ПРОЛОГ

— Ну и где же Савва? Что ж его, в Волхов смыло? С вечерней зорьки своего ближнего дружинника дожидаюсь! Али его наказать за нерадивость, али вас за нерасторопность?

Отрок в светло-сером кафтане, простом и удобном, стоял возле отворенной двери в горницу, претерпевал княжий гнев, склонив голову почтительно, но без подобострастия, как и подобает воину.

— Во все ли концы города гонцы разосланы?

— Во все концы, великий князь, — уже в который раз за сегодняшний вечер ответил на сей вопрос отрок, потом не удержался и добавил то, что давно вертелось на языке: — И даже во все началы!

— Что?! Шутить со мной вздумал! А ну, выйди вон, пока цел!

Князь пристукнул кулаком по массивной дубовой столешнице. Немалый серебряный ковш с медовым взваром подпрыгнул, зазвенел жалобно.

Отрок без особой поспешности, четко, по-военному, развернулся, вышел, неслышно притворив за собой дверь в горницу. Он, как и все дружинники, прекрасно знал, что великий князь Александр Ярославович, прозванный в народе Невским, ценит в своих людях не трепет и подобострастие, а смелость и сметливость, любит острое словцо. Вестимо, что робкий с начальством и перед противником оробеет, а удалец бесстрашный и в бой с улыбкой пойдет.

Александр отодвинулся от стола, прилег было на широкой удобной скамье с бархатной обивкой, но потом сел, сцепил руки за головой, откинулся к стене. Маленькая уютная горница княжеского терема едва освещалась лампадой под образами. В слюдяном окошке сгущался холодный сумрак ненастной октябрьской ночи, в частый оконный переплет стучали то ли капли дождя, то ли гонимые порывами ветра последние желтые листья.

Князь уже принял решение, и не в его привычке было откладывать исполнение задуманного. Сразу же после вечерней трапезы он велел позвать к себе верного соратника и давнего друга — Савву, чтобы дать ему важное и трудное поручение. Но Савва как сквозь землю провалился. Хотя замысел князя касался не сиюминутной надобности, а был направлен на многолетнюю перспективу и потому не требовал таких уж немедленных действий, Александр проявлял легкое нетерпение: ему хотелось произнести вслух, проверить на достойном собеседнике давно лелеемые в тайне от всех, а сегодня окончательно созревшие идеи. И сейчас, пока Савву выцарапывали из какого-то весьма укромного, а посему наверняка весьма приятного уголка, князь еще и еще раз обдумывал основные пункты и предпосылки своего грандиозного проекта (а может быть, всего лишь пустого мечтания?), который он с минуты на минуту должен будет облечь в форму приказа.

Александр с грустью и горечью вспоминал о том, как еще с десяток лет назад многие думали, что для Руси наступил золотой век. Несмотря на извечные, проистекающие между многочисленными князьями свары, которые представлялись неизбежными, и посему неизбывными, как холод зимой и жара летом, русские земли процветали и благоденствовали. Набеги вороватых соседей отражались стремительно и твердо. Ни внутренние раздоры, ни внешние войны не препятствовали развитию торговли, объединявшей людей не только в самом государстве, но и во всем мире, способствовавшей прогрессу ремесел, земледелия, наук и искусств. Важнейшие торговые пути из варяг в греки пролегали по русским землям. Крупнейший в истории человечества международный торговый союз, известный под именем Ганзы, господствуя на двух морях, был столь силен и богат, что мог диктовать законы народам и монархам. А главная контора Ганзы располагалась в Новгороде! И купцы, и монахи, паломники к святым местам, путешествуя по всему миру, постигали науки, причем не только географические. Расцветали искусства: наряду с мастерами греческими первый российский живописец, монах киево-печерский Алимпий, писал иконы для множества Церквей, устные сказания баянов перекладывались в книги, читавшиеся не только в монастырях, но и в теремах княжеских, и в богатых домах купеческих, «Слово о полку Игореве» наполняло гордостью сердца и возвышало души образованных современников. Росли и богатели города, множились села.

Золотой век кончился внезапно и страшно. Орды неведомого кочевого народа, налетевшего из юго-восточных степей и пустынь, прошли огнем и мечом сквозь русские земли. Едва десятая часть населения уцелела на пепелищах разграбленных городов и сел. Хотя земли новгородские волею Божьей сия беда миновала, северные и западные соседи, ранее из простого расчета предпочитавшие войне торговлю, вдруг увидели, что путь товаров из варяг в греки прерван, прежних бескровных выгод и прибылей из угнетенной Руси уже не извлечь, но ее, ослабленную, вполне можно начать грабить практически безнаказанно. Конечно, Александр изрядно отбил охоту у благородных рыцарей к набегам на Русь, но теперь, став великим князем вначале Киевским, затем Владимирским, не отводя руки своей и от любимого Новгорода, он был в ответе за всю землю русскую, и северную, и южную.

