Глава 5
Декабрь 1429 года, пролив Ла-Манш.
Последний довод короля
Все-таки моряки – абсолютно иная, отличная от нас порода людей. У них собственные обычаи, чуждые привычки и сленг, недоступный пониманию прочего человечества. Подобно Спасителю, они ходят по воде и оттого искренне считают, что стоят гораздо выше жалких обитателей суши. Чтобы не надрываться на веслах, они придумали парус, а это гениальнейшее изобретение. Теперь, чтобы разбогатеть, нет нужды ползти по суше в далекую таинственную Индию. Больше не надо ремонтировать колеса повозок, менять заболевших лошадей и отражать нападения алчных разбойников. Теперь достаточно взойти на борт, отдать швартовы и поставить парус, а уж трудяга ветер сделает все остальное.
«Святой Антоний» тяжело переваливается с волны на волну, меня слегка мутит. Кто бы мог подумать, что я плохо переношу качку? Это мой первый опыт мореплавания, хотя про «плавание» сказано чересчур громко. Нам всего лишь надо подняться от Нанта на север, затем повернуть на восток и по Ла-Маншу дойти до Портсмута. Купеческое судно, принявшее на борт наш отряд, приписано к Гамбургу, видному члену Ганзейского союза, который объединяет семьдесят крупных городов, расположенных на побережьях Балтийского и Северного морей. В омывающих Европу водах «Святой Антоний» может свободно плыть в любом направлении, а значит, с гарантией доставит нас на место. Какому-нибудь европейскому самодержцу, может быть, и хотелось бы разграбить десяток-другой купеческих судов, зашедших в его порты или идущих мимо, но что будет дальше? У Ганзейского союза помимо торговых имеются и военные корабли. Сто раз подумаешь, прежде чем связываться с этими торгашами, что могут заблокировать порты любого государства!
Суда, подобные «Святому Антонию», бороздят моря вот уже три века, со времен крестовых походов. Конструкция, проверенная временем, надежная, насколько это только возможно. Рекордов скорости таким судам не поставить, да этого от них никто и не ждет, лишь бы довозили ценный товар до места назначения. Корпус метров двадцати в длину собран из досок внахлест, по образу и подобию кораблей викингов. Честно говоря, нынешние купцы не особенно-то и отличаются от своих далеких предков. Разве что ныне предпочитают торговать, то есть обманывать, а не грабить напрямую. Смягчаются нравы в Европе, хотя внешне моряки все те же: разбойничьи рожи, широкие плечи, жилистые тела да изобилие смертоносного железа. На корме установлены две пушки на деревянных колодах, достойный ответ пиратам. Поди-ка тронь купцов, в ответ они так хватанут стальными клыками, что навек заречешься!
Под размеренными ударами волн корпус судна уныло поскрипывает, в центре палубы возносится в небо мачта, сделанная из целой корабельной сосны. К мачте прикреплена десятиметровая рея с громадным четырехугольным парусом, между бушпритом и мачтой подняты два треугольных, или латинских, паруса. В просторном трюме переступают с ноги на ногу боевые кони, в нетерпении ожидая прибытия, сами мы обитаем в надстройках на корме. По легенде, отряд наемников шевалье де Кардига плывет искать лучшей доли в английском королевстве, до этого мы служили по контракту епископу Тулузскому. Разумеется, все документы у нас в полном порядке, да и рекомендации от бывшего сеньора имеются самые наилучшие.
Отчего мы не продлили договор? Ну, во Франции сейчас стало чересчур оживленно, в Священной Римской империи, напротив, скучно, на Иберийском полуострове – жарко. А вот в Британии, где между дядями малолетнего короля наметились определенные разногласия, мы сможем найти достойную работу. К тому же на острове бароны вовсю шалят, каждый старается растопырить локти пошире, оттяпать у ближайшего соседа деревушку, а то и фамильный замок с обязательным привидением. В Англии сейчас настоящее раздолье для наемников.
Нас двадцать один человек, мы – лучшие воины из тех, что нашлись у Третьего ордена францисканцев. Высокие и не очень, бугрящиеся мускулами и сухие как щепки, молодые и средних лет. У нас спокойный, уверенный взгляд, мы не теряем хладнокровия, что бы ни происходило вокруг. Нас не смутить ни видом наставленного оружия, ни подавляющим численным превосходством противника, мы – профессионалы. Каждый из нас твердо знает, что когда-нибудь умрет, а потому не особенно заморачивается по этому поводу. Один умный человек обронил как-то, что артиллерия – последний довод королей. Правильнее будет сказать, что спецназ – вот последний из доводов, решение любого вопроса. В этом знании и заключается секрет нашего спокойствия, мы – лучшие, и нет нам преград ни в море, ни на суше. Мы пройдем везде и выполним задачу, которую поставил нам Карл Валуа, ибо мы – воистину его последний довод, окончательный довод короля.
Сзади падает чья-то тень, и я медленно поворачиваю голову. Рядом со мной стоит Эрг ван Хорстен, капитан «Святого Антония». Это опытный морской волк, на вид ему лет сорок. Черная разбойничья борода, холодные серые глаза и выдубленное ветром жесткое лицо придают ему чрезвычайно мужественный вид. Я ничуть не удивлюсь, если узнаю, что у капитана в каждом порту имеется по зазнобе. Только вот зубы у него плоховаты, потому мой зубной эликсир пришелся ван Хорстену по нраву. Я изготовил для капитана десятилитровую бутыль этого варева, вдобавок оставил рецепт, и теперь мы друзья не разлей вода!
