– Мир дому твоему, Учитель!

– Мир и тебе, Охотник! Ты уже знаешь?

– Да, Учитель! Воинство сатаны вновь спустилось на землю. Настал час нашего служения! Давненько они… На сей раз их много, и они что-то затевают.

– Чему же ты радуешься?!

– Смыслу и цели, Учитель! Не для того ли живет племя Гонителей?

– Для того… Ты хочешь вести всех?

– Конечно! Оставшиеся не простят мне и… тебе. Они так долго ждали этого!

– Да, что-то мы не учли. Или я. Постарайся, чтобы все было не очень…

– Мы справимся, Учитель!

– Удачи тебе, Петя!

Они сидели на склоне и рассматривали раскинувшийся внизу пейзаж.

– Как тебе этот мир, Коля?

– Пока никак, Вар.

– А я-то надеялся, что тебе здесь понравится: не холодно и не жарко, природа вполне дикая, но люди присутствуют. Ты бы посмотрел на мир идугов и миелсумов: там жара, полно народу, сплошная цивилизация и при этом смертоубийство на каждом шагу!

– Судя по твоим рассказам, та реальность сильно смахивает… сам знаешь на что. В моем мире можно заплатить полштуки баксов, провести четыре часа в самолете и оказаться почти там – никаких межпространственных переходов не нужно. Во всяком случае, по результатам твоего разведочного рейда можно сделать вывод, что действие или бездействие амулета в той или иной реальности не связано с количеством имеющегося в ней зла.

– Да, пожалуй, не связано. Иначе все было бы слишком просто. У тебя не возникает желания немедленно отсюда уйти? Или острого чувства опасности?

– Кажется, нет… А у тебя возникает? Как ты вообще себя чувствуешь, попадая в новый мир?

– По-разному, Коля, по-разному: там, где амулет активен, я просто купаюсь в боли, ярости и радости всех живых существ вокруг, а здесь для меня тихо и пусто, как… как в могиле. Но это обычно быстро проходит, и жизнь вновь обретает цвет, вкус и запах. Не слишком яркие, конечно, но вполне достаточные.

– А меня, в данном случае, больше всего смущает ландшафт. Да, пожалуй, именно он! Только я пока не готов сформулировать, в чем его странность. Погоди-ка… – Николай встал и начал всматриваться в даль, горько жалея об отсутствии бинокля.

– Ага, ты тоже заметил?

– Да, вон там, в долине – на косе… Только слишком далеко. Это что, люди?

– Люди и животные. Они идут вниз по течению.

– Караван, что ли? Аргиш?

– Ничего себе, аргиш! Я давно на них смотрю: идут и идут!

– А гул ты слышишь?

– Не слышу. Хотя погоди, погоди… Сверху, очень далеко… Да?

– Бр-р, не понял! – Вар-ка потер глаза и тоже встал на ноги.

– Что не понял?

– Теперь никого нет, Коля!

– Где нет?

– Да там, в долине! Там же шли люди. Они, наверное, двигались вдоль реки, и их было видно, когда они выходили на открытое пространство – вон от тех зарослей до деревьев. Там, наверное, расстояние метров триста. А теперь никого нет – испарились!

– Да брось ты! Далеко же!

– Далеко – не далеко, но их же много было, а пространство открытое. И вдруг все исчезли!

– Может, померещилось? Хотя я тоже видел… Мир призраков, однако!

– Призраков, призраков… – покачал головой Вар-ка. – Вон к тебе, между прочим, два призрака сзади подбираются. Не двигайся, Коля! Спокойно…

– А-а-а!!! – заорал Николай и, изогнувшись, упал на колени. Это было похоже на укол раскаленным шилом. Боль почти ослепила, но он успел увидеть, как Вар-ка изображает что-то похожее на боксерский «бой с тенью».

– Есть! А второй ушел, гад!

– Больно, блин! Прямо под лопатку… – простонал Николай. – Что это было, Вар? Аж рука занемела!

Вар-ка показал, и Николай на некоторое время лишился дара речи. Он даже забыл про нарастающий рокот в небе – настолько это было…

– Монстр какой-то! Чудовище, но…

– Знакомое, да?

Николай попытался почесать спину (рубашка прилипла – неужели кровь?!), втянул носом воздух, посмотрел вокруг: серое низкое небо, лес, скалы, река – все на месте, мир как мир, но… Умирающее существо, которое Вар-ка не без усилия удерживает рукой на весу… Это же…

Да, это всего лишь… комар!

– Витя, я схожу с ума! – тихо прошептал Саня. Он понимал, что жаловаться старослужащему бесполезно, но удержаться не мог.

– Ну, и что? Все сходят! Сегодня уже четверг, завтра нас снимут, – голос звучал равнодушно, но обычной издевки в нем не было.

– Я больше не пойду сюда! Лучше в «отказ»!

– А тебя спросят? Раньше надо было думать.

– Раньше, раньше! Я же не мог тогда знать…

– Погоди-ка! – остановил его Витька. – Вон там, в пятом секторе… Баба, что ли?!

– Уф-ф! Значит, глюки не только у меня!

– Бинокль дай! – протянул руку солдат. – Или опять в боксе оставил?

– Да на фиг он нужен? Все равно в него сквозь щиток ни черта не видно. Задолбал этот щиток: ни покурить, ни сморкнуться, ни плюнуть!

– А ты сними – вдруг ничего не будет! – ехидно предложил Витька.

– Сейчас! Ребята говорили…

– …Что если тут больше недели проторчишь, то яйца отвалятся и рога на лбу вырастут? А про то, как наши тут с русалками в речке купались, слышал? Как с лешими самогонку пили?

– Да-а, а сам-то ты купался, Витя? Что-то я не заметил, чтоб ты без комбеза на улицу выходил. Слабо поднять щиток?

– Вот сам и поднимай! Подыши свежим воздухом, а то тебе мерещится всякая фигня!

– Но ты же сам видел: вон там – в пятом секторе!

– Мало ли, что я видел! Второе правило Устава забыл?

– Ага: верь Партии и Правительству, а не глазам и ушам своим!

– А также товарищу старшине! Понял? Тебе сказали, что здесь никого нет, значит, нет и быть не может!

– Но комары-то летают! И какие!

– Нет никаких комаров! Они тебя трогают?

– Ну, в комбинезоне-то… Но раз они тут водятся, значит, они кого-то едят?

– Сильно умный, да? В школе учился? Сказано: нет комаров!

– Кончай придуриваться, Витька! А зачем тогда лес, кусты вокруг выжигали? Зачем колючку ставили?

– Это специально, чтобы салаги вроде тебя службу несли, а не в лес за грибами ходили!

– Какие тут грибы… Слушай, а правда…

– Вы, молодые, задолбали!

– Что ты бесишься, Витя? А вдруг правда, что комбинезон не помогает, а? Вдруг потом…

– Стоять не будет? Дети с двумя головами родятся, да? Поубивал бы гадов! Никто же не заставляет: не нравится – иди на нормальную срочную и труби свои десять лет! Можно подумать, что после такого «червонца» у тебя что-нибудь стоять будет… Ничо-о, сосед поможет!

– Не злись, Витя, тебе же всего полгода осталось, а мне… Ты когда-нибудь бывал так далеко от границы? Тут что, всегда так?

– Как «так»?

– Ну… тихо, тревожно, неподвижно. И лес этот… Мерещится всякое. Вот смотри: в этом секторе от проволоки до леса метров сто – кочки, коряги, пеньки какие-то, да? А мне вот кажется, что на том дежурстве кочек меньше было… или они были по-другому…

– Кажется ему! Докладывать надо, когда кажется: старлей тебе мигом кочки на место поставит!

– Не, я ничего… Ты же старший наряда… А почему нас так долго не снимают отсюда? В прошлый раз через три дня сменили, а теперь… И эти свою машину не заводят!

– Ты совсем дурак, Саня? Вообще не рубишь? У них же станок сломался, шестеренка какая-то полетела! А мы из-за них должны тут торчать!

– А зачем они дырку-то в земле делают? Военная тайна, да?

– Какая тут, к черту, тайна! Это только вам, деревенским…

– Как будто ты сам из города! Ну, скажи, Витя!

– Чего говорить-то? Пробурят дырку, натолкают туда взрывчатки, рванут и сразу узнают, где тут нефть, где золото, где что…

– Как это, Витя?

– А вот так! Это тебе не в носу ковырять – тут наука! Ладно, заболтался я с тобой, а меня Боб ждет. Пора, однако, огнемет проверять!

Витя удалился за угол ангара, но солдат недолго нес службу в одиночестве: пугливо озираясь, к нему приблизился общезащитный комбинезон с номером 11354 на груди.

– Привет, Жора! – поприветствовал его Саня. – Твой тоже ушел… огнемет проверять?

– А то! Боба с утра корежит – еле дотерпел! Слушай, Саня, у них там что, спирт в баллонах?

– Да какой, на фиг, спирт! Спирт только старлей со старшиной пьют! А наши в баллонах бражку заквасили. Гадость, наверное…

– А я бы вмазал! – завистливо вздохнул Жора. – Или хоть покурить – уши пухнут.

– Чего пришел-то? А если увидит кто? – забеспокоился Саня.

– Не увидят – они до пересменки бухать будут!

– Может, и будут. Чего надо-то, Жора?

– Ну, ты это… Саня, посмотри тут, а? Шумни, если что, ладно?

– Что, в сортир приспичило?

– Нет, я… мне… Мне к воротам подойти надо!

– Что-о-о?!

– Ну, Са-аня… Понимаешь… там… Там мама пришла!

– Кто пришла?! Куда пришла?! Сюда два часа на вертолете?!

Ругательство застряло у Сани в горле: у «ворот», где спирали тонкой колючки заходят друг за друга, действительно стояла тетенька в платочке.

– Я быстро, Саня, я – мигом!

Саня сначала смотрел, как Жора, пригибаясь и оглядываясь назад, бежит к воротам, как, закинув за спину автомат, пытается выдернуть из земли кол, к которому крепится внутренняя спираль проволоки… Потом он вспомнил о собственном секторе наблюдения и привычно пробежал глазами выжженное пространство между колючкой и лесом…

Танька стояла прямо напротив него – сразу за проволокой. Она была… Он никогда не видел ее голой! Он так мечтал об этом!! Таня!!!

– Р-рядовой Семенов! Дол-ложите обстановку! – Витька был еще далеко, его едва заметно покачивало.

Сердце ухнуло куда-то в желудок: сейчас он увидит! И Жору бы предупредить…

Но Жора уже бежал, неловко переваливаясь и волоча автомат за ремень, к своему посту. «Ворота» он закрыть, кажется, так и не успел. Может, не заметят? Гадство, как все не вовремя!

– Куда собрался, воин? Почему с маршрута сошел?

– Я… я…

Саня не знал, как ему объяснить, почему он сошел с тропинки, протоптанной часовыми вдоль периметра. Зато он знал, что старший наряда сейчас увидит Таню за проволокой, и начнется такое…

Но Витька молчал. Дымчатый щиток его шлема был обращен туда, куда только что смотрел он сам. Потом Витя медленно поднял левую руку, отодвинул Саню с дороги, задвинул локтем автомат подальше за спину и… пошел к проволоке.

Саня повернулся и посмотрел ему вслед: за колючкой Татьяны не было! Там стояла совершенно незнакомая девушка-блондинка с распущенными волосами. А где же?!.

Как-то боком, неловко прихрамывая (ногу подвернул?), к Сане подходил Жора. Вокруг было все так же мрачно и тихо, но в Саниной голове гудели колокола: «Где Танька?! Ведь это же была она!!!»

– Иди на пост, Жора! Сейчас Боб поя…

Сквозь гул и сумятицу в мозгах до Сани вдруг дошло, что Жора почему-то стал ниже ростом и щиток… Дымчатый, односторонне-прозрачный щиток Жориного шлема опущен не полностью! Да-да: снизу видна щель в два пальца!

– Жора, ты…

Боли Саня почти не почувствовал – только легкий толчок в грудь и короткий хруст. Он, наверное, умер не сразу, потому что успел увидеть, как оживает, вспучивается, встает на ноги все пространство между проволокой и лесом – каждый обгорелый куст, каждая кочка… А еще он увидел, что Витя так и не дошел до колючки, за которой была блондинка, – теперь он лежит лицом вниз, а между лопаток у него темное пятно, из которого что-то торчит. Выстрелов с другой стороны, от ангара, Саня уже не услышал, хотя Боб опустошил магазин даже раньше, чем успел протрезветь.

Завал был необъятным и плотным. Лойка отошла чуть в сторону, сунула в рот палец и стала думать: «Нет, слева не обойти – там такие колючки… И справа тоже скала и кусты – все ноги исцарапаешь! А через верх? Вон, между тех веток под верхний ствол можно подлезть… Попробовать?»