Внизу, под оконцами терема, в небольшом дворе, хотя и именовавшимся княжеским, но принадлежавшем Господину Великому Новгороду, послышался топот копыт, замелькали факелы, раздались громкие веселые, чуть хмельные голоса. По-видимому, это вернулись отряженные за Саввой гонцы, наконец-то достигшие успеха в исполнении своего нелегкого поручения. Действительно, вскоре дверь в горницу распахнулась, и пред светлые очи великого князя предстал богатырского сложения дружинник, бодрый и подвижный, несмотря на свои уже немолодые годы. Его нарядный, богато расшитый золотом кафтан, привнесенный им в небольшую горницу дразнящий аромат фряжских вин и каких-то восточных благовоний свидетельствовали, что сей славный муж был обнаружен гонцами отнюдь не на учебном ристалище и не в церкви на вечерней молитве.

— Прости, князь, — чуть ворчливо, с легкой обидой в голосе произнес Савва. — Вроде бы ни войны, ни бунта… Только отдохнуть решил от вечных тягот службы, как тут отроки твои оголтелые вваливаются в самый неподходящий миг… И какой черт им меня отыскать-то помог?

— Ладно, Савва, не поминай нечистого всуе. Нужен ты мне по делу важному. Только тебе довериться могу. Садись к столу. Коли не доел, не допил, велю сейчас принести медов да закуски. Разговор у нас с тобой будет долгий и тайный.

— Ни мгновения для личной жизни, все — на алтарь отечества! — по-прежнему чуть капризно, с уверенностью старого друга, которому многое дозволено, ответствовал Савва, усаживаясь напротив князя.

— Начну я разговор наш с самого главного, — медленно, с расстановкой, как бы рассуждая вслух, произнес Александр. — А главным, как ты сам наверняка понимаешь, у великого князя сейчас может быть лишь одно: как Русь от ордынского ига избавить.

При этих словах князя Савва мгновенно посерьезнел, напрягся, лицо его утратило выражение благодушия и веселого лукавства. Сейчас он даже в роскошном купеческом одеянии стал походить на грозного умелого воина, прошедшего через десятки кровавых битв и труднейших походов, кем, собственно, и был на самом деле.

— Хвала Господу, что довелось мне наконец услышать от тебя слова эти, Александр Ярославович, — сказал он хриплым, чуть дрогнувшим от волнения голосом. — А то уж болтают кругом невесть что. Мол, когда ты в Орду ездил, за ярлыком на великое княжество, опоили тебя колдуны ханские, волю да доблесть отняли, подчинили на веки вечные… Ведь били мы с тобой и шведов на Неве, и немцев на Чудском озере. Пора уж и ханам мечей наших отведать! — Последние слова он почти выкрикнул, сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Сия болтовня досужая о том, что я душой и телом Орде принадлежу да Русь за ярлык великокняжеский продал, мне ведома, — спокойно ответил князь. — Только забывают клеветники мои почему-то, что за покорность мою мнимую земли русские вот уж сколько лет от набегов ордынских избавлены! И ни разу дружина русская в походах ханских не участвовала. А ведь ханы от всех народов покоренных вспомогательного войска требуют, и те за поработителей своих еще и головы кладут, другие страны разоряя во славу ханской алчности да ненасытности. А ежели клеветники эти, меня в предательстве ханам укоряющие, такие смелые да отважные, что ж они сами против Орды не выступят? Да только с кем: во всей Руси, кроме земель новгородских, лишь один из десяти в живых остался…

Савва вскочил со скамьи, вытянулся по-военному:

— Прости, великий князь, ежели что худое про тебя сказал али подумал! Душа ведь болит за тебя да за Русь-матушку!

Князь также поднялся со своего места, ласково положил руку Савве на плечо:

— Ничего, друг, привык я уже к упрекам этим, прямым или подспудным. Может, это и к лучшему, если даже мои соратники ближайшие в моей преданности Руси да ненависти к ханам сомневаются. Значит, уж в Орде-то мне тем более поверят. Так что садись поудобнее да слушай далее. И возражай, коль с чем не согласен будешь: не похвалы мне твои нужны, а замечания дельные.

