Книга: Диверсант (СИ)
Назад: Глава 5 сентябрь 1432 года, замок Барнстапл: посмотри в глаза чудовищ
Дальше: Глава 3 Англия, 1432 год, октябрь: закрыватель Америки

Часть 2. Шпион, который ее любил

Глава 1
сентябрь 1432 года, Англия: вождь краснокожих

Нервное напряжение, как оно обычно и бывает, сменяется сильнейшей усталостью. Покачиваясь, я не спеша бреду в сторону маленькой башни на задворках. Той самой, где расположена калитка. Судя по всему с защитниками донжона придется провозиться возиться до обеда, а то и дольше. Так что если один смертельно уставший шпион запрется в той башенке изнутри, то даже прорвись осажденные наружу, ничто не будет угрожать его драгоценной жизни.
Не удержавшись я зеваю с таким подвыванием, что оруженосец, ведущий куда-то взмыленного жеребца, нервно вздрагивает. Испуганный конь резко дергает головой, едва не вырывая повод из держащей его руки. Воин вспыхивает, судя по перекошенному злобой лицу он готов разразиться бранью, но я останавливаю его холодным взглядом. Что же касается выдвинутого из ножен на ладонь меча, то это у меня выходит машинально. Рефлекс, знаете ли.
У самой башни меня ожидает сюрприз, одновременно со мною туда выбирается какой-то человек. Он нервно вздрагивает от доносящихся со стороны донжона криков, и поминутно озирается. Правую руку мужчина прижимает к груди, из-под намотанного в спешке полотна проступают кровавые пятна. Лицо его бледно и устало, высокий лоб собран морщинами, глаза упрятаны под густыми бровями.
И хоть одет как простой воин, по его манере двигаться я сразу вижу, что он прикидывается. Меня нелегко обмануть, недаром в меня вколачивали науку маскировки, где главное — не умелый грим, а манера вести себя. Слишком уж гордо для обычного воина держит раненый голову, да и спина чересчур ровная — как палку проглотил.
Монахи и торговцы, простолюдины и воины — они ведь двигаются по разному, знаете ли. Так что навстречу мне прет настоящий аристократ, чем угодно могу поклясться. Барона де Каньера, управителя замка Ламбье я видел, так что же, это и есть объект нашей охоты, один из семи? Все внимание беглеца обращено назад, туда, где остались преследователи, а потому он замечает меня, едва не напоровшись на выставленный меч.
Вздрогнув, он замирает на месте, левая рука с такой силой стискивает зажатую в ней рукоять кинжала, что пальцы белеют. Но тут же рука с клинком бессильно опускается. Я одобрительно киваю, не сводя с раненого глаз. Не ему нападать на здоровенного детину с плечами, как у профессионального борца, да вдобавок до зубов вооруженного.
Лицо его враз стареет, словно у человека, который понял: вот он, конец надеждам. И тогда я с легким поклоном отступаю от двери в башню, делая приглашающий жест. Мол, давай, не мешкай, пока я не передумал. На лице неизвестного вспыхивает надежда пополам с недоверием. Промедлив пару секунд он осторожно, по стеночке заходит внутрь, карауля каждое мое движение. На всякий случай ногой я придерживаю распахнутую дверь, а то еще закроется сдуру изнутри, где я отдыхать тогда буду?
Через мгновение бухает вторая, наружная дверь, я тут же оказываюсь рядом и без всякого промедления задвигаю тяжелые засовы. После я закрываю внутреннюю дверь и укладываюсь на стоящий тут топчан. Лежак пронзительно скрипит при каждом движении, и поначалу я никак не могу заснуть.
Некоторое время я прислушиваюсь к суете во дворе замка и далеким звукам боя, затем как-то незаметно проваливаюсь в дрему. Просыпаюсь я ближе к обеду. Дверь во двор прогибается от тяжелых ударов, и пару минут я пытаюсь сообразить что происходит, и как я тут очутился.
Окончательно придя в себя я отпираю дверь, внутрь тут же врываются трое воинов с топорами наизготовку. Глаза их горят азартом, из ноздрей пыхает пламенем. Коньки-горбунки какие-то, а не гордые воины-розенкрейцеры! Узрев своего один разочарованно плюет на землю, и в злобном бормотании его я улавливаю, что вовсе не меня они были бы рады видеть.
Я, не удержавшись, в голос зеваю, а за моей спиной уже нетерпеливо скидывают засовы и, возбужденно гомоня вываливают на площадку над рекой. Из брошенных ими реплик я понимаю, что ищут они некоего беглеца, уже и посуленные за него деньги промеж собой поделили, но еще не до конца. Продолжают торговаться за каждый медяк.
Пожав плечами я иду к донжону. Тот уже взят, сейчас там пытают слуг и ломают внутренние стены, пытаясь обнаружить потайные ходы. Поиски пропавшего магистра продолжаются еще несколько часов, и только вечером мы покидаем замок Ламбье.
Стефан едет непривычно хмурый, губы плотно сжаты, потемневшие глаза смотрят прямо перед собой. С прямотой старого друга и соратника по заговору я спрашиваю:
— Что случилось? Ты чего голову повесил?
Стефан мрачно косится на меня, я замечаю в его глазах колебание и быстро добавляю:
— Мы что-то сделали не так?
Стефан вздыхает:
— К нам с тобой никаких претензий. Сработали чисто, не придерешься. Но вот с замком вышло неудачно.
— Не тот взяли? — натужно скалю я зубы, пытаясь подбодрить спутника.
— Понимаешь, я не все тебе рассказал, да многого тебе знать и не надо. Опасно, да и вообще… — мямлит Стефан.
Я подбадриваю его взглядом, и тот, морщась, решается.
— Как я и говорил, здесь гостил один из магистров, враг нашего хозяина. Сэр де Моубрей столько золота отсыпал за эти сведения, что замок Ламбье проще было бы не штурмовать, а купить. Так вот, мы нашли и слуг того гада, и одежду! А вот самого — никак, сколько не старались. Ни в тайных ходах его нет, ни в пленниках, ни среди убитых. Словно сквозь землю провалился!
— Подумаешь, — пожимаю я плечами, — ушел в этот раз, возьмем в другой.
Стефан тяжело вздыхает. Кинув по сторонам быстрый взгляд тихо говорит, почти шепчет:
— О том, что сэр де Моубрей хотел убить одного из магистров остальные как бы не знают, понимаешь? И если бы ему удалось… ты же понимаешь, что победителей обычно не судят.
— А фокус в том, — подхватываю я, — что у него не вышло. И что же теперь?
— Ничего хорошего я не жду, — так же тихо говорит он. — Сэр де Моубрей пожелал отхватить кусок шире рта, да вот не вышло.
Остаток пути мы проделываем молча. Я еду, улыбаясь про себя. За пойманного магистра я получил бы кошель золота, да глупую медальку с парой камней. За тем ли я здесь? А вот чем больше будет среди руководства ордена грязни за власть, тем меньше у них времени останется на Францию, и тем больше шансов добыть нужные мне доказательства.
Прошла неделя, за ней другая. Был объявлен траур по графу Крайхему, Великому магистру ордена Золотых Розенкрейцеров, и управитель замка сэр Джон де Моубрей, прихватив доверенных советников отправился в замок Барнстапл. Обратно мы его так и не дождались. Из Барнстапла прибыл новый управляющий замком Бунет, некий барон де Гаргат. Нам же объявили, что согласно решения капитула ордена сэр де Моубрей вовсе уже и не сэр, и дальнейшая его судьба не должна нас более волновать.
После этого в замке Бунет началось наведение порядка. Один из младших писарей, кого и по имени-то никто не называл, а только "эй, малый", шпионил, как оказалось, на врагов бывшего управителя. На свет божий были извлечены некие списки, и прозвучали имена тех, чье присутствие отныне было нежелательным.
Среди прочих назвали и нас со Стефаном. Речь шла не о том, чтобы наказать нас, или выгнать со службы. Но, как запятнавшие себя сотрудничеством, мы должны были продолжить службу в других замках ордена. Под надежным присмотром и, как я подозреваю, до конца дней своих. Меня отправляли во Францию, Стефан — в Шотландию, и это было настоящим ударом. И что же, на этом все? Я опять вернусь туда, откуда начал, но на этот раз без малейшей возможности узнать, где прячут любимую?
Объявили нам эту новость на всеобщем построении. Отобранных для перевода в другие гарнизоны тут же отвели в сторону от прочих, основная масса воинов, оживленно обмениваясь новостями, ушла. Мы продолжали стоять, хмуро озираясь, и было нас человек пятьдесят. Без оружия и брони, и без каких-либо шансов что-то изменить, или исправить.
Вместе с новым управителем замка прибыла сотня воинов. Пара десятков всадников в тяжелой броне ожидала в седлах неподалеку, поглядывая в нашу сторону с живейшим интересом. Позади нас расположилось десятка три арбалетчиков. Страшные их машинки были отчего-то заряжены, и глазели на нас стрелки просто неотрывно. Похоже, барон де Гаргат был человеком весьма предусмотрительным, и не намерен был давать нам ни единого шанса.
Я стоял стиснув кулаки, и напряженно размышлял. Ну должен же быть хоть какой-то выход! Судя по угрюмым насупленным лицам окружающих меня воинов, по вороватым взглядом, какими мерили они расстояние до арбалетчиков и всадников, многие пытались что-нибудь придумать. Все понимали, что карьере их пришел конец, и они так и завершат службу будучи ничем, и владея ничем.
Некий богато одетый дворянин отделился от группы воинов, беседовавших о чем-то у входа в донжон и медленно направился к нам. Рядом семенил тот самый писарь. Он забегал то справа, то слева, и, судя по артикуляции, непрерывно лебезил. Держался дворянин по-хозяйски, на писаря обращал ровно столько же внимания, как и на кружащих по двору мух, и мы притихли с опаской ожидая, какие еще неприятности принесет нам судьба.
Я опустил глаза. В душе клокотала буря, я готов был вцепиться в горло любому, и опасался не сдержаться. Смотреть же с вызовом в глаза спутнику нового управителя замка представлялось мне верхом безрассудства. Ссылка ссылкой, но болтаться в петле, или отправиться под топор палача у меня не было ни малейшего желания. Дворянин приближался, он шел прямо на меня. Я упорно смотрел вниз, и когда сапоги из дорогой кожи остановились прямо передо мною, так и не понял глаз.
— Вот этот выглядит многообещающе, — лениво обронил чей-то смутно знакомый голос, — экая зверская физиономия. По виду — клятвопреступник и убийца. Что он натворил?
— Один из самых отпетых, — с готовностью зажурчал писарь. — Очень умен, чрезвычайно опасен. Собственно это он проник в замок Ламбье.
— Глаз у меня набит, — вальяжно отозвался дворянин. — Насквозь их вижу.
Писарь угодливо захихикал. Я же судорожно вспоминал, где слышал этот голос. Англия, Франция, Германия? Венеция быть может?
— Ну что, воин, пойдешь ко мне на службу? Будет опасно, зато есть возможность выбиться в люди, — тон дворянина из вальяжного стал властным, хозяйским, и тут я вспомнил. И поднимая взгляд я уже знал кого увижу.
— Готов служить вам, мой господин, — четко отрапортовал я глядя прямо в глаза Жаку Керу.
— Пометь его в своем списке, — приказал Жак писарю. — Поедет со мной. Поглядим, так ли этот каналья хорош, как ты расписываешь. Если и в самом деле покажет себя — награжу, если нет…
Несколько мгновений он смотрел в глаза писарю, тот стоял спокойно, взгляда не отводил… А то, что жилка на виске заколотилась да струйка пота побежала, так это от жары, не иначе.
— Разрешите обратиться, сэр, — быстро сказал я, боясь опоздать.
Высокомерно вздернув голову, Жак свысока оглядел меня, явственно давая всем понять, как ничтожен я перед его величием. Выдержав паузу, недовольно буркнул:
— Чего там у тебя? Если попусту решил потратить мое время, я могу и передумать!
— Раз вам нужны проверенные и способные люди, — поклонившись сказал я, — есть один такой на примете. Святой девой клянусь, жаль зарывать этакий талант в землю. Преданный и верный, золото только от хозяина берет.
В глазах у Жака мелькнули искры, он недоверчиво фыркнул.
— Родственничка желаешь пристроить? Вздумал пригреть змею на моей груди?
— Что вы, господин, — возмутился я. — Просто стараюсь вам услужить. Обещаю, не пожалеете!
Отвернувшись, Жак зашагал прочь. Удалясь на десяток ярдом обронил что-то писарю, не поворачивая головы. Тот, поклонившись, тут же повернул обратно. Юноша вприпрыжку подлетел ко мне, глядя уже иначе, как на своего.
— Ну ты дерзок! — заявил он с восхищением, — Да ты хоть знаешь, с кем разговаривал? Да он тебя мог… эх!
И уже другим тоном, деловито:
— Я так полагаю "преданный и верный" это дружок твой, с которым вы не разлей вода? Ну так забирай его и бегом к конюшне, его милость вот-вот уедет.
Протолкавшийся сквозь строй Стефан хлопнул меня по плечу, и мы быстро зашагали за удалявшимся Жаком Кером, спиной чувствуя тоскливые и завистливые взгляды прочих неудачников.
— Ты знаешь где мы будем служить? — на правах соратника спросил я у писаря.
Тот покосился с сомнением, но снизошел, верно рассудив, что никакой тайны в том нет, и все равно мы скоро все узнаем.
— Где, где, разумеется в замке Барнстапл! Рыцарь, что отобрал вас, доверенное лицо одного из магистров, графа де Берлара. Ну вам и повезло, с ума сойти! Верно, родились с серебряной ложкой во рту. И тут при хозяине были, и там угодили поближе к кормушке!
— Не сглазь, — фыркнул Стефан. Помолчав, добавил:
— Чует мое сердце, за то доверие нам придется не раз свою кровушку пролить.
Я философски заметил:
— Лучше чужую, ее не так жаль.
На то, чтобы собрать пожитки нам дали ровно пять минут, мы уложились в три, разумно решив не мешкать. Хрипло пропел рог, ворота замка отворились для нас в последний раз, и мы выехали, держась в самом хвосте отряда. Впереди нас ждала таинственная обитель ордена, сердце врага.
В самом центре Парижа воздвигнут гордый замок Тампль. Внутри круга стен там возвышается семь гордых башен, самая высокая из них ростом с двенадцатиэтажный дом. Бывшая главная резиденция храмовников — предмет гордости обитателей столицы наряду с Нотр-Дам-де-Пари и часовней Сент-Шапель, где, всяк знает, хранится Терновый венец Спасителя.
Ни один из гостей Парижа, будь он простая деревенщина, дворянин, или повидавший многое купец не может удержаться от изумленных восклицаний при виде Тампля. Минул век, как умер последний из храмовников, давно позабыты легендарные их спесь и высокомерие, а созданное ими по-прежнему будоражит душу. Умели раньше строить, еще как умели. Я окидываю взглядом Барнстапл и заключаю: и не разучились!
Разинув рот я разглядываю мощную, подобных раньше не встречал, крепость у просторной бухты. Она окружена глубоким, голова кружится, рвом. Опоясана двойным рядом высоких стен, мощные башни щетинятся дулами пушек. С обеих сторон у входа в забитую судами просторную гавань высятся грозные форты. Пусть только попробует какой-нибудь агрессор ворваться в порт, по нему мигом ударят десятки орудий.
