Книга: Последний мятеж
Назад: Часть четвертая
Дальше: Глава 2. Нельзя иначе

Глава 1. Иревы

– Почему ты выбрал именно эту реальность, Вар? Тут жара, как в тропиках!
– Во-первых, в твоем мире тоже есть тропики, а во-вторых, я здесь был неоднократно и точно знаю, что в прошлом наш артефакт был активен. Точнее, следы его активности были налицо.
– Это и есть тот самый Наах, где живут иревы?
– Когда-то здесь была пустыня, а благодатная страна Наах начиналась вон там, у горизонта. Теперь, похоже, все это пространство освоено, так что, может быть, это тоже Наах. Неизвестно, правда, сохранилось ли такое название и существуют ли еще иревы.
– Судя по твоим рассказам, в этой реальности удивительная преемственность исторического развития.
– Есть такое дело. Только не во всем мире, а вот в этом куске – в окрестностях нашей горы.
– Смотри, вон там, возле деревни, какая-то зелень. Это что, искусственное орошение?
– Постепенно разберемся. Главное, суметь разглядеть людей раньше, чем они на нас сами наткнутся.
– Это так важно?
– Конечно! Вдруг здесь мужчинам нельзя ходить с непокрытой головой или наоборот? Или, допустим, окажется, что штаны можно носить только женщинам!
– Ты это брось, Вар! Без штанов я как-то…
– Ничего, привыкнешь!
– Да-а, тебе-то хорошо: ты везде вписываешься!
– Не ной! Когда вступим в контакт, побольше молчи, присматривайся и осваивай лингву!
– Да как же ее молча осваивать?!
– Справишься!

 

– И что, мы тут до вечера торчать будем?
– Может быть. Но согласись, Коля, что здесь гораздо уютнее, чем под солнцем.
– Конечно: навес хоть какой-то над головой, и воды попить дали. Интересно, она кипяченая?
– Ишь, чего захотел!
– Да я и не претендую… Непонятно только, чего мы ждем?
– Что ж тут непонятного? Нас решили представить какому-то местному авторитету. Ему о нас доложили, но он так увлекся беседой с гостем, что ему не до нас.
– Почему ты думаешь, что у местного бугра гость? Что они оба не местные?
– А по тексту: они явно давно знакомы, но долго не виделись. И вообще, чем болтать, давай лучше подслушивать, благо двери тут все раскрыты, и хозяева говорят не шепотом. Ты хоть что-то понимаешь?
– Ну, Вар… Ты-то пройденное вспоминаешь, а я начинаю с нуля!
– Коля, не уподобляйся одной моей знакомой! Ты все можешь, если сильно захочешь! Я тебе не нянька: молчи, слушай и работай – в смысле: врубайся!
– Ох-хо-хоо… Значит, местный – Аввин, а гость – Лавеп?
– Да. Тихо!
– …Он мог быть книжником, бродячим проповедником, просто мудрым человеком. Он мог быть даже пророком, ибо Господь давно не посылал нам пророков. Я готов согласиться даже с этим, но мессия?! Масэах?! Почему? С какой стати? Только не говори, что он воскрес после казни! Эти ли знак мессии? Это даже не чудо, а обычное проявление воли Его. Разве мало таких примеров знает народ наш? Вспомни расступившиеся воды, вспомни еду, дарованную в пустыне. Тебе ли напоминать об этом?
– Друг мой, Аввин, ты же знаком со свидетельствами. Разве не сбылись в Найте все пророчества? Разве не состоялось все, что было предписано?
– О чем ты говоришь, Лавеп?! Или ты так поглупел за двадцать лет? От тебя просто веет языческой тупостью! Нас же вместе учили расчленять и обобщать, различать причину и следствие, дабы познать божественную истину! Неужели ты не понимаешь, что не в жизни и деяниях Найта исполнились пророчества, а РАССКАЗЫ о его жизни и деяниях составлены по пророчествам? Я уже не говорю о том, что кое-кто из ваших авторов просто плохо владеет языком Свитка! В их рассказах половина ссылок – это ошибки перевода, и цитируемые отрывки не имеют к Мессии никакого отношения! Скажи, что ты не замечаешь этого! Ваши свидетельства похожи на сочинения плохих учеников предпоследнего года учения!
– Если все так просто, Аввин, то почему же ты злишься, вместо того чтобы смеяться над нами? Ты же знаешь, что, помимо Свитка, воля Вседержителя познается по делам Его. Год от года общины наитов множатся и растут по всей Ремтии, а иревы пребывают под игом в земле своей, и Жертвенник их разрушен. Разве это не однозначное свидетельство?
– Не будь ребенком, Лавеп. Разве это первое испытание, ниспосланное нам за грехи? Наше дело, наша задача понять этот урок, а поняв, объяснить его людям. И ты мог бы участвовать в этой работе, но…
– Этот урок ясен и прост: в образе Найта сам Господь сошел в мир дольний и произнес слова правды. Наш народ пронес через века Его заветы. Теперь Он пришел и сказал нам, что отныне все люди мира – народ возлюбленный Его. Для того и был избран народ иревов, для того и шел он через века испытаний, чтобы принести Его истину людям. И горе тем, кто отказывается от этого бремени, ибо оно легко и радостно!
– Конечно, легко! А как же? Что может быть легче, чем, отбросив веру отцов, погрузиться в языческий смрад? Особенно сейчас, после того как солдаты Ремта сровняли Столицу с землей, а Жертвенник разрушили до основания! Когда император раздает землю Нааха колонистам, словно здесь уже не осталось иревов! Рассуди сам: если Бог отцов наших готов принять под руку свою всех живущих в языческой мерзости, то зачем стал бы Он унижать тех, кто от века живет под рукой Его? Может быть, для того, чтоб сказали язычники: «Что за радость нам в боге иревов? Если он так карает своих, то что будет с нами?» Любой поденщик понимает, что если б воля Его была такова, то Он возвысил бы нас, поставил бы нас над всеми народами!
– Друг мой Аввин, для того ли ты звал меня? Должен ли я вновь объяснять тебе то, что ты сам не раз и читал и слышал? Вера наитов стоит на том, что свершилось событие, коего не знала история народов. Он Cам сошел к нам, Он говорил с нами, Он был как мы. Он пришел не к вождю избранному, не в столпе огненном и славе великой – Он предстал человеком! Найт не скрывал о себе правды, и те, кто слышал Его, поверили и приняли Его. Первосвященники и книжники же, дорожа властью своей, оклеветали и предали Его суду язычников! Он умер как агнец, и воскрес, и явился к ученикам своим!