Александр прошелся по тесной горнице, встал возле оконца, помолчал, затем вновь заговорил, обращаясь к своему верному дружиннику, сидящему сейчас перед ним, а может быть — и ко всем людям русским, мечтавшим сбросить ордынское иго:

— Я, как человек государственный и военный, не болтать привык, а действовать. И вопрос передо мной стоит не о том, избавлять Русь от ига или не избавлять, а о том, как это сделать, где, когда и какими силами. Сам знаешь, один лишь порыв героический для сокрушения рати противника недостаточен, да и мало одну рать истребить, надобно еще всю войну выиграть! Самое главное — с чего начать и чем закончить приготовления к решительным битвам следует. Понятно, что войско собрать необходимо. Но какое войско? Какой численности, с каким вооружением? Из кого? На какие средства? Ведь недавно совсем дружины русские, полнокровные и всем обеспеченные, выходили навстречу ханским полчищам, но были разгромлены. И выходит, что сейчас, на Руси разграбленной и обезлюдевшей, мы должны собрать войско намного лучшее… Так чем же дружины прежние были плохи все-таки, почему полегли все как один, со славой, но без победы? — Александр вновь присел к столу напротив своего дружинника, взглянул на него вопросительно.

— Да нет же, князь, — ответил Савва слегка озадаченно. — Дружины наши были отменные. Знавал я, как и ты, многих витязей и киевских, и владимирских, не говоря уж о рязанских да суздальских. Просто, по моему разумению, враг превзошел нас численностью. Ведь налетело их тьма-тьмущая, то есть сотни тысяч. А князья русские выступили порознь.

— Может быть, и правда это, что числом своим нас орды опрокинули. По крайней мере, все так и думают. Но ты же, Савва, как никто другой знаешь, что превосходство численное неприятельское мастерством воинским на нет сводится. Мы же отроков наших в дружинах один против пяти сражаться учим. И преуспевают многие. Шведов мы с тобой били малой дружиною, их и было раз в пять больше тогда. Так что многочисленность пятикратная еще дела не решает.

Вспомни к тому же, что в крепостях, за стенами городскими, наши войска оборонялись. А при крепостном бое, знаешь ведь, каково соотношение сил обороняющихся и нападающих должно быть? То-то же: один к трем. Так вот и получается, что превосходство численное ордынское вовсе и не таким уж подавляющим было.

— А ведь прав ты, князь! — с удивлением ответствовал Савва. — Я как-то об этом и не задумывался. Вроде бы и так все ясно было.

Он озадаченно почесал в затылке, но затем продолжил:

— Тогда другое объяснение следует. У ордынцев тактика боя и в поле, и при осаде более успешной и для нас неожиданной и непривычной оказалась!

— Молодец, Савва, — похвалил князь. — Слово немецкое правильно выучил и к месту произнес!

— Ну, так ведь небось не только лаптем щи хлебаем, искусство воинское и свое совершенствуем, и чужую науку изучать не чураемся! — с законной гордостью ответствовал дружинник.

— Вижу, что правильно я именно тебя для предстоящего дела выбрал, — сказал Александр. — Ну, да об этом мы после поговорим… А насчет тактики ханской я с тобой согласен полностью. Очень искусно используют они в поле свою легкую конницу против наших дружин с тяжелым вооружением. Впрочем, для нас тут особой новости нет: мы ведь тоже клин немецких рыцарей на Чудском озере не в лоб, а маневром фланговым да вооружением более легким одолели. А вот с ордынцами пока справиться не можем. Стало быть, не все еще в их тактике нам ведомо, не можем пока ответ достойный найти.

— Может быть, не зря они непобедимыми себя мнят? — с явственным сомнением в голосе произнес Савва. — Говорят ведь в народе, что, мол, плетью обуха не перешибешь.

— Плетью обух перешибать не надо, плетью надо по глазам хлестать! — неожиданно резко, со злостью, ответил князь. Затем прежним спокойным и рассудительным тоном продолжил: — Да нет, Савва, и Орду можно бить. Вспомни-ка, как войско Батыево, которое за несколько дней и Рязань, и Владимир взяло, под крошечным Козельском семь недель топталось! Знавал ведь я воеводу тамошнего, жаль, что не близко. Он не столько крепостью мышц и удалью бесшабашной славился, сколько вдумчивостью да начитанностью, знаниями обширными по истории воинской, древней и нынешней. Наверняка он какое-то важное и для врага неожиданное тактическое решение нашел, слабое место их разгадал и по нему бил искусно.

— Да, защитники Козельска своим мужеством и стойкостью во веки веков прославились! — сурово и торжественно произнес Савва.

— Так ведь владимирцам и рязанцам тоже мужества и решимости биться не на живот, а на смерть не занимать было! И рвы, и стены в этих городах, не в пример козельским, мощнее несравненно, и ратников у них было во сто крат больше. А теперь представь, что бы было, если бы большие города ту же тактику обороны, кою воевода козельский открыл, применили? Вообще бы ханам победы не видать! Знать бы, что же такое он придумал! — Князь произнес последние слова с отчаянием, пристукнул в досаде кулаком по столу. — Да спросить теперь не у кого: живым из города ни единый человек не вышел!