Ван Хорстен даже звал меня столоваться в капитанской каюте. Мой отказ он принял с пониманием, все-таки я путешествую не сам по себе, а в команде. Каждый день мы с Эргом подолгу говорим о всякой всячине, в основном о городах и странах, в которых он успел побывать. В море развлечений мало, а потому хорошая беседа особенно ценится, к тому же, если как следует подумать, с кем еще ему общаться? С собственным помощником или с простыми матросами? Вы еще скажите с коком или с юнгой! Обычно ван Хорстен держится невозмутимо, оживляется он лишь в том случае, когда речь заходит о деньгах. Вот и теперь, внимательно выслушав мои соображения, капитан авторитетно заявляет:
– Тут и думать нечего! Самый влиятельный человек на острове – кардинал Бофорт. Его племянник герцог Глочестер дядиного ногтя не стоит, хоть и считается лордом-протектором. Вот к Бофорту и поступайте на службу!
За оживленной беседой мы незаметно перемещаемся в капитанскую каюту, маленькое помещение размером семь на семь футов. На правах хозяина ван Хорстен плещет в кружки что-то достаточно крепкое. Выпив, я усмехаюсь про себя. По крепости это пойло сильно не дотягивает даже до водки, зря капитан гордится лихостью, с которой опрокидывает кружку за кружкой. Попробовал бы он тот знаменитый самогон, что в незапамятные времена приносил на междусобойчики дядя Володя, шофер «Скорой помощи»!
Я с интересом начинаю выспрашивать капитана про последние новости из Британии, и он, немного рисуясь, охотно рассказывает, какие товары востребованы англичанами и что они могут предложить на продажу. Таиться нечего, я ему явно не конкурент.
– Французы с англичанами никак не поделят Ла-Манш, – важно заявляет капитан. – Пару раз британцы здорово вам накостыляли, пустили на дно порядочное число судов! Но в общем, пока вы деретесь на равных. Сейчас англичанам требуется уйма корабельного дерева, пеньки и смолы. Они за все платят золотом, не скупясь! Знаю я одно место, только тс-с-с!
Приложив палец ко рту, ван Хорстен замолкает, глаза морского волка медленно слипаются. Я оглядываю моряка с легким чувством превосходства, ведь с русской школой питья крепких напитков не сравнится никакая другая. Вот я практически трезв, а капитан уже в лежку. Мне становится скучно. Только чтобы поддержать беседу, я треплю ван Хорстена за налитое силой плечо и громко спрашиваю:
– И в какой же английский порт выгоднее поставлять корабельные сосны?
В ответ раздается лишь слабое посапывание. Хмыкнув, я выхожу из каюты и, уже затворяя дверь, слышу тихое:
– Барнстапл.
Я озадаченно чешу затылок, никогда не слышал такого слова. Что это, город или аббатство, замок, а может быть, деревня? Скорее всего, слова капитана – обычный пьяный бред. Завтра Эрг проспится и сам забудет, что за чушь нес. Ну, допустим, задумали англичане усилить флот, но зачем, скажите на милость, им закладывать новую верфь незнамо где? С каких это пор британцам не хватает крупных портов с развитой инфраструктурой? Только на южном побережье острова расположены прибрежные города. Фалмут, Плимут и Дартмут, Экзетер и Портсмут плюс еще добрый десяток. Куда ни ткни, везде сплошные порты, Англия живет морем! А этот алкаш еще выдумал какой-то... Бурнмут, что ли?
Плюнув, я пробираюсь в отведенную нам каюту. Хватит мусолить в памяти английские города, мне и без того есть над чем поразмыслить.
Наутро мы входим в Ла-Манш. С утра пролив окутан густым туманом, а потому мы движемся очень осторожно. Матрос, стоящий у бушприта, то и дело подносит к губам какую-то замысловато изогнутую дудку и оглашает окрестности поистине мерзким звуком, от которого у меня прямо мороз по коже идет. Ван Хорстена, вынырнувшего из каюты, тоже передергивает от звуков этой сигнальной сирены, лицо его отекло, глаза как щелки. Убедившись, что на судне все в полном порядке, капитан облокачивается на борт возле меня. Хоть он и мучается похмельем, но мужественно борется с искушением слегка полечиться. Я уважаю таких людей, но, право слово, есть в них что-то от мазохистов!
Волнение усиливается, корабль на мгновение зависает на гребне волны, тут же начинает долгое падение вниз. Я громко сглатываю, а у капитана отчего-то появляется философское настроение, хотя глаза у него тусклые, как экран у выключенного телевизора.
– Скажи, лекарь, – спрашивает он. – В чем правда жизни?
Рано или поздно каждый из нас понимает, что на самом деле ужасно одинок и так и умрет, никому не нужный. Чаще всего такая тоска накатывает мрачным похмельным утром. Страшно, ох как страшно тогда бывает. Мы гоним от себя эти мысли, но не всегда можем отвлечься. Тогда мы ищем общения, поскольку втайне надеемся, что кто-то подскажет путь к спасению. Ребенок, живущий внутри каждого из нас, помнит, что родители всегда знают, как правильно поступить. Они помогут советом, разгонят обидчиков и драчунов, пугнут страшного буку, вылезающего из-под кровати. И мы всегда знаем, что выход есть, надо только спросить у более сильного и умного, как его найти. Увы, дружище, не в этот раз.
– Одни говорят, что пить вино вредно, другие предостерегают от увлечения женщинами. Третьи твердят о вреде обжорства, – тяжело роняет ван Хорстен. – Кто-то утверждает, что во всем нужна умеренность, а кто-то – строгая аскеза. Как быть?
– А никак! – отвечаю я хладнокровно и поясняю, поймав изумленный взгляд: – Раз человек начал задумываться о том, как ему жить, значит, он взрослеет. Но подсказать, куда идти, я не смогу никому, путь к совершенству каждый выбирает в одиночку. Скажу главное: ни один из путей ничего не гарантирует. Пьешь ты или не пьешь, жрешь или не жрешь, гоняешься за каждой юбкой или живешь строгим отшельником, конец един – смерть. И живем мы все именно тот срок, который изначально отпущен каждому, хоть в аскезе, хоть в разврате!