– Я так надеялся, что ты скажешь что-нибудь новое! «…А если воскресения не было, то вера наша тщетна и проповедь напрасна…», да? Великий Творец-Вседержитель! Ну, как, как можно на ЭТОМ строить и проповедь, и веру?! Ладно, допустим… Допустим, что это сделано было в угоду язычникам, которым нужны чудеса. Но что можно доказать таким образом? Что появился еще один бог, умеющий умирать и воскресать? Я не удивлюсь, если наиты скоро начнут молиться картинам и статуям этого нового бога. Или, может быть, уже начали? А-а, ты опускаешь глаза! Живых свидетелей давно не осталось, но есть предание устное и письменное. Если ваш Найт был богом или хотя бы пророком, чьими устами говорит Господь, то почему он начал свою проповедь с рыбаков и крестьян? Почему не с тех, кто владеет знанием? Плохие или хорошие, но священники и книжники были и остаются носителями знаний о Боге! Как должны были учителя народа встретить пророка, идущего к ним в толпе поклонников?
– Ты не прав, Аввин! Он проповедовал и хранителям знаний. Один из лучших учеников его был книжником и далеко не последним в то время.
– Пасав из Сантара? Да, этот был наш, из хорошей семьи. Пока не свихнулся. Между прочим, он сам вашего пророка в глаза не видел!
– Ну, и что? Найт явился к нему в видении.
– Ох, Лавеп… Ты, наверное, слишком долго жил среди язычников, а это не проходит даром. Ведь все это было, было… Посмотри на нашу землю, Лавеп, посмотри! И здесь и там ты увидишь камни развалин: это были храмы язычников, коими полна была эта страна, до того как Бог привел нас сюда. Это в них плясали и пели, приносили жертвы и впадали в экстаз, это там в видениях говорили боги, чьи кумиры торчали внутри и снаружи. То – прошлое Нааха, что живет и ныне по всей Ремтии. Возьми в руки Священный Свиток, найди в нем хоть одно упоминание, хоть один намек на то, что Бог наш говорил с исступленными! Чтобы Он явился кому-то в видении! На дешевых трюках с человеческим разумом стоит вера язычников, но не наша! Неужели ты перестал понимать это? Потому и отвергли иревы проповедь Пасава, что не разучились еще видеть тьму языческую. Потому и пошел он проповедовать язычникам: для них-то его «видение» вполне нормальный аргумент!
– А разве вера это не аргумент?! Разве не сказал один из книжников: «Если учение Найта от Бога, то как мы можем противостоять ему? А если оно не от Бога, то оно умрет само – зачем нам противостоять ему?»
– Лавеп, Лавеп… Ты давно запутался сам и теперь хочешь запутать меня! Кем же был этот ваш Найт? Сошедшим на землю Богом? Проповедником? Пророком? Учителем? Мессией? Все сразу и вместе? Согласись, что незачем Богу проповедовать и пророчествовать о себе самом. Возьми Свиток и убедись: такого не было и быть не могло! Да, нам обещан мессия – тот, в ком воплотится мощь и слава Творца. Масэах придет сокрушать и созидать, судить и исполнять суд свой! И не мир принесет он, но меч! Человек же, которому вы поклоняетесь, известен людям народа нашего. Найт – сын бедной пряхи; ее мужем был каменщик, но она родила от ремтийского колониста. Ваш будущий пророк долго странствовал среди язычников и научился у них колдовству. Потом он вернулся и объявил себя богом. С десятком безграмотных сторонников он бродил по Нааху. Священники обличили его и приговорили к казни, но он скрывался, пока один из учеников не выдал его.
– Это примитивная в своей наивности клевета врагов наших!
– Хорошо, пусть так! Не станем унижаться до расследования, достойного безбожных ремтийских судей. Развернем Свиток и взглянем на слова пророков Бога отцов наших. Укажи мне место, где сказано, что мессия придет дважды! И первый раз – чтобы предупредить о втором! Нет, просто тот, кого вы почитаете, ничего не воздвиг и не сокрушил, не исполнил ничего из пророчеств о мессии! И поэтому вы придумали второе пришествие!
– Ошибаешься, Аввин, ошибаешься! Он сокрушил храм старой веры и воздвиг новый! Храм новой веры в сердцах людей. Смертью и воскресением своим Он освятил новый закон и сказал, что уже по этому новому закону будет вершить суд свой. Отныне не народ предстоит перед Ним, не с толпой говорит Он через вождей и священников, но каждый отвечает теперь за дела свои! В бескрайней любви своей Он даровал людям свободу, Он научил видеть ее и понимать. Да, Он сокрушил! Он сокрушил тьму векового невежества, указал путь к свету – этот свет не может затмить ремтийский сборщик налогов, эту свободу не может отнять правитель-язычник! Она внутри нас – всех и каждого! Отныне никто не скажет: «Я грешил вместе с народом своим, я жил во тьме под мечами врагов моих!» Он сказал, что не жертвы угодны ему, но любовь! И жертвенник ее каждый носит в сердце своем.
– Это я уже слышал, друг мой Лавеп. И еще много интересного и странного об учении вашем. И среди прочего (не сочти за оскорбление!), что некто из мудрецов ваших говорил, будто Найт вообще не имеет отношения к Богу отцов наших! Сей мудрец не был отторгнут, не был изгнан общиной своей!
– И общины, и люди слабы и грешны: они могут заблуждаться, но на церкви нашей почиет дух Божий – она безгрешна!
– М-да-а, еще немного, и вы будете считать безгрешными предстоятелей своей церкви. Ученики не раз спрашивали меня: что есть церковь наитов?
Парнишка, давно стоящий в дверном проеме, тихо кашлянул, и Аввин оглянулся.
– Прости меня, учитель, но…
– Ну, что еще?! Ах, да…
Слуга поклонился и исчез. Ему нужно было только напомнить, ведь хозяин так забывчив!
– В чем дело, Аввин?
– Да-а… Еще с утра… Меня просили… В общем, крестьяне встретили каких-то пришельцев, которые спустились с нашей горы. Их одежда, поведение и язык показались людям странными. В общем, я обещал поговорить с ними.
– Зачем? Ты что, деревенский староста?
– Как раз староста их ко мне и направил.
– Так зови их сюда!
– Язычников?!
– Эх, Аввин…