Савва только молча развел руками, кивнул согласно. Он в который раз восхитился остротой мышления Александра, видевшего с неожиданной стороны и объяснявшего более глубоко и точно те вещи и события, о которых, казалось бы, всем все было уже давно известно.

— В общем, понятно, что собирать нужно дружину особую и обучать ее разнообразным приемам боя, может быть, даже и тем, которые нам с тобой пока неведомы, — сделал вывод князь. — То есть и у восточных, и у западных народов учиться следует и выбирать потом все лучшее, для дела нашего главного наиболее подходящее. И упражняться таковая дружина должна постоянно, но вдали от глаз людских, ибо оружие новое и новый строй воинский страшны для врага своей внезапностью. И не только воины, сильные и ловкие, в такой дружине состоять должны, но и мужи ученые, и оружейники хитроумные, способные и чужой опыт по книгам да по рассказам по крупицам собрать и осмыслить, и свое изобрести… Полагаю я, что нужно в лесах наших северных, дремучих и непроходимых для чужих людей, основать потаенный стан, лагерь воинский, даже целый город, для всех закрытый, и в нем мечи ковать и войско закалять новое, доселе невиданное, для будущей победы над басурманами. Что скажешь на это, Савва?

— Замысел твой, князь, как всегда — грандиозный и доселе неслыханный, но я, честно говоря, не все в нем понимаю, да и, пожалуй, не со всем соглашусь, — озадаченно ответствовал дружинник.

— Ну, насчет того, что доселе неслыханный — не так это. Целое государство известно в истории, правда маленькое, не чета нашему, в котором граждане исключительно постижением и совершенствованием науки воинской занимались, в горах от остального мира укрывшись. Вспомнил? Да, это Спарта древняя. И достижение их высшее и доселе непревзойденное всему миру известно: триста воинов спартанских стотысячное войско персидское в горном ущелье остановили… Да и в современности есть примеры городов-замков, куда посторонним наблюдателям вход заказан, население которых упражнениями воинскими занято, оружие да доспехи кует. Знаешь таковых? Правильно, это ордены рыцарские. Отряды их по всему миру рыскают, знают и умеют они многое. Не всегда успех, конечно, им сопутствует, но некоторые ордены посильнее десятка государств западных будут. Так что не придумал я ничего особо нового… А что касается твоего непонимания и несогласия — давай обсуждать, как и что лучше сделать надобно, ибо тебе хочу поручить я дело это: основание тайного стана воинского и особой дружины создание.

— Мне? — Савва даже слегка подскочил от неожиданности, затем взял себя в руки. — Ну, коли так, то у меня и вопросов, и возражений множество будет, если позволишь, конечно, их высказать, великий князь!

— Затем и позвал тебя: для беседы долгой и вдумчивой. Все обсудить и взвесить нам надо тщательно. Уж больно ответственность у нас велика, дело непростое замышлено.

— Тогда уж, не обессудь, Александр Ярославович, спорить с тобой буду яростно, как встарь на наших советах воинских, без оглядки на титул твой нынешний великокняжеский!

— Мне от тебя, Савва, того и надобно.

— И вели-ка ты принести медов да заедок, как обещал давеча, а то у меня от всего услышанного что-то в глотке пересохло! — почтительно, но твердо, с военною прямотой, как бы подчеркивая равенство собеседников в предстоящем споре, произнес Савва.

— Вижу теперь, что в себя ты пришел окончательно! — усмехнулся князь.

— Сотник Савва к бою готов! — полушутливо-полусерьезно отрапортовал дружинник.

Князь зычным голосом кликнул отроков, отдал необходимые распоряжения.

— Спарта, конечно, пример впечатляющий. — Савва отставил в сторону серебряную чарку с медовухой, из которой он сделал один-единственный вполне умеренный глоток, утер усы белоснежным рушником. — А вот ордены рыцарские, правда, для нас не указ: били мы их, и будем бить! Но все-таки, Александр Ярославович, не перемудрил ли ты с тайным станом воинским — закрытым лесным городом? Ладно, пусть почти что вся Русь разорена, ханскими баскаками наполнена, там действительно доброе войско не соберешь. Но в Новгороде-то, где мы сейчас с тобой находимся, никакой Орды и в помине не было. Отчего же здесь ты дружину создать, даже не создать, а уже существующую увеличить не хочешь?

