Глава 26
ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА ФРАНЦУЗСКОГО ГАРНИЗОНА
Из большой винной бочки вышибли пробку, наполнили кружки мадерой. Французский лейтенант провозгласил тост за русского гостя, Строганов ответил встречным: «За франко-русскую дружбу». Выпили под громкое и дружное «Виват!». Лейтенант знаками велел юнге Гийому наполнять кружки и подавать мужчинам. Так продолжалось десять минут — восторженные восклицания, хлопанье по плечу, дружеские объятия и смех. Затем хмель ударил в головы, языки развязались, и началась похвальба, хвастливые россказни о подвигах на суше, на море и на любовном фронте.
Сергей больше помалкивал, чтобы не сболтнуть чего лишнего и не выдать себя. Вот если бы он стал рассказывать о машинах, самолетах, телефонах, бытовой технике, о компьютерах и прочих достижениях цивилизации, то, естественно, возникли бы вопросы — что это такое? А объяснения породили бы только новые вопросы.
Французы хвастались вовсю, распушили хвосты, как павлины: и кто кого перепьет, и сколько у кого было женщин, и по скольку раз за ночь они в состоянии сделать «это», о шумных оргиях, карнавалах, буйстве в портовых кабаках и прочих забавных вещах. Невероятные истории и байки по ходу изложения обрастали новыми, еще более фантастическими подробностями.
Мадера текла рекою, и когда подставлять кружки к отверстию всем надоело, юнга просто сорвал с бочки крышку. В дальнейшем участники застолья черпали вино кружками, как воду, запивая им жаренное на огне мясо, болтали, перебивая друг друга, вновь жарили мясо убитого кабана и вновь пили.
На остров опустилась черная тропическая ночь, и чтобы во мраке различать лица друг друга, матросы зажгли факелы. Такие же факелы запалили по углам форта, установив на стенах, чтобы дикари не подкрались в темноте и не смогли внезапно напасть.
Время от времени мальчишка Гийом отползал в сторону, блевал, возвращался и продолжал пить наравне с другими, стараясь не отставать от взрослых мужчин. В конце концов гарнизон дошел до кондиции невменяемости. Моряки бродили внутри форта, точно овцы в загоне, натыкались на стены, падали, поднимались, снова падали.
Пили не только вино. Вспомнили о наличии более крепких напитков, и вино уступило место благородному коньяку. Начали с маленьких стаканчиков, затем стали наливать коньяк в кружки из-под вина. Жаль, но на острове не было ковшика. Такого замечательного коньяка Сергей в своей жизни еще не пил, ни «Мартель», ни «Курвуазье», ни «Камю» этому старому напитку в подметки не годились. А может быть, так только казалось после долгих скитаний и употребления самопального бормотушного «Антифриза».
В общении с моряками французские слова Серега перемежал с английскими, а когда он не мог подобрать нужное, переходил на русский язык. В основном матерный. Причем, что любопытно, французы понимали все эти замысловатые выражения.
Заметив их улыбки и попытки повторить крепкие словечки на русском, при этом порядком их исковеркав, Сергей этому ничуть не удивился. Лестно, что французы знают эти непереводимые выражения. Пьяные физиономии собутыльников светились от счастья, ведь они могли сказать пару-тройку заученных слов новому русскому другу! А разгадка была проста, стоянка в порту Петропавловска позволила иностранцам познакомиться с местным диалектом и даже кое-что запомнить из него.
Постепенно весь гарнизон вырубился, напрочь забыв об охранении и наблюдении. Юнга Гийом уснул на сторожевой вышке, возле заряженной пушки храпел канонир Поль, остальные спали вповалку среди кружек и бочонков.
Строганову снились кошмары, один страшный сон сменял другой, и каждый новый был ужаснее предыдущего. Вначале ему привиделись вампиры, кровожадных кровососов сменили людоеды, за ними возникла толпа похотливых амазонок с окровавленными руками и лицами, затем появились улыбающиеся акулы с огромными зубастыми пастями. Неожиданно приснилось кладбище, смрадом тянуло от разрытых могил, из которых вылезали покойники. На смену разложившимся жмурикам пришли сине-зеленые утопленники. Их было много: повстанец с автоматом, охранник с винтовкой и другие призрачные личности. Они плавали голыми, вверх спиной, их клевали чайки, терзали крупные рыбы.
