Глава третья
Сколько проспал Афанасий, он не помнил. День, два, а может, и больше. Наверное, больше – рана к его пробуждению уже основательно затянулась. Хотя, вероятно, причиной было не время, а искусство доктора, который вычистил гной, стянул края суровой ниткой и залил вонючим, но явно целебным снадобьем. Вместе с болью ушли жар и недомогание. Дело явно пошло на поправку, однако молчаливый лекарь заставил купца еще несколько дней проваляться в постели.
Почти выздоровевшему Афанасию было скучно. Ни с лекарем, ни тем более со стражниками, сидевшими в дальнем углу большой залы, особо не поболтаешь. Иногда захаживал старик-конюх, приносил то кувшин с питьем, то свежих тряпиц на перевязку, но тоже много не говорил, видать, боялся потерять с таким трудом обретенное место.
Мехмет заходил часто, садился рядом, просил рассказать о приключениях в Парвате и городе обезьянцев. Слушал рассеяно, рассказ о взорванном дворце и зубастом чудище, чуть не утащившем Афанасия на илистое дно, пропустил мимо ушей. Схватка с Хануманом его заинтересовала, но по-настоящему он оживился, только когда речь зашла о тяжелых пушках, о булатной стали, о секретах ковки. Просил пересказать, задавал уточняющие вопросы.
Однако после завершения рассказов визирь почему-то мрачнел. То вскакивал, принимаясь мерить шагами маленькую комнату, то глядел куда-то сквозь Афанасия, а то и вовсе выбегал из комнатки, будто на пожар. А потом возвращался и снова просил рассказать, как околдовывали обезьянцы человеческих отроков, о способах рубки булатом, так, чтоб сталь рассекала воздух без свиста и разваливала надвое глиняное чучело. Просил показать мешочки с порошком. Совал в них нос и осторожно трогал пальцем зелье, потом нюхал. Снова расспрашивал.
У купца сложилось мнение, что Мехмет ведет эти разговоры не просто так. Видимо, дела у хорасанцев в Индии шли плохо, местные жители объединялись вокруг уважаемых людей и часто бивали мухамеддинов. Вот и хотел один из верховных военачальников Мелик-ат-туджара не просто поболтать, поддержать раненого друга, но и узнать о численности исконных жителей этих земель, их способах ведения боя, вооружении и вообще что-то для своей армии полезное. Его трудно было в этом винить.
Наконец, лекарь разрешил купцу вставать. Опершись одной рукой о сухонькую, но крепкую ладошку Абу, он скинул ноги за край кровати. Утвердил босые ступни на прохладном глиняном полу и встал. Ухватившись свободной рукой за резной столбик и унимая дрожь в коленях, сделал шаг. Тело не подвело. Афанасий улыбнулся поддерживающему его лекарю. Ноги держали. Улыбнувшись еще шире, он отпустил столбик и шагнул уже полностью самостоятельно. И еще раз.
Почувствовав себя обновленным, словно бы переродившимся, Афанасий по-медвежьи облапил не успевшего отстраниться лекаря и подошел к занавеске. Абу лишь улыбнулся ему вслед, ничего не сказав.
При появлении купца, на котором была только повязка вокруг чресел, стражники вскочили на ноги, схватившись за кривые мечи. Увидев, что перед ними вчерашний больной, рассмеялись и снова уселись на ковры.
Афанасий опять поразился замедленности их движений и маслянистости глаз. Такое он видел на востоке уже не раз. В курильнях, на постоялых дворах, где продавали кальяны с гашишем. И стражники на воротах такие же. Тут хоть и столица земель хорасанских, а земли-то не свои, захваченные земли. Мало ли кто захочет посчитаться за унижения с одним из первых визирей нового правителя?
Постаравшись отогнать от себя мрачные мысли, Афанасий подставил лицо давно не виденному солнышку, льющему свет сквозь узкие окна под потолком. Зажмурился, по кошачьи ловя щекой солнечное тепло.
Чертиком подскочил старик, всплеснул руками, заскакал вокруг Афанасия, как беспокойная наседка перед вымахавшим ввысь кочетом. Замахал руками-крыльями:
– Радость, радость. Гость дорогой поправился! Поднялся на ноги, сила и стойкость коих сравнима со столетним карагачем…
– Полно, дед, не мельтеши, в глазах рябит. Хоть Абу встать и разрешил, а слабоват я еще…
– Слава Абу, достойному лекарю, чье искусство оживляет мертвых и заставляет Солнце и Луну с удивлением взирать с небосклона на дела людские!
Вышедший из комнатки вслед за Афанасием лекарь польщено зарделся.
– Надо выкинуть грязные тряпки, недостойные касаться тела нашего дорогого гостя! – не унимался старик. Он сунулся было за занавеску, но Афанасий поймал его за шиворот:
– Ты вот что, мил человек, красоту давай на потом отложим, а допрежь пожрать собери. А то от питья на травах кишки совсем свело.