А главное — вокруг крепости растет город! Сотни домов окружили цитадель со всех сторон, и не каких-нибудь деревянных развалюх, а волне себе каменных строений, в таких купцам впору жить. С утра воздух чист и прозрачен, и где-то вдали, на самой границе видимости я замечаю странные вышки и вьющиеся вокруг них дымки. Будь я проклят, если это не шахты, где трудятся рудознатцы.
— Железо копают? — спрашиваю я у едущего рядом воина.
— Да тут чего только не копают, — отзывается тот лениво. — И железо, и медь, и олово, у нас всего навалом.
— Ясно, — киваю я.
— Вон там, — тычет куда-то влево, — с прошлого года вообще диковину начали добывать. Называется она горючий камень. Черный, маслянистый и тяжелый, как сам дьявол. Возить приходится на особых телегах с толстым дном и усиленными осями, такие только волы утянуть могут, лошади не справляются.
— Горючий камень? — недоуменно переспрашиваю я.
— Ну да. Вонючий — жуть, и дыму много. Зато горит жарко, не то что уголь или дрова. Стоит сущие копейки, и хозяйки на него не нарадуются. А уж кузнецы от него просто в восторге: такой жар дает, что можно расплавить все что хочешь. Говорят еще в Шотландии горючего камня много, но это далеко, зато у нас прямо под боком добывают.
— Каменный уголь! — хлопаю я себе по лбу.
— Это еще что, — вмешивается в беседу другой воин, постарше. — Диковинок у нас хватает. Наглядишься еще и на наши судоверфи и на оружейные мастерские. Мы ведь тут и пушки льем, — добавляет он хвастливо. — Лучшие мастера трудятся, таких и в Королевском арсенале нет!
— Повезло мне, — расплываюсь я в широкой, от уха до уха улыбке, мои собеседники синхронно кивают.
В самом деле, что может быть лучше для воина, чем служить могучему господину? Оглянувшись, первый вполголоса добавляет:
— Погоди, скоро война начнется и все разбогатеем. Эх, заживем! — он счастливо жмурится.
— Язык прикуси, — бросает второй, и тот замолкает. Но мечтательная улыбка так и остается на лице.
Когда мы въезжаем в город, я без стеснения верчу головой, благо тут есть на что посмотреть. И чем дольше я разглядываю Барнстапл, тем больше он мне не нравится. Враг оказался намного сильнее, чем я себе представлял. Размещают нас в казарме, находящейся рядом с портом, и я с изумлением разглядываю десятки пришвартованных кораблей.
Это не торговцы, и не те унылые квадратные коробки из дерева, кои по простоте душевной европейцы именуют боевыми судами. Это трехмачтовые каравеллы, и выглядят они точь-в-точь как тот светящийся корабль, «Мститель», что потопил нас в Ла-Манше пару лет назад. В бортах прорезаны орудийные порты, и пусть пушки стоят пока что в один ряд, это только начало. Потребуется — разместят и в два, и в три ряда.
Тут главное принцип понять, что пушкам вообще не место на палубе, ведь чем ниже расположены тяжеленные орудия, тем выше остойчивость судна, а уж боевые его качества возрастают вообще неимоверно! Часть судов уже готова, часть еще в процессе постройки, и не надо быть специалистом, чтобы понять: они все новые!
Не поняли? Объясню: раз построенное судно, если не наскочило на риф, или не перевернуло его гигантской волной, живет очень долго. На нем меняют мачты, обшивку, доски палубы, но сам корабль предназначен бороздить волны по сотне лет и более. Слишком уж дорогая это и сложная в техническом исполнении игрушка, чтобы быстро окупиться. Построить новый корабль стоит немеряно денег, а уж оснастить его пушками… А тут не одна каравелла, и не десяток, их тут едва не сотня!
Осознав это, я ежусь. Похоже, внутри Англии зародилось новое, передовое в военном и техническом отношении государство, и оно собирается заявить о себе, как о ведущей морской державе! Я задаю себе главный вопрос: и против кого же готовится такая силища? В мире просто нет подходящего ей противника!
— Постой, — ошеломленно бормочет внутренний голос без всегдашней своей издевки, — Да погоди ты!
— Чего?
— А ты уверен, что находишься в правильном прошлом?
— Это…как?
— А вот так! — с прорвавшимся ожесточением передразнивает вечный насмешник. — Мозг включи уже наконец.
— Объяснись.
— Не было в нашей истории никаких друидов-чудотворцев да магических мечей, разве что в сказках. Это во-первых. А во-вторых Жанну сожгли, и это — непреложный исторический факт, как ни крути.
Я пытаюсь возразить, но тот бубнит, не остановишь:
— В-третьих: ты вокруг оглянись. Да такими темпами лет через десять орден Золотых Розенкрейцеров не только Англию с Францией, он всю Европу под себя подомнет.
— Это еще вилами на воде писано, — неуверенно говорю я.
— Вспомни, это ведь Испания должна стать владычицей морей. Это ее супероружие — гигантские галеоны будут бороздить Атлантику, доставляя из нового света драгоценные металлы и всяческие диковины. Ни одного испанского галеона враги так и не смогут захватить, слишком уж они выйдут быстрыми и мощными.
— Ну и что?
— Но Великую армаду, что двести лет спустя пойдет покорять Англию разгромят не английские галеры, а шторм! Так это будет два века спустя! Ты вдумайся!
— Во что? — тупо переспрашиваю я.
— Да в то, что Золотые Розенкрейцеры уже сейчас готовы остановить любую армаду! Понял теперь? Испанцы силу наберут только через пару веков, а орден — вот он, рядом, только руку протяни. И вскоре рыцари розы и креста заявят о себе всему миру. Ну и где ты по-твоему, в своем мире или нет?
Я растерянно замолкаю. Увязавшийся за мной воин, тот, что рассказывал об удивительных свойствах горючего камня, назойливо жужжит, похваляясь сколько ткачей поселилось в городе, так что "все паруса для кораблей мы теперь изготавливаем сами". Плетет что-то про "лучшие в мире корабельные канаты", что плетут (можно подумать я удивлен) на месте, в Барнстапле. Еще что-то о строящихся заводах…
— Похоже, по-хорошему он не уйдет, — ехидничает внутренний голос. — Придется тебе угостить его кружкой-другой доброго эля.
— Ладно, — говорю я наконец. — Допустим, это не мое настоящее прошлое. Я нахожусь в одном из альтернативных вариантов истории. Попал туда, где реализовалось "то, что могло быть"… Да и плевать!
— Как так? — с изумлением переспросил внутренний голос.
— А вот так, — сказал я хладнокровно. — Слюной. С самой высокой колокольни, башни или минарета. С вершины Джомолунгмы. Я тут для того, чтобы спасти Жанну, а мелкие детали мне — по барабану!
И жизнь потекла прежним манером. Жак Кер не давал о себе знать, и мы со Стефаном легко втянулись в простую, незатейливую жизнь наемников. Разводы, караулы, учения. Караулы, учения, разводы. Состязания между лучниками и арбалетчиками. Обучение владению топором (задело меня язвительное замечание покойного сквайра Артура, чего уж скрывать). Опять караулы.
Все свободное от службы время я посвящал прогулкам по городу, тщательно изучая каждую его улочку. Вскоре я знал его назубок, все имеющиеся в нем церкви, таверны, бордели, торговые лавки. В один прекрасный день в оружейной лавке я столкнулся с высоким, чернобородым господином. Тот ухватил меня в объятья, ребра жалобно затрещали, от неожиданности я ахнул.
— Дорогой друг, — гудел он густым басом, — я часто думал о вас. А вы — вот он.
Приглядевшись, я без труда узнал Гельмута Вайса, того самого строителя, спасенного мною из клетки людоедов.
— Рад видеть, — улыбнулся я.
— А уж я-то! — Он церемонно поклонился. — Вечный ваш должник. Вы непременно должны придти к нам на обед, жена будет рада познакомиться!
Мы разговорились, беседа продолжилась в таверне. Между делом мастер похвалился, что занимается сейчас постройкой некой важной диковины, тут он оглянулся — но вам-то можно, вы — свой, — которая неприятно удивит врагов.
Я заинтересовался, и мастер немедленно объяснил, что главная проблема при вторжении на чужую территорию — отсутствие надежного места, где завоеватели могли бы отсидеться в безопасности.
— Вы понимаете, Робер, — горячился он, — ведь для того меня и вызвали, чтобы решить эту проблему!
Я немедленно припомнил римлян, что каждый вечер строили лагерь для ночлега, и Гельмут тут же скривился.
— Не читайте летописей, мой друг, многое там высосано из пальца! — как бы подчеркивая свою мысль Вайс хлопнул ладонью по столу, и объявившийся слуга тут же забрал пустые кружки, оставив взамен две пинты эля. Мы незамедлительно вооружились новыми кружками, и тут Гельмут заявил:
— Я проверил те истории на практике!
Я поперхнулся пивом, во все глаза уставясь на собеседника. Было чему изумиться. Даже в мое время, в двадцать первом веке серьезные вроде бы ученые истово верили всему, что написана в летописях. А вот Гельмут — настоящий ученый, раз проверяет теорию практикой.
— Расскажите, прошу.
— Взял я пару сотен человек, и попробовали мы на хорошем грунте построить точное подобие укрепленного римского лагеря, кои те якобы воздвигали каждый вечер вокруг стана.
— И что получилось?
— Глупость это и сплошные сказки, — ответил Гельмут с некоторой грустью. — Совершенно нереально выполнить подобный объем работ в указанное время. Работай они неделю, тогда, быть может уложились бы. Но каждый вечер перед сном…
— И что же вы решили?
— Я строю перевозную крепость! — объявил Вайс с торжеством. — По окончании строительства мы пометим каждое бревно, затем аккуратно разберем ее и погрузим на корабли. А по прибытии тут же вновь ее соберем. Раз-два, и как по волшебству на месте высадки возникнет крепость. Остается лишь повалить вокруг деревья, да выкопать какой-никакой ров, но даже и это может немного подождать! Главное — войско практически сразу будет под надежной защитой.
— Это как у Вильгельма Завоевателя? — наморщил я лоб. — Что-то такое в памяти мелькает.
Ученый глянул с уважением:
— А вы образованный человек, об этом мало уже кто помнит. Герцог и в самом деле прекрасно подготовился к войне, чего никак не скажешь о Гарольде, тогдашнем властителе Британии. Но у Бастарда было нечто простенькое, я же сооружаю настоящую твердыню. С воротами, башнями, опускающимся мостом. Найдется в ней место и для пушек. Уверяю что врага, посмевшего атаковать мою крепость ждет много неприятных сюрпризов!
Мы снова выпили за грядущие успехи ордена. Только глупец стал бы выведывать у мастера где планируется высадка, а потому я аккуратно свернул разговор на баб. Расстались мы полностью довольные друг другом. Я пообещал непременно навестить дом Гельмута, даже и день наметили — в ближайшее воскресенье, но не вышло. Этой же ночью кое-что произошло.
Нас подняли перед рассветом — небывалое дело. Пока мы, протяжно зевая и хрипло переругиваясь, выстроились на плацу перед казармой, небо на востоке начало светлеть. Утренний туман, влажный и холодный, вытягивал остатки тепла. Тоскливо кричали чайки, по ногам тянуло холодом.
Мы недоуменно переглядывались, понимая, что случись что-то серьезное, нас не стали бы мариновать без толку, а сразу же кинули на защиту стен, или к воротам замка. Сержанты тоже не знали, что происходит, а у лейтенанта де Монте и капитана де Гресси спрашивать никто не рискнул. Те стояли с непроницаемыми лицами, время от времени обмениваясь короткими репликами.
Сколько я не прислушивался, признаков вражеского нападения обнаружить не смог. Не было ни криков, ни лязга оружия, ни ржания коней и рева волов, что с усилием подтягивают тяжеленные пушки к нашей крепости… в чем же дело? И в городе все было спокойно. Пустые улицы медленно наполнялись людьми, те двигались сонно, без суеты.
В пятнадцатом веке люди встают с рассветом, ложатся с закатом. Факела, свечи и масляные лампы дают совсем немного света, и по вечерам тут особенно не засиживаются. Пока не появится электрическое освещение люди так и будут спать по десять часов в сутки, лодыри эдакие.
Мы шушукались все сильнее, вслух высказывались самые дикие предположения. Кто-то даже объявил, будто французы высадили десант и осадили Лондон, и теперь нас бросят на помощь малолетнему королю. В пользу последнего предположения говорила некоторая суета в порту, где спешно готовили к выходу два корабля.
Матросы носились по палубам как оглашенные, и то и дело до нас доносилась затейливая ругань боцманов. Те словно соревновались, чей запас бранных слов богаче. По происшествии получаса гордые обладатели дудок все еще шли ноздря в ноздрю, мы же внимали мастерам слова с тихим благоговением.
Подлетевший воин что-то шепнул капитану, тот кивнул лейтенанту и оба быстрым шагом удалились. Строй на мгновение притих, затем все оживленно зашушукались. Я оглянулся на Стефана, тот пожал плечами, и тут же истошно взревели трубы. Сержанты, встрепенувшись, принялись наводить порядок, выравнивая строй. Прозвучала отрывистая команда и мы замерли не дыша.
— Вольно, — скрипнул знакомый голос, скосив глаза я увидел брата Абеляра.
Рядом с ним вытянувшись в струнку стоял сэр де Гресси. Неулыбчивое лицо нашего командира словно окаменело, да и остальные чувствовали себя не лучшим образом. Брат Абеляр если и не являлся одним из магистров ордена, то по объему власти, какой обладал, немногим от него отличался. Занимался он поисками засланных казачков и имел к тому несомненный талант. К власти не рвался, свободное время предпочитал проводить за допросами узников, и капитул ордена весьма высоко его ценил.
— Воины — вновь проскрежетал брат Абеляр, — сегодня вам предстоит доказать, что орден недаром кормит вас и платит вам деньги. Сэр де Гресси объяснит вам задачи, я же хочу сказать одно: тот, кто приведет ко мне человека в железной маске, будет щедро вознагражден. Это первое. И второе: если не получится доставить живым, привезите мертвым. Я хочу видеть его тело!
Брат Абеляр обвел строй пылающим взглядом и, крутанувшись на каблуках, отступил назад. Ему тут же подали карету, хлопнула дверца, и глава контрразведки ордена уехал, следом скакали телохранители. Капитан тут же вызвал к себе сержантов и долго втолковывал им что-то, размахивая кулаком.
Затем устроили смотр оружия, нас покормили и, едва лишь корабли подготовили к выходу, как мы немедленно взошли на борт. На второй корабль погрузились наши соседи и вечные соперники, рота капитана де Флоренье, друга и собутыльника капитана де Гресси.
Поставленная нам задача звучала достаточно просто: орденский корабль, следовавший с важный пленником на борту был захвачен ирландскими пиратами. Нам предстояло отбить у них человека, чье лицо было скрыто под железной маской. Разговаривать с узником, а уж тем более снимать с него маску запрещалось под угрозой смертной казни.
Узнав, что нам предстоит встреча с ирландскими пиратами, а не с профессиональными воинами, многие повеселели, и принялись хвалиться былыми подвигами. Я поглядел на Стефана, тот сидел молча, высокий лоб собрался морщинами, затуманенные глаза смотрели куда-то вдаль.
— В чем дело? — негромко спросил я, присаживаясь рядом. — О чем задумался?
— Тяжелое дельце предстоит, — отозвался Стефан.
— С чего ты решил? — удивился я. — Ну пираты… любители… в нашей роте двести обученных воинов, да столько же у соседей. Все в доспехах и с огнестрельным оружием… да мы раскатаем их по всему острову!
— Раскатал один такой! — буркнул Стефан, сплевывая за борт. — И где его косточки?
— Объясни, — нахмурился я.