Капитан глядит понуро, плечи его сгорблены. Он хотел утешения, а получил отповедь. Вздохнув, я достаю флажку с коньяком и протягиваю ее страдальцу. Тот долго смотрит с сомнением, наконец с невнятной благодарностью приникает к горлышку. Взор капитана светлеет, из глаз его медленно уходит тоска. Жизнь любого человека – сплошная борьба и страдание, не многие это выдерживают. Какой народ ни возьми, все практикуют употребление наркотиков или, скажем благороднее, антидепрессантов. Всюду, куда ни глянь, одно и то же: где жуют листья коки, где пьют настойку на мухоморах, а где балуются хлебным вином. Окружающая реальность везде одинаково гадка и омерзительна, а потому нуждается в корректировке.
Вовремя спохватившись, я отнимаю флажку, коньяка там осталось дай бог одна треть. Повеселевший капитан начинает вихрем носиться по палубе, заставляя матросов шевелиться побыстрее.
К полудню туман исчезает, и я с холодным интересом разглядываю темную полоску слева по курсу, Англию. Уже на закате мы встречаем патрульный французский корабль. Удостоверившись в том, что «Святой Антоний» судно германское, а никак не английское, наши соотечественники продолжают путь.
– Охотятся за пиратами, – говорит кто-то справа. Оглянувшись, я склоняю голову в приветственном поклоне:
– Добрый вечер, шевалье де Кардига!
Наш командир отвечает небрежным кивком. Высокий, мускулистый, с аккуратной черной бородкой, он выглядит истинным военным, всегда опрятен, подтянут и подчеркнуто сдержан. А чего вы хотели от человека, у которого в роду пятнадцать поколений благородных предков, в том числе крестоносцы, которые брали Акру и Иерусалим.
– Пиратами? – повторяю я удивленно.
– Хватает в проливе разной мрази! – нехотя роняет де Кардига. – В последнее время в Ла-Манше начали бесследно исчезать французские суда, вот король и приказал усилить патрулирование. Английский флот к этому разбою отношения не имеет, мы проверяли по своим каналам.
– А кто же тогда топит корабли?
– Топит или захватывает, – поправляет меня шевалье. – Не знаю. Тут всегда водились пираты, а в последнее время, говорят, повадились шмыгать сарацины.
– Откуда здесь сарацины? – фыркаю я недоверчиво.
– Слухи, шевалье! – отзывается командир. – Да, кстати, пара матросов на судне страдают животами, не могли бы вы их осмотреть? Не хватало нам застрять на карантине из-за чьих-то слабых желудков!
Я немедленно отправляюсь за медицинской сумкой, ведь дело-то и впрямь нешуточное. С тех пор как в 1347 году торговый корабль привез из Азии бубонную чуму, а в Европе осталась едва ли треть прежнего населения, в портах весьма серьезно относятся к заболевшим морякам. Портовому начальству ничего не стоит передать нас под строгое наблюдение госпитальеров, а монахи этого ордена шуток не понимают, уговорам не поддаются. Именно их усилиями европейские страны в конце концов победили бубонную чуму, но отдельные вспышки этой страшной болезни до сих пор прорываются то здесь, то там, не давая окончательно расслабиться.
Через полчаса я поднимаюсь из трюма к шевалье де Кардига и четко ему докладываю:
– С заболевшими матросами ничего серьезного, командир. Я выдал им лекарство и распорядился посадить на строгую диету. До входа в Портсмут парни оклемаются. – Де Кардига сухо кивает, продолжая вглядываться вдаль, я встаю рядом.
Пираты – вечная проблема мореходов, и, как рассказывал мне капитан ван Хорстен, Ла-Манш в этом отношении имеет давние и богатые традиции. Началось все задолго до викингов, еще во времена Древнего Рима. Да что ворошить былое, ста лет не прошло с того времени, когда в проливе буйствовала некая Жанна де Бельвиль. Эта дама-адмирал стояла во главе эскадры из трех кораблей под грозным названием «Флот возмездия в Ла-Манше». Прозванная во Франции кровожадной львицей, она не пропускала ни торговых, ни военных судов, с особым удовольствием лично рубила головы захваченным в плен французским дворянам. Оставив прочие дела, за этой львицей охотился весь королевский флот, но Жанна де Бельвиль всякий раз ускользала, как заговоренная.
Так что нам стоит глядеть в оба и держать оружие наготове.
К ночи густой туман вновь окутал пролив, белесой стеной отгородив от нас Англию, ветер стих, и «Святой Антоний» замер на одном месте. Незаметно для себя я заснул, изрядно утомленный качкой. Часам к трем ночи ветер усилился, наверное, успел как следует отдохнуть и набрался сил. Как бы то ни было, но обмякший парус вновь надулся и медленно повлек вперед тяжело груженное судно.
Я выбираюсь на палубу, разбуженный скрипом досок и свистом ветра в такелаже. К моему удивлению, здесь настоящее столпотворение. Присутствует весь экипаж судна, включая юнгу и кока. Бок о бок с капитаном ван Хорстеном, который напряженно всматривается в туман, высятся шевалье де Кардига и сьер Габриэль де Бушаж, его правая рука.
Сьер Габриэль родом из Наварры, отсюда его высокий рост, сухощавое, скорее даже костлявое телосложение и желтоватый цвет кожи. Лицо у него примечательное, тонкие сросшиеся брови, острые скулы, выдающийся вперед подбородок, холеные усики. Глаза все время насторожены, он их вечно прячет за полуопущенными веками. Наваррец очень церемонен, но было бы глупо воспринять его вежливые манеры как проявление некой душевной слабости, неготовности к решительным действиям. Повадки де Бушажа напоминают мне стиль общения акул, в них заметно то же вежливое безразличие, которое в любой момент может смениться необузданной кровожадностью. Наваррец очень силен, проворен и, что самое опасное в воине, умен.