Старик взглянул на Абу, лекарь благосклонно кивнул – мол, уже можно и покормить выздоравливающего.
Старик трепыхнулся в могучей длани Афанасия, фыркнул. Нацепив на лицо улыбку, побрел к боковой двери, что вела к кухне. На улице раздался его резкий голос, отдающий челяди почти воинские команды.
Через несколько мгновений в залу вбежал босоногий мальчишка, сгибающийся под тяжестью дастархана. Бросил его посреди комнаты прямо на устилающие пол ковры и стал раскатывать. Другой мальчишка принялся раскидывать вокруг узкие ватные одеяла. Третий внес запотевшие, остывшие в проточной воде узкогорлые кувшины с питьем. Четвертый – блюда с сухофруктами и орехами. Потом еще один мальчик, а может, и первый, тот, что дастархан расстилал, не разобрать, внес уставленный разнообразной снедью поднос. Стал расставлять одуряюще пахнущие кушанья на заменяющей стол скатерти.
Личный повар Мехмета был настоящим поэтом в своем деле. Как рифмы, сплетал он в одном салате зеленый лук и зерна граната, вареную по-хорасански баранину с хитрыми индийскими травами, медовую халву с кокосовым молоком.
Не дожидаясь, пока последнее блюдо займет свое место, оголодавший Афанасий накинулся на все это великолепие, не соблюдая ни порядка, ни меры. Запихивал в рот огромные куски и глотал, не прожевав. Лекарь присоединился с краешку, деликатно отщипывая небольшие кусочки. Стражники пожирали роскошный стол глазами. Дергали кадыками, сглатывая тягучую слюну. Старик у дальнего выхода замер, вытянув шею, всем своим видом выражая готовность выполнить любую прихоть трапезников. Абу, отстранившись, чтоб не долетали брызги, с улыбкой наблюдал, как ходят под сухой кожей челюсти купца, разгрызая волокнистое мясо, отщипывал с веточки янтарный виноград и запивал его шербетом из медного стакана. Наконец, утолив первый голод, Афанасий откинулся на топчане и блаженно прикрыл глаза. Доктор налил себе еще стакан шербета и, медленно потягивая напиток, приглядывал за больным – не разошлись ли края раны от обжорства.
Шум снаружи заставил купца встрепенуться. Стражники с ленцой поднялись со своих мест и вытянулись в некое подобие приветственного строя. Дверь распахнулась, на пороге появился Мехмет. Он был мрачен. Едва кивнув Афанасию и лекарю, он подошел к столу. Поджав ноги, упал на одеяло, громыхнул тяжелыми доспехами. Оттолкнул сунувшегося было под руку старика, не глядя налил из кувшина в стакан какого-то напитка. Залпом выпил, не обращая внимания, что проливает жидкость на золотое шитье дорогого халата и чеканный узор медного панциря, надетого поверх. Налил еще, поднял, но до рта не донес. Поставил обратно. Замолк надолго, глядя куда-то поверх плеча купца. Лекарь перестал улыбаться.
Афанасий, настроение которого вмиг испортилось, нарушил затянувшееся молчание:
– Здравствуй, Мехмет. Случилось что?
– Случилось, – кивнул головой хозяин.
– Так что ж стряслось? Поделись, друг дорогой. – Афанасию стало не по себе. Развитое в многочисленных путешествиях чутье подсказывало, что кручина визиря связана именно с ним.
Мехмет обвел комнату затравленным взглядом и вдруг заорал:
– А ну-ка все вон отсюда! И к тебе тоже относится, – зло глянул он на лекаря, который, впрочем, и не думал оставаться.
Стражники, гремя саблями, высыпали за парадную дверь, старик юркнул в свой лаз, лекарь встал и с достоинством прошествовал через зал вслед за стражниками. Когда дверь за ним закрылась, Мехмет подошел к ней, задвинул тяжелый засов. Развернулся к кухонной двери, прихлопнул ее с такой силой, что если кто подслушивал с той стороны, мог бы ему и череп проломить, набросил деревянный засов и вернулся к дастархану. Прилег на одеяло, подозрительно косясь окна. Не глядя нашарил стакан и осушил одним глотком.
– Да что случилось-то? – не выдержал Афанасий, глядя в лицо друга, ставшее мрачнее тучи. Обжорное опьянение сползало с тверского купца, как талый снег с весеннего холмика.
Мехмет поворочался, устраиваясь поудобнее, пожевал губами, провел ухоженными ногтями по аккуратно стриженой бородке. Было видно, что ему совсем не хочется начинать этот разговор. Нервы Афанасия натянулись, как канаты.
– Ну???
– Прости меня, друг Афанасий, – пробормотал Мехмет. Голос его звучал глухо, как из бочки.