Чем дольше рассказывал Стефан, негромко и веско роняя слова, тем больше у меня портилось настроение. Изумрудный остров, какой многие британцы искренне полагают усмиренным, на деле покорился им лишь в юго-восточной части.
Три четверти населения Ирландии и не подозревают, что входят в состав Британского королевства, а расскажи им кто такую забавную небылицу, то не поверили бы, и долго смеялись, утирая слезы. В глубине острова люди живут кланами, а вождей по старинке именуют королями.
— Там этих королей как блох на собаке, — фыркнул Стефан.
Ирландцы делятся на рабов, свободных и знать, а заправляют всем друиды, которые указывают что и кому делать. В этом месте рассказа я ощутил нехорошее волнение. Была у меня во Франции пара-тройка встреч с этими ребятами, из которой я вынес четкое ощущение, что они много знают, руководствуются собственными, непонятными обычным людям интересами и, вдобавок ко всему, в грош не ставят человеческие жизни.
— Сам посуди, — сказал Стефан, — если мы половину Франции захватили, а с маленьким островом, что под рукой лежит, никак справиться не можем, это о чем говорит?
— И много их там, ирландцев? — спросил я.
— Хватает, — отозвался Стефан, — но это еще полбеды. Сам остров, покрытый холмами и непроходимыми лесами, с берегом, изрытым множеством бухточек, полноводными реками и широкими озерами — тот еще орешек. Поверь, множество английских королей еще обломают об него зубы.
— Похоже, — проговорил я, — что никакой развлекательной прогулки не будет.
— Если хотя бы половина вернется живыми, — вполголоса заметил Стефан, — считай нам крупно повезло.
— Брат Абеляр не похож на глупца, отчего же послали всего две роты?
Хмыкнув, Стефан закусил губу. Задумчиво произнес:
— Наша цель — человеке в железной маске. Скорее всего это какой-то знатный пленник, какого никто не должен узнать, иначе бы ему не закрывали лица. Логично?
Я кивнул:
— Пленника перевозили люди брата Абеляра, и тот был захвачен пиратами. Брат Абеляр желает как можно быстрее вернуть его, пока о случившемся не узнал капитул ордена. Две роты он еще может отправить на поиски, не привлекая внимания магистров.
— А может быть, — медленно произнес Стефан, — другие магистры не знают, что человек в железной маске находился у брата Абеляра. Скажем, полагают его мертвым, а он жив-здоров.
Я ошеломленно уставился на Стефана, с голове мелькнуло горячечное: что, если пропал не пленник, а пленница? Кто сказал, что Жанну не могут держать в логове главных ее врагов — Золотых Розенкрейцеров?
Тело окатило жаром, мысли в голове метались с таким грохотом, что я даже испугался, не слышит ли их еще кто-нибудь кроме меня. Я вороватого косился на Стефана, тот смотрел на меня с нескрываемым интересом.
— Что с тобой, — спросил он, — чего это глазки так воровато забегали? А ну колись, что придумал!
Я как- то отговорился и поспешил уйти, надо было тщательно все обдумать.
На третий день пути перед нами предстал покрытый пышной зеленью остров. Была она настолько сочной и праздничной, что кроме как изумрудной назвать ее язык и не поворачивался. В виду берега суда встали на якорь, и вскоре к «Даймонду», где находился капитан де Флоренье, пристала лодка. С нашего «Лизарда» было прекрасно видно, как на борт поднялись трое звероватого вида бородачей. Широких в кости, рыжеволосых, в облике их было нечто волчье. Вооружены были гости до зубов, словно втроем собирались захватить корабль.
— Союзники прибыли, — фыркнул Стефан. — С удовольствием хоть черта наведут на кровников, лишь бы тем насолить.
Я осуждающе покачал головой. Ирландии, разбитой на множество мелких княжеств, графств и баронских угодий суждено пасть под натиском цивилизации. Что общего у одного ирландского племени с другим? Да ничего, кроме ненависти и кровной вражды. Рано или поздно британцы захватят Изумрудный остров. Будут натравливать одних на других, прибирая к рукам и тех, и прочих, и всех остальных.
Лодка, не задержавшись ни на минуту отплыла обратно к берегу. На «Даймонде» подняли якорь, распущенный парус повлек судно вдоль берега. Совсем рядом пронзительно взвизгнула боцманская дудка, забегали матросы, и наш «Лизард», тяжело кренясь, последовал за флагманом. Уже ближе к вечеру таинственные проводники указали эскадре путь в незаметную бухту, и нашему взгляду предстал дикарского вида замок.
Скорее то была даже башня, сложенная из здоровенных валунов размером с быка. Было в ней три этажа, и стены ее были усеяны бойницами. Ограда вокруг замка была чисто символической, из установленных стоймя бревен с заостренными концами.
— Обратил внимание на крышу? — тихо спросил Стефан.
Я присмотрелся к тусклому блеску на вершине башни.
— Она что, из свинца?
— Угу. В случае нужды хозяева замка всегда могут ее расплавить, ну а потом просто собирают свинец обратно. Получается дешево и сердито.
Он смотрел на башню со странным выражением.
— Стефан, — вырвалось у меня, — а сам-то ты кто?
Поначалу он сделал вид, что не расслышал вопроса, но затем все-таки ответил:
— Валлиец.
Вот почему в его голосе то и дело звучат нотки восхищения ирландцами. Гэлы ухитрились сохранить независимость, валлийцам же повезло намного меньше. Последнее крупное восстание в Уэльсе британцы утопили в крови почти полвека назад, больше его родине никогда не обрести независимость.
Не прошло и часа, как наши суда пристали к берегу. Пронзительно загудели трубы, подавая сигнал к атаке, и мы пошли вперед. Ворота, ведущие во двор замка мы вынесли лихо и почти без потерь, но затем все наши иллюзии насчет быстрой победы развеялись как дым. Островные дикари оказались умелыми воинами.
Час за часом мы тщетно пытались взять башню штурмом, и всякий раз откатывались назад, унося раненых и убитых. Из многочисленных бойниц безостановочным потоком лились стрелы, а когда импровизированным тараном мы попробовали вышибить дубовые двери башни, сверху, как и предсказывал Стефан, хлынул расплавленный свинец. В итоге наскоро обтесанный от веток ствол дерева так и остался валяться рядом со входом, а очередной приступ захлебнулся.
Село солнце, и мы отступили к кораблям. Потери оказались неожиданно большими — три десятка убитыми и тяжело раненными, легкораненых же оказалось около полусотни. Люди вокруг костров сидели молча, с вытянувшимися лицами. Громко стонали раненные, над головой насмешливо кричали чайки. Со стороны каменной башни доносились визгливые звуки волынок и рев пьяных голосов. Судя по всему там праздновали победу.
— Смотри, — пихнул меня в бок Стефан.
Я поднял голову и чертыхнулся: на голой вершине далекого холма пылал огромный костер.
— Ночью его свет будет виден за добрый десяток миль! — мрачно буркнул Стефан, я сплюнул.
Привлеченные шумом, остальные воины ошарашено уставились в том же направлении, один из них негромко присвистнул.
— Вскоре тут соберутся дикари со всего острова, — с дрожью в голосе произнес кто-то невидимый в темноте.
— Молчать! — рявкнул от соседнего костра капитан де Гресси. — Ложитесь спасть, завтра приступаем с самого утра!
Уже к обеду мы поняли, что возьмем проклятую башню! Корабельные плотники безостановочно стучали всю ночь, так и не дав нам толком выспаться, зато к утру была готова дюжина специальных деревянных щитов с прорезями для стрельбы. Укрывшиеся за ними арбалетчики смогли подавить гэльских стрелков, и тяжелая дубовая дверь, обитая толстыми полосами железа, затрещала под ударами стальных топоров. Вот-вот она должна была податься, открывая вход в замок. Нам не хватило каких-то минут.
Хрипло взревели рога, и из-за деревьев на нас обрушился ливень тяжелых стрел. Невидимые лучники били по нам почти в упор, прицельно, на выбор. И не успели мы придти в себя, как из леса на нас с пронзительными воплями хлынули сотни дикарей. Я отбил удар тяжелой дубины, ловким выпадом проткнул противника, пригнулся, пропуская удар топора, и рассек бок еще одному дикарю.
Попытался увернуться от копья, которым с потрясающей быстротой тыкал в меня коротконогий крепыш, но споткнулся об одного из убитых, потеряв равновесие. Сбоку удалили словно тараном, с треском лопнул кожаный ремень, мой шлем словно чайка взвился в воздух, и я проводил его потрясенным взглядом. Перед глазами все завертелось, каменная башня, откуда выбегали все новые и новые враги, угрожающе накренилась, и наступила темнота.
Обитатели Изумрудного острова оказались примерно такими, как я их себе и представлял: рыжеволосые, с лихими разбойничьими лицами, и заросшие бородами аж до самых ушей. Впрочем, хватало среди них и черноволосых, попадались и блондины, и вовсе лысые. Были они настолько здоровенными и широкоплечими, что сразу же становилось ясно: этим у сохи делать нечего. Не усидят они в крестьянском хозяйстве, таких только помани возможностью вволю пограбить — мигом ухватятся.
Пришел я в себя под вечер в каком-то длинном каменном сарае. Всех пленников, признанных живыми, затащили туда особо не разбирая: просто те оглушены, серьезно ли ранены или же умирают. С нас сняли всю одежду, кинув взамен какое-то тряпье, годное лишь для прикрытия наготы. Обуви нам тоже не оставили исходя, очевидно, из следующих соображений: коли уж решит новый хозяин, что его раб нуждается в сапогах, то пускай сам его и обувает.
Со всех сторон до меня доносились стоны раненых и умирающих, и я ощущал себя унизительно беспомощным. Чем я мог помочь своим товарищам по недавнему штурму? Да ничем.
— Воды, — прохрипел один из лежащих рядом со мной. — Пить.
Он вновь закашлялся, я с неловкостью отвел в сторону глаза. Обломок толстой стрелы торчал между третьим и четвертым ребром справа, и не было никаких шансов на то, что мне удастся оказать раненому помощь — наконечник явно угодил в легкое.
— Потерпи, — с неловкостью сказал я, — возможно вода будет утром.
Пару раз кто-то из воинов начинал яростно колотить в тяжелую, надежно запертую дверь, требуя еды и питья, всякий раз ответом было презрительное молчание. Снаружи доносились приглушенные звуки праздника: хрипло ревели рога, гнусавили волынки и громыхали барабаны. Умопомрачительно пахло жареным мясом, я сел, прислонясь спиной к стене сарая и постарался отвлечься.
— Надежда есть, — бубнил кто-то убеждающе. — Пусть «Лизард» захвачен, зато «Даймонду» удалось уйти, я сам видел. Скоро к нам придет помощь.
— Заткнись ты, — ответили из темноты. — Посчитай сколько времени ему понадобится, чтобы вернуться. Мы давным-давно будем трудиться на полях в глуби острова, а оттуда не убежишь.
Говорившие заспорили, тихо и ожесточенно, к ним присоединился еще кто-то, и только через полчаса спор сам собою утих. У лежащего рядом со мной воина начались судороги. Голова его была гладко выбрита, и на темени я без труда обнаружил глубокую рану. Раненый дышал тяжело, сквозь полуоткрытые веки видны были белки закатившихся глаз. Я пощупал пульс, редкий и напряженный, и скривился.
— До рассвета не доживет, — прошептал я, и не ошибся.
За ночь скончалось еще семеро. Впрочем, наших новых хозяев это нисколько не взволновало. Как, похохатывая заявил один из ирландцев, дешевле захватить в плен десятерых, чем возиться с одним раненым. Да и вообще, британской собаке — собачью смерть.
Назавтра скучать нам не пришлось. Всех пленников, кто мог работать, выгнали наружу, чтобы выкопать могилу для пришельцев — одну на всех. Еще надо было сложить костры для павших гэлов, персонально для каждого. И восстановить и укрепить разрушенную стену вокруг крепости, или, как называли ее сами хозяева — Дуна.
Нас покормили, пусть скудно, и дали напиться — вволю. Да и сама возможность выйти на свежий воздух после ночи, проведенной рядом с умирающими, каким мы никак не могли помочь, дорогого стоило. Одно дело терзать себе душу сомнениями и предположениями, другое — физически трудиться. Таскать трупы и копать землю — та еще работенка, но я ощущал себя чуть ли не счастливым.
Клан Макмагонов, владеющий крепостью Дуна, тем временем созывал союзников и готовился к новым боям. Здоровенные волосатые мужчины прибывали в значительном количестве, привлеченные богатствами, что достались Макмагонам на захваченном корабле. Мало того что «Лизард», тут же переименованный в «Ястреба», значительно усилил флот клана, так ведь и трофейные доспехи с оружием можно будет с немалой выгодой перепродать!
Разгоряченные слухами охотники за наживой собирались устроить следующей экспедиции ордена «теплую» встречу, я же ощущал себя страшно одиноким. В одно мгновение из отважного разведчика в стане врага я превратился в военнопленного с самыми неопределенными перспективами.
В случившемся я находил лишь одно светлое пятно: Стефан, с которым я успел сдружиться, не обнаружился ни среди мертвых, ни среди живых. Возможно, надеялся я, ему удалось спастись на «Даймонде». Я пожелал уму удачи и сосредоточился на плане побега.
На третий день прямо с утра был назначен праздник с жареными целиком быками и баранами, обильными возлияниями, бурными плясками вокруг костра и неизменными жертвоприношениями. В подарок богам отобрали всех раненых, кто не мог самостоятельно передвигаться.
Ирландские друиды очень напомнили мне наших, французских. Те же темные просторные одеяния да маски из выделанной кожи, надежно скрывающие лица. Как человек, имеющий представление о методах их работы я упорно смотрел вниз, те же из пленников, кто проявил интерес к деталям, сильно об этом пожалели.
Пылали костры, вздымались каменные серпы и ножи, рекой лилась кровь. Умирающие истошно кричали, моля о скорой смерти. Друиды никуда на торопились… Мои товарищи по несчастью бледнели на глазах, кто-то подобно мне отводил глаза, кого-то тошнило. Напуганы были все. Похоже для того нас и пригнали к жертвенным кострам, чтобы поняли: шутки кончились.
По окончании жертвоприношения немедленно начался аукцион. Прибывшие перекупщики потирали руки в предвкушении прибылей, им предстояло перепродать вглубь острова почти сотню молодых здоровых мужчин. Процесс, как я понял, был налажен веками, и с помощью пинков и зуботычин нас быстро построили в длинную шеренгу.
Со времен святого Патрика, десять веков назад проданного здесь в рабство, в Ирландии ровным счетом ничего не изменилось. У пленников не было ни единого шанса вернуться обратно, в нормальную жизнь, всех нас ждала пожизненная неволя.
— Я все равно вырвусь и доберусь до Британии! — стиснув зубы пообещал молодой воин.
— Стоящий рядом с ним только покачал головой. Сплюнув, с горечью сказал:
— Если ты думаешь что наши лорды не торгуют с гэльскими вождями, то сильно ошибаешься. Точно знаю, сюда втихую сплавляют приговоренных к смерти преступников и всяких бродяг. Никто тебе в Англии не обрадуется, к тому же новый владелец сразу после покупки ставит на раба клеймо, чтобы другие ирландцы его не украли. Явись ты в Англию с клеймом, тебя скорее всего вернут обратно.
В середине шеренги кто-то отчетливо произнес:
— Слышал я, для сбежавших рабов эти дикари признают лишь одно наказание — смерть!