— А ну-ка, вспомни, друже, сколько раз нас с тобой из этого самого Новгорода вече изгоняло? Сколько раз горлопаны, краснобаи безответственные, толпу сограждан распаляли, на поступки вредоносные подталкивали? Да ладно бы, только князей да посадников по десять раз в году вече меняло. Они же еще и архиепископов выдворяют по малейшему навету злокозненному! И ты хочешь, чтобы я дело, для всей Руси важнейшее, отдал на волю веча площадного, на котором не тот царит, кто разумом и опытом богат, а тот, у кого голос зычный и язык длинный, привыкший молоть без устали?

— Да, действительно, тут я твою правоту, князь, признать вынужден, — развел руками Савва. — Хорошо, пускай в лесах дремучих, вдали от глаз людских, и своих и чужих, войско собирать надобно. Но почему бы просто не созвать остатки дружин княжеских, и тех, кто в прошедших битвах уцелел, и тех, кто в землях новгородских от столкновения с Ордой волей Божьей огражден был? Ведь истинно молвил ты: наши дружинники один с пятью биться могут, сызмальства на коня садятся, меч да копье из рук не выпускают! Может, и не надо ничего нового выдумывать, а дружины княжеские за пример взять?

— В том-то и дело, Савва, что дружины наши княжеские уже много лет из отрядов воинских в нечто иное превращаются. Вспомни-ка, что у основателя великого княжества Владимирского, князя Андрея Боголюбского, ближайшие сподвижники уже не дружиной, а двором себя именовали. Из дружинников княжеских назначаются правители в городки и деревеньки, ближние и дальние, чиновники придворные, смотрители за казной да за ремеслами и промыслами. И большинство дружинников, как только из отроков вырастают, совсем другое устремление в душе имеют, нежели к каждодневным упражнениям воинским и лишениям походным, а именно должность доходную, место видное от князя получить. Такие, как ты, Савва, все реже и реже среди дружинников встречаются. Иные вообще за деньги искусство свое воинское готовы кому угодно продать, как ландскнехты немецкие. Все равно им за кого и против кого биться. Да и само слово, обозначавшее ранее боевых соратников княжеских, бояр, уже совсем по-другому в народе воспринимается. Боярин — уже не воин, постоянно призванный земли свои в боях защищать, а управитель да наместник, вельможа придворный. Так что нужно нам новую дружину создать, или можно сказать — воссоздать, к примерам прежних витязей вернуться.

— Ладно, соглашусь и тут с тобой, князь. Ну, а где ты средства немалые на это дело великое возьмешь? И как людей собирать будешь? Ведь не всякий от своих городов и сел, даже разоренных, в тайный стан на времена долгие, может статься — на всю жизнь пойдет. В особенности те, на кого ты и рассчитываешь, то есть сыны своей земли верные, любовью к отчизне пылающие, могут посчитать такой уход свой от родных пепелищ, едва возрождаемых, за бегство, и по доброй воле не уйти. А силком людей на подвиг не направишь.

— Есть одно обстоятельство, Савва, о коем ни ты, ни кто другой пока не ведает. При поездке моей в Орду, из которой я вернулся только что, мне распоряжение ханское было дадено: помочь баскакам ихним перепись всего населения российского провести, обложить данью каждого, от младенцев до стариков, то есть записать в рабство всех поголовно. И, как ты сам понимаешь, никто меня не спрашивал, а просто приказывали. Так что многие люди русские, о чувствах которых ты говорил сейчас правильно, от такого позора уйти с радостью согласятся, тем более что не бегством, а началом борьбы сей уход станет.

Князь помолчал, неспешно опорожнил вслед за Саввой свою чарку, закусил пряником. Затем, чуть поколебавшись, продолжил:

— Перепись эта ордынская, по коей дань с Руси собираться будет, и Новгорода с пригородами касается.

— Как Новгорода? — Савва вскочил, едва не опрокинув тяжеленную дубовую скамью. — Ведь даже близко к нему не подступали басурманы поганые! Мы их на свою землю не пускали, и не пустим!

— То есть ты хочешь, чтобы Орда поход на Новгород затеяла, по дороге остальные земли русские еще раз огню и мечу предала? Только что с тобой рассуждали, что воевать с ханами мы не готовы! Если в прошлый раз Новгород не пал перед врагом, так на то наряду с волею Божьей еще и другая причина была: остальная Русь Орду грудью встретила, кровью русскою захлебнулось нашествие. Следует теперь Господину Великому Новгороду за это расплачиваться, и не кровью, а деньгами земли русские от новых набегов откупать.