– Бог простит, – не задумываясь, ляпнул купец и спохватился. – А за что хоть?
– Да понимаешь. Я ж государев человек. Визирь.
– То мне ведомо, – подобрался Афанасий.
– А дела у нас сейчас, сам знаешь, идут скверно. По окраинам индусы бунтуют, шахи не хотят налогов платить, глядишь, внутренняя война грянет. Джуннар, вот, вечный позор на мою голову.
– И о том мне ведомо.
– Так вот, нужна Мелику, да и мне заодно какая-то сила, способная нам победу обеспечить.
– Ну? – хмуро спросил Афанасий. Он уже начал понимать, куда клонит друг, но почему-то совсем не хотел помогать Мехмету.
– Ну и не выдержал я, рассказал правителю о твоем секрете, что нашел ты, как делать сталь булатную, что любые доспехи сокрушает.
– И?
– Захотел шах на твое зелье руку наложить.
Афанасий был готов к этой новости, но ярость взорвала его, подбросила на ноги. Загрохотали опрокинутые кувшины и стаканы.
– Ах ты… – тверич сжал пудовые кулаки, жилы под пергаментной кожей вздулись веревками.
Мехмет посмотрел на купца исподлобья. Покачал головой.
– Знаю Афанасий, все знаю. Сам себя корю неимоверно. Но пойми ты меня, не могу я по-другому. Долг.
– Ну ладно, рассказал ты шаху про зелье. Что, он заполучить его хочет? Чтоб я ему из мешочков своих его отсыпал?
– Да просто бы отсыпать полбеды, – пробормотал Мехмет. – Да и совсем отобрать тоже бы ничего. Приказал он убить тебя, чтоб секрет дальше по миру не распространялся и в ненужные руки не попал.
– Убить?! Кому приказал? Тебе, что ли?
– Мне, – пробормотал Мехмет. – Сказал, раз я все это затеял, мне и разбираться.
– В общем, прав шах, такие секреты из рук выпускать нельзя, – как-то вдруг остыл Афанасий. – Ну, а ты чего решил? Убьешь?
– Да если б я тебя убить хотел, не стал бы открываться. Тихо бы сделал, пока ты в беспамятстве валялся.
– Так чего ж не убил? Не понимаю я тебя, – покачал головой Афанасий.
– А ты присядь, – негромко сказал визирь, оглянувшись на двери. – Сейчас объясню.
– Ну… Попробуй, – купец сел, отодвинувшись подальше от подсыхающей липкой лужи, над которой уже начали кружиться мухи.
– Понимаешь, я Мелику говорил, что в беспамятстве ты, и прежде чем тебя убивать, надо выждать, когда в себя придешь. Допросить надо. Время я тянул, а сам ждал, когда ты ходить сможешь. Теперь я тебя тихонько за городские стены выведу, а Малику скажу, что сам ты помер от ран и болезней, а зелье твое осталось. И поднесу на блюде. Ну и тело какое-нибудь представлю как доказательство. Бродяги какого-нибудь или из слуг кого понадоедливей.
– То есть?! – возвысил голос Афанасий.
– Да не ори ты, – шикнул на него Мехмет. – Услышит кто, донесет, нам обоим головы не сносить.
– То есть, – смирив голос прошипел Афанасий, – сбежать я смогу, но должен буду зелье булатное тут оставить?!
– Лучше зелье тут оставить, чем голову. Но я ж понимаю, как оно тебе дорого, потому предлагаю вот что, – Мехмет склонился поближе к Афанасию. – Мы его с тобой разделим, из всех мешочков отсыплем понемногу, и ты одну часть с собой домой заберешь, а там уж ваши кузнецы и по половине разберутся, что к чему. Там все равно на одну-две ковки. А другую часть я шаху отнесу, скажу – все, что при тебе было. Пусть его оружейники проверяют. Ну, и голову впридачу.
Афанасий задумался. Гнев на Мехмета потихоньку остывал, на его место приходило понимание того, какие душевные терзания выпали на долю визиря. Как мучился он, выбирая между долгом служения отечеству и скрепленной совместными боями и походами дружбой. И как лихорадочно искал выход. И нашел. И правда, так всем лучше будет. И Афанасий сбережет богатство свое последнее, и визирь желаемое получит.
– Ну? – почти жалостливо спросил Мехмет. – Чего ты молчишь?
– Думу думаю. Да что с тобой поделать? – натянуто улыбнулся Афанасий. – Я ж понимаю, не мог ты иначе. Дружба, она, конечно, дружбой, но ведь и отечество…
– Не сердишься? – облегченно переспросил Мехмет.
– Сержусь еще немного, – улыбнулся Афанасий. – Но отпускает.
