плит — ни окон, ни дверей. Сверху этот то ли дом, то ли колодец был накрыт деревянным щитом. Меж досками — широкие щели, так что днем просачивалось немного света, но опять же, и растаявший снег, и дождь — все текло вниз. Раз в сутки щит поднимали, и на веревке в яму спускали один на всех кувшин с водой и кидали лепешку — прямо в грязь. Пленники лепешку поднимали, разрывали на части и ели. Воды не хватало, и когда шел снег — а в последние дни он шел часто — его собирали в ладони, ловили губами. Холод и жажда — в этом сочетании было что-то совершенно изуверское. Испражнялись тут же — в один из углов, где земляной пол был ниже; в этом углу образовалась вонючая лужа.

— Уже сегодня, — сказала женщина, поглядывая наверх.

Сквозь щели в щите просачивался свет наступившего зимнего дня.

— Почему так думаешь? Может, не сегодня? — Воришка хихикнул.

Он все время смеялся — к месту и нет. Нигде так беспричинный смех не раздражает, как в вонючем карцере. Накануне вечером Клодий не выдержал и одним ударом подбил воришке глаз.

Тот не стал драться — не та сила. Забился в угол, отругивался:

— Чего злишься? Девку поиметь не можешь, вот и злишься.

Сегодня Клодий сдержался, бить наглеца не стал. Потер верхнюю губу — она все еще болела после того, как с него содрали наклеенные усы. Глупо попался. Впрочем, попадаются всегда глупо — зажали с двух сторон и гнали по лесу, как зайца. Когда лошадка под Клодием пала, он схватился за меч. Но драться с ним не стали — набросили сеть и скрутили, как зверя. Потом долго везли на повозке. Куда — Клодий понятия не имел, подозревал, что тащат его в глубь Ардуенского леса, откуда живым не выбраться. В пути его покормили лишь раз и понемногу давали пить. Галлы переговаривались на своем языке. О чем — догадаться он не мог. Несколько раз звучало имя «Цезарь». Всякий раз его произносили с ненавистью. Судя по злобному тону, дела у Цезаря шли не так уж плохо. Несмотря на многочисленность галлов, Цезарь их побеждал.

Клодий пытался представить, как должны ненавидеть римлян жители этого дикого края. Пытался — но не мог. Здесь вода останавливалась, здесь заканчивался римский мир.

Щит наверху заскрипел — стражники отпихнули его в сторону и спустили кособокую деревянную лестницу. Первым наверх полез фуражир. Потом — женщина. Она чуть не упала — сразу две руки подхватили ее наверху и выволокли из «карцера». Снаружи долетал странный гул — будто море билось о скалы. Неужели — берег моря близок? Быть не может…

Воришка поглядел на Клодия и оскалился:

— Ну, вот и все. Всем конец.

Он вскарабкался по ступеням наверх. Клодий помедлил…

«А что если удастся удрать?» — Он стал подниматься. Выбрался наружу и огляделся. Стало ясно, что удрать невозможно.

Перед ним колыхалось не море, а огромная толпа. При виде нового пленника она взревела — этот гул слышал римлянин внизу. В плотной толпе вооруженные галлы образовали проход для пленников. Воины в три ряда окружили «карцер». Клодий медленно спустился по каменным ступеням. Один из охранников ударил его тупым концом копья в спину — подгонял. Клодий старался ни на кого не глядеть. Внезапно накатила слабость, и римлянин едва не упал. Из прохода между людьми он вдруг вышел на открытое пространство и тут увидел огромное чучело, сплетенное из веток, чем-то похожее на уродливую человеческую фигуру. К плетеному человеку была приставлена лестница. И на макушке этой лестницы стоял воришка. Мгновение — и он скрылся внутри плетеной куклы. Клодий огляделся. Вокруг чучела оставалось довольно много пустого места, но дальше теснилась толпа. Человек к человеку — без просвета. Два бородатых старца в длинных белых одеждах руководили действом. В руках у одного был витой посох. Несколько юношей в таких же белых балахонах что-то распевали. Что — Клодий не понял. Только от этих песнопений у него мороз пробежал по коже. Он кинулся на ближайшего галла — ростом тот был пониже Клодия и казался куда слабее, — и попытался отнять копье. Не вышло. Сзади римлянина тут же схватили за локти, ударили по голове и оглушили.