Я молча выругался про себя, недобрым словом помянув смятого Патрика, что так и не сумел принести культуру в местные земли. Не все оказались такими сдержанными, кое-кто весьма отчетливо сквернословил. Взревели рога, хрипло и угрожающе, и как к нам бросилась целая толпа. Бесцеремонные руки принялись ощупывать мускулы, нас заставляли открывать рот, показывая зубы, кого-то возмутившегося тут же принялись избивать, повалив на землю.
Большинство пленников стояли угрюмо озираясь, но даже не пытаясь сопротивляться. Когда раненых товарищей на твоих глазах режут на небольшие куски каменными серпами, это вызывает шок. Согласен, все мы были опытными воинами, и каждый не раз убивал, да и мертвых навидались достаточно. Кое-кто и сам пытал, выбивая из пленников нужные сведения а то и просто золото.
Все дело в том, что друиды нас не пытали. Они воспринимали пленников как жертвенных животных, бессловесных и бесправных, а больше всего в них пугала та деловитость, с какой расчленяли тела. Понаблюдав за любым из друидов несколько минут ты спинным мозгом ощущал, что работают они не с десятой жертвой, и даже не с сотой… волки, режущие отару овец. Ничего удивительного, что дух наш был полностью сломлен.
Наступила тишина, я поднял глаза и замер. Гэлы расступались, пряча глаза. Страха они не испытывали, но определенная робость в движениях ощущалась. Прямо ко мне, откуда-то я знал это наверняка, шел, заметно подволакивая левую ногу, один из друидов.
Из- под кожаной маски выбивались седые пряди, но молодые глаза пылали ненавистью. Подойдя вплотную он всмотрелся пристальней, а затем, выкинув вперед посох, оглушительно что-то взревел. Меня немедленно повалили на землю, десятки рук вцепились так крепко, что не смог бы вырваться и медведь. Друид удовлетворенно кивнул, так могла бы кивнуть белая акула, поспев к крушению "Титаника".
Воздев посох к небу, он вновь визгливо выкрикнул некую фразу, в этот раз я отчетливо разобрал слово «тышыг». Держащие меня люди отчетливо вздрогнули, но рук не разжали. Повторялась давняя история с французскими друидами, и я тоскливо поежился, припомнив костер, сверкающие инструменты и горящие ненавистью глаза.
Да никакой я не тышыг, и уж тем более не лоа! Именно так в средние века в Европе называют людей, чье тело захватили таинственные колдуны, крадущие души с помощью странных то ли каменных, то ли металлических зеркал.
Меня оттащили в сторону, накрепко привязав к жертвенному столбу. Сразу трое друидов с плечами молотобойцев и кулаками размером с мою голову принялись бдительно окуривать меня вонючими травами и заунывно распевать тоскливые напевы. Прерванный было аукцион продолжился с прежним пылом, и не прошло и пары часов, как всех распродали. Про меня словно забыли, впрочем, я уже принадлежал жрецам.
Со своими сторожами я и не пытался общаться. Дождавшись нового появления седовласого, громко крикнул:
— Тонаму!
Тот возмущенно подскочил, в ответ разразившись целой тирадой. На Изумрудном острове проживает несчитанное количество племен, в ходу здесь добрая сотня никому неизвестных языков и наречий. Так что я даже и не пытался понять, что он там бормочет, а с упорством человека, которому нечего терять, раз за разом повторял «тонаму», пока старик концом посоха не заехал мне под ребро, заставив замолчать. Какое-то время мы буравили друг друга глазами, наконец он нехотя проскрипел нечто неразборчивое. Тут же один из здоровяков исчез, появился он лишь под вечер. С ним прибыла еще одна группа друидов, празднично позвякивая навешанными на них амулетами, оберегами, ожерельями и кулонами.
Вокруг меня немедленно развернулся митинг со спорами, пристальным меня изучением, тыканьем в меня посохами, жезлами и черепами странных животных. Вновь звенели и пели на разные голоса амулеты, тлели связки неведомых трав, и я судорожно кашлял, едва не задохнувшись в вонючем дыму. Уже под утро во мне все-таки признали тонаму, то есть не злокозненного вора тел и зловещего повелителя душ, а всего лишь несчастную жертву жизненных обстоятельств, пришельца из иного времени.
Меня развязали, накормили и вывели на берег, махнув в сторону далекой отсюда Англии. Мне даже предоставили транспортное средство — утлую с виду, плетеную из ивняка и крытую кожами лодку — коракл. С некоторым изумлением я обнаружил в лодке незнакомого мне человека. Был он высоким, худым, и до крайности истощенным.
Некогда широкие плечи ныне сгорбились, а костлявые кулаки и поныне впечатляли своими размерами. Одним взглядом я охватил все: и покрывающие его тело ритуальные шрамы, и цветные татуировки, и красноватый оттенок кожи.
У лежащего в суденышке было умное, тонкое лицо с орлиным носом, и длинные, растянутые мочки ушей, где некогда висели тяжелые серьги. Рот мой невольно приоткрылся. Умом-то я понимал, что розенкрейцеры плавают через Атлантику, но обнаружить живое тому свидетельство я никак не ожидал. Что он тут делает, откуда взялся? Взгляд мой упал на грубую маску из железа, лежащую рядом с мужчиной, и я хлопнул себя по лбу, сообразив наконец, кто же тот таинственный узник, которого мы искали.
Сидящий в лодке зашелся в мучительном приступе кашля, из-под прижатой к губам ладони потекла тонкая струйка крови. Я перевел взгляд на провожающих. Один из друидов холодно заявил на чистейшем английском:
— Всю ночь мы вопрошали Высших, что делать с двумя чужаками, в одно и то же время оказавшимися в одном месте. Дураку ясно, все произошло не просто так, а по умыслу богов, но вот к добру или ко злу вы явились на нашу землю?
Друид ожег меня взглядом, и я поежился.
— Мы получили ясные, недвусмысленные ответы, — продолжил он, и голос его стал ледяным. — Вы оба помечены, и не можете упокоиться здесь, наши боги никогда не примут души чужаков. Мидер и Дагда, Морригал и Огме, словом, все дети племени богини Данан отвергли вас. Они наложили на вас гейс, табу. Никто не посмеет пролить вашу кровь!
— Но, — начал я, и друид властно махнул жезлом, как бы затыкая мне рот.
— Если вы умрете на земле моих предков, ваши души, неприкаянные, превратятся в злых духов, что будут прокрадываться ночами в наши жилища и пить кровь младенцев, а потому — плывите! Мы освобождаем вас, идите и не причиняйте вреда сынам Изумрудного острова!
— А не могли бы вы выделить судно попрочнее, — высказал я мысль, давно вертевшуюся на кончике языка. — Боюсь, дальше лиги мы не отплывем.
— Это уже проблема богов моря! — отрезал друид. — Главное отплыви подальше, твой спутник умирает, и осталось ему совсем немного.
Он рявкнул что-то неразборчивое, от группы сопровождения, столпившейся ярдах в десяти от нас тут же отделился здоровенный детина весь обтянутый в кожу словно заправский рокер. Поигрывая увесистой дубиной мужчина медленным шагом направился к нам. Ну что ж, лучше самому сесть в лодку, чем очнуться в ней невесть где, решил я, а потому, не говоря худого слова, оттолкнул ее от берега и кое-как забрался внутрь.
Там обнаружилось весло, и я начал медленно грести. Краснокожий молчал, взгляд его был устремлен куда-то вдаль. Поразмыслив, я решил пока его не трогать. По всему выходило, что если лодка не затонет сразу у нас еще будет уйма времени для общения. Если же коракл даст течь… Я оглянулся, комиссия по проводам никуда не делась, терпеливо рассевшись на берегу. Обратно на Изумрудный остров нас точно не пустят, друид дал мне это понять со всей определенностью.
В полумиле от берега лодку подхватило течение, и я убрал весло, полностью положившись на волю волн. Оставалось только надеяться, что в конце концов нас подберет какое-либо судно. С мыслью о том я и заснул, и снилась мне Жанна.
День шел за днем, а в моей жизни ничего не менялось. В коракле обнаружился небольшой бочонок пресной воды и немного еды. Первые пару дней вдали маячило какое-то судно, потом оно исчезло. Похоже, ирландцы хотели увериться, что две никому не нужные души не вернутся тайком обратно. Мой спутник по-прежнему молчал, как воды в рот набрал, и как ни пытался я его разговорить ничего не вышло.
Время от времени краснокожий разражался очередным приступом кашля. Поначалу я поеживался, как и любой, находящийся рядом с туберкулезным больным, но затем как-то привык. Философски рассуждая, всякий раз когда встречаются отдаленные культуры, помимо ценностей материальных и духовных они, хочешь не хочешь, обмениваются и болезнями. Европа одарила Америку туберкулезом, но и с запада нам презентовали сифилис, унесший ничуть не меньше жизней.
На седьмой день пути вода кончилась, солнце же как назло палило все сильнее. На небе не было ни тучки, и мы съежились на дне коракла, пытаясь укрыться от палящих лучей под выданными нам лохмотьями. Я смачивал кусок ткани морской водой и клал на голову, пытаясь ее охладить. Так зной переносился намного легче, но как же мучительно было осознавать, что под рукой находится целое море воды, вот только она непригодна для питья! На девятый день пути я понял, что скоро умру.
— Проклятые жрецы рассчитали все точно, — с хриплым смешком поведал я небу, морю и лодке, ведь больше мне и поговорить было не с кем. — Таки уморили нас с этим туземцем. Причем, что характерно, не на своей земле, и не пролив и капли крови. Чертовы лицемеры, гореть им в аду!
И замер, рядом со мной кто-то тихонько смеялся. Я поднял глаза и оторопел, на суровом неподвижном лице индейца, который до того ничем не выдавал, понимает ли вообще, что происходит, ныне красовалась усмешка. Невеселая, но все же, все же! И пока я оторопело взирал на это чудо, мой спутник заговорил. Акцент у него был странный, но я вполне различал каждое сказанное им слово.
— Жрецы везде одинаковы, — заметил он убежденно. — Что у нас, в Священном городе, что у вас, в земле англов, что на этом забытом богами островке. Манипулируют и интригуют, так было и так будет, и ничего тут не изменишь. Мир стоит на крови, так что удивляться нечему!
— Ты говоришь по-английски! — обличающе произнес я и осекся, так глупо это прозвучало.
— Смешно, — сказал индеец и зашелся в приступе кашля, в несчетный уже раз. — Ко мне был приставлен человек, какой должен был меня убить, прежде чем я попаду в посторонние руки. А эти дикари убили его раньше, чем он сумел перерезать мне горло.
— Повезло тебе, — отозвался я.
Говорить было трудно, высохший язык царапал рот словно напильник, но лучше уж так, чем молча ожидать смерти.
— А эти люди даже не спросили меня ни о чем, представляешь? — краснокожий хихикнул, затем глубоко, всей грудью вздохнул. — Тот человек так и не узнал, что его смерть была напрасной!
— Расскажи о себе, — помолчав, предложил я. — Поведай, кто ты такой и чем так важен. Может быть ты принц неведомой страны, где тебя ожидает престол?
— Я жил далеко отсюда, — отрешенно сказал индеец. — Я воин, и за проявленную доблесть мне прямо на поле битвы пожаловали дворянство. Я убивал врагов императора, из каждого набега я приводил сотни пленных. Жрецы и Владыка были мной довольны. Шло время, и я стал водить в бой армии, склоняя к покорности наших соседей. А затем меня захватили в плен.
В его голосе прорезались нотки возмущения:
— Меня пригласили на переговоры. Мне дали честное слово!
— Это они умеют, — бросил я невесело.
— Меня возили в Лондон, ваш маленький король смотрел на меня, как на какую-то диковину, а его дядей интересовало, могущественен ли мой повелитель.
Краснокожий вскинул голову, с волчьей ухмылкой заявил:
— Что ж, я не скрыл от них ничего. У нас — сильная армия, мы умеем и любим воевать. Приходите, если хотите, сказал я и засмеялся им в лицо.
Он зашелся в очередном приступе кашля, выворачивающего и болезненного, судя по исказившемуся лицу.
— Воевать, — эхом отозвался я. — Повезло вам, братцы, что ордену не до Америки. Вот когда разберутся с Францией и примутся за вас всерьез, то, как ни хорохорьтесь, вам не устоять.
Индеец вытер кровь с подбородка и замолчал, уже окончательно. Как не пытался я его разговорить, он снова замкнулся в себе. Ночь и следующее утро прошли для меня как в тумане. Когда я в очередной раз пришел в себя, мой спутник умирал, тело его содрогалась в агонии, изо рта рвались бессвязные выкрики. Когда он наконец затих, я протянул руку, чтобы опустить покойнику веки.
Неуловимо быстрым движением краснокожий ухватил меня за запястье. Невольно я вскрикнул от боли, хватка у него была поистине железная. Индеец что-то прошептал, еле слышно, и я наклонил ухо к залитому алой кровью лицу.
— Передай Первому оратору, воин — выдохнул он, — что Текумсе исполнил приказ.
Уж не знаю, за кого индеец принимал меня в предсмертном бреду, но не ответить умирающему я не мог.
— Какой приказ? — растерянно переспросил я.
— Разгромить бледнолицых и их союзников, — горячечно прошептал тот. — Мы взяли на копье их города, сожгли посевы. Не воровать им больше душу нашей земли! Всех бледнолицых мы отправили на вершины священных пирамид, ныне вся земля вплоть до самого океана принадлежит ацтекам! Передай, что я… — Текумсе замолчал на полуслове.
Подождав немного, я опустил ему веки. Мой спутник умер, и я остался один. Я снова бредил, мне представлялось что краснокожий не мертв, а только притворяется, и всякий раз, когда я закрываю глаза, он пристально на меня глядит. Мерещилась какая-то чушь о вампирах, в бреду я вспомнил о том воздействии, каким якобы обладает холодное железо на всякую нечисть, и «понял», для чего на индейца одевали личину.
Собравшись с силами я закрыл его лицо железной маской, с трудом защелкнув застежки на затылке покойника. Прошла ночь, и наступило утро, а у меня даже не было сил избавиться от его тела. Да и смысл? Я знал, что и сам скоро умру, оставалось уже недолго. Ближе к полудню у меня начались галлюцинация. Вдали будто бы возникло несколько кораблей. Грохнула пушка, и чайка, что вот уже пару часов сидела на носу лодки, пристально изучая меня черными бусинками глаз, нехотя подпрыгнула в воздух.
Хлопали во воде весла, и люди в шлюпке переговаривались возбужденно, а я даже не мог пошевелиться. Затем кто-то приподнял мою голову, и в рот потекла вода — теплая, затхлая, но божественно вкусная. Я закашлялся, в глазах прояснилось, и только тут я осознал, что меня все-таки нашли. Я сощурился, где-то высоко маячило страшно знакомое лицо, улыбаясь в сто зубов.
— Чертов Стефан, — прошептал я. — Ты все-таки меня нашел.
И после этого позволил себе потерять сознание.

Глава 2
октябрь 1432 года, Англия: брат-розенкрейцер

Звонко запели трубы, лязгнули клинки, покидая ножны, и флаги празднично плясали на ветру. Я опустился на одно колено, склонив голову, и неприятно холодные пальцы одели на меня цепочку с медальоном. Плац замер, тысячи глаз ловили каждое движение. Глядели с завистью, искали беглеца сотни воинов, а повезло мне одному.
— Встаньте, брат, — приказал отец Абеляр, и я повиновался.
Повернувшись к строю, глава контрразведки ордена сухо заметил:
— Повышение ждет каждого, кто честно выполняет свой долг, помните об этом.