– Вот и славно. Тогда давай ночи дождемся и все провернем. Я всех с кухни прогоню. Прослежу, чтоб никого не осталось, и тебя через задний двор выведу. Там калиточка секретная есть. Оттуда сразу к воротам, и с рассветом, когда откроют, уйдешь. Ты ходить-то как? Можешь?
– До ворот как-нибудь дохромаю. А без душегубства никак не обойтись?
– Боюсь, никак. Мелик недалекого ума, чего уж скрывать, но боюсь, даже он не поверит, если я ему начну рассказывать, что ты из моего дворца сбежал, всю стражу перебив. Кстати, тогда мне ее перебивать придется, чтоб хоть как-то от себя подозрение отвести.
– Да стража-то у тебя странная какая… Будто опоенная чем.
– Сам заметил, но руки не доходили разобраться. Но теперь уж время появится, полетят головы, – Мехмет погрозил в пространство кулаком.
Афанасию почудился шорох за ведущей на кухню дверью. И даже движение какое-то. Он присмотрелся внимательней. Точно, в щель просунулось что-то тонкое, но крепкое и бесшумно приподняло засов. Дверь неслышно приоткрылась на хорошо смазанных петлях, и в комнату крадущейся паучьей походкой вошел старик. От его немощности не осталось и следа.
Не такой уж и старик. Борода седая, да, но движения гибкие, кошачьи. И нехороший огонь в глазах. В выставленной руке поблескивала та самая заостренная спица, которую купец увидел в день знакомства.
У купца брови полезли на лоб. Уловив странное выражение на лице друга, Мехмет обернулся. Уставился на старика недоуменно.
– Ты что приперся, когда не звали?! – гневно вопросил визирь, поднимаясь на ноги. – Стой, где стоишь!
– Зелье, – одними губами прошелестел старик, протягивая свободную от спицы руку.
Что-то в его голосе было такое, что не робкого десятка визирь отступил на пару шагов и встал рядом с Афанасием. Он наконец нашарил на поясе рукоять и потянул из ножен короткую саблю.
– Зелье, – повторил старик, обходя расставленные на столе блюда и не сводя глаз с клинка в руках Мехмета.
Афанасий нагнулся и подобрал с ковра пустой кувшин с длинным тонким горлом и пузатыми боками. Взвесив в руке, перехватил как булаву.
– Старик, ты чего? Брось это, не доводи до греха.
– Зелье, – прошипел тот, приближаясь.
– Как думаешь, чего это он? – спросил Афанасий у Мехмета, чуть отстраняясь, чтоб дать тому возможность рубануть сплеча.
– Лазутчик какой-то, – ответил визирь, не спуская глаз со спицы в руках старика. – Расплодилось их последнее время, так и шныряют. Сейчас я засов открою, пусть с ним стража разбирается.
Он сделал шаг к двери, старик метнулся вперед. На белом рукаве Мехмета появилась красная насечка. Он взмахнул саблей, метя супостату в голову, но старик отпрыгнул. Мехмет кинулся к двери, но спица вновь сверкнула. Красное пятно расплылось по шароварам визиря.
– Шайтан тебя задери! – выругался он, отскакивая.
Афанасий собрался метнуть кувшин в голову деда, но не решился. Старик легко увернется, а он останется без последнего оружия. Надо поближе подпустить.
– Зелье! – снова прошипел старик, наступая.
Мехмет взмахнул саблей, заставляя лазутчика отступить.
– Эй там, за дверью! – заорал он. – Ломайте! Враг здесь!
За дверью завозились, заскреблись, послышалось несколько вялых ударов.
– Вряд ли они вам помогут, – нехорошо улыбнулся старик.
– Ах вот, значит, кто стражникам гашиша давал! – разъярился Мехмет.
Он снова махнул саблей. Старик увернулся, кольнул спицей. Мехмет, приноровившийся к манере лазутчика, отскочил ближе к Афанасию, рубанул, целя по выставленной ноге приближающегося старика. Тому пришлось отступить.
– Так, Афоня, – пробормотал слегка запыхавшийся визирь. – Давай в свой закуток. Там в сундуке, что у стены, зелье твое, одежда и кинжал. Отсыпай немного, бери остальное и беги через кухню. Я его тут задержу, а когда эти мухи сонные дверь сломают и убьют, за тебя Мелику выдам. Если получится, – через паузу добавил он, отмахиваясь от наседающего старика.
Афанасий не стал себя уговаривать. Швырнув в голову старика пустой кувшин и не попав, он кинулся за занавеску. Лазутчик взвыл и бросился на Мехмета, стоящего между ним и его целью. Сверкнула в воздухе спица. Визирь отступил, раскручивая в руке саблю, вырисовывая между собой и противником восьмерки свистящей сталью.