 

Вар-ка и Николай поднялись навстречу высокому широкоплечему старцу. Одежда его была аккуратной и чистой, а белая борода выглядела вполне ухоженной. Весь комплекс движений хозяина Вар-ка повторять не стал, а воспроизвел только последний жест – что-то вроде предъявления раскрытых ладоней. То же самое при встрече проделали и крестьяне – это, несомненно, местный ритуал опознания «свой – чужой». И у тех, и у этого на правой ладони знак, которого у них с Николаем, разумеется, нет. Отсутствие у пришельцев метки вызывает этакое брезгливое недоумение: «Если ты не такой, как мы, то зачем ты вообще?!» Очень похоже, что их не прогнали или не попытались убить только из-за языка, на котором Вар-ка вступил в контакт. Подслушав беседу хозяев, он, пожалуй, уже сможет говорить на их современной «лингве», но стоит ли?
Поскольку старик молчал, Вар-ка сделал вывод, что начинать нужно ему самому – наверное, здесь так принято.
– Мир и счастье дому твоему, почтенный хозяин. Прости, что мы невольно побеспокоили тебя, и поверь, что в этом нет нашей вины.
Речь Вар-ка произвела на старика впечатление не очень сильного удара пыльным мешком из-за угла. Брови его изумленно полезли вверх, а слова застряли в горле. Наконец он пришел в себя и ответил на том же языке:
– Мир тебе, странник, тоже. Кто есть ты? Почему говорить так?
– Почтенный хозяин, мы пришли из очень далеких краев. Мы не знаем обычаев и правил жизни людей этой земли. Не считай нас врагами, ибо мы не несем в себе зла. Будь снисходителен к нам, если мы, по незнанию своему…
Обычный прием Вар-ка с трудом, но срабатывал – он говорил нейтральную чушь и накатывал на собеседника волны доброжелательности и теплоты. Николай стоял за его спиной, слушал и в очередной раз завидовал.
– Ты читать Священный Свиток?! Ты говорить как пророки Бог отцов-дедов наших! Чужой нет знак иноплеменник – язычник. Как почему говорить это? – выдал наконец старик.
Настала очередь Вар-ка изумленно таращить глаза, но он быстро сообразил, в чем тут дело. Ведь он-то вытянул из глубин памяти тот язык, на котором общался когда-то с Намией и Озрой. Озра читал Свиток, который, наверное, пережил века, сохранив для иревов письменный язык. А вот устная речь, как ей и полагается, сильно изменилась. Так что, наверное, здешние мудрецы читать по-старому могут, а говорить почти не умеют. Вар-ка смущенно улыбнулся, потупился, как девица, и перешел на обычный язык туземцев:
– Пожалуйста, не утруждай себя ради нас и пользуйся привычными для тебя словами.
Старик хоть и вздохнул с облегчением, вопрос задал с сильным оттенком ревнивой подозрительности:
– Почему это ты решил, что мне… гм… трудно, а?
Вот он – узловой момент контакта! Так бывает почти всегда: наступает момент, наступает фраза, которая все и определит: вражду или дружбу, любовь или ненависть. От того, что и как ты скажешь, как при этом посмотришь, какую интонацию голоса используешь, зависит следующий ход партнера: он тебя обнимет, как брата, или попытается всадить нож в ребра. Впрочем, бывает, что одно другого не исключает. «Судя по тому, что и как хозяин обсуждал с гостем, эрудиция у него будь здоров, – подумал Вар-ка. – Втюхать ему сказочку экспромтом будет непросто. И надо ли?»
– Почтенный хозяин! Прости, я не знаю твоего имени… Меня же зовут Вар-ка, а спутник мой носит имя Николай. Мы скромные странники, бредущие по тропам Мирозданья. Ты задал вопрос, на который я могу ответить по-всякому: для правителя, для воина, для торговца слова будут разными, и в них не будет обмана. Тебе же отвечу я как человеку, чья жизнь посвящена правде Творца всего сущего. Я отвечу, но прежде позволь самому мне задать вопрос, чтобы знать, что слова мои не прозвучат непристойно.
Вар-ка чувствовал, что несколько «перебирает» по части витиеватости, и решил подправиться по ходу дела. Старик кивнул:
– Спрашивай, странник!
– Мудрейший Озра впервые читал Свиток народу иревов?
– Да, это так. Всевышний сохранил Свиток во время айлонского плена. Почему ты не знаешь этого?
– Потому, что давно не был в Наахе.
– Что-о-о?! Давно?!
– Ну да, почтенный хозяин. Мудрейший Озра следовал из Айлона в Наах и вез Свиток. Намия выехал ему навстречу, и здесь, у горы, где расположено ваше селение, они встретились. На склоне возле старого жертвенника они поставили шатер. Там Озра читал Свиток и обсуждал с Намией восстановление Столицы и Жертвенника. Я заговорил с тобой на том языке, на котором Озра читал и говорил со мной в своем шатре. Ты понял меня, но сам… Наверное, здесь прошло много лет, и люди, сохранив Свиток, перестали говорить на языке Озры?
– Ты был?!.
– Прости меня, хозяин! Говорят, истина иногда слишком крепкое вино даже для мудрых. Если хочешь, я разбавлю ее.
– Ты лжец или безумец?
– А ты разве не умеешь расчленять и обобщать, различать причину и следствие? Ведь у действия должна быть причина, правда? Какова же причина моей попытки обмануть тебя? Разве я сам пришел к тебе и что-то прошу? Тогда, наверное, причиной является мое безумие? Давай расчленим его и рассмотрим, а потом обобщим и рассмотрим вновь: останется ли оно таковым? Или, может быть, ты сделал вывод о возможном отсутствии у меня ума из-за того, что я не смог придумать простого ответа? Но я ведь сразу сказал тебе, что могу говорить так, чтобы мне поверил и торговец, и стражник.
– Почему у тебя нет… Ты не ирев!
– Разве я утверждал, что являюсь им? А знак… У Сеймона, когда он выводил народ ваш из рабства, тоже не было знака. Его не было у воителя Ноедега и пророка Мишода. А вот про Озру не знаю и врать не буду – он не показывал мне ладоней.
– Вот видишь, Аввин! А ты всю жизнь склонялся к учению гамтийцев! Что я говорил?! – за спиной хозяина показался еще один старик. Был он сутул, крючконос, а растрепанная борода его торчала во все стороны. Хозяин отреагировал незамедлительно:
– Что ты говорил?! Как могло у иревов, живущих в рабстве, не быть знака? Как же тогда они отличали друг друга от язычников? Или, может быть, они сидели за одним столом и вместе поедали крольчатину?
– А откуда они могли узнать о знаке до того, как прочитали надписи на Плитах Закона? Зачем Бог вручал Плиты Сеймону, если иревам и так все было известно?
– А если они не ведали о знаке, значит, не знали и о крольчатине? Может, они питались нечистым? Может, они вообще не были иревами?!
Вар-ка с облегчением перевел дух – кажется, старики нашли более важную и животрепещущую тему, по сравнению с которой они с Николаем так, мелочи жизни. Пока, правда, не ясно: хорошо это или плохо – они вот-вот вцепятся друг другу в бороды. Однако Аввин и Лавеп не подрались, а как-то сами утихомирились и обратили свои взоры к Вар-ка:
– Скажи-ка нам… как тебя?… Варака? Скажи нам: когда Сеймон спустился к народу с Плитами Закона, у него уже был знак? Раньше, допустим, у него не было знака, потому что он о нем не знал. Но как только Бог на горе сообщил ему, первому из народа, он должен был немедленно разрезать себе ладонь, правильно? Как же тогда он нес плиты? А? Значит, знак у него был раньше! Не могло не быть! Из чего следует, что ты врешь!
Вар-ка почесал затылок под повязкой: «Во, попал! Философы чертовы…». Пауза грозила затянуться, но помощь пришла с неожиданной стороны: голос подал Николай! Первые его слова звучали с сильным грузинско-чукотским акцентом, но он быстро выправился:
– Наоборот, мудрейшие… Лавеп и Аввин (имена запомнил!), наоборот! Из этого следует… возможность предположить… вероятность того, что… вы, будучи носителями высокого знания… в глубине души своей допускаете присутствие тени сомнения… во всесилии могущества Творца всего сущего! – Николай перевел дух и двинулся дальше. – Является ли ниспослание Плит Закона народу иревов деянием самого Вседержителя, или это Сеймон сделал по воле своей? Наверное, такого вопроса никто не задаст: конечно же, это деяние Бога. А разве где-то написано или, может быть, когда-то сказано, что Он обязуется вершить дела таким образом, такими способами, которые нам ясны и понятны? Может и, главное, должен ли знать человек, КАК именно Бог раздвинул воды на пути народа иревов? И как потом сомкнул их над врагами? А КАК была дарована вода и пища в пустыне? Неужели кто-то может подумать, что Творец, возжелав доставить Священные Плиты народу иревов, не нашел бы способа это сделать? Увы мне, увы! Я лишен счастья читать Священный Свиток и даже не знаю, каким словом там обозначено это деяние. Поделитесь же мудростью с бедным странником: там написано «принес» или «доставил»?
Старики посмотрели друг на друга, потом опять на Николая, снова друг на друга. И, наконец, дружно воззрились на Вар-ка:
– Это кто?
– Это – мой брат. Родной.
– Но вы не похожи!
– Конечно: у нас же матери разные. И отцы тоже.

 