Князь произнес эти слова непривычно тихим, даже печальным голосом. По всему было видно, как нелегко дается ему решение подчиниться силе ордынской, пустить баскаков в непокоренный доселе военной силою вольный Новгород. Он сглотнул невольно подступивший к горлу комок, протянул руку к ковшу с медовухой, налил новую чарку, но затем решительно отодвинул от себя хмельной напиток и уже прежним, ровным и уверенным голосом продолжил:

— Все же пусть лучше не сто тысяч воинов ханских, а десяток баскаков сюда придет. Уж их-то мы всегда подкупить да обмануть сможем. И еще не забывай, что, как ты сам только что мне указывал, нам средства немалые на создание новой рати требуются. Добром, как ты сам понимаешь, вече новгородское нам на дело тайное, о котором мы и сказать-то вслух не можем, ни полушки медной не даст. А вот помогая якобы баскакам дань собирать, мы кое-что в нужную сторону-то и направим, да так, что ни одна живая душа об этом не узнает.

Савва, стоявший все это время напротив князя с низко опущенной головой, медленно сел на скамью, поднял наконец глаза и задумчиво посмотрел на Александра:

— Прости, великий князь! Уже во второй раз за вечер чуть было не разуверился в мужестве твоем и решимости бороться с силой вражеской.

— Понимаю я, Савва, что многие скажут, будто князь Александр из трусости своей и жадности настолько Орде предался, что сам на землю Новгородскую своей рукой врагов привел! Я ведь сейчас сюда не только с очередным надзором великокняжеским приехал, но и весть о дани и скором прибытии баскаков для переписи горожан объявить. Шум поднимется небывалый! Горлопаны на вече будут на себе кафтаны рвать, меня проклинать и обещать умереть за волю новгородскую. Однако готов с тобой на титул мой великокняжеский поспорить, что, как только объявят им о приближении войска ханского, все герои мигом в толпе спрячутся да с уплатой дани согласятся!

— Так что же, Орда сюда, в земли новгородские идет? — воскликнул Савва.

— Нет, конечно! Иначе зачем бы мне на позорную дань соглашаться? Но слух о приближении Орды мы распустим такой, что все поверят. Другого выхода не вижу… Ну, давай все же к вопросу главному вернемся. Чтобы замысел наш скрыть понадежнее, объявим мы, что в лесах поморских северных будет, конечно же, не стан воинский, а монастырь уединенный возводиться. Орда, как ты знаешь, заветы Чингисхана пока что блюдет и священников покоренных стран не трогает, ибо полагают ханы небезосновательно, что так им легче будет народ подневольный в повиновении удерживать. Боюсь, однако, что ненадолго это. Ханы сами вскорости к какой-либо вере примкнут: то ли к магометанской, то ли к буддийской, не знаю, какая уж им ближе покажется. Ну, да до поры до времени мы их благоволением к монастырям и монахам воспользуемся. А монастырь нам действительно нужен: и ратникам особой дружины особый дух любви к отчизне православной внушать, и светоч знаний поддерживать. Я лично с архиепископами, кои мудростью и беззаветной любовью к родине себя прославили и которым любую тайну доверить можно, побеседую. Попрошу их наиболее ученых книгочеев, языками и древними, и нынешними владеющими, в сей монастырь лесного города — стана воинского направить. И не только. Людей в наш город тайный, и воинов будущих, и ремесленников изобретательных, и земледельцев искусных со всей Руси будем только по совету приходских священников призывать. Кому, как не им, свою паству знать и людей, которые не только телом и умом, а еще и духом русским, верой православной крепки, на дело великое и наитруднейшее направлять.

— Сколько же людей нам понадобится?

— Начнем с тысячи воинов и тысячи же работников с семьями. Число священнослужителей пусть архиепископы определят. Это будет зачаток войска будущего. Когда он окрепнет, силу и умение наберет, тогда и расширять его начнем, благословясь. Выбор места для стана, набор первый и переход людей тайный на место монастыря и города будущего ты, Савва, и обеспечишь. Три дня тебе даю на обдумывание, а затем, взяв людей двух-трех верных, отправляйся в леса поморские, место подходящее ищи. Скиты там имеются, охотники да рыбаки наши русские промышляют. На них и опирайся. А я с архиепископами новгородским да владимирским вопросы по набору людей решать начну.

— Слушаюсь, великий князь. — Савва вскочил, вытянулся по-военному.