Какой-то жуткий тоскливый вой вдруг рассекает туман, словно раскаленное лезвие брусок масла. Матросы, столпившиеся на палубе, отзываются на него испуганным повизгиванием. Некоторые из них падают на колени и начинают раскачиваться, обхватив головы руками, остальные истово крестятся, их губы шепчут бесполезные молитвы. Юнга тихо рыдает, уткнувшись в грудь коку, а тот с круглыми глазами растерянно оглядывается по сторонам.
– В чем дело, господин ван Хорстен? – недоуменно рычит шевалье де Кардига.
Капитан «Святого Антония» раздраженно отмахивается, попутно отвесив подзатыльник бледному как смерть рулевому.
– Держи ровнее! – шипит он, напряженно вглядываясь вперед, и тут же вскидывает голову, спрашивает с нескрываемым напряжением: – Ты видишь хоть что-нибудь, Клаус?
– Нет, капитан, – глухо отзывается тот откуда-то сверху, наверное, из гнезда на мачте. – Море чисто.
– Я спрашиваю, что тут происходит? – с явным раздражением в голосе интересуется шевалье де Кардига.
Еще бы не полюбопытствовать, ведь не каждый день увидишь, как здоровенные матросы, позабыв о хваленом морском хладнокровии, бухаются на колени и, закатив глаза, начинают прощаться с жизнью.
– Морские пути опасны, друг мой, – мурлычет сьер Габриэль, – а потому моряки известны своими дичайшими предрассудками. Все эти кровожадные кракены, что на завтрак лакомятся кораблями, а на ужин – кашалотами, гигантские морские змеи и люди с песьими головами... Я предполагаю, что у русалок начался брачный период, а то, что мы слышим, – их призывная песнь.
Как бы машинально наваррец наполовину вытаскивает клинок и, удовлетворенный легкостью, с которой тот скользит в ножнах, с легким лязгом возвращает меч на место.
– Говорите тише, сьер де Бушаж! – наконец обращает на нас внимание капитан. – Хоть туман и приглушает звуки, но по воде они могут разноситься на удивительно большие расстояния.
– Кого или чего вы опасаетесь, Эрг? – деловито спрашиваю я, прикидывая, не пора ли распаковывать «Зверобой». – Чего нам ожидать – английского патруля, пиратов или нападения морских чудовищ?
Капитан молчит, лицо его медленно краснеет, надеюсь, что от гнева. Что ж, чем быстрее он придет в себя, тем скорее приведет в чувство окончательно расклеившуюся команду.
– Да кто бы там ни был! – скрипит за моей спиной мэтр Жан по прозвищу Лотарингский Малыш. – Мы еще посмотрим, понравится ли ему привет от моей лялечки!
Жесткие, словно дерево, ладони Жана нежно сжимают заряженную кулеврину, кисти у этого человека так широки, что двухпудовая дура выглядит в них неожиданно маленькой. Его черные усы, закрученные кверху, на фоне лысой, как коленка, головы смотрятся потрясающе стильно и в чем-то даже эпатажно. Мэтр Жан – личность, широко известная в узких кругах. Стрелок от бога, прирожденный снайпер. Во время осады Руана в прошлом году он подстрелил множество англичан. Делай мэтр Жан зарубки на прикладе по числу убитых вражин, давным-давно исстрогал бы его в щепки. Этот затейник старался так подобрать траекторию выстрела, чтобы одной увесистой пулей пробить сразу двоих, а то и троих супостатов. Настоящий мастер с большой буквы! Убедившись, что оказался в центре внимания, верзила любовно гладит оружие по длинному стволу.
– Ее свинцовый плевок по-настоящему трудно переварить! – доверительно сообщает он.
Вот кто настоящий фанат ручного огнестрельного оружия. Представляю, как изумится Лотарингский Малыш, когда я похвастаюсь «Зверобоем». Я гляжу на мозолистую ладонь, нежно ласкающую толстый ствол, и понимаю, что это любовь, причем, судя по тому, какие чудеса проделывает кулеврина в руках Жана, чувство у них взаимное. Как только у французов появится хотя бы сотня стрелков, подобных Лотарингскому Малышу, главный козырь англичан – огонь лучников, сметающий все и вся, – будет бит!
– Ну же, капитан, ответьте нам наконец! – настаивает шевалье де Кардига.
Вновь раздается протяжный вой. Туман, клубящийся вокруг, сильно искажает звуки, но мне кажется, что источник рева стремительно приближается. Сьер Габриэль и шевалье де Кардига быстро переглядываются. Не говоря худого слова, Лотарингский Малыш мигом укрывается за бортом, выставив оттуда дуло кулеврины, его пристальный взгляд так и рыщет в поисках неведомого врага. Со сдавленным криком с мачты съезжает впередсмотрящий и, тихо подвывая, прыгает в трюм прямо через распахнутый люк, не утруждая себя спуском по трапу. Капитан ван Хорстен выкидывает руку вперед, пытаясь за шкирку поймать труса, но промахивается. Выкрикнув грязное ругательство, Эрг выхватывает из ножен тяжелый тесак.
– Я ничего не боюсь! – хрипит капитан, глаза его налились кровью, тесный воротник давит покрасневшую шею. – Но корабль-призрак, это... Черт побери, он же принадлежит аду! С ним и бороться-то можно только молитвой или святой водой. Но откуда мне взять священника здесь, прямо посреди Ла-Манша?
– Что еще за призрак? – Голос шевалье де Кардига невозмутим.
Лишь плотно сжатые губы и глаза, пылающие мрачным огнем, позволяют понять, что командир готов к худшему.