Я незаметно покосился свою на грудь, где гордо блестел новенький, сияющий медальон с двумя камнями. Церемония продолжалась, звучали торжественные речи, ревели трубы, пели горны и грохотали барабаны. Закончилось все только через час, обратно в портовые казармы я уже не вернулся. Перешел на службу в замок Барнстапл, получив высокое звание сержанта дворцовой стражи. Жалованье мое сразу увеличилось в три раза, и перспективы были ошеломительны.
Карьера стремительно шла в гору. Начальство мне благоволило, а после того как сэр Арно де Степлдон при случайной встрече в замковом коридоре остановился и на равных беседовал со мной пару минут, начало поглядывать на новоявленного сержанта с некоторой опаской. Я хоть и стоял по стойке «вольно», но ничего такого себе не позволял: обращался к вельможе вежливо, и вовсю чтил субординацию. Под конец давешний задохлик, спасенный из лап людоедов, милостиво похлопал меня по плечу и пообещал следить за моей дальнейшей судьбой.
Нашу встречу видели многие. Кое-кто из новых сослуживцев досадливо скривился, те же что попроще бросились меня поздравлять. А крепыш Николь де Контело потребовал немедленно отправиться в таверну "Лед и пламень", где, как и подобает дворянам, было просто необходимо отметить такую встречу. Остальные, азартно блестя глазами. с восторгом его поддержали.
— Да погодите, — бормотал я этим нахлебникам. — Объясните сначала, с чего вы так возбудились?
— Ты разве не знаешь, что сэра Степлдона вот-вот назначат главным казначеем ордена? — недоуменно спросил кто-то в воцарившейся тишине.
Я ухмыльнулся:
— Откуда мне знать новости? Меня же только перевели, а в казармах все разговоры про баб. Но зато я знаю капитана своей роты, ведь это он выдает мне жалованье!
Я подкинул кошель в воздух, зазвенели монеты, и мои новые товарищи с готовностью заржали.
— Господа, — возгласил я, — Сегодня вечером я жду вас всех в таверне "Лед и пламень"!
Словом, все у меня складывалось нормально. Все, кроме одного: день шел за днем, а я ни на йоту не приблизился к своей цели. Время от времени в коридорах замка я сталкивался с Жаком Кером. Всякий раз при нашей встрече присутствовали посторонние, так что я лишь приветствовал его как старшего по званию, тот же сухо кивал мне через раз. Одна за другой уходили недели, и постепенно я стал замечать некую странность в происходящем.
В Барнстапл продолжали прибывать рудознатцы. Их размещали в предместье, в спешно возведенных домах, но к делу пока не привлекали, продолжая исправно платить им деньги. Подготовка к вторжению шла полным ходом, флот спешно доводился до ума, но где, спрошу я вас, табуны лошадей? А ведь современная армия требует их в огромном количестве! Где опытные конюхи, что будут их объезжать? Почему не закупают волов, которые должны будут тянуть тяжеленные осадные орудия?
Странности множились одна за другой. Я разглядывал необъятные склады всякого барахла в порту и задумчиво чесал затылок, безуспешно пытаясь разобраться в происходящем. Кузницы работали круглыми сутками, выдавая на-гора наконечники стрел и копий, лезвия мечей и боевых топоров, части доспехов, из которых десятки оружейников тут же собирали готовый продукт. Было ясно, что орден, что орден всерьез готовится к войне.
Но отчего ни одна из многочисленных оружейных мастерских не отливала осадных орудий? В подготовленных к отправке арсеналах не было ни одной пушки, пригодной для осады крепостей. А ведь где бы мы не собрались воевать, там повсюду воздвигнуты замки. Вместе с тем в непредусмотрительности организаторов готовящейся войны упрекнуть было трудно. На западе Барнстапла была воздвигнута целая ткацкая фабрика, что день за днем штамповала плащи с восьмиконечными крестами. Для обычных воинов их делали из простого полотна. Вытканные же из тонкой шерсти предназначались для командиров, и даже кресты на них были вытканы золотом.
Я напросился полюбоваться разборной крепостью, какую возводил мастер Гельмут Вайс, и вернулся впечатленный. По пути назад я то и дело поддерживал нижнюю челюсть, чтобы не слишком цепляла землю, но меньше вопросов у меня не стало. Куда бы не отправлялась армия, собираемая орденом Розы и креста, в святую ли землю, во Францию, да хоть и в Иберию, там всюду найдутся надежные крепости, свои или союзников, где, в случае необходимости, можно будет отсидеться. Зачем розенкрейцерам нужна разборная крепость, что это за странный крестовый поход?
Во время ежевечерних пирушек в городе я пробовал незаметно разговорить собеседников, увы, все что узнал — темные слухи о готовящемся в Британии военном перевороте. Где, якобы, орден наконец открыто себя проявит, сместив династию Ланкастеров. Слухи абсолютно вздорные и явно распространяемые для прикрытия основной цели. Но куда, черт побери, все же отплывет флот?
Изредка я встречал в городе Стефана, какой продолжал нести службу в портовых казармах. Ничего нового он рассказать не мог, но сходился со мной во мнении, что цель будущего крестового похода вовсе не Лондон. Быть может, это Венеция? В орденских кругах к ней относились весьма прохладно, в глаза называя торговую республику если и не прямым врагом, то уж никак не союзником.
Отношения ордена и республики были весьма запутаны. Венецианские галеры плавали по всему обитаемому миру, и венецианских купцов во всяком порту от холодных земель викингов и до самого Китая было не протолкнуться. Английским купцам это страшно не нравилось, жадные британцы выдирали себе бороды, подсчитывая упущенную из-за венецианцев прибыль. Глухо поговаривали, что далеко не всегда в исчезновении британских кораблей следует винить шторма и пиратов, вот только за руку венецианцев никак не удавалось схватить. Но опять же, объявлять им крестовый поход?
И все же… громадный флот, просто непредставимые запасы оружия и продовольствия, постоянные тренировки лучников и практически ежедневные проповеди о кровожадных врагах человечества. Орден напряженно готовился к войне, а я все никак не мог понять, против кого он собирается воевать. Вскоре нам объявили, что еще до нового года флот выйдет в море. И чем дольше ломал я голову над загадками этого похода, тем сильнее во мне крепло ощущение, будто я упускаю нечто очевидное и лежащее на поверхности.
Помог, как всегда, случай. Как обычно я сидел в таверне "Лед и пламень", внимательно прислушиваясь к свежим сплетням и новостям. С недавних пор ее владелец намалевал на вывеске лук-порей, и по Барнстаплу тут же поползли глухие слухи. Передавали, будто бы сам чертов Тюдор инкогнито наведывается в город лишь для того, чтобы пропустить кружку-другую эля в лучшей местной таверне.
Клиентура "Льда и Пламени" тут же удвоилась, в ответ владелец некоего дома утешений для одиноких мужских сердец украсил фасад заведения изображением все того же овоща. Как бы намекнул на то, что всенародный любимец не чурается ни одной из житейских радостей. К чести обитателей Барнстапла должен заметить, что мужская половина города без труда разгадала намек, значительно увеличив доходность заведения.
Когда мы выпили в очередной раз, речь вновь зашла о человеке в железной маске, благо после моего триумфального возвращения интерес к загадочному пленнику еще не остыл.
В который уже раз я заверил присутствующих, что тот как был в маске, так в ней и оставался, вдобавок упорно молчал до самой своей смерти. Во время моего спасения лежавший в коракле труп никому толком не удалось разглядеть. Капитан тотчас же приказал унести тело в свою каюту, и больше его уже никто не видел, а потому каких только баек о краснокожем не сочиняли!
На все лады обсуждалась первая неудачная экспедиция, та, что попала в засаду. И вторая, после которой замок Дуна был таки взят на копье и разрушен, а дикари-ирландцы поголовно уничтожены. Никого из пленников спасти так и не удалось, и вглубь острова сунуться не решились. Ограничились уничтожением всех пиратских судов, какие встретили у Изумрудного острова. «Лизард» у гэлов удалось отбить, и ныне он вновь в строю.
Отчего- то я вспомнил мужественное и суровое лицо индейца. Текумсе знал, что умирает, но до последнего момента не дрогнул, не сломался. Как там он говорил: "я смеялся в лицо дядям вашего короля, потому что у нас тысячи отважных воинов", что-то вроде того… А я еще, помнится подумал, что не стоит ему хорохориться. Вот разгромят Францию, а там и до них руки дойдут… Потом и до них руки дойдут… как только розенкрейцеры разделаются с Францией…
В волнении я вскочил из-за стола, не обращая внимания на изумление окружающих. Передо мною словно забрезжил яркий свет, и я чувствовал, что вот-вот пойму, какого же черта происходит на самом деле! Рыдая от смеха собутыльники усадили меня обратно за стол, я машинально ухватил полную кружку и опустошил ее одним глотком.
Что там еще говорил умирающий индеец? Я и сам был еле жив, и оттого воспринимал окружающее как сквозь туман. Ну же, соберись и припомни каждое сказанное им слово! Разгромили бледнолицых… сожгли посевы… всех на пирамиды… Нет, не то! Мысль окончательно ускользнула, с досады я ухнул кулаком по столу и зычно рявкнул:
— Подать еще вина моим друзьям!
Ухватив изрядно отощавший за сегодня кошель я вытащил какую-то монету. На моей ладони лежал серебряный талер.
— Золото кончилось, зато серебра у нас навалом, — рявкнул я, кидая ее трактирщику.
Тот ловко выхватил монету из воздуха, и к нашему столу тут же устремилась пара улыбающихся девушек с полными подносами. Вся честная компания одобрительно заревела, я рухнул на табурет и застыл. Что-то было не так. Что-то такое я сейчас сказал, что задело во мне некую струну. Про золото… золото кончилось. Золото кончилось… Золото кончилось!
Что там говорил индеец? Бледнолицые прекратили красть душу нашей земли. И что же это за душа такая? Что такое добывали бледнолицые колонисты, ради чего сначала тамплиеры, а затем и розенкрейцеры слали и слали корабли через Атлантику?
Да золото, боже ж ты мой! Выходит, краснокожие закрыли шахты, и орден Золотых Розенкрейцеров остался без золота. И вся Англия осталась без золота. И нечем теперь подпитывать войну с Францией. Какие-то запасы у них, разумеется, сохранились, но надолго ли их хватит воюющему государству и ордену с непомерными амбициями?
Так, стоп, еще раз по порядку. Выходит, что у розенкрейцеров больше не осталось союзников в Америке, тех самых потомков белых завоевателей континента. И закрыты шахты, откуда те черпали свое богатство… а это значит… это значит… И тут я все понял, одним махом все странности и несуразности встали на свои места! Удивительно, что я не увидел разгадки раньше, ведь все факты были прямо перед глазами!
Англичане отступают во Франции и тянут с отправкой войск на подмогу. Вся Британия бурлит: ни с того ни с сего герцог Глочестер созвал парламент и налоги повысили сразу вдвое, чего не было вот уже добрую сотню лет. В Барнстапле строят гигантский флот вторжения и поговаривают о крестовом походе, наемникам обещают уйму денег и дворянские титулы. Да с чего я взял, что собранное войско отправится в Европу? В Америку они поплывут, отвоевывать золотоносные шахты! Что им та Франция — сто лет с ней воюют, никуда она не денется. А вот прекращение поставок золота — это удар в самое сердце ордена Розы и креста, подрыв основы его мощи!
Молодое, быстро расширяющееся государство ацтеков докатилось до поселений европейцев в Америке и захлестнуло, смело прочь незваных пришельцев. Вот куда отправятся пять тысяч отборных воинов, на повторное завоевание американского континента! Обратно им, конечно же, вернуться не суждено. Там и останутся как гарантия того, что впредь интересам ордена ничто уже не будет угрожать. Да и лишнего о новом континенте никто болтать не будет.
Есть ли шанс у ацтеков справиться с захватчиками? Вряд ли. Куда им с их обсидианом, как бы тот ни был остер, против английских лучников и генуэзских арбалетчиков, пушек и стальных доспехов, тяжелой конницы и двуручных мечей! Кортес с пятью сотнями воинов поставил империю ацтеков на колени, розенкрейцеры с пятью тысячами воинов раскатают ее по бревнышку. Вы говорите, что прожженный хитрец Кортес ловко воспользовался расколом между индейцами, и только с помощью покоренных ацтеками местных племен смог одержать победу?
Да Кортес младенец по сравнению с розенкрейцерами! По сравнению с англичанами весь остальной мир — сущие ребенки! Вспомните, как маленький островок смог подмять половину земного шара, и над Британской империей никогда не заходило солнце, да поучитесь, как надо вести себя с туземцами. Уж если огромную Индию сумели поставить на колени, то ацтекам точно ничего не светит. Изведут их британцы под корень, сгноят в шахтах и на плантациях, и никого не останется. Не помогут краснокожим ни огромные армии, ни кровавые жертвоприношения. Исчезнут бесследно, будто и не было их никогда.
Я тяжело вздохнул, наконец-то разрешилась мучащая меня загадка. Какое-то время Франции ничего не угрожало, но долго ли продлится безопасный период? Года не пройдет, как полные золота корабли поплывут обратно. Следовало доложить об открытии Жаку Керу, а затем заняться главным, тем, ради чего я проник в орден Розы и креста. Черт, и как мне раздобыть те доказательства, если к покоям магистров ордена мне и на полет стрелы не подобраться? Я размышлял об этом пока не добрался до казармы. Да и после полночи ворочался, все пытаясь придумать хоть что-то, а едва задремал — за мной пришли.
Неделю назад у меня произошла крайне неприятная встреча с человеком, какого я полагал давно погибшим. В замок Барнстапл прибыла дружеская делегация из Франции. Дворяне, купцы и священники шествовали вдоль шеренг выстроенной дворцовой стражи. Здесь иуды были среди своих, тут могли открыто признаться в своем членстве в ордене Розы и креста. Я внимательно разглядывал их лица, стараясь проделывать это как можно более незаметно. Никогда ведь не знаешь, с кем в дальнейшем тебя столкнет судьба.
Один из гостей споткнулся и на мгновение замер, неверяще уставясь на меня. Я поймал его взгляд и вздрогнул: этого просто не могло быть! Спохватившись, тут же сделал лицо каменным, глядя прямо перед собой. Сердце колотилось, выламывая ребра. Мышцы напряглись, требуя взорваться движением, бежать, крушить и убивать. Собрав волю в кулак я стоял неподвижно, по спине бежали холодные струйки пота.
Замерший гость помотал головой, очевидно решив, что обознался, и тем же спокойным неторопливым шагом продолжил путь. Я перевел дух и уставился ему в спину. Тот шел не оглядываясь, по-видимому выбросив меня из головы. Ну еще бы, решил я наконец, столько времени прошло. Но как же он выжил? Помнится, я вспорол этому негодяю брюхо, бросив его подыхать. Тем не менее вон он идет как ни в чем не бывало — епископ Кошон, главный судья на позорном процессе Жанны д'Арк! Я скрипнул зубами, осознав, что моя месть не удалась.
— Припомни как следует, мой неловкий мститель, — ехидно сказал внутренний голос, — ты же его по брюху полоснул, не так ли? А ты учел, что у него там одного сала не меньше фута? Чтобы добраться до его вонючих кишок тебе надо было воспользоваться двуручным мечом, а не кинжалом!
— И как же до него теперь добраться?
— А никак! — отрезал голос. — И думать забудь, у тебя иное задание. А в следующий раз, уж будь любезен, просто перехватывай им горло, без всяких сомнительных новшеств!