Девочка поправила лямки пустого мешка, висящего за спиной, и стала взбираться на завал. Это было почти как игра: сучки и обломанные ветки так и норовили схватить, а гнилая кора на стволах съезжала, обнажая скользкую древесину, и норовила сбросить вниз. Уже почти на самом верху толстенная ветка под ногой вдруг обломилась и рассыпалась трухой. Лойка едва успела ухватиться за сучок, торчащий над головой. Этот сук, кажется, ломаться не собирался, и Лойка счастливо засмеялась, раскачиваясь на одной руке: «Не вышло, не вышло! Вы не пускаете меня, да? Не пускаете? У-у, злые мертвые деревья! А я все равно пролезу, а я пролезу!»

Качнувшись чуть посильнее, она разжала руку, в коротком полете поймала другую ветку и, не задерживаясь на ней, прыгнула еще дальше вперед. Оп! Она уже на самом верху! Две некрупные бабочки с желтыми крыльями, сидевшие возле раскоряченного корня верхнего дерева, недовольно посмотрели на нее, и Лойка показала им язык: «А я залезла, залезла!» Бабочки неодобрительно качнули крыльями и вернулись к прерванной беседе, щупая друг друга усиками.

Лойка посмотрела на лес по ту сторону завала и затанцевала на скользком бревне, рискуя свалиться:

– Траль-ля-ля, ой-ля! Я нашла, я нашла! Ой-ля!

Собственно говоря, ничего особенного впереди не было – все те же дремучие заросли, разве что деревья чуть потоньше и стоят дальше друг от друга. Но она-то знает! Ее-то не обманешь: «Вы, кусты, можете сколько угодно притворяться, сплетаться и не пускать, но я-то знаю! Здесь обязательно должна быть тоха, обязательно! Да-да: вон там, наверное, и вон там!»

Спуск с завала оказался совсем легким, и скоро Лойка уже сидела на корточках, гладя рукой шерстистый граненый ствол растения:

– Тоха, хорошая тоха! Я возьму одну, ладно? Только одну – совсем маленькую, можно?

Растение согласно зашуршало листьями. Лойка сняла мешок, извлекла из него маленькую копалку и стала аккуратно рыть землю чуть в стороне от ствола. Грунт оказался мягким, и корнеплод она нашла почти сразу: на глубине двух ладоней показался шершавый коричневато-желтый бочок.

– У-у, ты моя хорошая! Иди ко мне, иди! – Она отложила копалку и принялась работать пальцами. Плод оказался неправильно-округлой формы чуть больше ее головы. Лойка аккуратно оборвала корешки, извлекла тоху из ямки и, смахнув остатки земли, закатила ее в свой мешок (ой, какая тяжелая!). Под соседними кустами она нагребла несколько горстей прелых листьев и ссыпала их в ямку. Потом, присев на корточки, помочилась туда, извинилась за то, что сейчас, к сожалению, больше ничего не может, и стала засыпать ее землей, добавляя горсти перегноя с поверхности.

– Вот и все! И совсем не больно, правда? – виновато спросила она. Кажется, растение не обиделось, и Лойка пошла искать следующее.

Она так увлеклась выкапыванием второй тохи, что не сразу услышала сопение за спиной: «Конечно же, здесь должны быть хрюны, а как же! Я же видела их следы!»

Длинное рыло с кривыми клыками под круглым носом высунулось из травы совсем близко. Мамаша перебирала короткими ножками, сопела и злобно смотрела на Лойку маленькими глазками.

– А-а, привет! – улыбнулась девочка. – Ты почему такая злая, хрюна? Тохи жалко? Жалко, да?

– У-уйди! – издало невнятный звук животное.

– И уйду! Подумаешь! Я взяла всего две – совсем маленьких, вот смотри! А ты уже рассопелась: вой-вой-вой! Жадина какая!

– У-уйди!!

– А-а, вот в чем дело! – догадалась наконец Лойка. – У тебя полосатики! Ой, какие хорошенькие! Как много… Не трогаю! Не трогаю я твоих полосатиков!! Хочешь, за ухом почешу? Ну, скажи: хочешь? А полосатики мне твои совсем не нужны!

– У-уйди…

– Ну, и пожалуйста! Я пошла!

– Хр-р!

– Чего еще?

– Почеши…

– Ага! Ну, иди сюда, толстобокая, иди!

«С этими хрюнами вечные проблемы, особенно с мамашами, – пожаловалась сама себе девочка. – То они прямо заесть готовы за своих полосатиков, то от них не отделаешься: за одним ухом почеши, за другим, теперь бок, потом пузо…»

Это занятие ей надоело довольно быстро, и она слегка пихнула коленкой теплый бок:

– Да ну тебя! Вставай, хватит! Уже все твои полосатики разбежались! Разлеглась тут. Иди лучше покорми их – вон, вымя-то какое отрастила! Иди, иди, а то горник заест кого-нибудь.

– Хор-рник?! Хр-р! – мгновенно вскочила на ноги хрюна.

– Шучу, шучу я! – погладила ее по холке Лойка. – Нет тут, кажется, горников. Все, я пошла! Бывай, толстобокая, – хрр-хрр!

Тохи были действительно не очень большие, но отдавили всю спину, пока Лойка добралась до ночевки. Чебик, как всегда, спал, а Пуш…

– Ты опять, Пуш?! – с ходу накинулась на него девочка. – Сколько раз я тебе говорила?!

– Ой, Лойка пришла! – искренне обрадовался Пуш. – Тоху принесла, да? Люблю тоху – тоха вкусная!

– Ну-ка, отпусти его! Не мучай животное!!

– Не-е, он злой! Смотри, какой злой!

– А если бы тебя за нос? Схватить и держать, а? Ты бы добрый стал, да?

Забава продолжалась, наверное, уже давно: комар явно выбился из сил, но еще продолжал махать крыльями и упираться ногами, пытаясь вырвать хобот из лап Пуша.

– Меня-то зачем за нос? Я же не набрасываюсь! А он сзади подкрался, глупый какой!

– Ну и что? Дал бы ему в лоб хорошенько, а мучить-то зачем?!

– Я дал, а он опять прилетел, дурак! Не, он злой, я ему хобот отломаю.

– Это ты дурак, Пуш! Как же он без хобота?! Или убей сразу, или отпусти – ты же не маленький уже!

– Не маленький, – вздохнул Пуш и разжал лапы. Освобожденный комар на радостях перепутал верх с низом и чуть не врезался в тлеющий костер.

– Так-то лучше!

– Ничего, я его запомнил: если опять прилетит, ноги оторву, а хобот завяжу узлом – пусть порезвится.

– Какой же ты злой, Пуш!

– А чего он?!

– Ладно, давай тоху готовить!

– М-м-м, слюнки текут – люблю тоху. Сварим, да?

– Лучше в углях зажарим.

– Ну, давай вари-ить, Лой, дава-ай! – начал канючить Пуш. – Я бульон люблю-у-у, давай варить, Ло-ой…

– Заныл, заныл, горе мое! А кто кастрюлю потом будет чистить? Или мы ее так и понесем – закопченную?

– Ну, Ло-ой, я почищу-у кастрюлю-у, да-а… И воды принесу-у! Давай вари-ить, Ло-ой!

– Хватит скулить! – смилостивилась наконец Лойка. – Бери посуду и отправляйся! Одна лапа здесь, а остальные – там! И полную неси, не половину!

Она успела набрать дров, почистить и порезать тоху, а Пуш все не возвращался, хотя до воды было всего два-три десятка шагов. Наконец он явился: довольный, мокрый, но с полной кастрюлей. Пуш поставил кастрюлю на землю, уселся рядом и, ожидая похвалы, стал вылизывать свою мокрую шерсть.

Лойка проверила прочность палки, торчащей над костром (выдержит!), и собралась сполоснуть резаную тоху излишками воды, но едва успела отдернуть руку – из кастрюли высунулась пучеглазая шипастая голова и хлопнула пастью!

– Ой!! Чуть палец не откусил!! Ты опять?!

Она от души пнула ногой водоноса, и Пуш тут же завалился на бок, закрывая голову лапами в притворном испуге:

– Больна-а-а! Ой-е-ей, не бей меня! Ой-ей, я больше не буду!

«Больно ему – такой-то махине! – не поверила девочка. – И не почувствовал, небось, а скулит, как щенок! У, противный!»

– Опять быка принес?! Я же тебя за водой посылала!

– Ну-у, он, эта, маленький совсем… Мы его тоже сварим! С тохой – вку-усно!

– Да что в нем варить-то?! Одна голова! А если бы палец откусил?!

– Он не откусит, у него зубы ма-аленькие. Он же комаров ест, а они мя-ягкие.

– Мягкие, мягкие, а пасть – во! Два моих кулака влезут!

– Ну, Ло-о-ой, ну с то-о-охой, а? Вку-у-усно!

– Опять заныл! А живым-то зачем принес? Шутка, да? Шутка? Вот бери теперь его и разделывай! Не живьем же варить – он всю тоху в кастрюле слопает! Бери, бери, а посуду оставь!

Пуш покорно вздохнул и, расплескивая воду, стал когтем доставать рыбу. Кое-как он поддел ее за жаберную крышку и вытащил из кастрюли. Бык выглядел довольно неаппетитно и, казалось, состоял из одной огромной шипастой головы, к которой приделан маленький тонкий хвостик. Пуш жалобно посмотрел на Лойку (ему же так неудобно разделывать рыбу!), еще раз вздохнул и на трех лапах поковылял обратно к реке.

Лойка ухватила двумя палочками разварившуюся голову быка с побелевшими глазами и положила в самодельное корытце из куска коры. Вместо нее она закинула в кастрюлю выпотрошенную тушку рыбы, которая занимала гораздо меньше места, и позвала Пуша:

– Давай, ешь свою добычу, а то развалится и будет полная кастрюля костей!

– Осторожнее, Ло-ой, бульон же стекает! – облизнулся тот.

– Это у тебя слюни стекают. Освобождай быстрее посуду – сейчас будем тоху есть, она почти готова!

Услышав волшебное слово, Чебик проснулся и сел на своей подстилке, скрестив короткие ноги. Он был бодр и свеж, как будто и не спал вовсе:

– А я новую стрелялку придумал!

– Опять? Пуш и так еле таскает твои железки, а тебе все мало?

– Ты ничего не понимаешь, женщина! Тоха-то уварилась?

– Подумаешь, мужчина какой нашелся! Только и знаешь, что с железками возиться да спать!

Чебик потянул носом воздух, прислушался к бульканью в кастрюле, решил, что к раздаче успеет, и отправился в ближайшие кусты, пощелкивая самодельными застежками на штанишках. Вернулся он уже с новым аргументом:

– А кто придумал крюк для ловли быков?

– Да зачем он нужен-то, твой крюк? Вон этих быков в речке сколько!

– Это сейчас, когда воды почти нет: в луже-то любой поймает! А когда воды много? То-то! Они знаешь как крючки заглатывают? До самого хвоста!

– Нужны они, твои быки! Вон, Пуш и без крючка поймал! А толку-то: одни кости, шипы и колючки, а есть почти нечего.

Пуш замычал и выплюнул обсосанные кости:

– Ло-ой, от них же навар! А это – м-м-м!

– Навар, навар… Вот тоха – это навар!

– Да, тоха! А кто тебе копалку для тохи сделал?

– Что мне твоя копалка! Можно и без копалки – была бы тоха! Вот не возьмут тебя в Царство Небесное с твоими стрелялками – будешь знать!

– А ты!.. А тебя! – захлебнулся обидой Чебик. – Дура длинная, а-а-а!

Пуш укоризненно посмотрел на Лойку, шумно вздохнул и, потянувшись мордой, стал лизать мальчика в лицо, закрытое грязными ладошками.

Девочке стало немного стыдно.

– Ну, ладно, ладно… Развели тут… Возьмут тебя, Чебик, не переживай! Это меня… – Она и сама чуть не всхлипнула, но справилась. – Да ну вас! Чебик, кончай реветь и доставай ложки! Или по попе получишь! Буду шлепать, пока не успокоишься и не перестанешь плакать!

Вряд ли угроза подействовала, но плакать всерьез Чебик передумал и начал шустро рыться в сумках. Через некоторое время его усилия увенчались успехом: он извлек две ложки: обычную металлическую и огромную деревянную. Лойка хотела по традиции спросить, не утонет ли он в ней, но решила на сей раз промолчать – опять реву будет!

Варево было горячим и вкусным. Чтобы не смотреть, захлебываясь слюной, как Чебик и Лойка дуют на свои ложки, Пуш ушел бродить по реке. Лучше он пока погоняет быков на отмели, а потом придет и доест все, что останется, прямо из кастрюли!