Афанасий накинул на себя сорочку, натянул порты, влез слабыми еще ногами в мягкие сапожки, напялил на кудлатую голову шапочку. Прислушиваясь к шуму схватки и слабым ударам в дверь, купец откинул крышку сундука. Трясущимися руками взялся за завязки первого мешочка, отсыпал треть в специально заготовленную мисочку из фарфора. Накрепко затянул шнурок. Точно так же поступил с другим мешочком и с третьим. Побросал их в холщовый мешок с лямками, отправил следом кошель с деньгами, кинжал в ножнах и заветную книжицу, на ходу поймав вываливающиеся страницы. Выскочил в трапезную.
Оттесненный лазутчиком Мехмет был уже у самого входа. Старик разозленным демоном метался вокруг него, заскакивая то с одной, то с другой стороны. Визжал, жалил спицей. Кровавое пятно расплывалось по другому рукаву визиря, над бровью красовалась еще одна засечка, алые струйки стекали по щекам и терялись в аккуратно уложенной бородке. Купец замер, не зная, что делать.
– Да беги же! – крикнул Мехмет, отчаянно вращая саблю.
Большая дверь трепетала под ударами снаружи. Видимо, кто-то догадался принести бревно и теперь колотил им в крепкие доски. Глина вокруг косяков потрескалась и комьями отваливалась на пол, в разошедшихся досках уже виднелись отблески на клинках и доспехах стражи. Оставалось продержаться еще немного.
– Мехмет, слушай, неправильно это.
– Что? – спросил задыхающийся визирь.
– Он же несколько лет тебе служил, подбирался, стражников опаивал, а теперь вдруг напал с бухты-барахты. Зачем?
– Да убирайся ты отсюда! – рявкнул визирь. – Сил уже нет держаться.
Афанасий вздохнул. Оставлять друга в такой ситуации никак не хотелось, но оставаться было еще хуже. Это означало подвести под монастырь и его, и себя. Махнув рукой на прощание, купец заковылял к двери. Старик пронзительно взвизгнул и кинулся за ним. Мехмет из последних сил прыгнул следом, поймал за край плаща, дернул. Старик вывернулся, кинулся на Мехмета, вздевая спицу. Тот поймал его за запястье, подмял под себя. Ударил кулаком наотмашь. Крикнул:
– Беги, Афоня!
Афанасий ринулся в проем. Последнее, что он слышал, выскакивая через недлинный коридор на задний двор, – грохот падающей на пол двери.
Оказавшись на ярком солнце, он на мгновение ослеп. А когда глаза его чуть освоились, он им просто не поверил. В широко распахнутые ворота Мехметова двора входили личные стражники Мелик-шаха. Суровые и деловитые, они разоружали сонных привратников, взбирались на надвратные башенки и замирали там с натянутыми луками. Уверенной поступью шли к главному крыльцу.
Не выдержал, значит, шах, решил в свои руки дело взять? Перестал доверять Мехмету? Только бы тому удалось с лазутчиком сладить, убить его, тогда полегче станет перед Меликом обманную историю сочинять. Мало кто из слуг мехметовых Афанасия видел, а те, кто видели, под таким кайфом, что черта лысого они его…
– Держите его! – вдруг закричал начальник шахской стражи, вытянув руку в сторону купца. Пара вооруженных хорасанцев, гремя доспехами и придерживая сабли в ножнах, чтоб не били по ляжкам, кинулись к Афанасию.
Тверич замер в растерянности. За спиной его затрещало дерево. Из коридора, цепляясь за стены, клубком выкатились люди. В мешанине рук, ног и бритых налысо голов Мехметовых стражников он разглядел черный плащ старика, визжащего, размахивающего окровавленной спицей, лягающегося, кусающегося, извивающегося между пытающихся удержать его рук. Шахские стражники с размаху влетели в эту кучу малу и потерялись в ней. На крыльцо, хромая, вышел Мехмет. На животе его виднелось несколько глубоких порезов, лицо было бледным от потери крови, но рука с зажатой в ней саблей не дрожала.
– Беги ж ты! – одними губами прошептал он, узрев оторопевшего Афанасия. И заорал во всю глотку, указывая на него острием сабли: – Держи лазутчика! – Взмахнув ею над головой, заорал пуще прежнего: – Бей изменника! – и нырнул в самую кучу.
Купец рванул с места, не оглядываясь. Опрокинул за собой забор, чтоб засекой для преследователей стал, коли сумеют выбраться из кучи. Промчался через скотник с тревожно блеющими баранами и заполошно кудахтающими курами, выскочил к задней стене. Ступив на стоящую около нее бочку, подпрыгнул, ухватился за верхний край. Подтянул тяжелое тело, молясь, чтоб не открылась рана. Плашмя улегся на стену и, вздохнув пару раз, спрыгнул в неширокий проулок.