Еще чуть-чуть, и сердце, сжавшееся от ужаса в комочек, разорвалось бы от страха, а жуткие видения окончательно свели бы с ума. Паника заполняла сознание, мыслей не было, начиналась истерика. Вместо легкого забытья и приятного расслабления организм ответил на попойку вот таким образом. Видимо, наступил алкогольный психоз от передозировки! Строганов судорожно хватал ртом воздух и дергался всем телом.
С трудом подняв веки, Сергей осторожно скосил глаза вправо, затем влево. Французы крепко спали, что-то бормотали во сне, храпели, вскрикивали, никаких утопленников или людоедов на территории форта не наблюдалось.
— Уф! — выдохнул, обрадовавшись, Серега. — Приснится же такая гадость! Но к чему снятся покойники и утопленники? Видать, к перемене погоды.
Нервная дрожь постепенно прошла, сердечный ритм вошел в норму. Но едва он сомкнул глаза — опять началось! Усилием воли Сергей отогнал вновь нахлынувшие видения, на сей раз это были кривляющиеся раскрашенные туземные рожи. Сергей потряс головою, пытаясь избавиться от кошмаров, сел, раскачиваясь, возле опустошенного бочонка. Очень хотелось пить. В горле першило, словно он наглотался песка, во рту отчетливо ощущался вкус тухлого мяса. Дайте воды! Он готов был убить целое племя за одну кружечку холодной ключевой водицы. Хм, совсем озверел от жажды.
В стороне стоял кувшин, но до него еще предстояло добраться. Серега приподнял тело на локтях, затем встал на колени, перед глазами закружились в хороводе крепостные стены, и он рухнул бессильно на песок. Первая попытка закончилась неудачей. Вторая продолжалась дольше, но была такой же безуспешной. Он немного постоял на коленях, точнее, на корточках, но откуда-то потянуло ветром, и Строганов вновь упал.
Полковник перестал предпринимать бесполезные попытки встать, а просто пополз, как змей. Он добрался до заветной цели, отдышался, обхватил сосуд с водой дрожащими руками, наклонил горлышко и принялся жадно ловить языком и губами выплескивающуюся влагу. Три глотка, и произошло чудо, Строганов и впрямь ожил! Он передохнул чуток, все еще трясущейся рукою взялся за ручку драгоценного сосуда и хлебнул от души, выпив одним махом половину содержимого. Хорошо все-таки, что в кувшине была пресная вода, но если была бы морская — выпил бы и ее.
Жажда отпустила, организму заметно полегчало, но ненадолго. Внезапно Серегу замутило, окружающие предметы снова завертелись перед глазами, голову словно стянули железными обручами, а по желудку прошлись наждаком, крепко сжали его и вытряхнули содержимое наружу.
Сергей отер рот ладонью, отполз от стены, лег на спину и посмотрел в бездонное небо. Небосвод закрутился над ним в диком хороводе, казалось, что звезды скакали, метались, плясали. Он закрыл глаза, но это не помогло. Голова продолжала кружиться. Страдалец вновь очистил желудок, надсадно, надрывно, до желчи. Это хорошо! Не будет алкогольного отравления.
Сергей, пошатываясь, открыл ворота и, спотыкаясь, вышел из крепости. Загребая ногами желтый песок, он с трудом добрался до лодки, упал, лежа разделся и, побросав одежду в лодку, плюхнулся в воду. Море было теплым, как парное молоко, ласковым, освежающим. Волны шелестели песком, играли мелкими ракушками и камушками. И через полчаса монотонного покачивания на воде боль отпустила.
Нет, дорогие друзья, определенно, с пьянством надо кончать! Так пить нельзя, даже на радостях, в связи с исторической встречей с иностранными товарищами. Пусть хоть сам знаменитый Лаперуз воскреснет и предложит выпить, или объявится великий Колумб и пригласит к столу — давай, мол, на брудершафт, за успешное окончание путешествия по морям и океанам! Хоть сам Фернандо Магеллан — ни за что, баста! И никаких фуршетов. Обидно, до чего вообще несправедлив мир! Когда было с кем заняться амурами, не было коньяка для поднятия настроения, теперь, наоборот, море коньяка и вина, а близости с женским полом не предвидится. Нет в жизни гармонии.