Песчаники Даня ограничил извилистой линией с примыкающей к ней косой штриховкой. Сбоку к этой штриховке он протянул стрелку и подписал «Задерновано». Подумал немного и схематично изобразил чуть выше несколько елочек – лес, дескать. Потом он сделал пару шагов назад и, держа блокнот на вытянутой руке, стал сравнивать свой рисунок обрыва с тем, что видно на самом деле. «Все правильно! Ничего не забыл? А-а, еще надо масштабную линейку! Сколько же здесь до верха?»

– Иваныч, у тебя какой рост? Метр восемьдесят? Подойди к обрыву, пожалуйста, – я по тебе масштаб нарисую!

Рабочий вздохнул так, что щиток шлема запотел изнутри, и поплелся к обрыву. Даня вытянул руку с карандашом и стал прикидывать высоту обнажения.

– Не сутулься, Иваныч! Что ты такой дохлый? Ничего тебя не радует, ничем ты не интересуешься! Скучно с тобой! Посмотри, какое тут замечательное угловое несогласие: с поверхностью размыва, с базальным горизонтом! Это же, наверно, и есть граница юры и верхнего мела, которая на карте пунктиром показана! Никто ее раньше здесь не видел – мы первые!

– Угу. Мне уже можно отойти?

– Делай, что хочешь, Иваныч! Я уже все нарисовал! Давай теперь фауну поищем. В юре-то ее полно, а вот найти бы сверху какую-нибудь ракушку…

Энтузиазма своего юного начальника рабочий явно не разделял и, не получив внятного приказа, просто уселся на ближайшую корягу, валяющуюся под обрывом.

– Работай, Иваныч! Не сиди – ищи фауну!

– Какую?

– Ах да, ты же не знаешь! Смотри: вот такая округлая штучка с рубчиками – это окаменелая ракушка. Нам надо найти что-то похожее вот в этих слоях. Понял?

– Угу…

Иваныч с усилием поднялся, подобрал молоток и, подойдя к обрыву, стал вяло ковырять песчаники…

Даня хотел плюнуть с досады, но вспомнил о щитке перед лицом и воздержался: «Ну, что с ним делать?! Ничего не хочет, ничем не интересуется! И зачем мне дали такого рабочего?! Его и матом-то обложить неудобно – пожилой человек все-таки. Ладно, сегодня последний день – уж как-нибудь дотерплю, но больше с ним работать не буду!» Он вспомнил, как в первые дни заливался соловьем, рассказывая Иванычу про слои, горные породы, складки. Ему и в голову не приходило, что кому-то это может быть неинтересно. Что ж, впредь он будет умнее!

Даня мысленно махнул рукой, взял свой новенький молоток с любовно обмотанной изолентой ручкой и полез на обрыв.

Время шло, но никакой фауны почему-то не попадалось. Наконец Даня раскопал прослой довольно плотных грубозернистых песчаников, в которых виднелись обломки раковин. Никакой ценности они не представляли, но указывали, что где-то здесь и нужно искать.

– Дмитрий Петрович, нас зовут! – подал сверху голос рабочий.

«Ах, черт! – засуетился Даня. – Нужно уходить, а я так и не… Ну, колону еще вот эти две глыбки, и все! Мы успеем: вещи у нас собраны, а дезактивацию нам проходить не надо – просто оставим комбинезоны в боксе, и пускай местные делают с ними, что хотят!»

Ни в этих глыбках, ни в двух других, которые он все-таки расколотил молотком, ничего, кроме мелких обломков, не обнаружилось. Слабая надежда еще оставалась:

– Ты нашел что-нибудь, Иваныч?

– Нет… Идти надо, Дмитрий Петрович!

«Ну, конечно: этот найдет, жди!» – раздраженно подумал Даня и начал спускаться вниз, где рабочий уже давно ждал его с рюкзаком наготове.

– Погоди, Иваныч, надо же пометить на схеме слой с обломками раковин!

Даня впопыхах чуть не испортил весь рисунок, но вовремя вспомнил, что стирать в пикетажке ничего нельзя. Он нарисовал аккуратную стрелку и короткую спиральку (значок «ископаемой фауны») со знаком вопроса рядом. Все, надо бежать!

Сверху, с террасы, уже доносился рокот – это вертолетчики прогревали двигатель (крику будет!). Даня сунул блокнот и карандаш в широкий нагрудный карман, подошел к бревну, где лежал планшет, сбросил камушек, которым он был придавлен, и засунул квадратную картонку в тот же карман.

– Все, все – побежали, Иваныч!

Даня проснулся и застонал от нахлынувшей безысходности. Хотелось выть и грызть руки. Лучше бы он умер, лучше бы он не просыпался! Какая тоска… И опять этот сон… Он уже несколько суток почти не спит, а когда засыпает хоть на несколько минут, видит один и тот же сон, один и тот же…

И там, в этом сне, все так хорошо, все так правильно! Если бы… Если бы все так и было на самом деле!!

Двигатель ровно гудел, корпус вертолета слегка вибрировал, а Даня лежал на груде комбинезонов в заднем конце салона и захлебывался от позора и горя. Он даже не пытался думать о чем-то другом – все равно ничего не получится.

Кошмар продолжался уже неделю. Да-да, сегодня седьмой день. Последний?

А началось… Началось в салоне вертолета. Может быть, этого самого…

Им осталось лететь до базы минут двадцать, и Даня решил привести в порядок «секретку», чтобы сразу же по прибытии сдать все материалы в Первый отдел. Он так гордился, когда ему выдавали эту старую полевую сумку: изнутри к крышке и стенке привязаны две веревочки, а снаружи прилеплен кусок пластилина. Закрыв сумку, надо утопить веревочки в пластилин и оттиснуть сверху печать с номером. Его личную печать! С его личным номером!

Собственно говоря, сумка была почти пустой: в Первом отделе ему выдали только чистый блокнот-пикетажку со штампиком «совершенно секретно» на каждой странице, два старых аэрофотоснимка и лист топографической карты масштаба 1:25 000. Карта была старая, засаленная, испещренная карандашными пометками, с полустершимися горизонталями. Кто-то когда-то для удобства работы разрезал лист на восемь частей, а потом грубо склеил их лейкопластырем. Цифры координат по обрамлению листа были, конечно, срезаны под корень, но на обратной стороне каждой «осьмушки» красовался штампик с автографом начальника Первого отдела.

Вся карта Дане, конечно, была не нужна, и он, расписавшись по три раза за каждую единицу полученных материалов, сразу же отделил от листа необходимый квадратик. Все остальное, за ненадобностью, он из сумки даже не доставал. И вот теперь…

Теперь все на месте: пикетажка, снимки, карта – вся, кроме… той самой «осьмушки»! И это – конец…

Средняя школа на центральной усадьбе совхоза «Светлый путь», экзамены, общежитие техникума, занятия, практика, картошка, распределение, ослепительный призрак института в туманной дали будущего… Все было напрасно: его больше нет, жизнь кончилась. Она кончилась, даже если… Но надежда умирает последней: может быть, все-таки?..

А сон врет: в том, последнем, маршруте все было не так. Он НЕ подошел к бревну, НЕ засунул планшетку в карман. Он торопился и забыл. Да-да, она, наверное, так и лежит там, придавленная камушком. Вряд ли с тех пор кто-нибудь отходил от буровой установки за зону безопасности…

Даня столько раз прокручивал в памяти этот эпизод, что в конце концов ему стало казаться, будто он все-таки забрал тогда планшетку. Да-да, забрал, а потом в спешке вытащил и переложил в сумку только пикетажку, а карту так и оставил в кармане! Если бы… но, увы…

Нет, Даня даже не пытался что-то утаить или придумать, он сразу во всем признался! Это его и спасло – пока спасло… Даже еще допросов настоящих не было…

Ему запретили покидать здание, отобрали пропуск, его водили от одного начальника к другому, на него кричали, шипели, запугивали, его заставляли десятки раз пересказывать одно и то же, рисовать схемы: где кто стоял, что делал, как говорил и куда смотрел. Его пытались ловить на противоречиях и нестыковках, задавали какие-то странные вопросы… Даня сначала оправдывался, просил, умолял, даже, кажется, плакал, а потом просто отупел и махнул на себя рукой.

Последние два или три дня превратились в какую-то нескончаемую пытку. Был, правда, слабый просвет надежды, когда ему сказали, что охране буровой приказано обшарить лишние комбинезоны, но карты они не нашли. Даня ожил на какое-то время и опять просил, умолял: пусть хоть кто-нибудь выйдет за периметр, дойдет до обрыва (всего-то 500 метров!) и заберет карту! Ну, хоть кто-нибудь!!! Над ним смеялись, потом опять кричали…

…Была маленькая комната без окон, в которой очень плохо пахло. Было трясущееся лицо Иваныча, и Даня все никак не мог понять, зачем охранник прижимает его плечи к спинке стула. Потом он понял, и его вырвало прямо на бетонный пол.

Его стошнило, но безликий человек, сидящий за пустым столом, не отпустил Даню, а стал спрашивать, когда и где он раньше встречался с Иванычем. Даня честно сказал, что даже фамилии рабочего не знает. Ему не поверили, назвали фамилию, и Даня вспомнил. Нет, он никогда раньше не видел его, но… Это была та самая фамилия, которую они закрашивали тушью на обложках учебников по общей геологии.

Потом ад закончился. Или Даня просто привык к нему. На буровой опять поломка. Завтра пойдет борт с запчастями. Повезет смену охраны. Его возьмут. Он сходит и найдет карту. Если найдет.

Он найдет ее обязательно. Она, конечно, так и лежит там на бревне. Не может не лежать!!!

И тогда: «Нарушение режима секретности по причине халатности».

Никакой семьи, никакого института – он никогда не станет настоящим геологом-итээром. Армия по полной программе… Но он будет жить! У него будет паспорт!! Может быть, конечно, он станет инвалидом… Но это – не тюрьма! Это – не лагерь!

А если… Нет!! Об этом лучше не думать!

Даня оторвался от своих мыслей и посмотрел на часы: странно, уже должны быть на месте. Солдаты в салоне громко переговаривались и теснили друг друга у иллюминаторов. А вертолет… Такое впечатление, что он не на посадку шел, а летал большими кругами на одной высоте. Что там такое?!

На него обратили внимание:

– Вон, на корме пацан мается. Он здесь уже был – пусть посмотрит!

– Эй, ты, иди сюда! Иди, кому говорят?! Оглох? Пусти его к окну!

Даня прижался носом к исцарапанному грязному оргстеклу иллюминатора. Сначала увидел только холмы и лес до самого горизонта. Потом вертолет слегка наклонился на левый борт, и он рассмотрел внизу темный круг зоны безопасности недалеко от русла почти высохшей речки. В прошлый раз он занимал почетное место возле иллюминатора и картинку эту уже видел, только…

Вертолет выровнялся, и до следующего поворота Даня ничего не увидел. Что же они крутятся? Борт явно перегружен, и запасной бак, конечно, пуст: сейчас ведь горючка кончится!

Машина пошла на очередной поворот, земля внизу сдвинулась, и Даня увидел…

– Что там такое, парень? Говори, ну!!

Потные лица солдат: все смотрят на него и ждут.

– Там… там… ничего!

– Что «ничего»?!

– Там ничего нет, ребята! Ни ангара, ни буровой… Раньше было, а теперь нет.

– …!!! …!!!

– Я сам ничего не понимаю… Куда все делось?

– …!!!

– Нет, нет, это то самое место, совершенно точно! Я все помню, я же там был!

От него вдруг отстали: все повернули головы в сторону пилотской кабины. Овальная дверь с толстой резиновой прокладкой немного приоткрылась, показалась голова офицера, который что-то коротко скомандовал и захлопнул дверцу.

– Давай сюда комбезы, на посадку идем! – прорычал усатый сержант, и Даня стал подавать из кучи бесформенные серебристые комки и округлые шлемы с темными стеклами лицевых щитков. Ему самому комбинезона, конечно, не хватило…

Возня, толкотня и мат переодевания закончились только после полной остановки винтов. Наконец все угомонились, расселись на свои места и кое-как пристроили оружие. Лиц не стало – только темные щитки шлемов, только посвистывание воздуха в фильтрах. Герметичная дверь кабины чмокнула и открылась: офицер был в комбинезоне (как он сумел там переодеться?!), но с поднятым щитком шлема.

– Все на своих местах! Снаряжение проверить, оружие к бою. Салон будет разгерметизирован!

– Товарищ капитан, разрешите обратиться?

– Нет. Потом.

Он уже собрался нырнуть обратно в кабину, но заметил за ящиками Даню и остановился:

– А ты чего?!

– Я… я… я думал, комбинезон здесь дадут.

– Думал он! ……ь!! На мою голову ………!! Что с тобой делать?! ……! ……!! А ну, лезь в кабину, ……!!

– Спасибо, товарищ капитан!

Дышать в кабине было гораздо легче, чем в салоне, но сидеть негде, хотя экипаж состоял только из двух пилотов – кресло штурмана занимал капитан. Даня долго стоял, прижавшись спиной к переборке, слушал чужой разговор и не решался поднять глаза.

