Глава 46
Собственно, никаких уроков стрельбы Бурцев давать не собирался — поджимало время. Просто показал, что и как надо делать, и позволил каждому желающему выпустить по паре очередей из трофейных «шмайсеров». Лучше всего получилось у Сыма Цзяна. Этот китайский мудрец любую науку буквально схватывал на лету. Даже умудрился сразу попасть в дерево с пятидесяти шагов. Радости было!
Еще дюжину толковых бойцов — новгородцев Дмитрия, лучников Бурангула и пару пруссов из ватаги дядьки Адама Бурцев тоже рискнул вооружить скорострельными «МП-40». Ребят выбрал тех, кто меньше других тушевался перед «магическими» громометами и оказался в состоянии понять, откуда вылетают «невидимые стрелы» и как следует держать «шмайсер», чтобы самому не угодить под пулю или случайно не изрешетить соратников.
Конечно, ожидать от этих коннострелков прицельного огня не стоило: даже фон Грюнинген, с которым явно занимались дольше и тщательнее, дал бы фору любому из них. Но, по крайней мере, новоявленные автоматчики могли запутать и озадачить противника своей беспорядочной стрельбой, а это уже кое-что.
Тяжелые пулеметы с танков и «цундаппов» снимать не стали: лишний балласт. Мотоциклы — даже те, что были еще на ходу, — не брали. Научить управляться с техникой воинов тринадцатого столетия гораздо сложнее, чем нажимать на спусковой крючок пистолета-пулемета. Да и боеприпасами понапрасну не нагружались: одного полного рожка, уже вставленного в «шмайсер», — вполне достаточно. Все равно перезаряжать в бою огнестрельное оружие для новгородцев и татар — занятие чересчур хлопотное и непозволительно долгое. Ручные гранаты доверять своим бойцам Бурцев тоже поостерегся — слишком опасные игрушки даже для такого знатока гренадерского дела, как Сыма Цзян.
Себе он взял укороченный «МП-40» убитого танкиста. Еще один, точно такой же, вручил китайцу. Раз уж старик делает успехи в стрельбе… Освальд от «шмайсера» отказался наотрез. Недолюбливал поляк это дело с тех самых пор, как в него выпустили очередь в подвале Взгужевежи. Зато снять с себя меч и латы шляхтич не пожелал. Пленного унтерштурмфюрера, разумеется, вооружать не стали.
— Дмитрий, Бурангул, вы поведете конницу по льду напрямую — через Узмень, — распорядился Бурцев. — Я, Сыма Цзян и Освальд поедем в обход. Встречаемся на Соболицком берегу у Мехикоормы.
— Погоди-ка, Васильке, — князь Александр Ярославич, внимательно наблюдавший за упражнениями на импровизированном танкодроме и стрельбище, стоял перед ним. В окружении всей своей свиты. — Нам надо поговорить. Желательно наедине.
— Но, князь…
— Не беспокойся, надолго я тебя не задержу. Прокатимся до Вороньего Камня и обратно. Я просто хочу кое в чем разобраться. Это важно. Очень важно.
Во взгляде Ярославича читалось упертое упрямство. Человеку с таким взглядом лучше не перечить. С таким человеком лучше не спорить. Если не хочешь понапрасну терять время.
— Хорошо, княже, — вздохнул Бурцев. — Прокатимся…
Крикнул через плечо Дмитрию и Бурангулу:
— Готовьтесь к походу. Я скоро вернусь.
Княжеские дружинники и бояре намылились было следовать за Александром. Тот раздраженно отмахнулся:
— Ждите здесь. Все!
Гаврила Алексич неодобрительно покачал головой:
— Не добре то — князю без охраны ездить. Савва тебя нипочем бы не отпустил.
Александр помрачнел:
— Мертв Савва. А мне тут ничего уж не грозит, Гаврила. Немец разбит наголову. А кто уцелел — давно сбежал на Соболицкий берег. Едем, Василько…
Через береговой лес Чудского озера они ехали молча, друг подле друга. У князя — меч в ножнах. У Бурцева — «шмайсер» в седельной сумке.
Пару раз сзади шелохнулись кусты, потом далеко впереди упал снег с потревоженной еловой лапы. То ли зверь какой, то ли птица. А может, ослушался Гаврила князя — приставил-таки незримую охрану.
Выбрались на истоптанный озерный лед.
— Кто ж ты такой, а, Василько? — неожиданно начал разговор Александр.
— Я ведь уже говорил, что…
— Перестань, — Ярославич нервно дернул плечом. — Я правду хочу знать.
Бурцев призадумался. А князь-то вовсе непрост. Наблюдателен, проницателен и умен у новгородцев князь. Осторожно спросил:
— Какую именно правду ты хочешь знать, княже?
— Правда — она завсегда одна, Василько. Кто ты?
Он вздохнул:
— Все еще считаешь меня колдуном?
— Нет. Это Игнат в тебе до сих пор ведунские знаки выискивает да на ухо тайком нашептывает. А мне сдается, тут иное. Совсем иное. Невидимые стрелы, телеги самоходные, танки-змеи эти железные с людьми во чреве, птицы, извергающие гром, огонь и смерть. Ведь не заморские же это штучки. Не водится таких чудес за морями-то. Купцы новогородские далеко заходят, но ни о чем подобном слыхом не слыхивали. А тебе, я смотрю, хорошо известны все эти диковинки. И как управляться с ними, ты тоже разумеешь. Так объясни, откуда они взялись на головы наши горемычные? И откуда ты сам взялся?
Бурцев молчал. Размышлял…
— Почему ты не хочешь открыться, Василько? Али боишься? Так глупо это. После всего, теперь-то…
В самом деле, почему?! Он хмыкнул. Чего, в самом деле, таиться? Новгородский князь — из тех, кому не страшно и правды открыть. А от Бурцева не убудет. Что, выложить ему все как есть на прощание? Вкратце и быстро. А там уж пусть сам решает Ярославич — верить ли, нет ли…
— Ладно, слушай, княже. И не говори потом, что не слышал…