Нахлынули грустные воспоминания о недавно погибших верных подругах, о любимом королевском прайде, и Сергей, не стесняясь, горько заплакал. До чего хороши были девчонки! Ай, как бы мы могли с ними славно зажить на этом острове или на каком другом. Проклятые старые ведьмы! Мегеры! Убили лапушек, голубок, шоколадок!
Строганов поплакал, умылся, еще разок очистил желудок, и хмель постепенно отступил, голова вновь заработала ясно. Вспомнив об опасности, он выскочил из воды. Чего это разнежился в море, а если акула подплывет да отщипнет кусочек драгоценного хозяйства? Возвращаться в крепость не хотелось, здесь лучше дышалось, свежий морской воздух вентилировал легкие, пахло водорослями, солью и йодом, а не отбросами и испражнениями.
«Жизнь и так полна неприятностей, и все они исходят от людей, — подумал Серега. — Поэтому хочется слиться с природой. Хоть на миг почувствовать себя ее частицей».
В предрассветной дымке, с первыми лучами солнца, Строганов побрел к изгороди. На мгновение легкий ветерок развеял ватные хлопья тумана, и Сергей успел заметить отряды дикарей, передвигающиеся поближе к форту с обеих сторон. Видимо, племена каким-то образом сумели договориться о единстве действий против европейцев, прекратили междоусобицу и на время зарыли топор войны.
Серега испугался, что попадет в плен. Стремглав подбежав к воротам, он подтянулся на руках и перебросил тело через забор. Строганову повезло, за изгородью он рухнул в пыль, лишь слегка оцарапавшись о торчащие у стен сучья, не наткнувшись ни на один воткнутый в почву острый кол. Потирая ушибленный зад, он принялся тормошить вчерашних собутыльников.
— Viva France! — рявкнул все еще нетрезвый лейтенант. — Да здравствует король! Смерть гугенотам!
— Лейтенант, какие на хрен гугеноты? Вы их двести лет тому назад перебили. Тихо, не ори!
Лейтенант Фрапен открыл глаза и начал озираться, словно был не в себе. Затем он тупо уставился на русского офицера и спросил хриплым голосом:
— Ты кто?
— Конь в кожаном пальто! Я граф Строганов! Или забыл, с кем вечером коньяк пил и устрицами закусывал? Обнимались, лобызались, и на тебе — кто! Эх ты, морда роялистская, монархист проклятый! Вчера о свободе говорил, о просвещении, а сегодня запел: «Да здравствует Его Величество Людовик»? Я сам тебе сейчас устрою Варфоломеевскую ночь!
— Пардон, месье полковник! Примите мои глубочайшие заверения в искреннем уважении и почтении... — на последней фразе французик громко икнул.
— Фу-у-у! Вот тебе и почтенье! Хорошо хоть, что рыло отвернул в сторону! Эх ты, бургундец! Никакой культуры! Где тебя учили политесу?!
— Я не бургундец, я из Марселя, — обиделся лейтенант.
— Ну и радуйся своему счастью! Сейчас шкуру с твоей марсельской жопы пустят на новый барабан! Папуасы продвигаются к крепости с двух сторон.
— Они вовсе не папуасы, а обитатели... — начал было лейтенант, но Серега его сердито оборвал:
— Мне все равно, кто они такие. Хоть новогибридцы, хоть фиджийцы, хоть тонголезы. Но жопы наши на барабанах и тамтамах будут звучать что надо! А из вашей филейной части приготовят бифштекс. Комендант, проснись!
Сон и хмель лейтенанта как рукой сняло. Он стремглав кинулся к бойнице, посмотрел на побережье и всплеснул руками:
— О Боже, спаси и сохрани наши души! Да их там целые сотни!
Лейтенант заметался между спящими товарищами, тормоша их. Хмельной гарнизон, ругаясь, поминая морского дьявола, бога мать и еще многое чего, проснулся, матросы сразу осознали надвигающуюся опасность и заняли боевые позиции.