– Какого же … вы не заменили фильтры?!

– А на что их менять? А? Правый на левый, нижний на верхний, да? Сильно умные все… А я уже забыл, как выглядит новый фильтр! Ребята вон уже на самодельных летают… и …!

– Ладно, не …! Они хоть успеют до вечера?

– Ты что, оглох на левое ухо? Твой же родной майор сказал, что к вечеру будет борт с горючкой! Зальемся, и ф-р-р-р!

– Это МОЙ майор сказал! А ваше начальство промолчало!

– Ясен перец, промолчало! Они дураки, что ли?! Или не знают, что у 83 – 46-го двигатель на профилактике? А у 57 – 13-го вся электрика накрылась? Или ты думаешь, что ради нас они соседей просить будут?! Жди, как же! Да и бочек-то на базе нет: пустячок, а приятно! Их же все сюда перетаскали! А назад, между прочим, ни одной не вывезли! Где они, капитан? Ну, где?! Что, черт побери, все это значит?!

Даня наконец решился поднять глаза и посмотреть вокруг сквозь прозрачный колпак кабины.

Вертолет приземлился именно там, где обычно, – на вытоптанном пятачке у восточного края периметра. Весь круг, диаметром метров 200 – 250, перед ними. Только в этом круге ничего нет. Совсем ничего, даже обычного бытового мусора, словно три десятка человек не топтались тут постоянно последние две недели.

Нет, кое-какие следы есть: виден большой прямоугольник, где раньше был ангар, вот темное пятно – там стояла легкая буровая установка, а вот здесь были соштабелированы бочки с горючим. Где все? И проволоки нет, и кольев… Странно… А люди? Люди-то куда делись?!

Тоска накатила сокрушительно и внезапно: что ему, Дане, до всего этого?! Весь мир может взорваться и лететь к чертям, а ему нужна карта!! Замызганный квадратик бумаги 20 20 см с синим штампиком на обороте! Это – больше чем жизнь, это…

Капитан снял с головы наушники и бросил их на пульт рядом со шлемом.

– Допрыгался, командир? – ухмыльнулся пилот, слушавший ту же частоту. – Говорили тебе: сиди и не рыпайся! Будешь нужен – вызовут, рация-то на ходу! Доволен?

– …! …!!!

– Ну-ну, разомнетесь немного! Твои там уже скисли, наверное, в салоне. Вот и погуляете!

– Заткнись! Никуда я людей не поведу.

– Правильно: не торопись выполнять приказ – может, еще и отменят!

– Пускай присылают спецгруппу! Наше дело – охрана объекта, а не…

– Вот и охраняйте! Только где он, объект-то?

– Ты, по-моему, со страху так разболтался, что и остановиться не можешь!

– Есть маленько, капитан… Жить-то хочется! Керосину бы литров двести!

– Двести до базы не хватит…

– Нет, ну где же бочки?! Может, их куда в кусты закатили, а?

– Какие кусты?! Тут до ближайшего леса во все стороны… Эх!

Они подавленно молчали минут пять. Потом пилот подал голос:

– Капитан, а капитан… Василь Василич! Может, это… пошлешь кого-нибудь пошарить вокруг, а? Не могло же две тонны горючки испариться вместе с бочками?!

– Ты о…л, Вова?! Где тут шарить? Все как на ладони!

– Ты не понял, Вася… Ведь это – Мертвые земли. Ты всерьез думаешь, что нас будут вытаскивать?

– А ты…

– Ага, как 23-25-й в семьдесят третьем, как 13-44-й в восемьдесят втором, как… Продолжать? Вместе с экипажем и пассажирами.

– Ты веришь в эти сказки? С нами же ничего не случилось! Всего-то и надо: подбросить нам сюда горючки на обратную дорогу.

– А с ТЕМИ что случилось? Что стряслось с 63-24-м? У меня там кореш был штурманом…

– Что ты предлагаешь?

– Ты не слышал? Искать горючку, заливаться и сматываться! Хоть ведрами, хоть кружками! Отправь людей, капитан!

– Может, еще раз выйти на связь?

– Какая связь?! У тебя же приказ обследовать территорию, а ты еще сидишь в кабине!

И тогда Даня решился:

– Товарищ капитан, разрешите…

– Что тебе?!

– Можно… Можно, я схожу?

– Куда ты пойдешь? Без комбинезона?!

– Я… мне… Мне все равно не жить!

Пилот горестно вздохнул и понимающе качнул седой головой:

– Пусть прогуляется, Василич! У него, я слышал, проблемы с Первым отделом. Ты прикрой его огнем, в случае чего. Ему терять нечего – он уже все потерял.

Люк захлопнулся, и Даня остался один. Тихо и пусто, только потрескивает что-то за спиной – наверное, остывает двигатель вертолета. Рядом, за серыми дюралевыми стенками, сидят восемнадцать человек – живых, теплых. Они могут дышать, думать, разговаривать, а он здесь один – абсолютно, бесконечно, ослепительно один…

Никто никогда не рассказывал Дане, как чувствует себя человек в самом сердце Мертвых земель – без защитного комбинезона, без шлема, без воздушных фильтров. Поначалу он пытался спрашивать, задавал вопросы. Молодые смеялись или непристойно шутили, а те, кто давно работал близ границы, как-то странно смотрели и молчали. В конце концов добрая тетенька из канцелярии доверительно шепнула Дане, что с его любопытством он не только никогда не получит вторую форму допуска, но может лишиться даже третьей. Больше он никого не расспрашивал.

Нет, он не думал, что умрет на первом же вдохе, но… Сколько ни тяни, а дышать нужно, и Даня начал. На глазах почему-то выступили слезы – наверное, ему было жалко себя. Воздух как воздух, прохладный и чистый, припахивает вертолетным выхлопом. А как, собственно говоря, должны пахнуть все эти токсины, бактерии, радиация и черт его знает что? И как долго надо дышать этой гадостью, чтобы…

Нет, наверное, это просто дает о себе знать инстинкт самосохранения: чего ему бояться, если с ним уже все случилось? А чего от него хотят эти, которые остались в вертолете? Он что-то должен сделать? Что-то найти? Но тут ничего нет – пусто и ровно до самого леса… Нет, лес ему не нужен, он пойдет вон туда, за выжженную полосу, к обрывам, а потом…

За спиной кто-то стучал в стекло пилотской кабины изнутри, что-то кричал или говорил ему, но Даня не стал прислушиваться, он даже не оглянулся, а просто запахнул штормовку, накинул на голову капюшон и побрел вперед.

Он пересек зону безопасности и зачем-то оглянулся назад – вертолет казался отсюда совсем маленьким, а за ним, за Даней, тянулась неровная цепочка рубчатых следов от его старых ботинок со стоптанными каблуками. Казалось, что он уже достиг дна и погружаться еще глубже в тоску и безысходность просто нельзя, потому что некуда. Оказывается, можно: эти ботинки подарила ему бабушка, когда он учился еще на первом курсе. В тот год она умерла – как раз, когда он сдавал весеннюю сессию. И все… Начальству даже не придется беспокоиться: если он умрет, никому сообщать не нужно. Может быть, потому его и направили сюда? А если он не умрет? Точнее, если он умрет не сразу? Если он будет долго-долго лежать в больнице и медленно распадаться на части? Ведь у него нет ни родственников, ни девушки, ни настоящих друзей… К нему никто не будет приходить, он никому не нужен… А врач на обходах будет шагать мимо его койки не останавливаясь, потому что он безнадежен…

Дане очень хотелось заплакать, но не получалось – накатывали спазмы, а слез не было. Почему?

Он оказался на краю обрывчика и даже не сразу вспомнил, зачем сюда пришел. Наверное, он все-таки плакал, потому что никак не мог рассмотреть то, что находится внизу. Он потер глаза грязными пальцами и вдруг… задышал! Уф-ф-ф!!

Голова закружилась, ноги ослабли, и Дане пришлось сесть на краю обрыва. Так счастлив он не был даже тогда, когда увидел свою фамилию в списке принятых на первый курс геолого-разведочного техникума. Он тогда все никак не мог уйти: отходил, возвращался и снова читал и перечитывал, читал и перечитывал… Вот и теперь: если бы его держали ноги, он бы отошел от края, а потом подошел и посмотрел снова.

Когда-то давно, еще на втором курсе, их группу водили на выставку. Там было много картин всяких художников. Тетя-экскурсовод говорила, что это прекрасные произведения… Она была не права, самое прекрасное произведение, самый красивый пейзаж вот этот: поросшая редкой травой галечная коса, и на ней лежит толстое дерево с обломанными ветками и ободранной корой. А на нем – вон там, ближе к комлю – белеет квадратик. Это его планшетка. В нее вставлен кусочек карты, на которой нарисована как раз вот эта речка и вот этот обрывчик. С ней ничего не случилось: ее не сдуло ветром, не размочило дождем. Она так и лежит там, где он ее оставил неделю назад.

Вот теперь Даня почему-то смог заплакать по-настоящему (ну и что, ведь никто же не видит!). Потом он успокоился и впервые за много дней почувствовал, что он живой, что он человек, что у него еще вся жизнь впереди!

Здесь было совсем невысоко, но эйфория кончилась все-таки раньше, чем Даня оказался внизу. Он подумал, что планшетку придется нести в руках, потому что ни в один карман штормовки она не влезет. Это у комбинезона был большой карман на груди… Да, у него нет комбинезона, он гуляет здесь беззащитный и голый. И теперь, наверное, все равно умрет. Может быть, очень скоро… Или нет? Ведь он ничего такого не чувствует!

Картонный квадрат лежал там же, где он его и оставил, – на относительно ровной части ствола возле обломанного сучка. Даня протянул руку и…

Что такое?! Как это?! Он же точно помнит, что придавил планшетку плоским окатанным камушком. Да-да, он поднял его, обтер о штаны и положил сверху. Он положил его, а теперь!..

Он вспомнил, когда и где видел такие штуки – была экскурсия на завод еще в восьмом классе. Их делали на конвейере, а потом складывали в деревянные ящики с ручками. Они там лежали ровными рядами – новенькие и блестящие. А эта… а этот… старый и ржавый, но…

Ничего нигде не изменилось, все было так же неподвижно и тихо, но в голове у Дани опять зашумело: сверху планшетка была придавлена ржавым браслетом наручников со сломанным замком и обрывком цепочки.

Это, наверное, просто посыпались камушки с обрыва, потревоженные им во время спуска. Даня вздрогнул и поднял глаза: прямо напротив него, метрах в семи, стоял человек. Из-за куста были видны только голова и плечи, но Даня сразу узнал его: тот самый, что разговаривал с ним в маленькой комнате без окон. Той, где Иваныч… Дане показалось даже, что он чувствует тот запах… Человек смотрел на него и улыбался. Он улыбался как… как… как череп в школьном кабинете биологии!

Рубашка под штормовкой как-то вдруг сразу стала мокрой. Даня зажмурился и сделал жест правой рукой. Где-то когда-то, очень давно, наверное, в совсем раннем детстве, он это видел, и теперь рука пошла сама. Зачем? Для чего?

Он открыл глаза: никакого человека за кустами не было. «Показалось?! Померещилось? Но я же ясно видел! Нос, рот, глаза, зачесанные назад редкие волосы, серый пиджак… На нем был пиджак? Ч-черт, я же смотрел только в лицо! Нет, наверное, все-таки померещилось: здесь же просто негде спрятаться! Не за этими же кустами, которые просматриваются насквозь?! Подойти? Ладно, и так все видно. Надо сматываться скорее назад, к вертолету, – может быть, еще не сильно надышался отравой, может быть, еще…»

За шумом собственного дыхания, за стуком и шорохом камней, сыплющихся из-под ног, Даня не сразу расслышал новый звук. Звук повторился, его нельзя было не узнать, и последние метры Даня лез как попало – обдирая колени и руки, пачкая песком и глиной заветную планшетку. Вот он, край обрыва, вот сейчас уже…

Совсем наверх он не вылез, а остался стоять на уступчике, прислонившись грудью к толстому пласту дерна. Даже отсюда все было видно и понятно. Понятно, что вот теперь (вот только теперь!) по-настоящему все кончено. Кончено с ним, с Даней.

Вдали стоит вертолет. Видны неподвижные слегка опущенные лопасти винта. Рядом мечутся фигурки в серебристых комбинезонах. Они стреляют из автоматов. Похоже, стреляют в разные стороны. На всем остальном пространстве до самого леса больше никого нет. Кажется, нет…

Это было уже слишком: колени подогнулись, Даня сел и начал сползать вниз вместе с осыпью из камней, песка и кусков дерна. «Плевать, на все наплевать! Забиться куда-нибудь, перестать двигаться и… умереть. Все, он больше не может, все…»

Даня съехал вниз до большого куста с толстыми кривыми ветками. Он лег на бок, привалился к корню спиной, подтянул колени к подбородку: «Вот так: все, я больше не могу, не могу…»

– …доедай макароны!