– Вот уже полгода в проливе бесследно исчезают суда, – сипит ван Хорстен. – Три месяца назад нормандские рыбаки подняли на борт израненного матроса с «Королевы морей». Это прекрасное судно было приписано к Любеку, имело четыре пушки, тридцать человек экипажа. Команда – сущие головорезы, которые не раз схватывались с пиратами и всегда выходили победителями. И что же? «Королева морей» вместе со всем экипажем как в воду канула, а спасенный матрос умер, не сказав ни единого внятного слова! Он лишь бессвязно шептал в бреду про какой-то корабль-призрак! – Голос капитана падает: – Его видели и рыбаки... Все знают, что он никогда не уходит без жертвы.
– Я не верю в призраков, привидения и прочую нечисть! – заявляет шевалье де Кардига, презрительно кривя губы. – А потому – к бою!
– Тревога! – грозным рыком вторит ему наваррец.
Проходит несколько секунд, и из кормовой пристройки начинают вылетать воины. Каждый их шаг выверен, нет ни одного лишнего движения, ни единого слова и даже звука. Едва выскочив на палубу, бойцы тут же рассыпаются вдоль бортов. Не все они полностью одеты, зато в руках у каждого холодно поблескивают мечи либо боевые топоры. Пятеро воинов, вставших на корме, держат наготове короткие луки, наконечники стрел в тусклом свете чадящих факелов поблескивают чуточку маслянисто, словно обильно смазанные какой-то дрянью. Еще двое с зажженными фитилями застыли у пушек. Все-таки недаром командир гонял нас до седьмого пота, за одну минуту отряд изготовился к битве.
В томительном ожидании проходит несколько минут, наконец оглушающий вой раздается совсем рядом. Кажется, что неведомая тварь вот-вот вынырнет из тумана. Она ревет так грозно, что я невольно приседаю, зажмуриваю глаза, руки прижимаю к ушам. Отчаянно хочется бросить оружие и прикинуться мертвым, но я, ощерив зубы, заставляю себя выпрямиться. Воины на палубе замерли без движения, даже дыхание затаили, настороженно вглядываются прямо перед собой. Стоит нам увидеть противника, будь он сам дьявол, и сразу станет намного легче. Но эти последние секунды неизвестности заставляют натянутые нервы звенеть, подобно гитарным струнам.
Корабль-призрак проявляется из густого тумана в полной тишине. Его корпус и мачты сияют потусторонним светом, на палубе нет ни души. Удивительный корабль лишь немного шире «Святого Антония», зато раза в два длиннее, отчего он кажется особенно элегантным. Разинув рот, я любуюсь плавными линиями бортов, гордо вытянутым бушпритом и тремя мачтами, несущими на себе десятки парусов. Откуда, черт возьми, здесь взялась каравелла? Не помню точно, но кажется, что до постройки подобных судов должно пройти еще не менее полувека! Неведомый гость из будущего так прекрасен, что на мои глаза невольно наворачиваются слезы. В жизни так мало красоты!
Я с трудом отрываю взгляд от дивного корабля, люди вокруг, привстав на цыпочки, с не меньшим изумлением разглядывают невиданное диво. У каждого из них сейчас тот же завороженный взгляд, которым мои современники встречали летающие тарелки, продукт завтрашних технологий. Но я, продукт двадцать первого века, привык к тому, что всякое техническое превосходство представляет собой в первую очередь угрозу. А потому, когда корабль-призрак разворачивается правым бортом, демонстрируя распахнутые орудийные порты с черными жерлами пушек, я падаю на палубу, успев выкрикнуть:
– Ложись!
Орудийный грохот и визг картечи заглушают мои слова. Словно молнии тянутся к «Святому Антонию» от удивительного корабля, огненные руки стискивают в смертоносных объятиях зачарованных французов. Страшная это вещь, залп картечью в упор, мало кто может его пережить. Крики ужаса и стоны боли вторят пушечным выстрелам.
Я вскакиваю на ноги. По нам ударили не только картечью, в двух футах от меня борт судна проломлен, целый ярд древесины словно корова языком слизнула, – сюда явно влупили ядром. Перегнувшись через борт, я вижу огромную пробоину на уровне ватерлинии, холодная вода равнодушно плещет через нее в трюм. Там истошно ржут кони, пытаясь сорваться с привязи, они плачут как дети, безуспешно взывая о помощи к нам, их хозяевам.
«Святой Антоний» начинает медленно крениться вправо. Я поднимаю растерянный взгляд, бледный как мел капитан ван Хорстен нервно тычет распятием в сторону разворачивающегося корабля-призрака, трясущиеся губы шепчут молитву.
– Прыгайте в воду! – кричу я, но, похоже, меня никто здесь не слышит.
Каравелла завершает элегантный разворот. Пройдя мимо нашего тонущего судна на расстоянии каких-то тридцати футов, она дает залп с левого борта. Оглушительно грохочут пушки, сметая с разбитой палубы «Святого Антония» всех оставшихся в живых.
Когда я выныриваю из ледяной воды вблизи от тонущего корабля, тот пылает, как факел. Вовремя вспомнив о бочонках с порохом, что хранились в кормовой пристройке, я тороплюсь отплыть в сторону. Словно гигантской мухобойкой меня безжалостно лупит в спину, я едва успеваю нырнуть, плечо обжигает болью. Как же пакостно чувствует себя рыба, которую глушат динамитом!