Я вздохнул, надеясь только на то, что в толпе приглашенных не окажется моего бывшего наставника. Церемония закончилась, я вернулся в казарму внутренне готовый ко всему, но — обошлось. Несколько дней я был по горло занят, караулы удвоили, и у меня не было ни единой свободной минуты. Потом все убыли, и мы вернулись к прежнему распорядку. Обошлось, решил я, и успокоился. Как оказалось, рано.
Самое подходящее время для ареста — на рассвете. Тебя встряхивают за плечо и, не дав толком придти в себя, подхватывают под локти железными пальцами. Та еще головой ошеломленно вертишь, пытаясь понять не ночной ли это кошмар, а тебе уже тычут пылающим факелом в лицо, призывая во всем признаться.
И, что характерно, не уточняют детали. Мол, раз совесть нечиста, выкладывай все грешки, а мы сами решим, интересует ли нас растрата денег, выделенных на закупку сена для дворцовой конюшни, или служба твоя, мерзкий ты червяк, на парагвайскую разведку!
Вот только со мной этот номер не проходит. Не та у меня школа, чтобы внезапным пробуждением среди ночи можно было сбить с толку, мы такое уже не раз проходили. Несмотря не серьезность происходящего я улыбаюсь про себя: все это было, было, было. И в монастырских подземельях сиживать доводилось, и сутками обходиться без сна я обучен. Волнует меня другое: выдержу ли я пытки? Вот в чем вопрос…
Почти сразу же разъясняется причина моего ареста. Из-за спины допрашивающего меня хмурого малого с грубыми, почти звериными чертами лица появляется коренастая фигура, с головой укутанная в плащ. Пухлая рука, унизанная перстнями, откидывает капюшон, и я стискиваю зубы. Вновь прибывший расплывается в широкой ухмылке, и его поросячье лицо превращается в самое настоящее свиное рыло.
— Это он, тот самый мерзавец, что пытался меня убить! — торжествующе ревет епископ Кошон. — Я так и знал, что не ошибся!
— Вы обознались, святой отец, — с недоумением заявляю я. — Мы не знакомы.
— Попался негодяй! — ликует палач Жанны, — от меня не скроешься! Небось думал, что отправил меня к праотцам? Не тут-то было! Рука самого Господа подтолкнула тебя под локоть!
— Скорее уж дьявола — мысленно поправляю я.
Процесс опознания завершен, хмурый кузнец заковывает "убийцу и террориста" в железо, и меня волокут в темницу. Выделенная мне камера представляет из себя настоящую каменную нору: здесь нет ни окна, ни отдушины, из небольшой дырки в дальнем углу гадостно воняет. Оставив у входа плошку с водой и засохшую краюху хлеба надзиратель выходит в коридор. Лязгает засов, отгораживая меня от окружающего мира, и я вытягиваюсь на скрипучем узком топчане из неструганных досок.
Какое- то время я разглядываю входную дверь, та сделана из металлических прутьев, каждый чуть ли не в два дюйма толщиной. Практичное решение, за такой не подстережешь неосторожного тюремщика. И угораздило же меня попасться епископу на глаза! Сплюнув, я принимаюсь думать о том, как выбраться живым из этой передряги. Не проходит и часа, как в коридоре раздаются тяжелые шаги. Я вскидываю голову, надзиратель глядит на меня с жадным любопытством.
— Не спишь? К тебе тут гости.
Я сажусь на топчане, тот протестующе скрипит. Все мое тело затекло, и я потягиваюсь. Из-за спины тюремщика в камеру плавно, словно змея, проскальзывает человек. Он на полголовы меня, с неширокими плечами, и незапоминающимся лицом. Взгляд у него цепкий, глаза жесткие, тонкие губы плотно сжаты. Я привстаю было, он тут же мягко кладет руку на мое плечо. Рука у него тяжелая, да и хватка словно у стального капкана.
— Сидите, — сухо говорит он. — Не надо вставать.
— Как угодно, — отвечаю я в тон, — могу и посидеть.
Удерживая меня в поле зрения мужчина повелительно кивает надзирателю, тот поспешно удаляется.
— Сейчас сюда пожалует мой господин, — продолжает гость. — Советую вам не делать резких движений, и не вскакивать с места без особого разрешения.
— Он этого не любит? — спрашиваю я с вызовом.
— Господину все равно. Я этого не люблю, — парирует гость, вернее сказать, телохранитель.
Я пожимаю плечами. Любопытно, неужели епископ решил явиться и уже наедине посмаковать победу? Да бога ради, уж я найду что высказать этому мерзавцу. Снова скрипит дверь, в камеру входит граф де Берлар. Брови мои ползут вверх, поистине, сегодня день встреч. Передо мною стоит один из магистров ордена и покровитель Жака Кера. А еще это тот самый человек, кого я выпустил из камка Ламбье. Давным-давно я узнал в графе раненого беглеца, но напоминать о нашем знакомстве не пытался, до сегодняшнего дня и магистр не проявлял ко мне видимого интереса.
— Милорд, — наклоняю я голову.
— Шпион, — кивает тот, в уголках губ прячется легкая улыбка, и я покаянно киваю.
— Значит вот он каков, загадочный мститель за погибшую Дочь Орлеана, — улыбается мужчина.
Вполне искренне улыбается, понимаю я, внимательно заглянув ему в глаза. Графа и в самом деле забавляет происходящее.
— Епископ Кошон с таким пылом поведал историю о перенесенных им нечеловеческих пытках, что я просто не мог не явиться. Лишения бедолаги не тронули бы только самое черствое в мире сердце! — улыбка на лице графа становится еще шире, невольно я ежусь.
— Раскаиваешься ли ты? — любопытствует магистр.
Решив пойти ва-банк, я покаянно склоняю голову:
— Кто бы не раскаялся, ваша светлость, когда само провидение предало меня в руки правосудия? Бог — он правду видит! Стоит отступить от пути праведного, и тут же следует оплеуха. Не греши, мол, одумайся, пока не поздно!
Я поднимаю голову и, глядя прямо в глаза графу де Берлару, жестко заканчиваю:
— Я от всего сердца раскаиваюсь в том, что плохо сделал свою работу. Я не дорезал ту жирную трусливую свинью, а бросил подыхать, не проверив, действительно ли он умрет. А больше мне каяться не в чем, господин граф, хотите верьте, хотите нет.
Магистр без видимых усилий выдерживает мой горящий взгляд, задумчиво кивая в такт произносимым мной словам.
— Ну-ну потише, любезный друг, — роняет он наконец, и я, спохватившись, опускаю взгляд.
Даже тупая как полено горилла не любит вызывающего поведения, а передо мною один из иерархов ордена Золотых Розенкрейцеров!
— Поверьте, Робер, я на вашей стороне, — продолжает граф. — И один раз уже доказал это! Поверьте на слово, но именно благодаря моему вмешательству брат Абеляр оставил вас в живых. Мой брат по ордену хотел подвергнуть вас пыткам, и наградить уже посмертно… А вы до сих пор живы.
— Благодарю вас, ваша светлость, — искренне заявляю я.
Вот и разрешилась еще одна загадка. Признаюсь, некоторое время я и в самом деле сомневался, выпустит ли меня глава контрразведки ордена из своих цепкий объятий. Больно уж въедливо брат Абеляр выпытывал все детали ирландской экспедиции. По сто раз переспрашивал одно и тоже, меняя формулировки вопросов. До сих пор как вспомню — мороз по коже.
— Ведь что такое по большому счету один продажный французский епископ? — говорит тем временем граф. — При необходимости купим еще дюжину, и все будут служить нам с не меньшим усердием. С другой стороны, не заботься я о людях, которым обязан жизнью, что подумают обо мне мои сторонники? Пойдут ли за мной в следующий раз, когда мне понадобится вся их преданность?
Магистр глядит на меня с легкой улыбкой, я медленно киваю.
— Сегодня, заинтересовавшись личностью убийцы, я попросил напомнить мне ту историю с покушением. И сейчас хотел бы выяснить некоторые детали.
Улыбка сползает с его лица, граф де Берлар размеренно спрашивает:
— Зачем ты здесь?
Я пожимаю плечами, лихорадочно пытаясь сообразить, что же мне отвечать. Рассказал ли епископ Кошон о деталях нашей встречи? О вопросах, какие я задавал и, ответах, что он мне дал? Кошон подл и продажен, но отнюдь не глуп, и должен понимать, что правда повредила бы ему никак не меньше, чем мне. Вряд ли его погладят по головке за то, что он распустил язык.
— Ответ прост, — начинаю я. — Я был личным телохранителем Дочери Орлеана. После того, как ее захватили в плен, король Франции бросил меня в темницу, лишив рыцарского звания, замка и дворянства. Когда мне удалось бежать, я оказался вне закона, а потому встречу с епископом я воспринял как подарок судьбы. В конце концов Кошон был одним из виновников моего бедственного положения, и коль я не мог дотянуться до остальных…
Я гляжу на графа, тот поощрительно кивает. Мол, пока что ты поешь гладко. Продолжай в том же духе, не останавливайся.
— Места во Франции мне больше не было, и я решил перебраться сюда, в Англию. Решил, что пока не стар и полон сил, то сумею заслужить здесь и титул, и деньги. В Плимуте вербовали наемников, вот так я оказался в Барнстапле…
— А по пути спас сэра Арно де Степлдона и мастера Гельмута Вайса, — хмыкает граф. — Затем на пару с еще одним головорезом помог захватить замок Ламбье, — я открываю было рот, но магистр останавливает мой протест решительным движением руки, — и оказался единственным, кто вернулся из похода в Ирландию. И не просто вернулся, а выполнил задание!
Я осторожно киваю. Неужели все это я натворил?
— Я слышал все эти истории о вас, — кивает гость. — А в одной из них и сам участвовал. Вы ухитряетесь выходить живым из самых сложных передряг. А это поверьте, дорогого стоит. К примеру, в доме епископа вы работали в одиночку, не так ли? Кажется, там была уйма охраны.
— Была, ваша светлость, — соглашаюсь я.
Граф легонько хлопает кончиками пальцев правой руки по ладони левой, изображая аплодисменты.
— Я восхищен! В вас чувствуется школа. А где, вы говорите, вас обучали?
Вопрос задан таким небрежным тоном, что я тут же признаюсь:
— Аббатство Сен-Винсент, ваша светлость.
— Ну да, так оно и есть, — довольно кивает граф, — так мне и доложили.
Доложили? Я внутренне подбираюсь.
— Кто доложил? — спрашиваю я.
— Неважно, — роняет магистр. — Гораздо больше вас должна интересовать ваша будущая судьба.
Он наклоняет ко мне голову и доверительно спрашивает:
— Жить… хочется?
— Да.
— Ну вот и славно. Такой способный человек, с академическим, можно сказать образованием, и прозябает на мелкой должности наемного вояки. Нет-нет! Вы, дорогой мой, возглавите отдельную роту, я доверю вам сотню воинов. Ну что, по рукам?
— Вы можете полностью на меня положиться, — заверяю я. — Мои люди не подведут. Мы сотрем французов в порошок!
— Ну-ну, дорогой мой, — морщится тот, — не притворяйтесь глупее, чем кажетесь. Какие к черту французы? Мы примем под руку Британское королевство. Сейчас исключительно удобный момент: на троне восседает малолетний щенок, дяди короля по горло заняты во Франции, а кардинал Бофорт вот-вот отдаст богу душу. Правда сам он об этом еще не подозревает. Словом, нам все благоприятствует.
— Я немедленно готов приступить к исполнению своих обязанностей! — заявляю я, деликатно звякнув цепями.
— Прекрасно, — улыбается граф.
Уже от двери он поворачивается ко мне.
— А впрочем, раз уж мы так славно разговорились, предлагаю маленькую прогулку. Сейчас рассвет, день обещает быть славным.
Впереди идет магистр, следом бреду я, позвякивая навешанным железом, замыкает шествие телохранитель. Мы преодолеваем несколько безлюдных коридоров, пяток охраняемых дверей и винтовую лестницу в десяток ступеней. Под конец мы оказываемся на небольшом балконе.
— Полюбуйтесь, — предлагает рыцарь, я кидаю быстрый взгляд вниз.
Передо мною небольшой сад, заключенный в кольцо каменных стен. Шелестят листвой деревья, еле слышно журчит фонтан, щебечут птицы. Поднявшийся ветер бросает в лицо тяжелый, неприятный запах, невольно я отшатываюсь назад. Ошибки быть не может, так пахнут большие хищники. Теперь я замечаю и содранную кору на деревьях, и обглоданные груды костей.
— Это зоопарк? — ровным голосом спрашиваю я.
— Нет — холодно улыбается граф. — Сюда помещают тех, кто разочаровал лично меня.
— Понятно, — киваю я.
— К чему занимать время палача да и прочих почтенных братьев? — размеренно продолжает магистр. — К тому же после того можно пару дней не кормить зверя.
Именно этот момент обитающий внизу лев выбирает для того, чтобы показать себя публике. Зрелище потрясающее: желтые глаза горят прожекторами, клыки в жаркой пасти как лезвия копий, а когти у него как кинжалы. Словом, мощная зверюка, и на диво крупный экземпляр. Где-то я читал, будто юноши африканского племени масаев считались мужчинами, когда убивали льва в одиночку. Свои же возможности в деле умерщвления крупных хищных кошек я оцениваю очень низко, а потому твердо говорю:
— Я вас не разочарую.
— Похоже, мы прекрасно друг друга поняли, — заключает магистр. — А об услышанном молчите. Слышали ирландскую поговорку о провинившемся языке?
Он смотрит жестко, без малейшего намека на веселье, и я в несчетный за сегодняшнюю ночь раз склоняю голову. Непривычная к постоянным кивкам шея протестующе ноет, грозя вот-вот переломиться, и я покрепче стискиваю зубы. Главное сейчас — не выдать себя ни взглядом, ни интонацией. Ничего, говорю я себе, придет время, и я припомню графу каждое сказанное им слово.
— За дальнейшими указаниями явитесь к виконту де Пассе, — говорит граф. — И помните: отныне ваша судьба в ваших руках. Служите честно, проявляйте старание, и тогда не только останетесь жить, но и, чем черт не шутит, получите все, о чем мечтали.
Вызванный телохранителем стражник отвел меня обратно в тюрьму, зевающий в голос кузнец не торопясь снял все навешанное железо. Затем меня передали прибывшему сержанту, здоровяку, каких мало. Сержант назвался Саймоном Брекеном, я оглядел неподвижное, словно вырубленное из камня лицо с неожиданно умными глазами, и отчего-то решил, что сержант не так прост, каким хочет казаться.
Завербованных воинов оказалось так много, что в казармы они уже не помещались. Вновь прибывающих размещали на специально выделенном поле, сплошь уставленном палатками. Как командиру роты мне полагалась персональная палатка, к которой и привел меня сержант Брекен. Внутри я обнаружил слугу, угрюмого и неразговорчивого малого по имени Адам. Тот помог мне переодеться, и сразу же после завтрака я предстал под светлые очи виконта де Пассе. Не рассусоливая, виконт сразу же перешел к делу:
— Сэр де Майеле, по зрелому размышлению мы решили пока что, — он интонацией выделил последние слова, — признать ваш дворянский титул. То, что самозванец Карл де Валуа лишил вас дворянства, сугубо его французское дело, нас оно не касается. Надеюсь, вы оцените нашу доброжелательность.
Я кивнул, не отрывая глаз от его лица.
— Чтобы у вас не сложилось ненужных иллюзий добавлю, что мы многое о вас знаем.
Про себя я хмыкнул:
— Хвастун!
Но виконту и впрямь удалось меня удивить.