– Ну, ма-ама!

– Я что сказала?!

– Ну, ма-ам, сколько мне надо съесть макарон, чтобы получить еще одну котлету?

– Хочешь оставить отца без ужина?

– Ну, ма-ама!

– Что мама?! Хотела сделать вареники, а вы утром все масло съели…

Бр-р! Неужели он уснул?! Просто так: взял и уснул? Вот тут – в кустах на склоне? Бок отлежал – о-ох-хо-хо-о… А карта?! Вот она, никуда не делась, только… Сколько же он проспал? Кажется, уже вечер? Они улетели без него!! Нет, наверное, не улетели…

Настоящие сумерки еще не наступили, и было хорошо видно, что вертолет как стоял, так и стоит посреди пустого пространства. Даня вылез наверх, отряхнулся и пошел к машине.

Днем дул слабый ветер, а сейчас он совсем стих. Дверь в салон распахнута, из кабины пилотов доносится шорох и потрескивание. «Это что, работает рация? И никого нет…»

Даня положил планшетку, оперся руками и, слегка подпрыгнув, залез в салон. Здесь было значительно темнее, чем на улице, но он все-таки разглядел неподвижную фигуру в комбинезоне и шлеме, сидящую на скамейке сбоку от входа. Дверь в кабину была приоткрыта, и Даня, сделав два осторожных шага, заглянул туда.

Кресла пилотов пусты, а на месте штурмана сидел человек в комбинезоне, но без шлема. На его голове дуга с наушниками, а перед ним слабо мерцает панель рации. «Неужели капитан?! Сейчас ругаться будет! А где все остальные? Куда-то ушли?.. И пилоты?!»

Нет, на самом деле Даня не хотел ничего понимать, не хотел думать, не хотел знать. Ему уже было почти не страшно, потому что даже у страха есть предел, за которым начинается… Что? А вот это самое, наверное, и начинается!

Человек снял наушники и повернул голову. В кабине было почти светло, и Даня увидел…

Нет, наверное, предела у страха все-таки нет: Даня выскочил из кабины и метнулся в дальний конец салона. Он распластался на холодном металле закрытых створок и стал смотреть, как из кабины пилотов выходит тот, кого он чуть не принял за командира охраны. Сидевший у входа человек тоже встал на ноги, а его шлем с глухим стуком упал на пол.

Они стояли перед ним, и Дане очень хотелось закрыть глаза, но он почему-то никак не мог этого сделать. Какие-то слова возникли в подсознании, проявились, всплыли из тех глубин времени, о которых почти нет воспоминаний. Кажется, это шептала ему перед сном бабушка, когда рядом не было родителей. Даня понял, что сейчас (вот прямо сейчас!) он умрет, и забормотал…

– Не мучай его, Петрo!

– Погоди, Стасик, он говорит что-то.

Дане наконец удалось закрыть глаза, и он забормотал уже громче:

«…сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши…»

Слова всплывали в памяти и сами собой цеплялись друг за друга. Даня говорил, и ему казалось, что он умрет сразу, как только остановится. Он дочитал молитву до конца почти без ошибок и начал сначала.

– Да-а… А правда, что он там, у обрыва?..

– Ну. Я-то подумал, случайно получилось.

– Что, так прямо?!.

– Ты еще не веришь? Говорю же: перекрестился он!

– Да-а… И что теперь?

– Что-что… К Деду его надо!

Голоса были вполне человеческие, только один глухой и хриплый, а второй высокий и гнусавый. На мгновение Даня поверил, что наваждение исчезнет, и открыл глаза. Оно не исчезло, в полутьме салона перед ним стояли двое в кое-как надетых комбинезонах.

Свет из иллюминаторов был слабым, но и он не оставлял места надежде. У высокого широкоплечего человека лица не было. Рядом стоял человек с лицом. Но без головы.

Николай понял, что зверь сейчас просто перекусит палку. Он потянул ее на себя, перенес вес тела на левую ногу, а правой ударил в челюсть – хек! И еще раз – хек!

– А-а-а, гад, не нравится!!

– От дерева не отходи, Коля! Не отходи!!

– Знаю, Вар, знаю! И-и-эх!!

Зверь выпустил палку и отскочил в сторону.

– Ты цел? – тихо спросил Вар-ка.

– Ну, и твари! – вытирая пот, буркнул Николай.

Теперь животные стояли напротив них и шипели, готовясь к новой атаке. Таких зверюг Николай еще не видел: с крупную кошку, но вдвое длиннее, зубастые и гибкие, они больше всего напоминали… горностаев!

Тот, который покрупнее, перестал шипеть и опустил голову к самой земле…

– Сейчас прыгнет!

Николай тоже не промахнулся, и, сбитый двойным ударом, зверь с коротким визгом отлетел в сторону. Второй атаковать не стал, а подскочил к напарнику и… лизнул его в окровавленную морду. Вдруг животные одновременно повернули головы в одну сторону и замерли. Секунду спустя один из них взвизгнул и закрутился на месте.

– Есть! Попал!! С одного раза! А ты не верила!

– Чебик, прекрати!! Вы что здесь устроили?! А ну-ка, кыш! Кыш отсюда!! Я кому говорю?!

Огромные горностаи шипели и пятились несколько метров. Потом они как-то синхронно повернулись и исчезли в кустах.

Пуш подошел и обнюхал незнакомцев:

– Чужие совсем. Не наши. Они ниоткуда.

Николай не поверил своим ушам:

– Ты… говоришь?!

– Нет, я на скрипке играю! – Пуш уселся на землю и стал тереть лапой загривок. – Противный мальчишка, всю шею оттоптал!

«Вот так, Коля! – Он зажмурился и потряс головой, пытаясь осознать то, что увидел и услышал. – Ты хотел в другие миры? Так получи! Дыши глубже, вежливо улыбайся и ничему не удивляйся».

– Я – Лойка, – представилась девочка. – Вас горники не покусали?

– Н-нет… почти. Они тебя слушаются?! Меня Коля зовут, а его – Вар-ка.

– Вар-ка, ка-вар, Ко-ля, ля-ко, трал-ля-ля! – засмеялась новая знакомая.

Чебик подошел и внимательно осмотрел пришельцев – даже за спину им заглянуть попытался. Почему-то Николай показался ему более перспективным:

– У тебя тянучки есть?

– Н-не знаю. А это что?

– Такой большой, а тянучки не понимаешь?!

Николай заметил повышенное внимание юного туземца к его штанам и сообразил:

– А-а, резинка, что ли? Нет, к сожалению… Штаны-то у меня на ремне держатся, а резинку я давно вытащил и выбросил! Зачем тебе?

– Ты совсем тупой, дядя? С Франции, наверное, пришел, да? Как я стрелять без тянучки буду?! Смотри, что уже осталось!

Мальчик продемонстрировал свое оружие: рогатка у юного воина была замечательная, но явно нуждалась в новой резинке.

– Здoрово! И далеко бьет?

– А то! Комара с двадцати шагов валит! Влет!

Николай хотел было спросить, чьих именно шагов, но вовремя спохватился:

– Чем стреляешь-то?

Чебик извлек из кармана горсть ржавых гаек:

– Во! Видал, как я горнику засветил? У вас на Франции такие есть?

– Они не с Франции, – вмешалась Лойка. – Спорим: они или шведы, или испанцы!

– На что спорим? – мгновенно завелся мальчишка.

– На два щелбана!

– Годится! Ну какие они испанцы?! С Испании сюда пилить знаешь сколько?

Николаю этот спор не понравился, и он попытался сменить тему:

– Как же вы тут одни ходите? Вам не страшно? Такие маленькие…

– Маленькие?! – Мальчишка был возмущен до глубины души. – Да я… да мы!.. Спорим, кто лучше?

– Не слушай его, Ко-ля! Он все врет, он не умеет!

– Я?! Ты?! Давай, кто быстрее! А дядя скажет! Давай на два щелбана!

Девочка оттянула штанины шортиков на манер платья и изящно крутнулась на одной ножке:

– Трал-ля-ля! А давай, а давай! Ко-ля, смотри: у-у-у! Тр-р-р!

Она показала пальчиком вверх, и Николай невольно поднял голову: кроме высокой ровной облачности на видимом кусочке неба ничего не было. Он недоуменно пожал плечами и опустил глаза – Пуш все так же вылизывал шерсть на груди, а дети исчезли. Вар-ка сидел на корточках, прислонившись спиной к дереву, и улыбался.

– Куда они делись, Вар?!

– А ты не заметил? Высший класс – куда там Женьке! Надо выдать им по шоколадке. Достань, пожалуйста!

Казалось, Николай отвлекся всего на мгновение – только развязал веревку на горловине рюкзака – а Лойка и Чебик уже возникли.

– Ну, что я говорил?! – торжествовал мальчишка.

– Нечестно, нечестно! – возмутилась девочка. – Скажи ему, Ко-ля: так нечестно!

– Нечестно… что?

– Он же под Пуша спрятался! Так любой дурак сможет!

– А под сведиков можно прятаться! Скажи ей, дядя: под сведиков можно!

– Ну, не знаю… Не спорьте, ребята: у вас здорово получается! Съешьте лучше шоколадку.

Николай развернул бумагу и протянул брикет весового шоколада грамм в двести весом. Вообще-то, он имел в виду девочку, но мальчишка перехватил его руку:

– Я буду делить! Я сам! Она не умеет! Это из Франции, да? Настоящий?

Чебик оценивающе посмотрел на каждого из присутствующих и стал ломать брикет об коленку. Куски получились, конечно, разного размера. Минуты две мальчишка размышлял, склонив голову набок и шевеля губами. В конце концов он принял-таки решение и два средних куска выдал Вар-ка и Николаю:

– Ешьте, дяденьки, а то вы худые какие-то!

Потом он еще немного подумал и раздал остальное:

– Держи, длинная! А это – тебе, Пуш!

Тут явно была какая-то хитрость: как заметил Николай, себе мальчик оставил самый маленький кусочек. Пуш шумно сглотнул слюну и вздохнул:

– Ешь, Чебик, я не люблю шоколад.

Лойка облизала пальцы:

– Откуда же вы взялись, дяденьки? Со Швеции?

– Ну, что ты! – Вар-ка улыбнулся и показал пальцем вверх: – Мы оттуда!

– Из Царства Небесного?!

– Нажрался?

– Да-да, спасибо большое!

– Врет он, Ханс! Дай ему еще!

У Дани забрали пустую миску и через минуту вернули, вновь наполненную дымящимися полосками мяса.

– Спа… Спасибо! Эт-то мне? Все… мне, да? А вы как же?

– Ты чо, парень? Это ж заяц! Их тут как грязи!

– Ты не понял, Ханс! Их же там, во тьме внешней, почти не кормят. Он, может, столько мяса за всю жизнь не съел!

– Правда, что ли? А чо они там живут? Дураки, что ли?

– А спроси его!

– Да… он опять носом хлюпает! Слезливый какой-то. И чо его Петро взял?

Даня чуть не подавился, пытаясь проглотить последнюю розоватую полоску нежного мяса. В миске оставался бульон, и он выпил его через край.

– Уф-ф, спасибо! Я больше не могу!

Джон оскалил в усмешке желтые клыки:

– Теперь верю. Собирайся! Вон, уже Сталик идет!

За кустами послышались знакомые голоса, и Даня испугался, что его вырвет. Он сделал несколько глубоких вдохов, и ему полегчало.

Сильно прихрамывая, вдоль воды шел пилот. За ним, метрах в трех, ковылял тот, кого звали Сталик. У костра последний остановился, а пилот продолжал идти. Вся правая штанина его брюк была пропитана кровью, седая голова опущена, а руки почему-то не связаны. Он успел отойти метров на десять, прежде чем его остановили:

– Тормози! У воды нормально будет – быки съедят, они сейчас голодные! Не передумал?

– Нет! Я все сказал, и ты обещал! Не тяни…

– Показать кого-нибудь? Маму, дочку, а?

– Не надо!! Не тяни…

– Как знаешь. Я не обманываю. В небо смотри!

Из складок своей накидки Сталик извлек большой плотницкий топор. Он задумчиво осмотрел лезвие, зачем-то подул на него и, взявшись за конец топорища, подбросил инструмент вверх. Пока топор медленно крутился в воздухе, Сталик повернулся спиной к пилоту, встал на одно колено, а в другое уперся руками. Сзади из-под его накидки возникла еще одна пара рук, которая подхватила топор и почти без замаха метнула его, закрутив в горизонтальной плоскости.

Голова пилота отлетела и плюхнулась в воду. Ханс завистливо вздохнул:

– Чистая работа! Умеют же люди!