Меня крутит и бросает из стороны в сторону, наконец я прихожу в себя настолько, что начинаю бороться за жизнь. Воздух в легких давно закончился, а я все никак не могу всплыть на поверхность. После целой вечности, в которой нет ничего, кроме неподатливой толщи воды и огня, что нещадно терзает легкие, я все-таки выставляю из воды гудящую голову. Едва успеваю глотнуть живительного воздуха, как тут же в жадно распахнутый рот хлещет волна. Мои руки беспорядочно молотят по воде, изо всех сил я пытаюсь удержаться на плаву, отчетливо понимая, что если опять уйду под воду, то мне уже не выплыть. Руки наливаются свинцовой тяжестью, еще немного, и я отправлюсь в гости к морскому царю. Отбросив гордость, я взываю:
– На помощь!
Кто-то цепляет меня за воротник, с силой тащит в сторону.
– Заткнись! – шипят мне прямо в ухо.
Буквально через секунду я ощущаю под руками нечто твердое и очень надежное. Пальцы сжались, словно тиски, теперь никакая сила не оторвет меня от доски, пляшущей на волнах, для этого понадобится отрубить мне сразу обе руки. Только тот, кто темной ночью оказался посреди волнующихся масс воды, может понять Господа, сотворившего земную твердь. Не для того ли Он посылает нам испытания, чтобы мы наконец поняли Его? Я сжимаю челюсти, пальцы впились в доску с такой силой, что еще чуть-чуть – и промнут насквозь. Я выживу, я выплыву, я – вернусь! У меня есть к кому возвращаться.
Тяжелая рука с легкостью отрывает меня от спасительной доски, с головой погружая в темную непроглядную воду. Я бьюсь в панике, пытаюсь вырваться, но неведомый истязатель неумолим, в его объятиях я ощущаю себя беззащитным, как слепой котенок. В тот момент, когда рот открывается, чтобы остудить пылающую грудь хотя бы соленой водой, меня вновь выталкивают на поверхность. Как же прекрасен морской воздух, пусть холодный и влажный, напоенный туманом и запахом гари. Что с того, что в нем витают ароматы недавней смерти? Дышать – вот высшее из наслаждений, доступное человеку! Твердая, как дерево, ладонь зажимает рот, в ухо шепчут:
– Молчи, ни звука!
Мимо бесшумно скользит корабль-призрак, пылая нездешним светом. Судно медленно растворяется в белесом тумане, пока наконец полностью не исчезает из виду. Ла-Манш вновь тих и пустынен, пролив принял жертву, а призрачный жрец бесследно исчез в густом тумане.
Убедившись, что корабль не вернется, мы с шевалье де Кардига забираемся на нечто вроде плота. Ощупав дерево, я понимаю, что это кусок палубы. Все-таки Бог на нашей стороне, в холодной воде Ла-Манша я не выдержал бы и получаса, умер бы от переохлаждения! Командир не разрешает мне говорить и двигаться. В тщетной попытке согреться мы лежим, прижавшись друг к другу. Де Кардига поясняет, что корабль-призрак несколько раз проутюжил место гибели «Святого Антония», всех спасшихся заботливо расстреляли из луков и арбалетов. Говорит командир шепотом, опасливо озираясь.
Рассвет застает нас в полумиле от низкого берега. Промозглый ветер подгоняет обломок палубы все ближе и ближе к вожделенной суше, через пару часов, еле переставляя подгибающиеся ноги, мы выползаем на берег. Унылое зрелище эта Англия, доложу я вам. Неласковое солнце хмуро пялится на тебя с затянутого тучами неба, а песчаные дюны насквозь продувает ледяной ветер. Вон там, за проливом раскинулась милая Франция. Кажется, что, прищурившись, я могу разглядеть темную полоску ее берега. Шевалье де Кардига с довольным смешком хлопает меня по плечу, и я невольно охаю, ведь рука рыцаря словно отлита из чугуна.
– Идемте, сьер Армуаз! – гудит он. – Мы должны найти коней и оружие.
Я покорно встаю, мечтая лишь о сухой одежде, жарком огне да огромном куске жаркого, подавать можно в любом порядке. Еще не помешал бы добрый глоток из фляжки с коньяком, но та пропала бесследно, утонула, должно быть. Зубы отбивают невольную дрожь, оттого голос мой срывается:
– Что мы будем делать?
Шевалье останавливается и говорит, чуть повернув голову:
– Король поручил нам спасти своего дядю, герцога Карла Орлеанского. Вот мы и будем его спасать.
Я глотаю следующий вопрос, тихо вздыхаю. Ну разумеется, чего еще я ожидал. Рыцарская честь просто не позволит шевалье отступить, пусть даже де Кардига останется единственным выжившим из всего отряда. Враг обязательно должен быть повержен, а задание короля – выполнено. Долг и честь – не пустые звуки, не те затертые слова, к которым я привык в двадцать первом веке. Здесь эти понятия воспринимают всерьез.
Мы бредем по песку, огибая кучи плавника. Сейчас нам надо отыскать какую-нибудь рыбачью хижину, просушить одежду, поесть горячего и узнать, где же мы находимся. Задумавшись, я чуть не врезаюсь в спину рыцаря, который внезапно замер на месте и водит по сторонам длинным породистым носом, будто принюхиваясь.
– Чувствуешь?..
– Запах дыма, – тихо отзываюсь я. – Похоже, рядом люди.
– Туда! – кивает шевалье, и я послушно иду направо.
Огромный костер, искусно укрытый от ледяного ветра за голой скалой, собрал вокруг себя трех человек.
При нашем появлении они степенно поднимаются, приветствуя командира. Лотарингский Малыш подкручивает усы, на его губах появляется приветливая улыбка. Сьер де Бушаж, довольно осклабившись, ловит в воздухе монету, которую швыряет ему враз помрачневший крепыш в черном. Это сьер Жюль де Фюи, еще один член нашего отряда, коренной парижанин. Жюль единственный из всей честной компании соответствует образу француза, сложившемуся у меня с раннего детства. Он невысокий, коренастый и добродушный, с вечно всклокоченными волосами и настолько пышными усами, что даже непонятно, как он вообще может есть. Жюль исключительно разбирается в винах и сыре, не дурак пройтись по бабам, отменно владеет мечом и секирой.