Удар ступнями об утоптанную землю болью отозвался в спине, зубы клацнули. Оказывается, он был не так здоров, как показалось давеча. Но сожалеть об этом было некогда, за стеной, совсем близко уже, слышался звон доспехов. Что есть силы припустил он к виднеющейся в створе домов улице, по которой тянулись на базар толпы горожан.
За спиной загремели сапоги стражников. За кем они побежали? За случайно обнаруженным в доме визиря лазутчиком или за тем, кого их послали забрать вместе с секретным порошком? Удалось Мехмету запутать их или нет? Поверили ли стражники, что он, Афанасий, лазутчик иностранный, а тот, кого сейчас убивают на дворе Мехмета – изменник, который секрет от шаха утаить хочет? Хорошо бы поверили. Тогда быстрее отстанут, думал Афанасий. Лазутчиков эвон повсюду сколько.
Он обернулся, чтобы оценить расстояние меж собой и преследователями, и с размаху влетел во что-то теплое, податливое, остро пахнущее потом. Ноги поехали по отполированной подошвами глине. Чтоб не упасть, вцепился, повис. Скребя каблуками по земле, выровнялся и понял, что смотрит в большой, подернутый слезливой поволокой глаз с огромными ресницами. Отшатнувшись, разглядел грустную морду серого ослика с короткими ушами. Нырнув ему под морду, он дернул за узду так, что ослик сделал несколько торопливых шагов вперед. Из переулка показалась доверху нагруженная арба с мальчиком на передке, в которую и был впряжен обладатель больших грустных глаз. Увидев набегающих стражников, мальчишка заверещал, попытался спрыгнуть с козел, но не успел.
Извинившись мысленно перед ним, Афанасий бросился дальше, с радостью слушая, как трещат оглобли, как ругаются налетевшие на них стражники, как чавкают под ногами и катятся вниз, подпрыгивая, персики из опрокинутых корзин.
Купец метнулся в следующий переулок, заметив закрывающуюся дверь за женщиной в длинном, до пят, платке. Взбежал по ступенькам, ведущим к входу. Не давая створке закрыться, налег на нее всем телом. С грохотом ввалился в темную комнату. Пнул дверь ногой, закрывая. Скользя руками и ногами по выложенному мозаикой полу, настиг пытающуюся встать женщину. Нащупав под ворохом одежд горло, придушил слегка, чтобы не заорала. Затих сам.
Его ноздрей коснулся тонкий аромат сандалового дерева, такой же, какой исходил от Лакшми. Боль потери неожиданно резанула по сердцу. Женщина захрипела, и он ослабил хватку. Прильнул губами к тому месту, где под платком должно было быть ее ухо.
– Будешь вести себя тихо – ничего не сделаю, – прошептал на фарси.
Женщина в ответ трепыхнулась. Кивнула или нет, он не понял, но затихла. Даже, кажется, совсем перестала дышать, но тут уж он был не виноват. Мимо прогрохотали подбитые медью сапоги.
Вот значит как, думал он, чуть приподнимаясь на локтях, чтобы не задавить невольную соучастницу. Лазутчик углядел, что шахские стражники направляются к дому Мехмета, и решил их опередить, самолично завладеть секретом ковки булата. Вряд ли старик хотел этого изначально, устраиваясь в дом Мехмета, но когда понял, какая удача сама плывет к нему в руки, решил не упускать такой возможности. Секрет ведь любому властителю можно продать за деньжищи немалые. Через меня-то он просто чуть возвыситься хотел, ближе к визирю быть, чтоб что-то нужное узнать, а добыча такого секрета сулит немалое продвижение по службе, кому б он там ни служил. Интересно, кстати, кому? Из индийских князей кому-то? Или из хорасанцев недружественных? А может, тюркам или вообще португальцам? Хорошо, что стражники шаховы его спугнули, открыть нутро свое черное заставили. А то лежать бы нам с Мехметом с проткнутыми гортанями. А пока челядь его, мухи сонные, тела бы обнаружила, так еще бы и растечься по полу киселем вонючим успели.
За входной дверью послышались звенящие голоса. Щель, сквозь которую проникали в комнату тонкие лучики света, загородили чьи-то тени. На крыльце завозились. Афанасий дернулся было подпереть дверь ногой, да не дотянулся. Боль в боку не дала.
Петли скрипнули, дверь приоткрылась. Галдя и толкая друг друга, в комнату ворвалась толпа ребятишек лет от пяти до двенадцати разного пола.
В замешательстве дети замерли на пороге, широко распахнутыми глазами созерцая, как их маму душит огромный чужой дядька. Обернувшись, как по команде, они с воплями скатились с крыльца и понеслись по улице, сверкая босыми пятками и вопя как заполошные.
Опрокинулось что-то невидимое из проема дверного, покатилось с деревянным стуком. К детским голосам присоединился вопль взрослой тетки и рев испуганного верблюда. Застучали по переулкам тяжелые сапоги.