Джон заботливо влепил Дане подзатыльник:

– Не вздумай блевать! По новой варить некогда! Давай, вставай! Убираться будем: чистота – залог здоровья и… хе-хе… долголетия!

Пока Сталик ходил за топором, пока спихивал в воду тело пилота, на берегу не осталось не только следов костра, но и вообще никаких следов – как будто здесь никогда никого и не было.

– Готовы?

– Пошли, Сталик! И так задержались: дойти бы сегодня до Черной!

– Дойдем – куда мы денемся!

Новые знакомые, похоже, особо не торопились, но поспевать за ними в лесу было трудно. Николай слегка отстал, и Вар-ка решил составить ему компанию.

– Ну, как тебе?

– Балдеж! Крыша едет! Неужели это параллельный мир?!

– Ну, а какой же? Сам подумай!

– Да мне и думать-то страшно – в голову лезет куча аналогий от Свифта до Стругацких, но ничего путного не выстраивается. При этом лингва у них как родная, и географические названия наши, только все дико перепутано. Может быть, это больше похоже на вариант, раскрученный Брайдером и Чадовичем?

– Эх, Коля! Ну, когда же ты научишься мыслить с начала, а не с конца? Сперва анализировать, а потом обобщать? Все бы ничего, но ты и меня заражаешь!

– Но я же должен понять, как себя вести в сложившейся ситуации!

– А что тут понимать? Точнее, понять-то тут нужно многое, но, пока это не получается, можно исходить из самых простых принципов.

– Давай-давай, поучи меня жить в параллельных мирах!

– Можно подумать, что ты этих принципов не знаешь! Первый: не зная брода…

– …Не суй в печь интимные части тела, да? Короче говоря, не хрипи, пока тебе не начали резать горло?

– Это – не короче. Но мой куцый опыт, который на полпальца все же длиннее, чем твой, свидетельствует о том, что, когда есть выбор между миром и дракой, лучше выбрать первое. Если же мир невозможен, то ловко сбежать с поля боя ничем не хуже, чем победить противника.

– Конечно! Особенно когда не знаешь, чем тебе эта победа отольется. Ты знаешь, Вар, иногда мне с тобой становится скучно: как будто споришь с самим собой.

– Честно говоря, об этом я и хотел тебе напомнить. Когда ты странствовал по иным реальностям в паре с Женькой, ты брал на себя роль тормоза или амортизатора – не давал ему ввязываться в совсем уж дикие авантюры и лить лишнюю кровь. В данном случае антагониста у тебя нет, так что…

– Я понял, Вар, – вздохнул Николай. – Ты, как всегда, прав. Наверное, нам действительно не следовало путешествовать вместе. Я все понимаю, но когда рядом есть кто-то, кто может поправить, поддержать, выручить…

– Да знаю, знаю! Можешь не продолжать! В конце концов, мы не развлекаемся, а выполняем здесь некую работу. Давай договоримся так: пока что этот мир выглядит абсурдно, но я чувствую, что он тебе не чужой. Значит, ты здесь и будешь лидировать, а я тебя как бы страховать. Если мы тут не сдохнем, у нас будут еще и другие миры. Там мы, может быть, поменяемся ролями.

– Поменяемся, поменяемся… – пробормотал Николай, напряженно вглядываясь в заросли, где только что скрылась короткохвостая задница Пуша.

– Да, – подтвердил его догадку Вар-ка. – Они там кого-то встретили. Мы будем терпеть и улыбаться, даже если это окажется семиглавый шестих…й.

– А куда нам деваться с подводной-то лодки, – в тон ему ответил Николай.

– Что ты здесь делаешь?! Как… – Получив болезненный тычок в ребра, Николай замолк, не закончив фразы.

– Ш-ш-ш! Тихо! – прошипел Вар-ка. – Не верь глазам своим, а думай головой.

– Уф-ф-ф! Ч-черт, померещилось, да? Но я же ясно видел!!

– Я тоже. Потом, Коля, потом! Пойдем знакомиться. Тебе валерьянка не нужна?

– А у тебя есть?

– Нет конечно.

– Алик – Стасик, Стасик – Алик! – дети прыгали вокруг безголового чудовища, а оно в ответ скалило черные пеньки зубов:

– Ну, хватит, хватит! Расшумелись тут! Ну-ну, перестаньте! Лойка, что ты как маленькая?! Чебик, прекрати сейчас же!

– А ты принес мне тянучку? Принес, да?

– Принес, принес! На, получи. И отваливай – это уже Лойке! Ну, и Пушу, конечно! А ты – отвали!!

– А мне-е-е? А я-а-а? Я тоже хочу-у-у!! Кусо-о-очек!

Лойка обхватила тонкими руками огромный плод:

– Не реви! Тут всем хватит: и тебе дадим, и дяденькам! Смотри, какой большой! И как только ты его донес, Сталик?

– Ха-ха, я его по земле катил!

Угощение было решено уничтожить немедленно, и народ расселся под деревом. Николаю вручили большой красный ломоть, он вдохнул запах и… понял.

– Не ешь, Вар!!

– Почему?

– Это земляника. Мутант. Тут все и все кругом – мутанты!

– Ну и что? Раньше смерти не помрем! – пожал плечами Вар-ка и впился зубами в сочную мякоть. Николай мысленно махнул рукой и последовал его примеру.

Вар-ка доел свою порцию и вытер рукавом губы:

– Почему ты говоришь, что мутанты – все? Вон тот парень, кажется, вполне нормальный. Лойка в него, похоже, влюбилась с первого взгляда.

– Она же маленькая! Ей же, наверное, лет двенадцать?

– А может, и больше. И потом, ты думаешь, что это имеет значение?

– Не знаю. Особенно здесь… А что у него за эмблема на рукаве?

– Сходи, посмотри! А я пойду поболтаю с безголовым: чувствую, он никак не решит, сразу нас прикончить или чуть позже.

– Он не безголовый – скорее наоборот! У него, кажется, голов две, но они срослись затылочной частью черепа. Он, по-моему, двойник, вроде сиамских.

– Тогда это не «он», а «они»!

– Да, правильно. Только у них то ли один позвоночник на двоих, то ли два, но сросшиеся. А шейный отдел или отсутствует, или сильно искривлен: создается впечатление, что головы вообще нет, а она, на самом деле, крепится прямо на грудной клетке. Непонятно только, где у них вторая пара нижних конечностей?

– Вот уж не знаю, Коля! Может, их ампутировали… в детстве? Вот, кстати, он меня и зовет.

– Осторожнее, Вар! Тот, который лицом вперед, – это Стас.

– Я помню!

– …и тогда ангелы сойдут на землю и заберут нас в Царство Небесное!

– Как заберут? Всех, что ли?

– Что ты! В Царство Небесное живыми могут попасть только дети! Ты уже большой, наверное… Но это ничего: когда ты умрешь, мы с тобой встретимся. Я там стану красивой, ты в меня влюбишься, и мы поженимся!

– Но я… ты… Ты и здесь… красивая!

– Правда, да? Но у меня же, смотри… шерсть!

– Ну и что?! Очень красивая золотистая шерстка…

– Ты не врешь? Тебе правда нравится? А Деда говорит… А у вас там, во тьме внешней, есть девушки?

– Ну-у… есть, конечно.

– Они красивые, да? И кожа у них, наверное… как у тебя, да?

Даня мучительно покраснел, но его выручил незнакомец, появившийся вместе с детьми:

– Извините, молодые люди! Маленький вопрос: что это за эмблема у тебя на рукаве?

Даня продемонстрировал ромбик нашивки:

– Обычная – такие всем выдают: «Мингео ССР».

– А где третья «сэ»?

– Какая третья? А-а-а, вы же тут, наверное, не в курсе! Три «сэ» до войны было! А теперь только два: «Союз Советских Республик»!

– Извини, Лойка, можно я Даню немножко поспрашиваю? – изобразил светского льва Николай. – А потом верну тебе, ладно?

– Ты спрашивай, Ко-ля, мне тоже интересно!

– Спрашиваю, – обрадовался чужак. – Какая война, когда, с кем? Мы же ничего не знаем!

– Да вы что?! Правда? Ну-у… Великая Освободительная война… Недавно весемьдесят лет победы праздновали!

– С кем война-то?

– Как с кем?! С немцами, конечно! Потом с американцами!

– Бр-р! А подробней? Вы же в школе, небось, изучали?

– А вы совсем не знаете?

– Да, совсем!

– Ну, эта… немецко-фашистские оккупанты захватили почти всю Европу и хотели напасть на нас. Но Советская армия нанесла упреждающий удар… Потом заключили договор… Был первый съезд ФАКИНа…

– Какого ФАКИНа?!

– Фашистско-коммунистического интернационала, конечно. Но американские империалисты нанесли удар в спину объединенной армии трудящихся… Вы что, правда, ничего не знаете?!

– Абсолютно! А понимаю и того меньше! Мне показалось… я слышал, когда подходил… Ты рассказывал, как вас в третьем классе возили на пароходе в Москву? Возили?

– Да, возили – я все помню!

– По Волге?

– Конечно, а как же?

– Так она что, на Волге?!

– Кто? Москва? А-а-а, вот вы о чем! Вы о Старой Москве, наверное! Ее в конце войны разбомбили. Бомбу сбросили… Но мы им тоже дали! У них от Лондона почти ничего не осталось!

– При чем здесь Лондон?! – окончательно обалдел Николай. – Вы же, кажется, с Америкой воевали?

– Ну… объединенные силы мирового империализма… Они оккупировали Англию и помешали объединению арийской расы трудящихся.

– Уф-ф-ф… Слушай, парень, а… мы-то где?

– В каком смысле?

– В прямом! Как называется место, район, территория, где мы находимся? Ну, не делай ты квадратные глаза, пожалуйста!

– Это… это… Центрально-Сибирская впадина.

– Ах, Сибирская? А почему же Франция там, а Испания в той стороне? Лойка, я правильно показываю?

– Правильно, правильно! А Швеция в другую сторону.

– А-а-а, вот вы о чем… Так бы сразу и сказали! Это же не настоящая Испания или, там, Франция! Туда просто раньше выслали французов, испанцев… ну, которые эксплуататоры, шпионы, враги всякие… Так и повелось. Но на картах этого не пишут – все и так знают. А настоящие республики – и Французская, и Португальская, и Испанская…

– И все – республики?!

– Конечно! Не все, правда, называются социалистическими, но все советские… Поэтому и два «сэ» стало в названии.

– Так у вас Советский Союз на всю Европу?!

Пуш мягко ткнул Николая носом в спину:

– Пошли, Коля! Сталик зовет: военный совет будем делать.

– Иду, иду! – Николай с натугой перевел дух, пытаясь в экстренном порядке усвоить информацию. Из этого почти ничего не получилось, но он все равно не смог удержаться:

– А скажи, Пуш… Ты не обидишься?

– Обижусь, но все равно спрашивай!

– Скажи, Пуш, ты… человек?

– Не-е-е, мы – сведи.

– Как это?

– Ну, так: когда медведь и собака.

– Гибрид? Межвидовой?! С сохранением… репродуктивности?!

– Чего-о-о?

– Ну, это… Мама с папой у тебя есть? Они такие же, как ты? Или…

– Почему такие же? У папы хвост длиннее был. Его дьяволы на границе убили. А маму ты, может быть, сам увидишь – у нее пятно такое белое на груди – очень красиво!

– А… настоящие медведи здесь водятся?

– Конечно, водятся! Только их совсем мало осталось. Дед говорит, что их, наверное, горники заели.

Что-то случилось с сознанием Николая: он уже не шел рядом со странным животным, размером с нормального медведя, а как бы поднялся к кронам деревьев и сверху охватил одним взглядом весь этот бред сразу.

Здесь почти нет подлеска, и на мягкой подстилке из опавших листьев… вон сидят Лойка и Даня: пацан в штормовке и потертых брезентовых штанах болтает с очаровательной грациозной девочкой, у которой от шерсти свободно только лицо. А вон Чебик оседлал свирепого Ханса и заставляет его бегать между деревьями. Вряд ли Хансу это нравится, ведь он передвигается на всех четырех конечностях: у него, похоже, деформирован позвоночник и таз, а голени ног отсутствуют. Наездник криклив и требователен, но совсем не тяжел, потому что Чебик не крупнее годовалого ребенка, а его ножки больше похожи на руки – именно в них он и держит обычно рогатку, оттягивая настоящими руками резинку. На выступающих из земли корнях здоровенного дерева, похожего на лиственницу, расположились Вар-ка, Сталик и Джон. В своем пончо из старого байкового одеяла Джон кажется почти нормальным – у него только слегка вдавлены внутрь лоб и верхняя часть черепа. Это когда он не двигается и ничего не делает. Но Николай мельком уже видел его руку… или как это назвать? На что это похоже? Может быть, это две сросшиеся кисти с удвоенным количеством суставов? Или…

Вар-ка ожидал чего-то подобного и не очень удивился, когда беседа стала похожа на допрос. Сталик сидел боком, скрестив по-турецки короткие мощные ноги с босыми заскорузлыми ступнями.