Летние сумерки коротки, и, пока совсем не стемнело, народ на широком дворе укладывался спать, используя в качестве подстилок пустые мешки из-под своего товара. Базарный день кончился, и завтра они – крестьяне из окрестных деревень – разойдутся по домам. Под навесом, где стояли столы, мальчик-слуга уже зажег два светильника. Людей было много, и хозяин уже трижды менял пустой котел на полный.
Когда кто-то вставал из-за стола, следующий заходил под навес и, заплатив монету, получал глиняную миску каши, заправленной кусочками курицы, и кружку дешевого кислого вина. Для экономных или бедных вода из большого кувшина и кусок лепешки бесплатно, поскольку их стоимость входит в оплату ночлега.
Сидящие торопливо лепили пальцами комочки из разваренных зерен и отправляли их в рот, запивали вином или водой. Они почти не разговаривали друг с другом – час уже поздний, а летняя ночь коротка. И вдруг…
– Прочь! Гони их прочь, хозяин!! – немолодой крестьянин с длинными, слипшимися от пота и грязи кудрями, торчащими из-под повязки, стукнул кружкой по столу. Негромкий говор затих, все смотрели на него и на двух мужчин, только что вошедших под навес.
– Житья от них нет! И сюда заявились!! Вам мало места во дворе язычников?!
Вар-ка растерянно озирался, зажав в пальцах монеты, полученные от Аввина, а Николай мысленно обкладывал себя матом за то, что согласился сюда идти. Все, кто был рядом, подались в стороны, образовав вокруг них пустое пространство.
По-видимому, кружка с вином, которую допивал крестьянин, была не первой за вечер, и общее внимание только придало ему смелости:
– Прочь! Идите к язычникам!
Люди загомонили, спрашивая друг у друга, что же случилось. Явно назревал скандал.
– Они язычники, братья, язычники! Где вы видели ирева, который входит в дом, не коснувшись манлузы?! Они даже не омыли лиц, переступив порог! Вы видите, как он держит монеты? Монеты с поганой личиной он держит в правой руке! Той, где у всех нормальных людей священный знак Бога отцов наших!
Должно быть, крестьянина сильно обидели на торжище, и теперь он хотел отвести душу. Те, кто еще не улегся и желал развлечений, стали подтягиваться к навесу. Усталый хозяин – толстый потный ирев в сдвинутой на лысый затылок повязке – попытался замять скандал:
– Прекрати орать! Если не нравится, можешь убираться отсюда и ночевать в канаве! Или ты опять наторговал себе в убыток?
– Какая может быть торговля, если эти мерзавцы сбили все цены?! Теперь я должен везти свой лук обратно?!
– Другие-то торгуют! Просто, когда к твоему лотку подходит ремтиец, ты корчишь такую рожу, словно это змея или жаба, и тебя вот-вот стошнит. Кто тебе сказал, что этот навес является домом? Тут и двери-то нет! А что такое здесь порог, преступив который надо омывать лицо? А если завтра я передвину столы, и вход окажется с другой стороны?
Хозяин был истинным сыном своего народа и знал, что сказать людям. Присутствующие немедленно забыли о странных гостях и принялись обсуждать жизненно важные вопросы: является ли навес на постоялом дворе домом? С одной стороны, у него нет стен и под ним никто не живет, но с другой стороны, здесь принимают пищу и ночуют, когда идет дождь. Если это дом только в плохую погоду, то благодатная манлуза не должна постоянно висеть при входе, хотя, с другой стороны, не может же дом – священное для ирева пространство – переставать быть таковым только из-за того, что кончился дождь? Следует ли считать дверью проход между опорными столбами? Являются ли эти столбы дверным проемом или только символизируют его? Следует ли относиться вон к той доске, обозначающей порог, как к настоящему порогу? Скорее всего, следует, но тогда в чем же разница между самим предметом и его обозначением? Кто-то попытался заговорить о ценах на рынке, но никто не стал его слушать.
Вар-ка, конечно, сразу заметил, что все входящие касаются овального предмета, висящего на столбе, а потом как бы проводят руками по лицу. Судя по всему, этот комплекс движений на самом деле был более сложным, но люди, всю жизнь по многу раз в день повторяющие его, научились делать его машинально и быстро. Внешняя простота кажущаяся, и попытка воспроизвести на глаз этот ритуал обязательно будет замечена. Он решил и не пытаться, но получилось еще хуже. И что теперь делать? Еду им, наверное, дадут, но потом надо будет сесть за стол, а кто же захочет принимать пищу рядом с язычниками? Если бы не этот пьяный скандалист, он, наверное, сумел бы «наколдовать» доброе отношение окружающих и к себе, и к Николаю, а так…
Из затруднения его вывел человек средних лет в обычной одежде ирева, но чистой и без знаков принадлежности к крестьянскому сословию. Он забрал у гостя его монеты и, вместе со своей, передал хозяину. Потом, подхватив миски, отправился к дальнему концу стола, кивком пригласив гостей следовать за собой.
Люди, бросая недовольные взгляды, раздвинулись значительно больше, чем нужно, чтобы освободить место для троих. Кто-то даже встал и ушел, не доев остатки каши.
– Не гневайтесь, не осуждайте, братья мои. Помните заповедь любви Бога отцов наших!
– Так то ж о ближних сказано, а какие же они ближние? То ли язычники, то ли так… неверные какие-то. Из рассеяния, поди?
– А хоть бы и язычники? Если сын протянет руку, чтобы взять хлеба, разве дашь ты ему камень? Разве не были все мы сотворены по образу Божьему и подобию. Разве…
– Э, э! Что за слова ты говоришь… в приличном месте?! Иди объясняй ремтийцам про образ и подобие!
– Я и объясняю! Всем, кто готов слушать.
– Ты что, учитель? Книжник?
– О, что вы, братья мои, что вы! Я всего лишь ученик мудрейшего Лавепа и приехал вместе с ним из Ремта к его другу Аввину.
– А-а, так ты из этих, из наитов, что ли? Так бы сразу и сказал!
– Да наиты хуже язычников!
– Не-е, они закон Свитка блюдут! Они люди праведные, мне точно рассказывали!
– Не станут праведные якшаться с язычниками!
– Они, говорят, обращают их в нашу веру!
– А я слышал, что наиты жрут крольчатину!
– Да ты что?!
– Да-да: жрут и пальцы облизывают!
– Крольчатина – это что! Мне говорили, что они и Бога отцов наших не признают! У них какие-то свои боги – то ли два, то ли три.
– Как у язычников?!
– Да они и есть язычники, даже хуже! Ремтиец какой-нибудь хоть не притворяется человеком, а эти и знак носят, и повязку!
– А я слышал…
Спор постепенно разгорался. Те, кто сидел за столом, не придвинулись ближе, но за их спинами уже стояли новые слушатели и участники дискуссии. Некоторые держали в руках миски и продолжали жевать.
Человек, назвавшийся учеником, доел свою кашу и попытался перехватить инициативу:
– Тише, тише, братья мои! Вы ведь не раз еще будете вместе, я же утром уйду, и, может быть, мы не увидимся больше. Хотите, я расскажу вам правду об учении нашем?
– Что там рассказывать?! Вы кроликов жрете!
– Во-первых, мы избегаем есть крольчатину, а во-вторых, было сказано: «Ничто, в уста входящее, не оскверняет, но оскверняет из уст исходящее!»
– Это где так сказано? В Свитке?! Какое такое «исходящее»?
– А вот ты, например, извергаешь сейчас из уст своих напрасную хулу и тем оскверняешь себя. А Господь наш сказал…
– Наш или ваш? Может, ты уже и не ирев вовсе?
– Вы не хотите слушать? Что ж… Было сказано: «Любите ненавидящих вас, благословляйте врагов ваших…»
– Ого! Такого точно нет в Свитке!