— Как Робера де Майеле вас разыскивают за убийство графа Берга, — он сделал многозначительную паузу, глядя на меня с легкой усмешкой. — Вдобавок наши специалисты по французскому королевству упоминали имя некоего Робера де Армуаза, давнего ненавистника Англии. Разумеется, вас с тем господином ничего не связывает… во всяком случае, пока.
— И на том спасибо, — буркнул я, виконт де Пассе пропустил мои слова мимо ушей.
— Решение графа де Берлара непреложно: вы останетесь живы. К тому же, учитывая ваш достойный жизненный опыт, вам поручается набор роты…, - он помялся, подбирая слово, — затем продолжил:
— В условиях войны, которую мы начнем, очень часто нам будут требоваться добровольцы, вызвавшиеся на опасное дело. Этакие сорвиголовы. Собственно, для того ваша рота и предназначена.
— Командир штрафной роты, — криво усмехнулся я.
Виконт де Пассе вновь сделал вид, что не расслышал моих слов.
— Во славу Господа нашего вам предстоит использовать свои навыки и умения в полной степени. Даю слово, едва лишь мы прибудем на место, как вы сами убедитесь, что сражаетесь на правой стороне.
Глядя мне прямо в глаза он спросил:
— Если у вас нет возражений по существу, приступайте к приему роты.
Я цинично улыбнулся:
— Надеюсь, оплата будет достойной?
— Вы не будете разочарованы, — заметил виконт. — Но у нас мало времени, а потому — к делу!
Опустилась ночь, и лагерь заснул. Где-то на другом конце поля уныло брехали собаки, над головой протяжно ухала ночная птаха, и никак не могла угомониться. Мерно прохаживались часовые, у входа в палатку похрапывал Адам. Я же ворочался с боку на бок, пытаясь осмыслить происшедшее. Ну и денек, из осужденного на смерть прихотью магистра ордена я произведен в командиры штрафной роты! Может это и не то место, какое я желал бы занять, но и выбирать мне особенно было не из чего. Так что же, жизнь налаживается?
Другой я, намного хуже и гораздо менее доверчивей, тот, что таится внутри и проявляется лишь в подобные минуты сомнений и раздумий, резонно заметил:
— Нет, брат, от твоего помилования так и тянет протухшим душком. Симпатия у магистра к тебе возникла… где же он раньше был со своими благодеяниями? Это же вельможа, он искренне считает, что все нижестоящие ему по гроб жизни обязаны. Мало ли кто его спас, быть может я специально это проделал, чтобы втереться в доверие! Прием-то весьма нехитрый, и матерому волку вроде графа де Берлара вряд ли неизвестный. В жизни ни поверю, что у подобного человека шелохнулось бы в душе нечто сентиментальное.
Я поджал губы. Благородно прощать опасного противника слишком уж по-рыцарски, в жизни такая глупость встречается намного реже, чем в песнях трубадуров. Не проще ли предположить, что помиловав меня магистр де Берлар одним выстрелом убивает двух зайцев: заполучает специалиста по тайным войнам, какой возглавит штрафную роту, вдобавок за мною будут следить, чтобы выявить контакты и вскрыть всю шпионскую сеть, если та имеется!
Я подскочил на лежанке, громко упомянув архангелов Варахиила, Салафиила и Иеремиила, не путать последнего с Иегудиилом, во всем богатстве и многообразии их взаимоотношений, какое только смог вообразить (сказывается общение с грязными матерщинниками-британцами, ох сказывается). Слуга немедленно всунул голову в палатку, сонно тараща закрывающиеся глаза, я отмахнулся, и тот исчез.
Ну конечно же! Магистр и на секунду не поверил, будто бы я попал в Барнстапл случайно! А потому как бы невзначай дал понять заславшему меня противнику, кем бы тот ни был, что собранное войско готовится выступать не во Францию, и не в коем случае не во Францию! а вовсе для захвата британского престола. Хотя и это страшная тайна, и за ее разглашение меня тут же бросят льву на растерзание.
Узнай магистр, что мне известно, куда на деле отправится флот, не сносить бы Роберу головы. А пока что мне ничего не угрожало, вот только времени у меня осталось все меньше и меньше. Совсем скоро корабли ордена выйдут в море, и я должен был успеть исчезнуть из Барнстапла до того, если только не планировал отправиться в плавание через всю Атлантику. Незаметно для себя я заснул, а когда открыл глаза, меня теребил за плечо унылый человек с верблюжьим лицом.
— Проснитесь, да проснитесь же ваша милость, — назойливо бубнил он.
Несколько секунд я таращился на него с недоумением, затем вспомнил имя.
— Адам, — голос со сна был хриплым и шершавым как наждак, — дай напиться. Ну а потом присядь и расскажи, что здесь да как, не гнушаясь сплетнями и слухами.
Глухо зарокотали барабаны, звонко пропел горн. Трубач, смешно надувая щеки, прилежно вел мелодию, внимательно следя за происходящим. По утрам в пятницу проходило заседание суда, где рассматривались все серьезные проступки, совершенные воинами ордена за неделю. Вынесенный приговор обжалованию не подлежал, и приводился в исполнение немедленно. Среди нанятых воинов обнаружилось немало всякой швали, и поддерживать среди них дисциплину можно было лишь драконовскими методами.
Сегодня вешали сразу пятерых наемников, первого — за попытку бегства. Коренастый бородач был опытным охотником, если начистоту — браконьером, и не раз уходил от королевских егерей. Если кто-то и мог отсюда сбежать, то только он. Что ж, верно не судьба. Двоих казнили за пьяную поножовщину, четвертого поймали на воровстве у своих же товарищей. Последний ограбил и убил маркитантку, его обнаружили рядом с трупом, когда он снимал с убитой дешевенькие серьги. Сейчас убийца мелко дрожал, вытаращенные от ужаса глаза неотрывно следили за грузным здоровяком, одетым в красное с ног до головы.
Звуки горна растаяли в воздухе в тот момент, когда палач выбил чурбан из-под последнего осужденного. Тот бешено задергал ногами, испуганное лицо вмиг налилось кровью, тело задрожало в тщетной попытке освободиться. Когда все пятеро безвольно повисли на веревках, барабанщики подняли палочки, и до меня донеслось довольное карканье рассевшиеся на окрестных деревьях ворон. Войско, построенное в каре подавленно молчало.
Палач обошел повешенных, тыча в каждое тело раскаленным прутом, один слабо дернулся. Здоровяк, громко хмыкнув, обхватил его за пояс и поджал ноги. Что-то громко хрустнуло, и палач тут же отпустил тело. Вновь проверил его прутом, почесав затылок, медленно, с достоинством кивнул. Двое подручных в кожаных фартуках и кожаных же штанах аккуратно сняли с костра котел с кипящей смолой.
Деловито, с большой сноровкой принялись обмазывать черной жижей трупы. Так мертвые и после смерти послужат живым, уберегут от пагубных ошибок. Как-то не тянет совершать необдуманные поступки, если перед глазами постоянно маячат бывшие твои товарищи. Командовавший казнью командир пятого полка капитан де Пикиньи обвел суровым взглядом собранных воинов, отрывисто рявкнул:
— Пусть это послужит вам уроком, неблагодарные свиньи! Запомните хорошенько, что бежать отсюда некуда, а нарушать установленные порядки и правила я вам не позволю! Подумайте хорошенько над тем, что там, впереди, вас ждет прекрасная страна, где у каждого будут рабы, золото и много женщин!
Под бешенным взглядом светлых как лед глаз задрожали самые отчаянные. Убедившись, что воины как следует прониклись, и в ближайшие пару-тройку дней серьезных нарушений дисциплины не предвидится, капитан скомандовал:
— Лейтенанты, развести роты!
Стоящий неподалеку Стефан, совсем недавно назначенный командиром второй роты того же полка, поймал мой пристальный взгляд и кивнул, я ухмыльнулся в ответ и бросил сержанту:
— Брекен, уводи людей. Я тут еще задержусь.
Стоящий рядом со мной великан рыкнул что-то неразборчивое, и третья рота пятого полка крестоносной армии Золотых Розенкрейцеров недружно потопала к своим палаткам. Следом потянулись остальные, я же остался на месте, пристально разглядывая близкую гавань, где шли последние приготовления к предстоящему отплытию.
Судя по всему, до выхода в море осталось не больше месяца. Какие-то тридцать дней, и я поплыву через Атлантический океан завоевывать Америку для потомков тамплиеров! Висящий на шее медальон словно налился тяжестью, я потянул за цепочку и вытащил его наружу. Рубин с опалом заиграли на солнце, я незаметно скривился. Кто бы мог подумать, что я позволю одеть на себя эту мерзость!
В тот же самый момент за спиной рявкнуло, и я подпрыгнул как шилом ужаленный. Дикий рев оборвался, не в лад задули трубы, хрипло и пронзительно, оглушительно зарокотали барабаны. Нестройно печатая шаг мимо меня проходил войсковой оркестр.
— Плохо! — рявкнул чей-то бас, и музыканты прекратили какофонию.
— Если вы думаете, что господин граф удивится, вы не ошиблись. Только он так удивится, что вы потом от страха обгадитесь! Вот ты, болван, — толстый палец дирижера указал на одного из трубачей.
Тот позеленел и попытался спрятаться за товарищей. Остальные сомкнули инструменты, словно римляне свою знаменитую черепаху, и отбросили трусишку обратно.
— Ты играешь как полный осел! Ну вот как ты воздух в грудь набираешь?…
Я смотрел с интересом, тревоги дирижера были мне понятны. Всего через две недели должен был состояться сбор всех влиятельных лиц ордена Розы и креста. Планировались парады, званые ужины и прочие мероприятия с музыкальным обрамлением, так что музыкантам следовало постараться, иначе не сносить им головы.
На повестке дня стоял насущный вопрос — выборы Великого магистра. Со дня смерти графа Крайхема, предыдущего владыки ордена прошел уже месяц, и все это время розенкрейцерами управлял совет магистров. Похоже, что магистры наконец сошлись на одной из кандидатур. То, что выход флота состоится вслед за выборами, выглядело очень символичным. Новому Великому магистру предстояло дать отмашку самому блестящему завоевательному походу в истории человечества, и сотня кораблей должна будет доставить пять тысяч воинов для завоевания нового континента.
За пару недель, прошедших с момента моего назначения, я успел многое. Набрал людей, выбрав самых отчаянных. Мне подходили все, жившие не в ладах с законом: убийцы, браконьеры, пираты и контрабандисты. Благо, набранных в войско наемников не хватало, и его высочество лорд-протектор Англии повелел очистить тюрьмы. Рассудил мудро: даже если преступники и не погибнут в боях, то обратно в Англию все равно уже не вернутся. Как ни крути, выгода налицо.
Если же вас интересует, зачем я набирал этих мерзавцев, ответ будет прост: ну не собирался я никуда плыть. Сами посудите, что мне делать в той Америке! Пока же я внимательно присматривался к роте, стараясь распознать шпионов, которых тут просто не могло не быть, и неформальных лидеров, с какими мне непременно предстояло объясниться, и чем быстрее, тем лучше.
Намеревался я при первом же удобном случае, то есть на следующую ночь после отплытия, захватить корабль, на котором мы отбудем, и высадиться на берег. Судно можно будет объявить затонувшим, а себя — чудесно спасшимся. Были у меня на тот счет задумки, но о них — позже. Пока не найду документов, какие требуются моему нанимателю, я приложу все силы, чтобы остаться в Барнстапле!
Следует учесть, что чем дальше мы отплывем, тем труднее будет вернуться, а скорее всего — просто невозможно. Не думаю, что у каждого из капитанов будет собственная карта. На месте магистров ордена я доверил бы тайну пути только самым надежным из шкиперов, остальным приказал бы идти следом. А раз уж я додумался до такой простой вещи, значит и владыки ордена давным-давно приняли все необходимые меры к сохранению тайны. Окажется рота Стефана на одном борту с моей, все будет намного проще. Нет — каждый пробивается в одиночку.
Выждав положенное время, пока рота не отправилась на занятия, я вернулся к палаткам. Надо было проверить кое-что, о чем унылый, но незаменимый Адам сообщил мне вчера вечером. Как только я увидел маячившую перед входом в одну из палаток мощную фигуру, я хищно улыбнулся: не обманул Адам, чудо, а не слуга! Увидев меня сержант вздрогнул и нерешительно двинулся навстречу.
— Где Спаркс? — спросил я у Брекена.
— Кто? — с деланно наивным видом переспросил сержант.
— Плохо слышишь? — с усмешкой поинтересовался я. — Могу вылечить.
— Он… э-э… болен!
— И чем же?
— Простыл, сэр!
— Что ж, пойдем проведаем.
Я быстрым шагом направился к нужной палатке, Брекен догнал меня у самого входа.
— Не сердитесь, сэр, — смущенно пробасил он, — мы просто хотели подзаработать. Ну посудите сами, зачем умнику эти стрельбы?
Я молча отодвинул сержанта в сторону и нырнул в палатку. Внутри было светло, ярко пылали сразу две дюжины свечей. Эти канальи где-то раздобыли длинный дубовый стол, и сейчас весь он был усыпан какими-то деталями, железяками и всяческими загогулинами. А как иначе прикажете называть подозрительного вида металлические хреновины?
— Ну и что это? — скептически спросил я.
— Часы, сэр! — оторвавшись от ковыряния в недрах некого сложного устройства объяснил Спаркс. — Я, видите ли, когда-то был часовщиком. Говорят, неплохим.
Невысокий, узкоплечий, с вечно виноватой улыбкой, он происходил из славного города Йорка. И какая бы вещь не выходило из строя, он все возвращал к жизни. Мастер — золотые руки. На что у меня в роте подобрались отпетые личности, но к нему неизменно относились с подчеркнутым уважением.
— А как ты в солдаты-то как попал? — полюбопытствовал я. — С такой дефицитной специальностью.
— Из-за женщины, — пожал тот плечами и смущенно улыбнулся, — вечно мы из-за них делаем всякие глупости.
Я кивнул, поинтересовался:
— Что мастерим?
Помедлив, Спаркс вздохнул и признался:
— Нюрнбергское яйцо, сэр.
— Так-так, — протянул я удивленно.
В позапрошлом году в Нюрнберге некий мастер наладил производство чудо-часов. Были они настолько малы, что их можно было носить с собой, не опасаясь, что рухнешь на землю под неподъемным весом. Вот придворные модники так и поступали, цепляя их спереди на пояс за золотую цепочку. При ходьбе сей агрегат весьма забавно раскачивался, ну и как еще могли его прозвать?
— Дай-ка сообразить, — сказал я медленно, — стало быть ты тут собираешь часы. А состоишь ли ты в цехе часовщиков?
Спаркс вздрогнул, рот его приоткрылся, глаза расширились. Высившийся за моей спиной Брекен тяжело вздохнул, переступив с ноги на ногу. Смысл моего вопроса был обоим хорошо понятен, да иначе они и не таились бы. Спаркс, угодивший в мою роту прямиком из тюрьмы, наверняка был изгнан из цеха с пожизненным запретом на занятия часовым ремеслом по всей территории британского королевства. Прознай о нем часовщики, не миновать Спарксу смерти, орден не станет заступаться за преступника.
— А как продаете? — небрежно спросил я.
— Как контрабандные, — прогудел сзади Брекен. — Отдаем дешевле и люди довольны.
Я покосился на сержанта, несмотря на прохладное утро его лицо было покрыто потом.
— Вольно, — сказал я и отвернулся.
В голову пришла интересная мысль. Поначалу я отбросил ее, но чем дольше думал, тем сильнее убеждался, что попытаться стоит.