Стас: Садись, комфаш, и извинись перед Джоном.

Вар-ка: Извини, Джон! А за что?

Стас: У него вот-вот начнется приступ, а приходится терпеть.

Вар-ка: Я могу помочь?

Стас: Можешь – ему нужна твоя печень. Это обычно помогает.

Вар-ка: Что с тобой, Джон? Давай, я попробую так… руками. У меня иногда получается.

Джон: Попробуй! Я их тебе оторву и засуну в задницу! Тварь, паскуда, комфаш е…!

Алик (устало): Хорош трепаться, мужики: он не боится. И он не комфаш.

Стас (примирительно): Сам вижу. Почему не боишься?

Вар-ка: Боюсь. Но скрываю это.

Джон: Откуда? Почему Сталик не знает? Под Солярис молотишь, гад?!

Вар-ка: Знаете что, ребята? Вы, конечно, очень все свирепые и кровожадные, но я вам зачем-то пока нужен живым. Правильно? Так что давайте, как говорит Коля, разбираться «по-сту-пен-но». Нас тут двое, и мы не имеем ни малейшего отношения к вашим делам. Ни малейшего! Мы не из Швеции и не из Испании; мы не знаем, что такое Царство Небесное и тьма внешняя и тем более не понимаем, кто такие комфаши и при чем тут Солярис. Большинство этих слов и названий мне, в общем-то, знакомы, но вы в них явно вкладываете какой-то другой смысл. Сейчас вы пытаетесь определить наше место в структуре вашего мира, и я охотно помогу вам в этом: такого места у нас нет! Да-да: просто нет! Мы вообще из другого мира, из параллельной реальности, если хотите. Мне решительно нечего (пока!) скрывать, и я готов ответить на любые вопросы, но для этого их, согласитесь, нужно понимать. Иначе будет, как в той притче: «…мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали…»

Костистый кулак мелькнул у самого лица – Вар-ка едва успел уклониться.

Стас (рычит): Джон, не трогать!! Убью!!!

Джон: Гад!! Сволочь!! Давит и давит, тварь! Скажи ему, Алик! Его не трогают, а он!!

Алик (задумчиво): М-да-а, фрукт еще тот… Слушай, как тебя… Вар-ка, ты это прекрати! Желаешь силой померяться – работай с нами! Чего на Джона-то навалился? Типичный прием комфашей: выбрать слабого и ломать. Тебе не стыдно?

Кулак «слабого» Джона был совсем не намного больше головы Вар-ка, но он понял, в чем дело.

Вар-ка: Прошу прощения! Не думал, что это будет так неприятно. Я хотел только пригасить твою агрессивность, Джон. Нельзя же так разговаривать. Но, с другой стороны, Сталик же показал мне при первой встрече… Может быть, мне тоже…

Стас (заинтересованно): И что же мы тебе показали? Кого ты увидел?

Вар-ка: Кого, кого… Иламу увидел!

Алик: Кто такая?

Вар-ка: Ну… вместо матери была. Она умерла Бог знает сколько тысяч лет назад.

Стас (озадаченно): Однако!

Алик: Он не врет. И Матфея цитирует. А почему ты при встрече оленя изобразить пытался? Дурак, что ли?

Вар-ка (недоуменно): Почему дурак? У меня олень лучше всего получается, только я давно не тренировался.

Алик: Точно дурак! Разве олени бывают такие большие?! Нашел, кем прикидываться! Никогда не видел, да? Вон они – по кустам шарахаются!

Вар-ка (с изумлением): Так это – олени?! Я у вас с ума сойду: комары летают с ворону размером, горностаи кидаются – с собаку, земляника вырастает с арбуз, а в кустах олени шуршат – не крупнее кошки! Может, у вас здесь зайцы по деревьям прыгают, как белки?

Джон: Он точно кретин! Как же такая туша на дерево залезет?! Слушай, парень, может, у тебя и яиц-то нету, а мы с тобой разговариваем?

Вар-ка: Каких яиц? А-а, этих! Почему нет? Есть! Все на месте!

Стас: Это еще ничего не доказывает! Во тьме внешней, говорят, идиотов не кастрируют. Но мы, кажется, отвлеклись. Мужик, ты имеешь дело с Гонителями. И, между прочим, мы все, кроме Ханса, из клана Солярис. Скоро придет Охотник, и нам надо будет внятно объяснить ему, почему ты и твой приятель еще живы. Понимаешь?

Алик: Он не понимает. Давай я попробую. Слушай внимательно, Вар-ка: вас, конечно, надо убить, но тогда мы не узнаем, как и почему вы тут оказались. Судя по твоим способностям, насильно вытянуть из тебя информацию будет очень трудно. Ты должен рассказать все сам, понимаешь? Впрочем, вон твой друг идет: может, с ним лучше получится?

Николай: Всем привет! О чем «спик», Вар-ка?

Вар-ка: Как всегда – убивать нас собираются.

Николай: Опять?! И как людям не надоест? Скукотища: везде одно и то же. А за что, если не секрет?

Вар-ка: Да так, за компанию… Не понимают они нас.

Николай: Ну и что? Мы тоже ничего пока не понимаем. Что ж теперь, мочить всех подряд?!

Джон: Сталик, можно я его уберу? Он издевается!

Алик: Не трогай! Это он от страха. Но держится хорошо. Пусть говорит.

Николай: А что говорить-то?

Алик: Все говори: кто, откуда, зачем, почему. А мы послушаем. Время пока есть.

Вар-ка: Давай, Коля! Только они колдуны… вроде меня!

Стас: Заткнись, Вар-ка!

Николай: Да я, собственно, врать и не собирался! С чего только начать? С Мирозданья? Ладно…

Николай сначала старался не смотреть на лица собеседников, но потом как-то попривык, освоился. Пуш лежал рядом, уютно посапывал и, кажется, тоже внимательно слушал.

– Мы сидим на высокой террасе, поросшей почти строевым лесом. Вон там русло реки, в котором почему-то почти нет воды. Если идти вверх по долине, то километров через пятнадцать справа и слева начнутся невысокие сопки. Поравнявшись с первой из них, надо повернуть направо и идти километров пять. Тогда по левую руку окажется довольно высокая сопка, наполовину заросшая лесом. Выше по склону начинаются кусты, потом одни камни. А еще выше – туман, который там всегда или почти всегда. Знаете такое место? Так вот: наше Мирозданье состоит, как оказалось, из множества параллельных миров или вселенных – называй, как хочешь! Они могут быть похожие или разные, но в каждом из них эта сопка торчит обязательно. Выглядеть она, конечно, может по-разному, но присутствует непременно! Как это все происходит, понять трудно, но сверху из тумана можно спуститься во множество всяких миров. В том числе, как оказалось, и в этот.

Вот, значит, мы и спустились. И что же мы тут увидели? Или нет, лучше от общего к частному. И я, и Вар-ка уже побывали в разных мирах. Они всякие: это может быть пустыня, джунгли, тайга, степь или берег моря. Но всегда это что-то знакомое, похожее на мой родной мир. И люди, кстати, тоже везде одинаковые. А здесь… Даже не знаю, с чего начать… Когда-то давно там, в своем мире, я занимался геологией в районах, которые называют «горно-таежными». Помнится, я еще тогда развлекался, пытаясь представить, как этот ландшафт будет выглядеть, если средняя температура повысится градусов на десять. Примерно вот так это и должно, наверное, выглядеть… лет через двадцать-тридцать. И растительность… Я, конечно, не биолог, но всегда считал, что на одном дереве листья должны быть примерно одинаковые, а тут!.. Или, скажем, лиственница (это ведь она, да?) – это же дерево! А у вас это и дерево с кроной, и кусты, и, даже, что-то стелющееся по земле… В общем, шли мы, шли, значит, по вашим лесам, и на нас напали зверушки – очень красивые и пушистые – ну, вылитые горностаи! Только горностай в моем мире – во! – на ладони умещается! Хищник, конечно, страшный, но ма-а-аленький! Еще не известно, как бы мы от этих малявок отбились, если бы ребята не подоспели…

Я уже поминал, что люди во всех мирах одинаковые… Но языки-то у всех разные! А тут… Вы же все говорите почти по-русски! В общем, мы тут только два дня, и я еще всего не переварил. А Даня мне сейчас новой головной боли подсыпал! Такое впечатление, что моя родная история тут пошла по другой дороге. Коммунисты замирились с фашистами и совместными усилиями подмяли под себя всю Европу! Представляешь, Вар: Советский Союз от Атлантики до Тихого океана!

– Нет, Коля, не представляю. Зато догадываюсь теперь, почему нам надо доказывать, что мы не комфаши. Осталось выяснить сущие пустяки: кто такие Гонители, Солярис… И хорошо бы понять, что тут происходит. Гонители – это кто? Те, кто воюет с комфашами? Воины-охранники? Что-то как-то не очень похоже. Зато присутствующие обладают странными способностями. Я, например, при некотором усилии, могу что-то внушить собеседнику, да и то, если он не сильно сопротивляется. А вот уважаемый Сталик… Это похоже на способность насильственно вызывать зрительные галлюцинации. Причем не просто образы, а нечто из подсознания… Вот ты, Коля, увидел свою Свету, я – Иламу и с большим трудом смог подавить глюк – чуть не поверил! А ведь это был один-единственный «посыл», который исходил от Алика и Стаса! Я правильно понял ситуацию?

Вопрос был обращен к туземцам, но они не реагировали. Пауза явно затягивалась, и Николай заговорил сам:

– Если все это так, Вар, то я могу предположить… Высказать гипотезу… Ты же читал Лема? В нашем мире «Солярис» называется роман знаменитого польского фантаста… Там разумная планета вступает в контакт с людьми… как бы изучает их. Материализует образы из их воспоминаний, из самых, я бы сказал, интимных воспоминаний! А в данном случае это может быть разновидностью гипноза, этакого колдовства, что ли…

– Логично, Коля. Но тогда получается, что здесь, в этом мире, есть или был Станислав Лем и его роман… Слушай, а ведь наши хозяева знакомы с Евангелием! Правильно? Я не ошибся?

Вместо ответа Джон прижал к груди свою жуткую конечность и начал кашлять. Минуты через три он кое-как подавил приступ, выплюнул комок кровавой слизи и прохрипел:

– Хорошо у них получается! Еще чуть-чуть, и мы все про себя узнаем. Пора резать!

На него смотрел только Стас – Алик был повернут в сторону леса, и Николай с трудом расслышал его шепот:

– Погоди, Джон. Охотник идет. Что-то случилось.

Джон приподнялся и стал всматриваться в ту же сторону:

– Да, а должен был завтра.

Сначала между деревьев возникло животное, как две капли воды похожее на Пуша, разве что чуть меньше и с более светлой шерстью. Как-то по-щенячьи взвизгнув, Пуш вскочил и кинулся к нему, усиленно виляя коротким лохматым хвостом. Перед гостем он замер на полусогнутых лапах и лизнул его в морду. Тот благосклонно склонил набок голову и тоже замахал хвостом. Животные еще немного потыкались друг в друга носами, а потом бок о бок потрусили куда-то в сторону.

Николай наблюдал за сведиками и пропустил появление человека. Он думал, что уже не будет здесь ничему удивляться, но опять ошибся. Тот, кого туземцы называли Охотником, был явно не ниже двух метров ростом, босой, из одежды имел только широкие штаны с лохмотьями на голенях и большой дыркой на левом колене. Мощный торс с прекрасно развитой мускулатурой крест-накрест перехвачен брезентовыми лентами, которые поддерживали такой же пояс. И к лентам на груди, и к поясу прикреплено множество предметов – Николай успел разглядеть пять ножей разных размеров и связки стержней, похожих на заточенные куски арматуры. Непропорционально маленькая голова совершенно лишена растительности, и на той ее части, что обращена вперед, кроме узких щелей глаз, ничего больше нет. Кажется, какие-то отверстия есть в верхней части груди и на шее, но рассмотреть это Николаю не дали:

– Погуляйте пока, гости дорогие. Не до вас сейчас.

Совещались туземцы недолго. Охотник, он же Петя, явно принес нерадостные новости, но, судя по косым взглядам, основной проблемой был вопрос о том, что делать с гостями. В конце концов решение было принято, и Джон объявил его:

– Пойдете с нами. Это далеко и долго. Если не захотите или не сможете – убьем. Рановато, конечно, но возиться сейчас с вами некому и некогда.

Как бы в подтверждение его слов, сверху сквозь листву пробился еле слышный гул вертолетного двигателя.