– Да тише, вы! Тише! Пусть говорит!
– Пусть, пусть говорит!
– А будет богохульствовать – выкинем на улицу!
– И камнями! А сейчас молчите!
Ученик начал говорить, и окружающие затихли. Рассказ длился довольно долго, но он ни разу не сбился – судя по всему, текст он знал наизусть и проговаривал его не в первый раз. Удивленная тишина продержалась немного и после того, как он умолк.
– Ну и ну! А почему наш учитель ничего не говорит об этом?
– И наш тоже! Что, он действительно воскрес на третий день?! И все видели? Если там была ремтийская стража, то она уж никак не могла разбежаться! Они же тупые и своих начальников боятся больше, чем любых демонов или ангелов!
– А я, между прочим, тоже слышал, что перед войной многие книжники пытались помириться с ремтийцами. И задницу им лизали!
– Конечно! Тут перед войной такое было! Всякие лжепророки толпами ходили! Среди них могли и не узнать одного настоящего!
– А если он настоящий пророк, то зачем тогда пошел в Столицу? Он же не мог не знать, что там с ним будет!
– И зачем вообще было давать себя убивать?
– Нет, нет, вы меня, меня послушайте! Это все сказки! Самые настоящие сказки! Я жил у иревов рассеяния, я знаю! Они там только называются иревами, а сами-то и язык почти забыли. Зато они очень любят сочинять всякие истории, которые якобы случились в Наахе, особенно перед войной! Свидетелей-то – тю-тю!
– Так он же говорит, что есть свидетели! Ну, эти, ученики его, лотсопы которые!
– Вот-вот: слово-то, между прочим, ремтийское!
– И вообще… Слушайте, слушайте! И вообще: откуда это все известно? Ну, допустим, за ним ходили ученики и все запоминали. Но откуда они узнали, что он говорил первосвященникам, царю, куратору? Это-то кто слышал? Они сами, что ли, потом рассказали?!
– Вот я и говорю: это байки иревов рассеяния! Они там даже Священный Свиток читают по-ремтийски!
– А я вот другого не пойму: пророки ведь и раньше приходили… ну, вы знаете… Когда их не принимали или не понимали, Господь за это наказывал – и правильно делал! А тут-то за что? Народ-то его принял! За ним же вроде как толпы ходили? За что же всех наказывать-то? Наказывал бы первосвященников! Из-за этого вроде как вся война-то и получилась, да? И Столицу сожгли, и Жертвенник… Нет, как-то это неправильно!
– И с язычниками неясно! Ежику понятно, что войну проиграли из-за раздоров! Из-за предателей! Так надо было сразу истребить всех, кто хотел с Ремтом мириться, а потом навалиться дружно. А этот новый пророк…
– То-то куратор его казнить не хотел!
– Да вранье это все! Стал бы куратор возиться с каким-то иревом, будь он хоть трижды пророк?! Да ему казнить лишнюю сотню-другую наших – как в ухе почесать!
– Но получается, что пророк-то был за ремтийцев?! Он, получается, не разрешал с ними бороться? Многие пророки призывали покаяться и блудниц, и грешников, и отступников, но язычников?!
– Ну и что? Может быть, в этом есть правда? Отдай собаке ее кость, не дразни ее – она и не укусит!
– От бешеного пса костью не откупишься! Его надо убить! Вспомни пророка Озру!
– Но он не призывал к войне с язычниками!
– Правильно, он боролся с изменниками! И восстановил Жертвенник, и отстроил Столицу!
– Послушайте меня, братья мои, послушайте! Я расскажу… Послушайте же!
Ученику пришлось изрядно потрудиться, чтобы вновь привлечь к себе внимание. Но у него, похоже, был изрядный опыт такого общения, и это ему в конце концов удалось.
– Я расскажу вам истинную историю, которая произошла здесь, в Наахе, перед войной…
– Вот-вот: приехал из Ремта и будет нам рассказывать, что у нас тут происходило!
– …Найт тогда уже покинул нас, но общины последователей его умножились по всей земле нашей…
– Да где они, эти ваши общины?! Куда они делись?! Ты думай, кому голову морочить, – мы же местные!!
– …Учителем в одной из них был верный спутник пророка по имени Сиотр. А в городе Ирасии, что на морском побережье, жил сотник с домом своим…
– А-а, колонист проклятый? Из тех, что жируют на нашей земле?
– …То был благочестивый и боящийся Бога человек…
– Что он говорит такое?!
– Тише! Слушай лучше, орать потом будешь!
– …Да, он был благочестив и боялся Бога со всем домом своим. Он творил много милостыни народу и всегда молился Богу…
– Какому?!
– …Однажды тому сотнику было видение: явился к нему ангел Божий и сказал, что милости его замечены и молитвы услышаны. Пусть пошлет он гонцов и призовет Сиотра в дом свой…
– Вот-вот, конечно: не сам к нему!
– …Узнав о том, долго спорили Сиотр и люди его: как может ирев войти в жилище язычника? От споров тех Сиотр удалился на кровлю дома и стал молиться, прося Бога просветить его. И было ему видение.
Видит он отверстое небо и сходящий к нему некоторый сосуд, как бы большое полотно, привязанное за четыре угла и опускаемое на землю. В нем же находились всякие четвероногие земные, пресмыкающиеся и птицы небесные. И был глас к нему: «Встань, заколи и ешь!».
Но Сиотр сказал: «Нет, Господи, никогда я не ел ничего скверного или нечистого!» Тогда и еще раз был глас к нему: «Что Бог очистил, того ты не почитай нечистым». Это было трижды, и сосуд поднялся на небо.
Тогда поняли и Сиотр, и люди его волю Бога нашего и пошли вместе в Ирасию. Сотник же ожидал их, созвав родственников своих и близких друзей. Когда Сиотр входил в дом его, сотник встретил его и поклонился, пав к ногам его. Сиотр же поднял его и сказал: «Встань, я тоже человек!» А когда вошел в дом и увидел собравшихся, сказал им: «Вы знаете, что иреву возбранено сообщаться с иноплеменниками, но мне Бог открыл, чтобы я не почитал ни одного человека скверным или нечистым!..»
– Все!!! Хватит!!! Он богохульствует!!
– Господь лишил его разума!!
– Нет, вы послушайте: он же сам себе противоречит! Это же бред, бред безумца!
– Какой сотник?! В какой Ирасии?!
– Известно, в какой: в ремтийской!
– Да я!.. Да мне! Ремтиец, молящийся Богу?! Сотник?! Да еще в Ирасии!!
– Пал на колени?! Перед иревом?! Жирный, тупой, наглый язычник пал на колени!! Ты можешь представить?
– Представить?! Да отец жены моего соседа сам жил в Ирасии! Я знаю! Там куча языческих храмов, даже есть их поганые капища – ипподром и театр! Там жило полно ремтийцев и совсем мало наших. Они всегда дрались друг с другом! Даже посылали в Ремт делегации, чтоб император рассудил, кто же прав.
– Ну и как?
– А ты не знаешь? Конечно, он повелел выгнать из города всех наших и больше туда не пускать! Какой там может быть благочестивый сотник?!
– Тише вы, тише!! Дайте же мне… Мне спросить! Пусть он скажет, пусть!
– Он уже все сказал! Уже дальше некуда!
– Нет, пусть скажет: если новый пророк был праведным человеком, если говорил, что пришел не нарушать законы Бога и предков наших, а исполнить их, то как могло такое получиться? Его ученик проповедовал в доме язычника?! Может быть, мы не знаем чего-то, что есть в Свитке? Может быть, в нем есть какое-то указание? Намек? Слово? Ну, хотя бы буква о том, что это угодно Богу?
– Наоборот! Сказано, сказано и повторено: «Не мечите бисер перед свиньями! Не давайте священного псам, дабы они, оборотясь, не пожрали вас!»
– Правильно, а еще сказано…
Народ шумел, возмущался, и было все еще не ясно, дойдет дело до драки или нет. Николай проглотил последний комок каши, отер бороду и зашептал в ухо Вар-ка:
– Пошли отсюда! Сил никаких больше нет!!