– Я побился об заклад с этим столичным типом, что командир явится еще до полудня, вдобавок приведет кого-нибудь из спасшихся, – ухмыляется наваррец.
– Еще кто-нибудь выжил? – спрашивает шевалье де Кардига.
Наваррец пожимает плечами, остальные мрачно переглядываются. Итак, из двадцати одного нас осталось всего пятеро.
«Не густо!» – вздыхаю я про себя.
Не успеваю я толком просушить одежду, как следует приказ построиться.
– Прежде всего я хочу посмотреть, что нам удалось спасти, – грохочет шевалье де Кардига.
Как по волшебству перед ним возникает небольшая горка железных предметов. Самый внушительный из них – кулеврина Лотарингского Малыша. Одному богу известно, чего стоило мэтру Жану ее спасти, лично я воспринимаю случившееся как маленькое чудо. Сам я сберег два кинжала, один в ножнах на предплечье, другой на бедре, да небольшой сверток с медицинскими инструментами. Так, ничего особенного: пара скальпелей, зажим, пинцет, три иглы и иглодержатель, там же моток шелковых ниток. Эти штуковины я всегда таскаю во внутреннем кармане куртки, ведь случаи, как известно, бывают разные. Все инструменты, лекарства, спирт и перевязка сгинули вместе с судном и теперь покоятся где-то в паре-тройке миль от пустынного английского берега. Там же лежит модернизированный «Зверобой», вместе с запасными стволами и улучшенным оптическим прицелом, а также осколочные гранаты, мой несостоявшийся сюрприз англичанам.
Но это еще не самая большая наша потеря. Вместе с потопленным судном пропали доспехи и оружие, порох и деньги. Утонули боевые жеребцы, каждый из которых стоил столько же, сколько сорок коров. А самое главное – погибли люди, специально отобранные, лучшие из лучших. Прекрасные воины, которые так и не успели скрестить оружие с коварным врагом. Неизвестный корабль вынырнул из тумана и двумя залпами отправил их всех на дно, он как специально поджидал «Святого Антония»!
Прищурив глаза, я несколько мгновений прикидываю, была ли случайной наша встреча с таинственным призраком. Надо бы поразмыслить на досуге, осторожно поспрашивать, что думают остальные.
– Это все? – горько усмехается шевалье де Кардига, взвешивая на ладони тощий кошель, внутри которого грустно позвякивают все наши сбережения.
– У меня есть фамильный перстень, – небрежно замечает сьер Габриэль. – Это еще сорок золотых экю.
Отставив руку в сторону, наваррец любуется крупным рубином, вертит кистью так и сяк. В ответ камень в перстне подмигивает красным, мол, здесь я, готов выручить в трудную минуту.
– Нам нужны кони, десять на всех, считая и вьючных, – вслух прикидывает шевалье де Кардига. – Доспехи, хотя бы кольчуги, шлемы, щиты, копья и мечи.
– Я обойдусь секирой, – скромно роняет сьер де Фюи.
Наваррец фыркает, как тюлень, ведь хорошая секира стоит не дешевле меча.
Кивнув, командир продолжает:
– Порох и свинец для мэтра Жана.
Лотарингский Малыш довольно скалит зубы, а они у стрелка крупные, как у лошади.
«Кончатся пули – будет кусать врага», – думаю я, но вслух не говорю, опасаюсь. Кому охота услышать обидное «чертов коновал» или нелестное «клистирная трубка»?
– Кроме того, нам нужна новая одежда. Теперешняя после вынужденного заплыва потеряла всякий вид. Мы, извините, похожи на бродяг! – замечает сьер де Бушаж.
– Хозяйственная утварь, пара топоров, котел, – загибает пальцы сьер де Фюи.
Так как мы с Лотарингским Малышом молчим, шевалье де Кардига спрашивает сам:
– Вам есть что добавить?
Переглянувшись, мы одновременно пожимаем плечами, все нужное вроде бы уже упомянули.
– Итак, – задумчиво роняет командир, – подведу итоги. Уже понятно, что золото нашим английским друзьям мы передать не сможем, деньги пошли в дар морским чудищам. Гораздо хуже то, что и сами мы остались без наличных. Даже если продадим перстень сьера де Бушажа, вырученных денег нам не хватит и на четверть требуемого.
Хоть мы и ожидали услышать нечто подобное, новость заставляет всех нахмуриться.
– Есть у кого-нибудь мысли, что делать дальше? – интересуется шевалье де Кардига.
Конечно, есть. То, что мы потеряли коней, – плохо, а потому первым делом нам следует обзавестись средствами передвижения. Там же, где возьмем коней, мы получим и оружие. А уже с его помощью...
Я делаю шаг вперед, и взоры всех присутствующих тут же скрещиваются на мне.
– Слушаю, сьер Армуаз, – суховато бросает командир.
– Мне кажется, нам следует просто купить все то, о чем упоминалось, – говорю я. – И коней, и доспехи, и даже оружие.
– Вы что, дремали? – с досадой интересуется де Кардига. – Я же сказал, что у нас недостает денег.
– Погоди. – Сьер Габриэль кладет ему руку на плечо. – Продолжайте, Робер.
– Полюбопытствуйте, господа, – предлагаю я.