Спалился! Сейчас опять стража нагрянет, мелькнуло у него в голове. Опять бежать? Придется. Стараясь не потревожить раны, Афанасий стал подниматься. В то же мгновение придушенная им женщины ожила, вывернулась из-под него и прямо сквозь платок на лице вцепилась зубами в мякоть руки чуть повыше локтя. Руки и ноги ее обвили тело купца виноградными лозами.
Афанасий вскочил вместе с повисшей на ним женщиной и попытался оторвать ее от себя за шкирку. Она в ответ зарычала и затрясла головой, пытаясь вырвать из его руки кусок плоти, ровно собака. Хорошо, что толстая ткань мешала вцепиться как следует. Он снова дернул, потерял равновесие и вместе с ней снова рухнул на пол, опрокинув на себя полку с посудой. Глиняные плошки и горшки забарабанили по макушке. Одна пребольно ударила по губе. В рот потекло соленое.
– У, постылая! – рявкнул купец и со всей мочи ударил женщину кулаком в то место, где под тканью должна была быть голова. Силой удара ее закрутило, как одуванчиково семя, отнесло и плашмя бросило в стену. Еще одна полка оборвалась с грохотом, осыпая ее тело осколками битой посуды.
– Прости, – пробормотал Афанасий, почесав в затылке. – Не рассчитал чутка. Ты жива ли?
Женщина не ответила. Даже не пошевелилась. Зато послышался совсем рядом грохот тяжелых сапог. На четвереньках, помогая себе руками, он промчался через арочную дверь на кухню. Обогнул большую круглую печь без дымохода. Оттолкнул в сторону старуху в черном, что сидела там на корточках, прикрыв голову руками. Свекровь, наверное, подумалось ему, была б теща, наверняка бы на помощь дочке выскочила с ухватом наперевес.
Ногой выбив хлипкую дверь, он оказался во внутреннем дворике. Маленьком, шагов пять на пять. Примерился к огораживающей его глинобитной стене. Подпрыгнул, подтянулся, скребя носками сапог по шершавой поверхности. Пыхтя, затащил наверх тело, перебросил через стену и оказался в соседнем дворе, точно таком же – маленьком и квадратном.
Еще одна дверь затрещала и вывалилась внутрь, хотя открывалась наружу, под ударом его сапога. Завизжали женщины, прикрывая длинными юбками лица от взгляда чужого. Невысокий мужчина в белоснежной чалме выбежал в коридор из боковой комнаты, безумно вращая глазами и сверкая белыми зубами.
Огромный кулак Афанасия потушил сверкание зубов, отбросив мужчину обратно в комнату. Другой хорасанец, помоложе, с едва пробивающимися усами, выскочил в коридор, держа перед собой длинный кривой кинжал в вытянутой руке, заметно дрожащей.
Не обращая внимания на юношу, Афанасий промчался через комнату и кухню. Плечом высадил очередную дверь и вместе с ней вылетел в узкий – двум дородным мужчинам ни в жисть не разойтись, переулок. Задумался на секунду и побежал вниз, к окраинам, к посадам бедняков. Наверняка чужим там появляться опасно, но и шахскую стражу в тех кварталах вряд ли жалуют.
Улица оказалась длинной, она тянулась несколько кварталов, петляя, как пьяная змея. Прохожих ему не встречалась, но следы человеческого присутствия попадались повсюду. Некоторые были настолько велики, что через них приходилось перепрыгивать. Запах стоял ужасающий. Вокруг головы роились привлеченные отходами мухи. Чтоб они не лезли в рот и ноздри, Афанасий стянул с головы шапочку и закрыл лицо. Богу спасибо, что длинными ресницами наградил, девки сызмальства завидовали. Теперь они не давали мухам усесться на глаза.
В улицу выходили редкие двери, но, в отличие от той, которую он так легко вышиб, были покрепче. Некоторые даже окованы железом – их просто так не выбьешь. Значит, придется пройти до конца сей путь голгофский.
Протиснувшись через особо узкое место, он наконец выбрался на свежий воздух. Почти у самой городской стены, на коей, к счастью, не было ни одного стражника. Оглядел глухие стены домов, прикидывая, как ловчее добраться до городских ворот.
От места, где он стоял, улицы расходились в обе стороны, и разглядеть, что ждет в конце пути, было невозможно. Он прислушался, водя головой из стороны в сторону. Справа доносился шум, вроде как базара. Базар – это хорошо, там можно затеряться, узнать последние новости, переждать облаву. Слева тоже доносился шум, и тоже похожий на шум базара.
Он принюхался – ветерок донес до него едва ощутимый запах лепешек и жареного бараньего мяса. Афанасий повернул влево, откуда ничем не пахло, и побрел, думая грустную думу.