 

Переночевать они решили под открытым небом – на склоне своей горы. Ущербная луна давала достаточно света, чтобы передвигаться, но далеко уйти они не смогли. Сразу за крайними домами тускло блеснул металл мечей и доспехов.
– Пошли обратно, Коля! – обреченно вздохнул Вар-ка. – Похоже, деревня оцеплена.
– Это надо понимать так, что мы влипли?
– Разумеется.
Спать они устроились на плоской крыше нежилого дома на краю площади. Выбор места оказался удачен – утром их не нашли, о них не вспомнили.

 

Ударами мечей плашмя и толчками щитов солдаты согнали мужчин в центр площади. Когда толпа уплотнилась, они, по команде сотника, навалились щитами со всех сторон, спрессовав людей вплотную друг к другу. Потом солдаты отступили на два шага и застыли, расставив ноги: на левых руках прямоугольные выгнутые щиты от плеч до колен, в правых – пехотные мечи с короткими клинками. Голени у всех прикрыты поножами, на головах железные шлемы с гребнями – олицетворение нерушимой силы ремтийского оружия.
Мерно топая сапогами, подошла вторая сотня и распределилась по кругу, образовав вторую цепь вокруг толпы в двух шагах от первой. Солдаты повернулись «кругом» и застыли, рассматривая пеструю массу детей и женщин, заполнившую выходящие на площадь просветы между домами.
Полковник – широкоплечий коренастый ремтиец лет 45 – 50 – дождался, когда десяток личной охраны выстроится за его спиной, снял шлем и устало вытер лысеющую голову. Потом он водрузил шлем на место, сложил на груди короткие мощные руки и стал прохаживаться взад-вперед, поглядывая то на толпу за оцеплением, то на троих людей, стоящих чуть в стороне под охраной нескольких солдат. Это были Лавеп, мужчина, назвавшийся вчера его учеником, и молодой незнакомый ирев.
– Ну что? С кого начнем?
Ему, разумеется, никто не ответил, и он продолжал расхаживать и говорить сам:
– Итак, господа иревы, слышал я, будто ждете вы масэаха – Мессию, значит… Меня все понимают? – перебил он сам себя. – Переводчики могут говорить, но чтоб тихо! Так вот, уроды: считайте, что дождались. Я вам устрою и суд Божий, и конец света – все в одной кружке! М-м-да-а… Короче: которые тут бандиты – шаг вперед!
Люди замерли.
– Не хотите? Ладно…
Полковник прошелся еще пару раз перед молчащей толпой.
– Значит, так, господа иревы: вчера вечером на южной дороге зверски убиты шестеро ремтийцев – мирные жители, добрые налогоплательщики. От вашей деревни это совсем недалеко. Мне говорят, что здесь все местные, кроме вот этих троих, – правильно? Я надеюсь (всей душой надеюсь!), что вы не станете утверждать, будто шестерых вооруженных бывших солдат имперской армии убил вот этот парень или дед со своей клюкой? Да-да: избил их своей палкой и зарезал! Ну-ка, дай сюда! – Он выхватил из рук старика посох, сломал его об колено и вернул расщепленные обломки. – Держи!
Толпа не реагировала, и полковник продолжал:
– Как человек добрый и мягкий, предлагаю вам добровольно выдать убийц, а также всех имеющихся в наличии бандитов. Если, конечно, вы хотите поскорее вернуться к мирному труду на благо великого Ремта. Считаю до десяти – вам хватит?
Он обернулся к солдатам охраны и кивнул. Десятник негромко скомандовал, первый солдат в шеренге поднял свой длинный кавалерийский меч и брякнул им плашмя по щиту: раз! Короткая пауза, и второй: два! Еще одна пауза, и следующий: три!..
– Та-а-ак! Не хотите, значит? Ладно… – угрожающе произнес полковник, дослушав счет. – Господа иревы, вы ведь понимаете, что, при всей моей доброте, закон полувоенного времени обязывает меня произвести расследование на месте? Понимаете? Тогда приступим! Кто у нас здесь совет старейшин? Их тут должно быть пятеро… – широкий приглашающий жест. – Прошу, господа старейшины!
Плотно стиснутая толпа зашевелилась, пришла в движение, послышались протестующие возгласы.
– Ну-ну, – снисходительно ухмыльнулся полковник и кивнул. Сотник отдал команду, и солдаты внутреннего кольца недружно брякнули мечами о щиты. Гомон в толпе затих, и вперед протиснулись два старика, за ними вышли еще трое. Оказавшись на открытом пространстве, они испуганно озирались и инстинктивно жались друг к другу.
– Ага, вот они, наши старые друзья! Разве я вам не говорил (еще в том году!), что так жить нельзя? У вас недоимок по налогам столько, что их не покрыть, даже если продать всю вашу деревню! Говорил? М-да-а… А теперь, значит, еще и бунтовать вздумали? Бандитов прячете, мирных жителей убиваете? Ну-ка, быстренько сказали и пальцем показали: кто? Не слышу!!
– Эт-то не мы, господин!… М-м-мы не… мы не знаем!
– Не знаете?! Вы тут ни при чем?! О, разумеется, конечно, само собой! Это ваш злобный бог покарал добрых ремтийцев, да? Ладно… Кто первый? Вот ты! – И, обернувшись к десятнику охраны: – Чтобы все видели!
Двое солдат закинули щиты за спину и вместе с десятником подошли к старикам. Ловко ухватив крайнего за одежду, они оттащили его на свободное пространство перед толпой. Заломив ему руки за спину, поставили старика на колени. Десятник поднял меч и замер в позе готовности. В толпе за внешним оцеплением послышались женские голоса, стенания, кто-то завыл в голос…
– Тихо!! Тихо, я сказал! Всем известна моя доброта! Не так ли? Я не буду устраивать вам бичевание, не буду ни жечь, ни варить живьем! Мы же, в конце концов, солдаты, а не палачи… – Полковник поднял над головой руку. – Последний раз спрашиваю: КТО? – Пауза. – Ну, как хотите…
Он опустил руку, и десятник небрежно взмахнул мечом. Голова не полностью отделилась от туловища, солдаты освободили руки, и старик завалился набок, дергая ногами и заливая землю кровью. Тряпичная повязка слетела, и стала видна выстриженная в седых волосах полоса – от лба до затылка.
– Та-а-ак… – Полковник подошел и пнул офицерским сапогом полуотрубленную голову. Посмотрел на замершую толпу: – Та-а-ак! Бандитская метка! Ин-те-ресное дело, а?
На той стороне площади, где женщины плотно забили пространство между стенами домов, раздались вопли. Полковник поморщился, и пехотный сотник с тремя солдатами рысью устремился туда. Крики затихли.
– Это становится забавным, господа иревы. Не так ли? Следующий!
Процедура казни повторилась еще дважды. И оба старика несли тот же знак – полоса на голове.
Лицо полковника покраснело, белки глаз налились кровью – он явно впадал в бешенство, но пока еще сдерживал себя:
– Следующий!! – Рука поднята вверх. Пока солдаты тащили и ставили на колени очередную жертву, командир охраны подошел и, склонив голову (он был значительно выше ростом), что-то негромко сказал. Полковник опустил руку:
– Ты так думаешь? Сейчас проверим. Действуй!
Несколько негромких команд, и солдаты внутреннего оцепления, сделав два шага вперед и подняв щиты на уровень глаз, опять навалились на толпу. Они давили и стискивали людей, пока их щиты не начали касаться краями друг друга, образовав почти непрерывное кольцо.
Дождавшись, когда маневр будет закончен, командир охраны подошел к толпе. Он поднял меч и, дотянувшись окровавленным клинком через плечо солдата, сдернул повязку с головы ближайшего ирева. Человек закричал, забился, пытаясь освободить стиснутые соседями руки и прикрыть голову. Командир сбил еще одну повязку, и еще… Люди бились, кричали, и солдаты уже с трудом удерживали их.
Наконец охранник отошел. Солдаты, работая щитами и клинками мечей плашмя, с трудом восстановили порядок.
Полковник почесал мясистый нос и опять сложил на груди руки:
– Да, ты оказался прав – они все такие. Странно… К чему бы это, а?
Охранник заговорил вполголоса.
– Ладно: давай и это попробуем, – кивнул полковник. – Тащи его сюда!
Он обратился к притихшей толпе:
– Та-а-ак, господа иревы! Вы тут, значит, все сплошные бандиты, да? И место ваше на виселице, не так ли? Это вы хорошо придумали! Жалко только, что на вашу землю здесь ни один нормальный колонист не позарится! Последний раз показываю вам свою доброту и спрашиваю: кто убил людей на дороге? Или, может быть, кто-то из вас был в Желтых горах?
Ответом была тишина, только всхлипывали женщины за вторым кольцом оцепления.