Очнулся он, лежа на чем-то мягком, и не сразу понял, что это — человеческое тело. Причем живое, шевелящееся. Клодий сообразил, что его тоже запихали внутрь плетеного чучела. Чучело было набито людьми. Здесь их гораздо больше, чем в «карцере». Кто-то рядом бормотал проклятия на латыни.

— Кто ты? — спросил Клодий.

— Легионер Тит Теренций, — отозвался голос из полумрака. — Ты римлянин?

— Сенатор Публий Клодий. Рад встрече с тобой, Тит!

— Сейчас порадуемся, это точно, — заверил легионер. — Эх, кабы у меня было солдат хоть на пять человек больше, я бы показал этим волосатым!

— Уж хворост подносят, — сообщил воришка. Он сидел на ногах Клодия и глядел в щели между прутьями, сообщая, что творится снаружи. — Сейчас подожгут и нас поджарят. Жареный сенатор… — Воришка захихикал.

— Орк! — выругался Тит. — Дрянная смерть.

Клодий был с ним вполне согласен. Он слышал, как шуршат связки сухого хвороста, прислоняемые к плетеному чучелу. Попытался встать, уперся локтем; лежащий под ним застонал.

— Тихо ты! — остановил Клодия Тит. — Под тобой раненый. Ему дротик в живот угодил. Наконечник так в ране и остался.

— О, боги! — закричал Клодий.

— Кого ты зовешь? — спросил Тит. — Кого из богов?

— Не знаю… всех, кто услышит.

— Нас посвятили Таранию, — сказал воришка. — Это вроде вашего Юпитера. Ты рад?

Клодий не отвечал: он слушал, как весело трещит огонек, облизывая сухой хворост. Попытался всунуть пальцы меж прутьев, надеясь вырвать их или сломать. Но куда там! Плетенка была редкой, но ровной — разве что детский мизинец мог протиснуться в отверстие. Напрасно Клодий кровенил ногти — прутья не подавались. А дым меж тем клубился и заползал внутрь. Все стали давиться кашлем. Уже чувствовался жар. За частой решеткой вовсю плясали оранжевые языки. А прежде неподвижные людские тела зашевелились. Даже легионер с раной в животе засучил ногами. Вой несся снаружи — торжествующий вой толпы.

— Там, где чучело прогорит, надо проломиться наружу, — крикнул Клодий Титу.

Огонь с одной стороны разгорался сильнее, и пленники устремились туда, где жар был пока меньше. Все заволокло дымом, и куда ни поворачивался Клодий, всюду натыкался на локти, колени, ногти, зубы. Какой-то здоровяк отшвырнул его к решетке — то есть к самому огню. Обожгло спину и локоть. К запаху дыма примешалась вонь горелого мяса. Клодий ударил почти наугад, вышло — здоровяку под подбородок. Тот осел мешком. Клодий взгромоздился ему на спину. Под тушей здоровяка кто-то отчаянно бился и визжал. Плевать! Главное — перед ним вместо черных квадратиков — сплошной оранжевый овал. Решетка прогорела! Клодий сорвал с лежащего под ним здоровяка тунику, обмотал руку шерстью и несколькими ударами выбил часть решетки. Он уже почти ничего не видел — слезы бежали ручьем, кашель душил.

— Тит! — крикнул он. — Наружу! Сейчас!

Обмотал голову тряпкой — она уже тлела — и рванулся через проем. Обожгло все тело разом, особенно правый бок. Клодий кубарем покатился по земле, сорвал с головы тлеющую тряпку. Вскочил. И вовремя — рядом в землю вонзилось копье. Он схватил его. Подставил древко под чей-то клинок. Ударил ногой в пах и уж потом — древком, как палкой. Тит очутился рядом. То есть Клодий догадался, что это Тит — по измазанному сажей лицу, по всклокоченным волосам и красной военной тунике, рваной и грязной.

— Хватай его меч! — крикнул Клодий.