— Погоди, Савва, сядь, не все я еще сказал, что хотел. — Князь достал из стоящего у стены поставца свиток, запечатанный его личной печатью, положил на столе перед Саввой. — Здесь наказы мои записаны. И воинским наставникам, то есть тебе со товарищи, и ремесленникам-изобретателям, и другим ученым людям, кои будут нам дружину готовить. Возьми себе, потом, как лагерь обустроишь, людей соберешь и к подготовке воинской приступишь, прочитаешь внимательно. Сейчас лишь вкратце основное тебе перескажу. Поскольку начинаем мы с дружины малой, которая нескоро в большую рать перерастет, то должны ее не только к полевому строю и бою приучать, в каковом орду одолеть можно и каковой нам с тобой еще изобрести предстоит, а к тем действиям, которыми даже малый отряд способен большому войску ощутимый урон нанести. Перво-наперво — это засады да заслоны лесные. Путь во многие земли русские через леса дремучие ведет, в коих лишь узкие дороги имеются. На них и малая дружина может всей орде противостоять, как триста спартанцев войску персидскому в ущелье Фермопильском. Да и мы с тобой знаем, что Евпатий Коловрат с дружиной в тысячу семьсот человек на всю орду Батыеву на лесной дороге навалился, побил врагов несчетно, хотя и сам пал. Будь у него опыта и гибкости побольше, так он бы, возможно, и вовсе орду остановил. А то ведь шел он за ними вдогон, а если бы в обход, с головы или сбоку… Ну, да что сейчас говорить. Вечная слава героям!

Князь выпил наконец давно налитую чарку, помолчал, затем продолжил:

— Второй важный вопрос в подготовке дружины — действия по задержке противника на переправах речных. Для этого тоже можно заранее приемы боя против превосходящих сил противника изобрести и отработать, ловушки различные подготовить. Третье — это вылазки ночные, нападения на стан вражеский, уничтожение противника спящего, к бою неготового. И четвертое — перехват и уничтожение поголовное передовых отрядов разведывательных. Пусть войско вражеское вслепую движется, в наши засады да ловушки прямиком. Впредь до создания большой рати дружина наша может при необходимости из лесного стана выходить тайно, набеги небольших отрядов грабительских отражать, которые даже без ханского соизволения все равно время от времени на Русь лезут. Да с ливонцами и с немцами тоже схватываться частенько придется. И даже потом, когда мы в тайном стане воинском тактику полевого сражения против Орды изобретем, малой дружиной опробуем и отработаем, да на этой основе большую рать соберем, все равно дружина наша особая в той рати отдельным отрядом останется и задачи, которые я тебе сейчас раскрыл, в решающих войнах выполнять будет.

— Все понятно, великий князь. Вот теперь-то мне твой замысел наконец в общих чертах прояснился.

— Я на тебя в первую очередь и рассчитывал. Но еще кое-что из того, что в сем свитке подробно описано, я тебе вкратце сейчас поведаю. Орда сильна легкой конницей. Посему тяжелое оружие против нее, как мне представляется, малопригодно. Например, мечи наши богатырские двуручные, броню крушить призванные, вряд ли победе поспособствуют: пока таким мечом замахнешься, хан три раза увернется да пять раз ударит легкой сабелькой. А сабельки те — не простые, а хитро изогнутые, на некоторых и сталь особая, дамасская. При правильном ударе с оттяжкой такая сабелька, хоть и легкой кажется, рассекает-разрезает любые латы и шеломы, словно соломенные. Рыцари же западные, как мне было доложено, тоже от мечей тяжелых отказываются, переходят на шпаги с длинным узким лезвием. И в конной атаке такой шпагой колоть удобно, противника замахнувшегося опережать, ибо длинная, да и в узких коридорах ихних замков, где часто схватки завязываются, особо не замахнешься, поэтому процветает у них сейчас искусство не рубить, а колоть, фехтованием прозываемое. Нашим бы воинам вместе с оружейниками изобретательными все это проверить-испытать надобно да лучшее оружие и выбрать для каждого случая, будь то бой ночной, или засада лесная, или полевое противоборство открытое, где строй на строй сходятся.

Кроме того, идет сейчас на Западе, особливо в войне Франции с Англией, спор нешуточный, что лучше: лук или арбалет (самострел по-нашему). У лука скорость стрельбы высокая, а у самострела зато дальность прицельной стрельбы выше. Мы-то из лука-то не хуже ордынцев стреляем, а самострел пока у нас мало употребим. А если окажется, что ханскую конницу, на нас скачущую, мы поражать начнем с такого расстояния, что их стрелы до нас еще не долетают? Сколько выстрелов сделать успеем? Что выйдет из этого? Тоже все проверить на опыте, условия, подобные боевым, при проверке сей создать. Таковые задачи и будете решать в тайном стане воинском общими усилиями: мужей ученых, изобретателей хитроумных, ремесленников искусных и воинов умелых… У меня в этом свитке еще о копьях и дротиках, а также о ножных мечах, за голенищем носимых, ножами называемых, кое-какие мысли есть. Да если мы людей умом пытливых, до сути вещей любопытных соберем вместе да создадим им условия для их пытливости и любознательности благоприятные, они нам еще не то придумают. Обычно они окружающим кажутся убогими да блаженными, ибо мечтают о делах несбыточных: полетах человеческих, машинах причудливых. А в обыденной жизни-то мечтать некогда, надо землю пахать да железо ковать. Поэтому не дают сим людям мечты свои испытать да проверить. А мы не просто дадим, мы еще им поможем да поспособствуем. И пищу предоставим для их ума пытливого: станем собирать сведения о новейшем вооружении и приемах боевых со всех стран, и западных и восточных, и нашим изобретателям сообщать, чтобы они сопоставляли да оценивали, выбирали лучшее и свое развивали, чужой опыт используя.