– Значит, никто? Или все?! Ладно… Не хотите по-хорошему? Тогда сделаем так. Вот этого старика вы все хорошо знаете. Это – ваш наставник Аввин. У иревского сброда всего Нааха, как я знаю, он в большом авторитете. Он, говорят, даже буквы знает и книжки пишет! Непонятно только, зачем он живет в вашей дыре. Это, впрочем, его дело. А вот ваше дело – в другом. Я думаю, что великий и могучий народ иревов очень обрадуется, когда узнает, что вы отдали на смерть язычникам учителя Аввина. Не так ли? И все из-за каких-то бандитов!
Стиснутая щитами толпа заволновалась, пришла в движение, послышались крики. Полковник удовлетворенно улыбнулся:
– Мне нужны убийцы! Я жду!
Над толпой показались поднятые руки.
– Ну вот, уже лучше! Давайте их сюда!
Солдаты ослабили натиск, и командир охраны с двумя подручными устремились в толпу. Распихивая людей щитами, они хватали поднявших руки и тащили на свободное пространство за оцеплением. Восемь солдат охраны замкнули взятых в кольцо. Среди них оказалось двое мужчин среднего возраста и трое почти юношей. Шестого – худосочного пожилого мужчину – подтащили прямо к полковнику. По грязному, заросшему кудрявой бородой лицу человека текли слезы.
Полковник с сомнением покачал головой:
– Та-а-ак! Значит, ты убил шестерых ремтийцев? Или дрался с нашими в Желтых горах? Говори!!
Ирев отвечал на очень плохом ремтийском:
– Я… я убил, господин! Только я!
– Один – всех?! Силен! И чем же ты их, а?
– Я… да… Мечом, господин… Мечом… У меня был меч…
– Понятно!
Полковник посмотрел на командира охраны и кивнул на трупы старейшин:
– Давай его к этим!
– Выполняю!
Жертву оттащили в сторону и всадили под ребра острие меча.
Следующим оказался молодой широкоплечий ирев. Полковник насмешливо смотрел на него снизу вверх:
– Это ты, значит, разбойничаешь на дорогах?
– Да, господин.
– Бедность, наверное, одолела?
– Да, господин.
– И много денег ты у них взял? Ну! Сколько?
– М-м-м… Пять… Семь ронов, господин…
– Все ясно. Следующий!
От толчка в спину ирев упал на колени и не стал подниматься.
– Ну, ты тоже бандит, да? Из пещер в Желтых горах?
– Да, господин…
– И ты напал, вместе с другими, на нашу заставу?
– Да…
– Ай-я-яй, как нехорошо! Как тебе не стыдно? Ты бросал в солдат камни или стрелял из лука?
– Камни, господин…
Говорить с последним кандидатом в убийцы полковник и не пытался – он устало махнул рукой, и еще один труп бросили в общую кучу.
– Господа иревы! Вы испытываете мое терпение! Я бы еще мог это простить, но вы демонстрируете полное неуважение к власти! Я что, по-вашему, похож на идиота? Но, кажется, мы ступили на правильный путь и, пожалуй, пойдем по нему дальше! Ну-ка… Аввина сюда! И… оружие к бою!
Солдаты отступили от толпы на полшага и выставили вперед острия мечей. Учителя, ухватив за руки, подтащили и поставили на колени на залитую кровью землю лицом к толпе. Полковник не спеша обошел его:
– Ну что, старик? Настало твое время трясти бородой! Объясни своим людям, что нехорошо убивать ремтийцев, ведь всякая власть от Бога, правда? Разве можно желать власти лучшей, чем власть нашего императора? Мы принесли вам закон и справедливость, а вы это не цените. Объясни им, что Ремту не нужны невинные жертвы – мы караем только преступников. А впрочем… Дело твое – можешь просто помолиться перед смертью!
Полковник отошел в сторону, взглянул на собственную укоротившуюся тень, на высокое уже солнце и приготовился терпеливо ждать: «Наверное, это бесполезно, и, в конце концов, придется просто забрать с собой парочку иревов покрепче и втолковать им, когда, где и как они убивали ремтийцев. Это ненадежно и хлопотно, но что делать…»
Аввин долго молчал, обратив лицо к небу. Затем, в напряженной тишине, он сделал жест омовения и заговорил. Сначала тихо, потом все увереннее и громче. Внутри и снаружи оцепления толпа отвечала стонами, всхлипами, вздохами.
– …Вспомни, Господи, что над нами свершилось, посмотри на поругание наше! Наследие наше перешло к чужакам, дома наши – к иноплеменникам. Мы сделались сиротами без отца, а матери наши как вдовы. Мы пьем нашу воду за деньги. Нас погоняют в шею, мы работаем и не имеем отдыха. Мы протягиваем руку к язычникам, чтобы насытиться хлебом. Отцы наши грешили, а мы несем наказание за беззакония их. Рабы господствуют над нами, и некому избавить от руки их!…
Слова старика звучали чуть иначе, чем обычный говор иревов. Полковник недоуменно взглянул на командира охраны:
– Он по-иревски? Ты понимаешь?
– Да… Это какой-то старый диалект. Они, наверное, и сами его не понимают. Скорее всего, он читает по памяти ихний Свиток.
– Ну-ну, послушаем…
Голос старика постепенно креп. Он долетал уже до самых дальних домов на площади, в нем появились даже какие-то грозные нотки и некий ритм, как будто он читал стихи:
– …держит чашу – чашу гнева великого: МА!.. И полна чаша та, и осталась лишь капля, чтобы излился гнев Божий в мир этот: СЭ!.. Будет страшен день тот, ибо в правой руке держит меч Он разящий: АХ!.. Мы звали Его на воле и в рабстве, в малой радости и в горе великом: МА!.. Услышал Он голос народа и отверз уста свои: СЭ!..
Полковник вновь вопросительно взглянул на командира охраны. Тот недоуменно пожал плечами.
А ритм становился все более явственным, и толпа, кажется, начала отзываться на него – сначала дружным выдохом, а потом и невнятным шепотом. Командиры сотен, стоящих в оцеплении, сошлись и о чем-то заговорили, поглядывая на начальство. Они тоже ничего не понимали.
А ритм все нарастал, все явственнее звучал ответ толпы: короткая фраза и – МА!; еще несколько слов – СЭ!; опять короткая фраза – АХ!
В конце концов и полковник всерьез забеспокоился:
– Что это он, а? Молится?!
– Черт их разберет, командир…
Вот уже вместо нескольких слов в паузах звучат одно-два, уже можно различить слова ответа. Старик даже не говорит, а почти скандирует, воздевая руки к небу.
Это пора прекращать, но даже солдаты оцепления замерли с мечами в руках. Они чуть покачиваются, приоткрыв рты, и вот-вот сами ответят: МА-СЭ-АХ!!
Казалось, из всех присутствующих гипнотизирующе-странный ритм молитвы не затронул только двоих – приезжего учителя Лавепа и стоящего рядом с ним молодого ирева. Первый плакал и пытался молиться по-своему, но не мог сосредоточиться и в отчаянии шептал: «Нет, нет!.. Господи, только не…» Незнакомец же осматривался по сторонам, пользуясь тем, что стоявшие рядом солдаты окончательно переключили внимание на толпу.
Командир охраны не выдержал первым:
– Господин полковник, не пора ли?
– Он, кажется, уже сам закругляется!
Аввин, подняв лицо к небу, что-то выкрикивал в пространство над толпой, а она отвечала. Это было похоже на огромные кузнечные мехи, на неторопливую поступь гиганта – МА-СЭ-АХ!
Лавеп вздрогнул от прикосновения и открыл глаза: молодой ирев протягивал к нему левую руку открытой ладонью вверх. Старик, забывшись в отчаянии, все еще прижимал к груди расщепленные обломки своего посоха…
Лежа на плоской крыше, Вар-ка шептал Николаю в ухо:
– Вон того парня видишь? Он что-то замышляет. Если начнется заваруха – уходим к горе и ни во что не вмешиваемся! Понял?
– Понял, но…
– Тихо! Голову не поднимай!
На очередном выдохе Аввин качнулся назад и, не опуская рук, поднялся на ноги: МА-СЭ-АХ!!
Они посмотрели друг другу в глаза: полный отчаяния и боли взгляд Лавепа не встретил отклика, и старик содрогнулся. Плохо понимая, что делает, он разжал потный кулак и положил на ладонь незнакомца обломок палки…
Полковник передернул плечами, как бы стряхивая наваждение:
– Все! Пора кончать!
– Выполняю, командир!
Поднимая свой длинный кавалерийский меч, командир охраны шагнул к Аввину. Он чуть замешкался, соображая, что лучше: колоть или рубить?
Почти безумные глаза старика, казалось, готовы были выскочить из орбит – вместе с толпой, окруженной солдатами, он поднимался и опускался на гигантских волнах какого-то радостно-мрачного, бездонного и неотвратимо-жуткого экстаза: МА!-СЭ!-АХ!! МА!-СЭ!-АХ!!!
И еще раз – последний. Потому что это – все, потому что больше уже некуда, потому что дальше и ближе, выше и ниже только взрыв и бездна, край и бесконечность… все: МА!-СЭ!-АХХ!!!
Командир охраны решил все-таки ударить – сзади наискосок в основание черепа…
И как продолжение последнего «АХХ», как завершение выдоха или начало вдоха, как пронзительная трещина в мироздании – одинокий и жуткий визг: И-И-И-Я-А!!!
Закаменев в шоке, захлебнувшись глотком безнадежной, смертельно-немыслимой радости, люди смотрели.
Пять бесконечно долгих мгновений они смотрели.
Люди смотрели, как бьет бич их Бога.