Пока Охотник общался с Лойкой и Пушем, Николай успел справить нужду и надеть чистые носки. Он уже почти зашнуровал второй ботинок, когда Сталик повелительно махнул рукой. Николай сначала удивился, что народ куда-то собрался на ночь глядя, а потом подумал, что это даже и хорошо – долго идти сегодня не придется. Он даже отказался, когда Вар-ка хотел забрать его рюкзак – в нем и весу-то килограммов семь-восемь! Вар ничего не сказал, но так многообещающе улыбнулся, что Николаю опять стало страшно.

Охотник двигался первым, за ним Джон, сопя и отхаркиваясь на ходу, а замыкал процессию коротконогий Сталик. Ни тишины, ни маскировки никто особенно не соблюдал, и Николай полностью сосредоточился на том, чтобы не сбиться с шага. Сначала его раздражал едкий запах пота, исходящий от идущих впереди, но потом ему стало не до этого – темп все нарастал. К тому времени, когда, по представлениям Николая, пора было уже передохнуть, путники окончательно перешли на полушаг-полубег. Оставалась надежда, что туземцы просто хотят как можно дальше продвинуться до темноты, и Николай держался.

Разочарование было полным и ужасным: они спешили только для того, чтобы засветло оказаться в долине какой-то реки, где вдоль воды можно двигаться и в темноте. До состояния Николая никому не было дела, и он прошептал, рискуя сбить дыхание:

– А ведь я больше не могу, Вар!

– Знаю, Коля. Но ты должен! У них какие-то свои дела, но они нас не оставят и ждать не будут – просто убьют. Они не врут, я чувствую.

– Меньше мучиться – все равно сдохну!

Еще некоторое время они шли-бежали молча, пока сумерки совсем не сгустились. Николай начал спотыкаться и откровенно отставать. Джон впервые за время пути удостоил его вниманием: полуобернулся на ходу и прохрипел:

– Все, что ли? Наконец-то! Пора уж…

Ему ответил Вар-ка:

– Нет. Рано. Мы дойдем. Коля, давай попробуем транс. Это опасно, но выбора, похоже, у нас просто нет. Я буду говорить заклинание, а ты мысленно повторяй за мной. Сможешь? Ты, Джон, не слушай – вдруг и на тебя подействует.

– Пошел в задницу, колдун!

– Я предупредил тебя, Джон.

Наверное, минут через пять-десять Николай потерял бы сознание и без посторонней помощи. Под монотонно-ритмичное бормотание Вар-ка за спиной ему не стало легче – боль в ногах и обожженных бронхах никуда не делась, просто стало гаснуть то, чем она воспринималась. На последнем проблеске сознания Николай успел удивиться, что вокруг темно, он почти не видит, куда ступает, но почему-то не падает. Или он давно уже упал и умер?

Куда делись остаток ночи и раннее утро, Николай так и не узнал, да и, честно говоря, узнавать не хотел. Пробуждение или, точнее, обретение сознания было ужасным. Наверное, так должен чувствовать себя утром непьющий человек, который накануне допился до беспамятства и был жестоко избит. Его теребили, от него чего-то требовали, а он не понимал – не мог и не хотел понимать. В конце концов его куда-то потащили – сначала волоком, а потом на чьей-то спине. Кажется, он опять отключился и вновь пришел в себя только от удара о землю – его сбросили с небольшой высоты. В мозг пробился шепот Вар-ка:

– Кончай дурить, Коля! Давай, давай, просыпайся! Глаза открыты, ты дышишь, дышишь…

Наверное, Вар-ка опять колдовал, поскольку в голове постепенно прояснилось. Потом он тихо сказал кому-то рядом:

– Все: почти очухался.

Николаю немедленно сунули в руку какой-то предмет – он покрутил его и с удивлением понял, что это половинка бинокля. А Вар-ка опять шептал:

– Коля, вон там какой-то старый корабль и возле него люди. Нужно попытаться понять, что они делают. Я не смог – попробуй ты.

Николай вздохнул и перевернулся на живот.

Они лежали на вершине какого-то бугра, заросшего кустами. Впереди было что-то вроде широкой котловины, противоположный склон которой поднимался невысокими уступами – ну, натуральная долина реки, только почему-то почти без воды. Вот это – русло, вон пойма, а дальше пошли террасы… Только обычно на низкой пойме ничего путного не растет, потому что она прочищается ежегодными паводками, а тут… А тут лес, лес, лес! А вон там, на том, что по идее должно быть прибрежной отмелью, кусты и деревья вырублены и растащены в стороны так, что образовался свободный участок – посадочная площадка? Похоже – вон штабель ящиков… А это что? Охрана?!

«Подзорная труба» давала очень большое увеличение, и Николай довольно долго рассматривал пейзаж на том берегу. Наконец его дернули за ногу и повелительно спросили гнусавым голосом:

– Ну?!

Он оглянулся – рядом на корточках сидел Охотник в полном боевом убранстве и смотрел на него щелями безбровых глаз. Так близко Николай его еще не видел, да и не хотел бы.

– Там… там… Это похоже на вертолетную площадку. А дальше вправо торчит, кажется, днище корабля или баржи – лежит на боку, ее всю за кустами не видно, но вроде большая. Люди какие-то в… скафандрах. Одни стоят с оружием и вроде как охраняют, другие ящики таскают и что-то там делают.

Охотник не изменил позы, на голове его никакого движения видно не было, голос шел откуда-то из груди:

– И без тебя знаю! Дебил, что ли? Ты можешь сказать, ЧТО они делают? И зачем?

– А что в этих ящиках?

– В ящиках? Гм… Сейчас!

Охотник легко поднялся и, пригибаясь, нырнул куда-то в кусты вниз по склону, а Николай опять стал упражняться с биноклем. Тошнота почти прошла, но боль и слабость во всем теле никуда не делись – трубку приходилось держать двумя руками. Вар-ка лежал рядом и, похоже, просто спал. Николаю спать тоже хотелось, но он держался усилием вновь обретенной воли и честно пытался понять… Собственно говоря, ему самому наиболее загадочным казался тот факт, что люди, которых он издалека рассматривает, облачены так, словно находятся в зоне то ли радиоактивного, то ли химического заражения. Баллонов с кислородом, правда, на спинах у них нет, но часть из них – те, что таскают ящики, – обмундированы во что-то очень похожее на «общевойсковой защитный комплект» с противогазом на лице. А другие – те, что с оружием, – вообще как космонавты или летчики-высотники из американского фильма. И чего они, спрашивается? Воздух-то здесь вполне нормальный… Так или иначе, но дело как-то связано с армией, с военными.

Николай уже почти заснул, когда Охотник вернулся и бросил на землю большой плоский камень. На нем было что-то изображено кусочком известняка или мела.

– На ящиках наклейки с таким рисунком. Или – почти таким. Ты это знаешь?

Николай присмотрелся:

– Кажется, что-то знакомое. Сейчас, подожди…

Он опять стал смотреть в трубу. Ну да, все сходится.

– Ну?!

– Слушай, как тебя… Петр, кажется?

– Не твое дело!

– Хамишь, однако… Не знаю уж, как тут в вашем мире…

– Говори!!

– В общем, могу предположить – утверждать не буду! – что в ящиках взрывчатка. Ребята в противогазах растаскивают и расставляют заряды. И вяжут сеть.

– Какую еще сеть?!

– Ты что, не рубишь? Взрывную, конечно! Они, похоже, собираются разнести вдрызг это старое корыто и тротила не жалеют. Если, конечно, здесь у вас имеют дело с тротилом. Чтобы заряды сработали одновременно, их нужно одновременно подорвать, то есть все сразу.

– Зачем?

– Что «зачем»? Зачем баржу взрывают? Откуда же я могу знать?

– Зачем подрывать все заряды сразу?

– Ну, привет! У нас, например, обычная войсковая взрывчатка от удара взрывной волны не срабатывает: если зарядов много, а подорван будет только один, то остальные просто разбросает в стороны. Поэтому для каждого заряда нужен свой детонатор, включенный в общую сеть. Говорю сразу: способов подрыва много, и какой будет использован здесь, определить не могу: электричество, детонирующий шнур, огнепроводный шнур, комбинация разных способов – все, что угодно!

– Как они это сделают? Убью!!

– Слушай… Охотник! Чего ты от меня хочешь? Я, на самом деле, не настоящий сапер и почти никогда ничего сам не взрывал. Как это делается, правда, видел. Тебе-то чего надо? Знать, как спрятаться? Здесь, наверно, уже безопасно, хотя какая-нибудь железяка может и долететь. А запугивать меня нечего! Вы, насколько я понимаю, все равно нас собираетесь порешить, так что придумай что-нибудь другое. Лучше всего просто объясни, что тут происходит и зачем? Почему те ребята в скафандрах? Здесь что, зараженная зона?

– Это они – из зараженной зоны! Им надо помешать.

– Они комфаши? Это что, сокращенное «коммуно-фашисты», да? А вы кто? Гонители – это что? И что там, в барже?

Охотник сморщил переднюю часть головы под глазами:

– Хочешь увидеть? Увидишь! Как им помешать?

– Ну, не знаю… Не дать вставить детонаторы – стерженьки такие с проводами или шнурами. Все эти шнуры-провода должны идти от заряда к заряду, а часть их стянута в одно место, откуда, собственно, и будет произведен подрыв…

Гул в небе Николай услышал еще раньше, а теперь понял, что на сей раз вертолет, похоже, идет сюда и, вероятно, где-то тут и будет садиться. В отличие от Николая, Охотник не стал вертеть головой и всматриваться в клочок неба между ветвями. Он отобрал у Николая «бинокль» и гнусаво скомандовал:

– Лицом вниз! Не двигаться! Накройте их!

Собственно говоря, двигаться Николай особенно и не собирался: он только успел увидеть, как возникшие рядом человекоподобные существа накрывают их с Вар-ка крупноячеистой сеткой, к которой привязаны ветки и пучки травы, – и почти сразу уснул.

Пробуждение было насильственным и на сей раз более грубым – его встряхнули и поставили на ноги. Это был Джон.

– Хотел смотреть? Иди!

К своему немалому удивлению, Николай обнаружил, что уже может стоять и даже двигаться, перебирая ногами. Однако попытку ускорить процесс он решил пресечь сразу:

– Если ты, Джон, будешь толкать меня в спину, то я свалюсь, и тебе придется меня нести. Вряд ли тебе уже разрешили меня зарезать…

Еще одна маленькая радость заключалась в том, что Николай не чувствовал на ногах серьезных потертостей: он-то боялся, что в ботинках будет просто хлюпать кровь! Даже интересно…

По мере того как они приближались к барже, присутствие людей чувствовалось все сильнее и сильнее: кто-то впереди сворачивал в сторону, уходя с их дороги, какие-то неясные фигуры мелькали в кустах. В конце концов Николай оказался на расчищенном участке, который он принял за посадочную площадку для вертолета. Никаких ящиков тут уже не было, зато здесь и там валялись тела в серебристых или серо-зеленых комбинезонах. От одного к другому бродил высокий широкоплечий человек с маленькой лысой головой.

Николай уже понял, чем занимается Охотник, но все равно вздрогнул, когда тот выдернул очередную железку из чьего-то неподвижного тела. Звук получился негромкий, но…

Петр обращался не к нему, а к Джону. Он даже не сказал, а еле слышно пробурчал, вытирая заточенный кусок арматуры о чужой комбинезон:

– Покажешь ему трюм. И быстрее!

Судно имело в длину метров тридцать и больше всего походило на речную баржу. Никаких видимых повреждений на корпусе, кроме сквозной ржавчины, Николай не заметил, и было совершенно непонятно, как такая махина оказалась метров на десять выше ближайшей воды, которой, кстати, и было-то по колено. Джон слегка толкнул его в спину:

– Ну?!

– Не нукай! Чего ты от меня хочешь? Ящики расставлены, но никаких взрывателей-детонаторов я не вижу. Вон шнур валяется – не размотанный даже! Кому помешала эта руина? И как она тут оказалась?

– Пошли!

Поднимаясь по ржавой железной лестнице, Николай оглянулся – внизу Джон разговаривал с человеком, одетым в какие-то серо-зеленые лохмотья.

Наверху Николай задержался и стал смотреть, как внизу стремительно исчезают следы недавнего побоища: неясные, сливающиеся с травой и кустами фигуры людей уносят в заросли ящики со взрывчаткой и трупы в комбинезонах. Еще минут десять, и все будет чисто и ровно.

Тихо загудел ржавый металл под ногами – Джон спрыгнул на палубу.

– Вон там люк – иди и смотри.

На всякий случай Николай старался ступать мягко и на полусогнутых ногах – кажется, вот-вот ухнешь.

Крышка люка сорвана и валяется рядом. Николай присел на корточки и стал всматриваться в полумрак. Собственно говоря, там было неглубоко и света, в общем-то, хватало. Просто не хотелось видеть и верить.

Трюм был наполовину забит костями, а сверху лежали почти целые скелеты. Человеческие.