Встретившись с Мехметом, он надеялся, что с той поры жизнь его станет легкой и счастливой. Визирь даст ему денег, носилки, может, даже коня или ездового слона, да провожатых две дюжины, да припасов в дорогу. Доставит к побережью, поможет сесть на самый лучший корабль, отплывающий в Ормуз и помашет с пристани белым платочком. А оно, вишь, как вышло… Он снова гонимый и неприкаянный бродяга с несколькими грошами в мошне. Весь путь придется вновь мерить своими ногами.
– Эй, человек! – донеслось до него.
Афанасий оторвался от своих невеселых дум.
Перед ним шагах в десяти расположились в теньке полдюжины стражников. Видимо, засели тут специально, чтоб останавливать подозрительных путников.
– Чего? – спросил Афанасий, не приближаясь.
– Сюда иди! – мерзко растягивая гласные, позвал его один, молодой и нахальный, видать, отпрыск какого-то знатного хорасанца, поставленный командовать довольно сурового вида ветеранами вовсе не за боевые доблести.
– Зачем это?
– Иди, кому говорю! – в голосе командира послышались угрожающие нотки уличного драчуна, чувствующего за собой поддержку стаи оболтусов.
– Скажи, зачем, – уперся Афанасий, делая шаг назад. – Тогда и подойду.
– Ты подойди, тогда и скажу.
– Нет, ты первый.
– Чтоб я, – «я» он произнес особенно выразительно, – перед тобой, оборванцем, ответ держал?.. – командир аж задохнулся от гнева, лицо его пошло красными пятнами.
Другие стражники начали подниматься на ноги, подбирая с земли оружие. Было видно, что особой любви к отроку они не испытывают и им в удовольствие смотреть на его гнев, но должность обязывала.
Не дожидаясь, пока начальник стражи докончит тираду, Афанасий развернулся и побежал.
– Взять его! – взвизгнул за спиной начальник.
За спиной затопали сапоги, забряцали рукояти сабель о медные кольчуги. Застучали, закрываясь, редкие двери и ставни – простой люд не хотел даже смотреть на то, что с случится с Афанасием, не то чтоб помочь ему.
Господи, за что ж ты меня так, взмолился Афанасий, чувствуя, как горячий воздух разрывает уставшие за день легкие. Помоги, не дай пропасть.
Улица полого свернула и неожиданно кончилась. Как река впадающая в озеро, плавно перетекла в небольшую площадь, ту самую, на которой собирали рекрутов. Афанасий с разгону налетел на двух дюжих воинов, которые заламывали руки какому-то бедолаге. Тот визжал, извивался ужом, молил о пощаде и одновременно угрожал. По лицу его катились крупные слезы, мешаясь с кровавыми соплями, текущими из разбитого носа.
Воины оглянулись на растрепанного, запыхавшегося купца. Один вопросительно выгнул тонкую ниточку черной брови, второй, отпустив руку несчастного, потянулся за кинжалом.
– Где у вас тут в солдаты записывают? – хрипло выдохнул Афанасий.
– Да вон, иди в круг, садись, – почти ласково произнес один. – Считай, что стал солдатом великого Хорасана.
Второй глянул на купца сурово, не убирая руки с рукояти кинжала. Бедолага поднял разбитую голову с заплывшим глазом и недоумевающе воззрился на странного человека, самолично сующего голову в петлю. Афанасий кивнул и пошел в круг. Стоящие вокруг солдаты беспрепятственно его пропустили. Вконец обессиленный купец опустился на утоптанную землю, следом грохнулся бедолага, коего солдаты забросили в тот же круг.
На площадь вылетели запыхавшиеся стражники во главе с распалившимся юнцом. Дико вращая глазами, он нашел взглядом Афанасия и кинулся к нему, не обращая ни на кого внимания. Подлетел, схватил за рукав, потянул из круга, занес рукоять сабли, целя в шею.
На его запястье сомкнулись могучие пальцы одного из воинов.
– Как смеешь ты поднимать руку на воина армии великого Мелика-ат-туджара?! – пророкотало над ухом.
– Он не подчинился приказу десятника городской стражи! – взвизгнул юнец.
– Воин не обязан подчиняться сторожу.
– Да как ты… Да мы тебя… – десятник оглянулся на городских стражников, переминающихся с ноги на ногу в безопасном отдалении. Было видно, что они – престарелые, пузатые, не хотят связываться с молодыми статными воинами действующей армии.
– Что вы меня? – вопросительно склонил голову воин, на лице его появилось издевательски ласковое выражение. Еще несколько воинов приблизились, поигрывая булавами и ножнами сабель.
– Ничего, – буркнул юнец, поняв, что ничего ему тут не светит. С трудом вырвал руку из железных пальцев воина и, развернувшись на каблуках, пошел к своим. Те, поняв, что стычки удалось избежать, выдохнули облегченно. То же самое сделал и Афанасий.