 

Вар-ка был, пожалуй, единственным из присутствующих, кто разглядел начало движения. Предчувствие не обмануло его, и он верно угадал исходную точку следующей сцены. Молодой ирев, что стоял рядом с Лавепом в окружении солдат, незаметно забрал у старика палку. На втором слоге финального повтора он, резко согнув ногу в колене, ударил в пах солдата, стоявшего сзади. Не останавливаясь, двигаясь стремительно и экономно, он ткнул расщепленным концом палки в лицо солдата, стоящего справа (прикрыться щитом тот, конечно, не успел). Чуть присев на опорной ноге, сделал короткое сметающее движение правой – подсечка, – и третий солдат, пытаясь сохранить равновесие, отлетел в сторону. Дальше – два длинных разгонных шага, крик и прыжок.
Взмахнувший мечом командир охраны получил мощный удар двумя ногами в плечо и отлетел в сторону, сталкивая щитами двух своих подручных. Нападающий, как кошка, приземлился на ноги, но, вместо того чтобы продолжить атаку, схватил себя за пояс. Длинная засаленная тряпка полетела в сторону…
Миг неподвижности – ирев замирает в стойке: чуть согнутая правая нога впереди, левая рука с обломком палки отведена в сторону, в правой, выставленной вперед, извивается (?!) узкая полоса светлого металла.
Полы его халата распахнуты, видна безволосая грудь и мускулистый живот. Конец первой сцены.
На самом деле действие происходит почти без пауз – это доведенное до исступления сознание зрителей растягивает время. А оно, кажется, течет для участников по-разному.
И-И-ИЯ!!! – новый крик и вихрь движений. Странное оружие в руке ирева как бы растворяется в воздухе. В неуловимо-жутком танце мелькают его руки, ноги, полы халата.
Командир охраны и ближайший солдат выпускают оружие и валятся на землю. Другой солдат, сбитый на землю раньше, встает на ноги и устремляется за иревом, запоздало пытаясь прикрыть полковника. Он не успевает – ирев проносится мимо и атакует остальных охранников. Полковник кажется невредимым и по-прежнему стоит, сложив на груди руки. Солдат замирает перед ним и, оцепенев, смотрит, как срезанная голова командира начинает валиться набок.
Восемь оставшихся солдат охраны размыкают строй и, подняв щиты на уровень глаз, образуют полукольцо. Их длинные мечи, в отличие от коротких пехотных, остры и приспособлены для рубки. Они и сами не простая пехота – обучены драться в разомкнутом строю и даже в одиночку. Им, конечно, трудно быстро передвигаться, зато достать их из-под широких щитов почти невозможно.
Полукольцо стремительно сжимается, превращаясь в кольцо. Мелькают мечи – сейчас все будет кончено – куда ему деться? Вот сейчас! Только не зацепить бы на махе своих… Вот сейчас!! Но…
Но кольцо размыкается. Падает один, второй… Третий останавливается, изумленно глядя на обрубок руки, в которой только что был меч. Еще кто-то, мешая другим, пытается подняться: он еще не понял, что левой ноги у него нет…
Последние встают плечом к плечу, переходя к обороне. Ирев атакует. Он выбросил палку и уже не отводит ударов. Он змеится меж чужих лезвий, стремительно меняет дистанцию, перебрасывает оружие из руки в руку. Ни стука, ни звона – клинки не сталкиваются, только леденящий посвист, как плеть в руке палача…
Справа сверху под кромку щита, круговой вниз – перехват – слева сверху – нырок вниз – перехват… Еще одна отрубленная рука, клочья мяса, летящие из-за щита…
И-И-ЙЯ!!! – он один перед всеми.
Он неподвижен.
Белым огнем горит меч в его руке, отражая лучи полуденного солнца.
И этот крик, этот блеск взорвали мир, взорвали толпу – всю сразу: и стиснутую цепями солдат, и зажатую между домов вокруг площади.
На их глазах погиб десяток солдат, а вокруг сотни живых – разве в этом дело?! Они так ждали и дождались, они звали и были услышаны!
МА-А-А!! – и толпа в центре ринулась сразу во все стороны – на щиты, на мечи…
СЭ-Э!! – ей навстречу рванулись женщины и дети – на щиты, на мечи…
АХ-Х!! – смешалось все в кровавой давке безумия.

 

Вар-ка терпеливо ждал, когда Николай перестанет кашлять, хрипеть и плеваться после пробежки. Потом спросил:
– Ты понял, что это было?
– У того чувака? – Николай завалился навзничь на мелкую щебенку склона и раскинул руки. – Ну и месиловка!
– Разве это месиловка? – грустно усмехнулся Вар-ка. – Так, мелкий инцидент в захолустной деревушке второстепенной провинции могучей империи…
– Да?! – бессильно возмутился Николай. – А ты помнишь, с чего в нашем мире началось восстание Маккавеев?
– Смутно, – пожал плечами Вар-ка. – Но, в любом случае, они тут ни при чем. Здешние наиты сильно смахивают на ранних христиан твоего мира. Значит, аналогии надо искать среди более поздних событий. Хотя, может быть, такая мелочь вообще не была зафиксирована в вашей истории.
– Знаешь что?! – Николай резко принял вертикальное положение, и Вар-ка понял, что его незатейливая провокация удалась. – Знаешь что? Может быть, именно так появился тот, кто возглавил последний мятеж в Иудее?
– Это который «Сын лжи», что ли?
– Ошибка перевода! Он был просто «из Козиба»!
– Ладно, ладно! – засмеялся Вар-ка. – Вижу, что ты уже оклемался! Так что за штука была у этого парня?
– Слушай, не знаю! – честно признался Николай. – Может быть, это то, что называется «гибкий меч»? Кажется, у нас такие были в древности у китайцев и арабов.
– Ты видел?
– Нет, только читал. Но до чего шустрый парень!
– Женька, пожалуй, пошустрее будет.
– Согласен! Но «гибким мечом» он не владеет – это точно. Наверное, такое оружие в нашей древности имело хождение, но наверняка было очень дорогим и редким. Соответственно, можно предположить, что и мастеров такого меча были единицы. Какого дьявола я здесь оказался…
– Вот именно! – не дал развить ему мысль Вар-ра. – У тебя не возникло ощущения, что весь этот кровавый спектакль – провокация?
– У меня возникла масса ощущений, но…
– Но давай сматываться отсюда, – остановил его Вар-ка. – Мы собираем фактический материал для решения фундаментальной проблемы: почему амулет здесь работает, а там нет? Ты в достаточной мере познакомился с этим миром? Или хочешь хлебнуть еще?
– Хватит, пожалуй!
– Тогда пошли! – скомандовал Вар-ка и поднялся. – Осталась еще одна реальность, которую надо бы посетить. Там тебе, наверное, понравится!
– Знаю я эти твои реальности, – простонал Николай, пытаясь встать. – Из огня да в полымя!
Назад: Часть четвертая
Дальше: Глава 2. Нельзя иначе