Длинной щепкой я рисую на песке контур южного побережья Англии. Это несложная задача для того, кто часами грезил о грядущем возмездии, прикидывал, пусть и в шутку, места возможной высадки десанта. Ведь когда-то же должна у французов появиться морская пехота. Через четыре века Наполеон будет мечтать о том, как он форсирует Ла-Манш и с полумиллионной армией обрушится на Британию, отчего мне нельзя? Тем более что я русский, а нам англичане задолжали побольше, чем французам. Мерси вам, британцы, и за Октябрьскую революцию, и за Второй фронт, и за холодную войну! Вот ведь вздорная нация чертовых мореходов, везде они ухитрились пролезть, полмира под себя подмяли. И что удивительно, смогли сохранить имидж этакого денди, джентльмена до кончиков ногтей, всегда играющего по правилам. А наши дурни до сих пор всех собак вешают на евреев, мол, за «двести лет вместе» те последние соки высосали. Можно подумать, что до того на Руси все было шоколадно. Ау, чудаки, не там ищете, не тех пытаетесь ухватить за руку!
– Побережье, куда мы высадились, поделено между шестью английскими графствами. Скорее всего, мы попали либо в Девон, либо в Дорсет. Тут уйма городов и крупных деревень, вот, полюбуйтесь! – Присев, я выкладываю камешки на схему, при этом каждому даю собственное имя. Находится место и Портсмуту, и Дартмуту, и еще паре десятков других населенных пунктов. Самый большой камешек я кладу немного поодаль, это Лондон, столица исконного врага.
Я поднимаю голову, четверо выживших стоят вокруг. На схему смотрят внимательно, пытаются понять, чего же я от них добиваюсь.
– Здесь – наша цель, сюда мы должны прибыть.
– На кой нам сдался Лондон? – с недоумением тянет Лотарингский Малыш, на лице которого видна скептическая ухмылка.
– Это я объясню вам чуть попозже, – роняет шевалье де Кардига. – Продолжайте, сьер Армуаз.
– Если мы купим в ближайшем городке обычных коней и оружие, то вполне успеем к рождественской ярмарке, проходящей в одном из крупных городов побережья.
– К ярмарке, – повторяет сьер Луи. – А на кой нам сдалась ярмарка?
– Богатая ярмарка! – поясняю я. – Там в изобилии присутствуют жирные английские купцы, менялы, ростовщики и торговцы драгоценностями. Уйма состоятельных людей! Куча денег, в которых мы позарез нуждаемся, будет собрана в одном месте. Нам остается только прийти и взять их. Мы заберем у них столько, что окупим все наши потери!
– Ежегодная ярмарка, – по буквам повторяет сьер де Бушаж, глаза которого азартно горят. – Там соберется чертова куча всяческого народа, который по делу и без дела шляется туда-сюда, среди них так легко затеряться... Понимаете?
В наступившей тишине первым начинает ухмыляться сьер Габриэль, за ним расплываются в улыбках остальные. Отнимать золото у купцов и прочих смердов – излюбленное развлечение дворянского сословия. Любой из нынешних вельмож и сановитых старцев в молодости хотя бы раз шалил на большой дороге, скромников у нас днем с огнем не сыщешь. А уж если представляется возможность ощипать английских купцов, то ни один истинный француз не пройдет мимо подобного богоугодного дела.
– Молодец! – довольно рычит наш бравый командир. – Недаром я тебя спас! Признаюсь, что был против, когда тебя навязывали в мой отряд. Что ж, человеку свойственно ошибаться!
– Скажите, шевалье, а вы точно лекарь? Замашки у вас – как у заправского головореза! – с простодушным недоумением поражается Лотарингский Малыш.
Я хмуро улыбаюсь в ответ. Эх ты, дитя наивного века, пусть жестокого и кровавого. Твои потомки волком взвоют от грабителей в белых халатах, что все соки из них выжмут медицинскими страховками, лечением зубов и липосакциями!
Согревшись, мы отрываемся от живительного огня и отправляемся на поиски ближайшей рыбацкой деревни. Судя по кольям, торчащим из песка, да рыбачьим сетям, развешанным для просушки, селение должно быть где-то рядом. Как авторитетно заявил мэтр Жан, до него не более полумили. Я бросаю прощальный взгляд на лежащую через пролив Францию, и губы шепчут:
– Ты только береги себя, любимая, а я уж тебя не подведу. Клянусь, ты будешь мной гордиться!
Печальные крики чаек навевают уныние, холодные серые волны равнодушно лижут сырой песок. Покосившись на ушедших вперед спутников, я посылаю в сторону далекого Орлеана воздушный поцелуй. Ну вот и все, прощание закончено. Я прибавляю шаг, пытаясь догнать собратьев по борьбе. Нас только пятеро, это все, что осталось от отплывшего из Нанта отряда, но и этого за глаза хватит, чтобы исполнить поручение. Сколько бы нас ни было – мы все равно последний довод короля. Англии не удастся нас схарчить, подавится она, словно пес куриной костью.
Но если остальные просто выполняют полученное задание, то у меня к нему примешивается и кое-какой личный долг, а потому, как и подобает истинному рыцарю, перед началом битвы я должен бросить вызов. Эх, жаль, что под рукой нет ни витого рога, ни сияющей трубы, ни даже завалящего боевого барабана. А потому придется ограничиться голосом.
– Слушай меня, английское королевство! – кричу я. – Вы, король Англии, его лорды и бароны. Вы, епископы и аббаты. Вы, рыцари и оруженосцы, воины и все свободные йомены! Я, Робер де Армуаз, французский дворянин, объявляю вам войну на вашей территории. И пусть не будет в ней места для жалости и сочувствия к побежденным, и да запылают британские деревни, опустеют улицы городов, обветшают и рухнут церкви и соборы!
Громадная волна обрушивается на берег, захлестнув меня до пояса. Ла-Манш гневно ревет, пытается ухватить меня покрепче, уволочь на дно, стянуть горло канатами водорослей. Меня услышали, понимаю я, а потому, уже негромко, четко произнося слова, добавляю по-русски, чтобы проняло:
– Сбылся худший из кошмаров твоих правнуков, Англия. По британской земле – русские идут!