— Ладно, — хмуро сказал я, — продолжай работать. От всех занятий и караулов я тебя освобождаю. Но будет у меня для тебя одно маленькое задание. Сделаешь — прощу, нет — не взыщи. Сержант, а ну оставь нас вдвоем…
Уже отойдя от палатки я вполголоса спросил:
— Что там у него за история вышла?
— Обычная, — ответил сержант. — Молодая жена, муж весь день в лавке, вот и повадился к ней шастать какой-то дворянчик. Как-то наш умник застукал их вдвоем, кровь вскипела… Тех-то похоронили, а ему пришлось скрыться. Когда его поймали, то сразу же приговорили к повешению. А тут амнистия подоспела, и всех смертников загребли сюда.
— Ясно, — пробормотал я.
Спаркс оказался в Барнстапле по той же самой причине, что и я: из-за любви. Думается, он не больше моего жаждет плыть за тридевять морей, туда, где придется сражаться за интересы владык ордена. Маленький сутулый человечек поможет мне, а я — ему. Так думал я тогда, и не подозревая, что судьба готовит мне нечто иное, чем увлекательные приключения в Атлантическом океане. Следующим вечером меня нашел Жак Кер.
Я брел по плохо освещенным улочкам Барнстапла, возвращаясь из таверны "Охотник на драконов". На душе было пакостно, все обрыдло, я ощущал себя неудачником. Затратив уйму сил и времени я оказался у разбитого корыта. Что я здесь делаю? Где доказательства, за которыми я, собственно, и отправился в Англию? Не проще ли было остаться во Франции и попытаться разговорить моего нанимателя?
Любого человека, как бы его не охраняли, можно застать врасплох. Мне и надо-то побыть наедине с графом де Плюсси всего лишь несколько минут. Ручаюсь, он не только расскажет, где содержат Жанну, но и выболтает вообще все, что знает. Затем мне придется его убить, но остановят ли меня такие мелочи? Поставим вопрос следующим образом: не пора ли вернуться во Францию, и стоит ли извещать о принятом решении Жака Кера?
У Жака обязательно должен быть канал для связи с хозяином, он непременно доложит о моем возвращении. Граф де Плюсси человек умный, может догадаться о грозящей ему опасности. А это значит, что мне придется предварительно убрать Жака, на всякий случай как следует его разговорив. Просто так убивать его нельзя, что, если все это время я ошибался, и Кер знает, где содержат Жанну?
Я шел, стараясь не наступать в лужи. Прошлой ночью небо словно прохудилось, дождь то затихал, то усиливался, но полностью не переставал. Сейчас просто моросило, но темное небо было сплошь затянуто тяжелыми тучами и где-то к западу опять погромыхивало. Я поежился, пытаясь плотнее запахнуть плащ, но безуспешно: холодный влажный ветер без труда нашел новую щель.
Едва я свернул за угол, как мощным толчком меня буквально забросили в темный переулок. Жесткая ладонь легла на лицо, зажимая рот, и весь хмель с меня мигом слетел. Я дернулся, пытаясь вывернуться из стальных объятий, и замер в изумлении: из переулка вывернула фигура точь-в-точь таком же плаще, как и мой, и целеустремленно зашагала по лужам.
— Умоляю, не шумите, — прошептал на ухо чей-то голос.
Я медленно кивнул, и меня тут же отпустили. Уже с интересом я проводил взглядом и мужчину в схожем с моим плаще, и кравшегося следом юркого неприметного человечка. Говоривший со мной указал вглубь переулка. Помедлив, я пожал плечами. А почему бы и нет, что я теряю? Шли мы недолго. Уже через пару минут я нырнул в заднюю дверь неприметного домика, внутри меня ждал Жан Кер.
— Здравствуй, Робер, — просто сказал он.
— И тебе не хворать, — откликнулся я настороженно. — Чем обрадуешь?
Он коротко усмехнулся:
— Узнаю старого друга. Ни тебе здравствуй, ни про дела спросить.
— А чего тут спрашивать, — в тон Жаку отозвался я. — Раз вызвал, значит что-то случилось, и без меня не справиться. Угадал?
— Угадал, — согласился Кер. — Дело и впрямь срочное и серьезное. Предыдущее твое задание отменяется, больше нет необходимости разыскивать доказательства.
Он улыбнулся, я молчал. Наконец Жак поинтересовался:
— Чего не радуешься?
— Потому что сейчас ты скажешь нечто неприятное, — спокойно ответил я.
Жак покачал головой, в голосе его промелькнули нотки удивления:
— В уме тебе не откажешь. Что ж, раз так, то слушай внимательно. Все предыдущие договоренности остаются в силе, тебе же предстоит выполнить нечто иное. Ровно через двенадцать дней тебе предстоит захватить левый форт, защищающий вход в гавань. Пришедшие корабли с десантом должны пройти беспрепятственно.
— Что за корабли, о чем ты?
— Наши! Ты только представь себе, мы захватим всю верхушку ордена в одном месте! Войне конец! — возбужденно заявил Кер.
— А правый форт? — спросил я спокойно.
— Не твоя забота.
— Хорошо, — кивнул я. — это все?
— Как понимаешь, нет, — ухмыльнулся Жак. — Главной твоей задачей будет проникнуть в покои сэра Малькольма Уэйка. Ты должен сберечь все карты, какие находятся у этого почтенного господина, ни одна из них не должна пострадать. Он — хранитель морских путей, которому известно, как попасть в место, откуда орден черпает свои богатства!
Ровным голосом я полюбопытствовал:
— А ковер-самолет или скатерть-самобранку вам не надо? Может луну с неба прикажете?
Кер устало вздохнул, тщательно выговаривая слова произнес:
— Робер, мне больше не на кого положиться. Пойми и ты, только если сделаешь все как надо, узнаешь про ту таинственную узницу. Это условие твоего нанимателя, а не мое.
— Мне понадобится золото, — сказал я.
Жак с готовностью выложил несколько набитых кошелей. Помедлив, положил рядом металлическую бляху и свернутую в трубку бумагу.
— Этот знак позволит тебе проходить в замок без пароля, — сказал Кер. — Он же поможет захватить форт. Грамота удостоверяет, что ты владеешь знаком по праву. Попросить предъявить ее могут только твои коллеги.
— Коллеги? — нахмурился я.
— Люди брата Абеляра, — тихо произнес Жак.
— Она настоящая?
Кер промолчал, коротко кивнув. Странные же дела творятся в ордене, подумал я, если в заговор замешан глава контрразведки!
— Ясно, — сказал я. — Договорились. Значит, двенадцать дней?
Он кивнул, и я не прощаясь вышел.
Той же ночью, еще до рассвета, у меня состоялось объяснение с сержантом Брекеном. Едва тот зашел в мою палатку, я жестом услал Адама, и тут же вытащил полученный от Кера знак. Вдвое больше орденского медальона, он был выполнен из серебра и представлял собой ощетинившуюся шипами розу, лежащую поверх креста. Сам же крест был составлен из обнаженных клинков, покрытых алой эмалью. Симпатичная вышла штучка и очень стильная.
Разглядев знак, лежащий в моей ладони, сержант явственно вздрогнул. Брови его поползли вверх, рот приоткрылся. Тут же Брекен пришел в себя, лоб его собрался морщинами, губы сжались в тонкую полоску, взгляд стал колючим.
— Любопытная штучка, сэр, — мягко сказал он, незаметно сдвигая руку к висящему на поясе кинжалу, — могу я поинтересоваться, где вы ее нашли?
— Там же, где и вот это, — небрежно ответил я, протянув ему грамоту.
Встав так, чтобы меня видеть сержант быстро пробежал ее глазами, впившись взглядом в витиеватую подпись и печать. С растерянным видом вернул мне грамоту и вытянулся по стойке смирно.
— Ничего не понимаю, сэр, — пожаловался он.
— А тебе и не надо понимать, — пожал я плечами, — достаточно, если это буду делать я. Предъяви свой знак!
Не медля ни секунды Брекен протянул руку, в широкой ладони лежал медный медальон. Размером он совпадал с моим, но выполнен был в более скупой манере: грубовато и без эмали.
— Ага, дружок, — подумал я с удовлетворением, — выходит, я в тебе не ошибся.
— О том, что сейчас видел — молчок! — предупредил я. — Это понятно?
— Да, сэр, — судорожно кивнул сержант.
— Вольно, — скомандовал я, и тот незаметно перевел дух.
— Ты, возможно, уже догадался, — спросил я, — что мы с тобой оказались в этой роте неслучайно?
Брекен кивнул.
— Так вот, как можно скорее мне нужно получить из этого сброда отряд, который не раздумывая выполнит любой мой приказ. Я повторяю, любой! И ты мне в этом поможешь!
— Все ясно, сэр, — решительно заявил сержант. — Что я должен делать?
— Сейчас соберешь сюда всех вожаков, тех, кто на самом деле обладает в роте авторитетом.
Брекен ухмыльнулся, изогнув левую бровь, и выразительно похлопал по рукояти кинжала.
— Пока что нет, — сожалеющее покачал я головой, — но мне нравится твой настрой. Для начала отделим зерна от плевел. Выясним, кто из них настроен сотрудничать, эти останутся жить…
Полчаса спустя сержант Брекен собрал их в одной из палаток, всех шестерых. Молодых и зрелых, высоких и среднего роста, широкоплечих и сутулых. Выдавали всех глаза — безжалостные, волчьи. Каждый не раздумывая прирезал бы любого за горсть медяков, косой взгляд, да просто из прихоти. У всех имелся смертный приговор, и всякий из них при первом же удобном случае постарался бы оставить армию, чтобы заняться любимым делом: убийствами, грабежами и насилиями.
Все они были неформальными лидерами, настоящими хозяевами роты, и будь у меня хоть малейшее желание навести в ней порядок, я тут же отправил бы их к палачу. Увы, они позарез были мне нужны, как бывают нужны свирепые волкодавы пастуху, чтобы гнать баранов в нужном направлении.
— Итак, — сказал я, — буду краток. Вы, полагаю, уже в курсе, что попали служить в роту смертников.
Воры и убийцы стояли молча, не отрывая от меня глаз, вслушиваясь в каждое слово.
— Нас первыми будут бросать в бой, а выходить из него мы будем последними. Это — раз.
И я вогнал в стоящий передо мной деревянный стол один из своих ножей.
— Далее, — голос мой был холодным как лед. — Воевать в Европе нам не придется, уж не взыщите. Нас всех повезут через море воевать с туземцами-каннибалами, и обратно нам уже не вернуться. Там мы и останемся. До конца жизни, сколько протянем, нам суждено охранять власть ордена в той далекой стране. Это — два!
Второй нож вошел в столешницу рядом с первым, собравшиеся коротко переглянулись.
— И третье, — заявил я. — Вздумай я показать кто в роте хозяин, болтаться бы вам уже в петлях. Ваше счастье, что мы нужны друг другу. Пока нужны…
Я уставил на них указательный палец, с усмешкой бросил:
— Добавлю еще одно: там, куда нас хотят загнать, нет ни привычных вам больших городов, ни рынков, ни ярмарок, ни ювелиров, ни почтовых карет с жирными гусями. Там дикие леса, населенные кровожадными дикарями и грязные туземные города, где вам вовек не затеряться. У вас у всех кожа белая, в отличие от местных. Чуете перспективу?
Я помолчал, чтобы они прониклись. Судя по тому, как они зашевелились, обмениваясь взглядами, меня поняли.
— Предать меня вы можете, да только ничего вам это не даст. Как бы ни старались, хоть из кожи вон выпрыгните, вас все равно отправят за море. Меня, дворянина, несмотря на мой чин, — я ткнул в свой медальон с двумя камнями, — отправляют, что уж сказать про вас?
Я обвел всех тяжелым взглядом, сказано было достаточно, пора и честь знать. На прощание заявил:
— Поможете освободиться мне — я помогу вам. Вместе мы вырвемся, по отдельности — погибнем. Я даю вам время поразмыслить до вечера. Если Брекен не принесет ответа, подыхайте каждый в одиночку. Обещаю, я не стану прилагать к этому руку. Да и к чему? Вскоре мы отплываем, а там и сами все увидите. Это — три!
Третий клинок вошел рядом с прочими.
— Чего вы конкретно хотите, ваша милость? — буркнул один из шестерки, кряжистый бородач с толстыми, бугрящимися мускулами руками.
На его уродливом, почти обезьяньем лице холодно светились неожиданно умные глаза. Я слышал о нем, да и кто не слышал о Чарли Брауне? Известный душитель, в течение десяти лет орудовавший в Линкольншире, настоящий зверь с человеческим разумом, от того лишь более опасный.
— Вы и вся рота делаете то, что я скажу, — холодно заявил я. — Скажу «лягушка» — принимаетесь квакать. Прикажу захватить корабль — все как один бежите к порту. Скомандую штурмовать замок — отказников быть не должно. Да, и еще одно: по моему приказу, и никак не раньше, все соглядатаи в роте должны будут тут же умереть. Думайте, решайте. Я — ваш единственный шанс на жизнь и свободу. Неволить никого не буду.
Я развернулся и вышел из палатки. Небо на востоке светлело, тучи разошлись, день обещал быть солнечным. Я вдохнул свежий воздух полной грудью, мысли в голове напряженно метались, в крови до сих пор бурлил адреналин. Все ли я сказал, что хотел? Был ли достаточно убедителен? Как ни крути, мне не обойтись без их помощи, в одиночку форт не захватишь. Я уже подходил к своей платке, когда меня догнал Брекен. Молча протянул мои ножи, я покосился на верзилу, тот кивнул.
— Пока спорят, — шепнул он, — но думаю, что вы всех убедили.
— Хорошо, — ответил я медленно, изо всех сил стараясь не показать нахлынувшего облегчения. — Но давай подождем до вечера.
Сержант коротко поклонился и повернул обратно. Итак, начало было положено. Оставшееся время мне предстояло переделать кучу дел, но главное было сделано! В тот момент, охваченный эйфорией, я даже не задал себе вопроса — откуда у многострадальной, разоренной войной Франции, разделенной пополам между законным королем и захватчиками, возьмется флот, способный поспорить с орденским? Да и десант в количестве достаточном, чтобы поспорить с собранным тут войском!
Все мы крепки задним умом, и тут я ничем не отличаюсь от остальных. Одно я знал наверняка: через двенадцать дней, кровь из носу, я должен буду сделать все, что мне прикажет Жан Кер. Реши тот, что я в одиночку должен штурмовать замок — пойду без промедления. Впереди меня ждала встреча с Жанной. Наконец-то после двух лет разлуки я погляжу в глаза любимой.
— А если девушка забыла тебя? — шепнул мудрый, циничный, ненавистный внутренний голос. — Да и было ли между вами чувство, в каком ты так уверен? Что, если она лишь благодарно кивнет и тут же о тебе забудет, поскольку на воле накопилась чертова уйма дел?
Я молчал. Просто не знал, что ответить.
— Так что же? — холодно спросил повидавший жизнь я.
Худший я, мерзкий я. Та часть меня, что предпочитает решать все проблемы радикально — ножом и удавкой, ядом и мечом. Реалистичный я.
— А ничего, — наконец ответил я себе. — Я освобожу Жанну, чего бы это мне не стоило. Не посмотрит на меня — что ж, судьба. Но я сделаю все, чтобы вновь завоевать ее любовь, и ты мне в этом поможешь! Ну а прямо сейчас мы пойдем к моему другу Стефану, пора бы и ему узнать, какая чертовщина тут творится!
Назад: Глава 5 сентябрь 1432 года, замок Барнстапл: посмотри в глаза чудовищ
Дальше: Глава 3 Англия, 1432 год, октябрь: закрыватель Америки