Впрочем, легионеру подсказывать не пришлось — Тит уже вооружился трофейным клинком. Вдвоем они рванулись в толпу — туда, где за людскими головами синел зимний лес. Женщины завизжали. Мужчины — все при оружии — пытались с ними драться. Галлы норовили рубить, Тит же колол — спорилась у него кровавая работа. Всякий раз легионер опережал галла. Клодий действовал не так успешно — его шатало, руки двигались невпопад, кашель душил. Чем его огрели по голове, Клодий не понял — то ли палкой, то ли клинком плашмя. Перед глазами поплыло…

А потом Клодий увидел, что вокруг уже нет толпы. Сам он сидит на влажной земле, а прямо на него несутся всадники. Узнал доспехи из мелких чешуйчатых пластин и красные туники. Впереди размахивал спатой молодой военный в сверкающих доспехах и золоченом шлеме с гребнем.

— Это пленные римляне! — крикнул военный трибун своим всадникам, осаживая коня. — Помогите им. Остальные где?

— Там! — Тит, стоящий рядом, махнул клинком в сторону костра.

— Гасить! — приказал трибун.

Его воины спешились. Не слишком-то ловко для конников. Один чуть не свалился с седла и ухватился за раздвоенную луку. Тут только Клодий сообразил, что перед ним легионеры, для быстроты посаженные на коней.

Клодия била дрожь — после жара костра и схватки он вдруг почувствовал ледяной холод. Его шерстяная туника превратилась в обгорелые клочья. Один из солдат накинул свой плащ на плечи спасенному сенатору.

Легионеры выдернули из ограды колья и стали раскидывать горящие ветви. Несколько человек по цепочке передавали от колодца деревянную кадку. Кто-то в шлеме носил воду. А посреди оранжевых угольев полз черный червяк и дрыгал какими-то тощими черными отростками. Руками? Легионеры подняли его и отнесли в сторону. Кто-то поднес очередную бадью с водой и облил. Человек зашелся в крике. Кто это? Воришка-галл? Или кто-то другой? Ему не повезло. Он будет жить еще несколько часов, прежде чем обгорелая кожа стянет его грудь тугой пеленой и парень задохнется.

Клодий хотел подняться, но не сумел. Жгло плечо и бок. Саднило в груди, душил кашель.

— Спалить всю деревню! — приказал военный трибун. — Потом уходим. — Он повернулся к Клодию. — Цезарь не велит нам углубляться в Ардуенский лес, но проводник обещал показать, где держат наших пленных, и вот мы здесь. Цезарь одержал большую победу над галлами, наших было всего два легиона, а галлов — шестьдесят тысяч. Император победил.

Разумеется, Цезарь всегда побеждает!

Клодий опять попытался представить, как должны ненавидеть жители этих краев незваных пришельцев. И опять — не представилось.

— Мой меч, — сказал Клодий. — Мой галльский меч. Его подарил мне Луций Ворен. Найдите мой меч.

— Бери любой!

— Нет. Только тот. Его забрал какой-то вождь. Лицо бритое, светлые усы, и ростом выше меня на голову. Меч у него. Найдите.

Военный трибун передернул плечами и что-то сказал двум легионерам. Те сразу же ушли: похоже, подходящий галл у них имелся. Вскоре они принесли Клодию меч Луция Ворена.

— Не терплю, когда у меня отнимают подарки, — пробормотал римлянин.

Военный трибун посадил сенатора на коня позади себя. Назад ехали не так скоро, потому как вели с собой сотню связанных пленников: женщин, мужчин и детей. Те отнеслись к внезапной перемене судьбы со странной покорностью — никто не пытался выпутаться из веревок, никто не пробовал бежать.

На дороге, совсем недавно прорубленной в девственном лесу, их нагнал один из легионов, что двигался в Самаробриву. Легионеры несли на шестах все, что может понадобиться солдату в его военных трудах, ибо киркой и лопатой римляне орудовали чаще, чем пилумом и мечом.

Клодий перевел взгляд с легионеров на придорожное дерево. Кора с вековой сосны была стесана, и на сочащейся смолой древесине были вырезаны цифры — так, за неимением милевого столба, легионеры отметили путь, который они прошагали от Рима.

Наверное, в тот миг Клодий окончательно поверил, что Галлия обречена.