— Канонир, целься, пли! — Лейтенант махнул саблей, сигнализируя об открытии огня.
Пушка громко выстрелила, ядро прошило толпу дикарей и разорвалось в их гуще, разметав взрывом в клочья несколько головорезов и тяжело ранив добрый десяток осколками.
— Ура! — крикнул лейтенант, радуясь точному попаданию.
— Наш канонир молодец! Меткий выстрел! — обрадовался стоящий на вышке юнга Гийом.
Поль, даже не глядя на результат первого выстрела и не слушая похвалу, по команде лейтенанта развернул орудие и потянул его к бойнице у противоположной стены.
Юноша бросился ему на помощь, туда же поспешил и Сергей. Вместе они быстро установили пушку на огневую позицию, зарядили ее. Канонир прицелился и выстрелил. Граната проредила нестройные шеренги атакующих туземцев из второго племени.
— Ну вот и все! — Поль отряхнул с себя пыль, взял в руки шпагу и кортик. — Господа, докладываю: нет ни пороха, ни зарядов. Теперь пойдем рубиться на саблях! Господи, помоги нам!
Через угрюмую физиономию пушкаря пролегал страшный глубокий шрам от давнего ранения, рассекший левую щеку, переносицу и лоб. Этот вояка, видимо, когда-то давно пострадал во время абордажного боя. Повезло, таким ударом могло и мозги напрочь вышибить.
Тем временем остальные осажденные, не задействованные у орудия, постреливали из мушкетов по зазевавшимся туземцам, не успевшим вовремя скрыться в зарослях.
— Внезапный штурм дикарям не удался! — ликовал лейтенант. — Но надолго ли мы отбили у них охоту воевать? Досадно, но теперь крепость лишилась артиллерии, мы остались почти без пороха для ружей. Что предпримем, господин полковник? Каковы будут ваши предложения?
— Быстро отступать! Загружаем тримаран пресной водой, вином, коньяком, снедью и уплываем, куда волны и ветер вынесут. А там — как повезет!
— А если они нас нагонят на своих пирогах? — засомневался шевалье Луи.
— Не сумеют! Мы пойдем одновременно под парусом и на веслах. Проскочим! — успокоил его Сергей.
— Друзья мои, другого выхода нет. Обороняться бессмысленно, не сегодня завтра они нас все равно одолеют, — воскликнул лейтенант. — Приказываю: все на прорыв к лодке!
Личный состав гарнизона горячо одобрил и поддержал план отступления. Каждый взял по грозди бананов и по бочонку с питьем. Однако операция прошла не так гладко, как того хотели бы мореплаватели и спланировали командиры. Едва осажденные открыли ворота и вышли из форта, направляясь к лодке, как на них со всех сторон тут же устремилась дикая вопящая орда.
Размалеванная армия туземцев бежала, размахивая палками, копьями, метая дротики, пуская стрелы, о пощаде не могло быть и речи. Сергей выскочил первым и, не оглядываясь, помчался к тримарану. Французы несколько замешкались. Они совершили роковую ошибку, пытаясь вынести в сундуке корабельную казну и судовые документы. Моряки под тяжестью ноши увязли в рыхлом песке.
— Бросайте сундук! Несите только продукты и воду! — закричал Серега замешкавшимся морякам, но они его не слышали. Алчность и служебный долг возобладали над инстинктом самосохранения. Кто же бросает сундук, наполненный деньгами?!
Один только юный Гийом, не обремененный чувством долга, подхватив бочонок вина, стремглав бросился вслед за русским. Строганов долго не мог стрелять, потому что давно не чищенное оружие дало осечку — перекосило патрон. Запрыгнув в лодку, он быстро разобрал и собрал автомат, покореженную гильзу выбросил в воду, вновь дослал патрон в патронник.
— Уф-ф! Ну, наконец-то, — обрадовался Сергей. Теперь он не безоружен и сможет помочь новым друзьям. Но помогать было поздно. Брошенный меткой рукой камень раздробил затылок лейтенанту, в канонира Поля попали несколько копий и дротиков, отравленных ядом. Остальные моряки поняли свою оплошность, оставив наконец в покое сундук, и устремились к лодке, но путь к отступлению им уже перерезал передовой отряд аборигенов.