— А как ты мнишь сии сведения собирать, Александр Ярославович?

— Многие монахи наши еще до ордынского нашествия частенько в длительные путешествия по святым местам отправлялись. Да и сейчас такое возможно, ибо, как уже говорилось, ханы священнослужителей чужих стран не трогают, препятствий в пути не чинят. В самой Орде кого только нет: и муллы турецкие, и аббаты папские. Так что пройдут посланцы наши спокойно и на юг, и на запад, и на восток. Приютят их, надеюсь, в конце пути в монастырях и храмах местных, особливо ежели узнают, что из страны, под Ордой стонущей, они пришли. Во всем мире ханских походов дальнейших страшатся, и если переговоры повести правильно, то правдой или хитростью можно через священников местных многое и о науке воинской, и оружии новом выведать, поскольку во всех странах, нам известных, ученые люди, книги и знания в монастырях сосредоточены. То есть ежели намекнуть, что мы от них помощи против Орды ждем, да ежели еще и притвориться, что веру их за это перенять хотим, то раскроют любые тайны. Не столько, конечно, из любви к нам, сколько из страха перед ханским нашествием. Понимают небось, что Орда до них пока не докатилась лишь потому, что на Руси увязла.

— Про Запад, это понятно: там науки воинские процветают, вооружение и машины военные изобретают они усердно и искусно. А на Востоке что мы найти сможем?

— Когда отец мой, великий князь Ярослав Всеволодович, к главному кагану ордынскому, на берега Амура-реки вызван был и путешествие труднейшее предпринял, из коего, как ты знаешь, не вернулся, умерев на обратном пути, люди, его сопровождавшие, те, что выжили, сведения любопытные мне поведали. Встречали они в ханском стане наших пленников, тех, что ранее в Орду, в степи монгольские и в самый Китай увезены были да там потом скитались-мыкались. Так вот, довелось некоторым бывать в монастырях буддийских, кои ханы, Китай покорившие, как и в других странах, не трогают. Видели сородичи наши в монастырях этих вещи удивительные. Оружие ханы китайцам запретили носить, так монахи эти буддийские искусство боя без оружия изобретать и совершенствовать принялись и большой ловкости в этом деле достигли.

— Зачем нам бой без оружия, князь? Слава Богу, пока с оружием в руках бьемся! А ежели в рукопашной схватке случается грудь в грудь сойтись, так и там умеем действовать, переняв да развив приемы борьбы греческой.

— Так все это, Савва, да нам надо сейчас все искусства воинские воедино собирать, не пренебрегать даже малостью. И опыт китайских воинов-монахов безоружных нам лишним не будет… Но насчет западной искусности воинской, особливо в изобретении нового оружия хитроумного, ты прав, конечно. Поэтому следует нам не только монахов-разведчиков к ихним людям ученым направлять, но и через торговые пути морские, кои еще из Руси сохранились, посылать также в страны западные наших дружинников, чтобы поступали они там в войска наемные и перенимали опыт боевой и новинки оружейные непосредственно. Часть из них погибнет в битвах неминуемо, но те, кто выживут и вернутся, обогатят нашу дружину будущую сведениями бесценными, привезут, если удастся, образцы вооружения новейшего… Ну, вот и все, пожалуй, что я тебе сказать хотел. Теперь догуливай сегодня, коли хочешь, а через три дня явишься ко мне с подробным докладом о мерах первоначальных по устройству тайного стана воинского.

Князь поднялся из-за стола, протянул руку своему дружиннику. Савва встал, крепко пожал руку князя и ответил твердо и сурово:

— Какое уж тут гулянье, князь, после того, что ты мне доверил и поручил. Сей же час начну соратников, для нашего дела подходящих, скликать, к путешествию дальнему для поисков места для стана тайного готовиться. Через три дня доложу, какие действия предприняты да намечены. Разреши идти?

— Иди, Савва, — ласково кивнул ему князь и, когда за дружинником уже затворялась дверь, чуть слышно, одними губами добавил: — Помоги нам Бог!