В воздухе замелькали палки, дубины, копья. Шевалье и матрос Анри выстрелили из пистолетов, пытаясь расчистить себе дорогу, на солнце сверкнула сабельная сталь, но численность противника победила мастерство бывалых воинов. Шевалье де Брожак рубил одну голову за другой, отсекал руки дикарей, но павших тотчас сменяли новые аборигены. Другие туземцы тянулись, тыкали копьями, дубинами и дротиками. Строй умелых французских фехтовальщиков, испытанных во многих битвах и сражениях моряков дрогнул и рассыпался. Что ж, бывает, что и муравьи убивают слона.
Сергею прицельно стрелять мешала суета, он некоторое время выбирал мишени, но вскоре понял, что промедление смерти подобно. Полковник стрелял одиночными, выпустив весь последний магазин. Тридцать патронов выбили около пятнадцати жертв, но это не спасло моряков. Последние товарищи Лаперуза, сподвижники великого мореплавателя пали под напором дикой толпы охотников за черепами.
Теперь Строганов не опасался задеть союзников. Сергей, раздосадованный, схватил последнюю гранату и что было сил швырнул в дикую толпу, празднующую победу. Разрыв поразил нескольких дикарей, а остальные отбежали от берега. Но вскоре подоспела новая шайка.
Юнга Гийом в спешке несколько раз уронил бочонок, сам упал, и когда добежал до береговой кромки, то тримаран течением уже отнесло на несколько метров. Юноша закричал и замахал рукой. Бесстрастный ветер сносил лодку от берега к центру лагуны, так как Сергей был занят стрельбой и не управлял суденышком, а оно, брошенное и неуправляемое, свободно дрейфовало.
Строганов бросил автомат и начал подгребать веслом обратно к пляжу. Юнга был легко ранен в бедро и плечо, кровь сочилась по телу, но он, превозмогая боль, продолжал двигаться навстречу спасению. Парнишка умолял вернуться, и Сергей, тревожась за его жизнь, греб все интенсивнее. Расстояние между ним и юнгой быстро сокращалось.
С берега раненого Гийома прикрывал из последних сил Фрапен, изрубленный и исколотый копьями. Медленно отступая, лейтенант опирался на ножны, а саблей рубил, рубил, рубил...
Мужественный парнишка Гийом так и не выпустил из рук ни бочонка, ни банановой грозди. Вот он вошел в воду по колено, по пояс, по грудь, сделал шаг, еще шаг и, бросив провиант в лодку, уцепился руками за корму. Неужели спасен? Юнга начал подтягиваться на руках, но сорвался и отпустил борт, потому что порывы ветра раскачивали тримаран. Юноша скрылся под водой, но мгновенно вынырнул. Сергей перегнулся через корму, протянул ему руку и рывком втянул парнишку в лодку. Теперь очередь за Фрапеном.
— Лейтенант, скорее к нам! Спасайте себя, у нас больше нет патронов, чтобы вас поддержать огнем, — закричал Сергей. — Живее, пока людоеды не спустили свои лодки на воду!
Лейтенант рубанул саблей по лицу ближайшего дикаря и бросился в воду. Он брел по пояс в воде, оставляя за собой длинный шлейф крови, сочащейся из многочисленных ран и порезов, и вскоре добрался до тримарана. Фрапен бросил в лодку клинок и кортик, ухватился за протянутые руки Строганова, улыбнулся и произнес «мерси». Это было последнее слово в его жизни. Внезапно сильный удар в бок опрокинул офицера, и он скрылся под водой, а над поверхностью скользнул треугольный плавник. Это была крупная акула! За ней вторая, третья, четвертая.
К тримарану стаей устремились хищные сигарообразные твари, привлеченные кровью. Француз вынырнул на секунду, издал вопль, исполненный дикой боли, глотнул в последний раз воздуха, и новый удар тупорылой акульей морды навсегда погрузил его в морскую пучину. Хищницы стали рвать тело на части, вода вокруг лодки была алой от крови.
