Глава одиннадцатая
А хорошо быть князем, подумал тверской купец, потягиваясь и зевая во весь рот. Одна из лежащих рядом чернокожих девушек вскинулась, как суслик, замерла столбиком, пытаясь угадать, не захочет ли чего новый господин. Другая пошевелилась лениво, чмокая губами сквозь сон. Афанасий улыбнулся – эти губы нынешней ночью подарили ему много наслаждений.
Нет, к близости он никого не принуждал, упаси Бог. Девушки сами приняли Афанасия из рук воинов, что привели его в новые покои. Девушки постирали ему одежду, обмыли его тело, нанесли кушаний на глиняных блюдах и местного вина в выдолбленных тыквах, а потом…
Купец сладко зажмурился – такого удовольствия он не испытывал никогда в жизни. Нет, это была не тихая, светлая любовь, какую они с Лакшми испытывали друг к другу, в которой единение душ играло большую значимость, чем единение тел. Это была горячая, звериная страсть. Со скрипом ложа, визгами, укусами и ногтями, впивающимися, в обнаженную спину. Наверное, именно этого и было нужно истерзанной переживаниями душе тверича.
А как там наследник? Впрочем, он как раз оказался вождем, а его отец при нем советником был. Но все равно, как? Афанасий блаженно потянулся и откинул циновку, что закрывала окно. Сощурился от ударившего в глаза яркого солнца.
Тело убиенного унесли, а старик-отец все так же стоял на коленях рядом с тем местом, где оно лежало. Пустые глаза его смотрели куда-то вдаль. Губы шевелились то ли в молитве, то ли в богохульстве, но никто его не слушал.
Жители ходили вокруг, занимались повседневными делами. Таскали камыш с ближайших болот, носили воду, корзины с фруктами, туши убитых животных, весело болтали, смеялись, абсолютно не обращая внимания на человека в пыли, который всего два дня назад был вторым по значимости в их племени.
Старика, конечно, жаль, как и сына его, но они сами себя загнали в ловушку. Понадеялись на силу богатырскую. А нашлась другая сила – и все. Даже если б не убил Афанасий своего противника, каково тому было бы жить дальше, проигравшему и опозоренному? Так же вон, как и папаше, никто ему руки не подал бы. Хорошо в глаза не плюют, подумал Афанасий, поднимаясь и натягивая на чресла стираные порты. А победитель получает все. И сразу.
Одна беда – вместе с правами получать все лучшее по первому хотению появилось и много обязанностей. Управлять жизнью деревни, рассуживать споры, быть первым на охоте и в любви. Ну, с этим-то горя не будет, подумал он, поглаживая низ живота. Какое им тут еще управление надо? Хорошо б выяснить, а то ведь если решат, что он не справляется, слабину дает, скинут к чертовой бабушке да нового поставят управлять. Это тебе не русские князья, что пожизненно сидят во кремлях своих, каменными стенами окруженные да дружиной ратной. Конечно, и у этих до того дойдет со временем, когда одного, другого князя скинут, бока как следует намяв, а третий не захочет…
Афанасий присел на циновке, провел ладонью, перевязанной чистой тряпицей, по обнаженному бедру спящей девушки. Вздохнул с сожалением. Хотелось бы поваляться еще, да пора было народу показаться, а то вон толпятся, ждут.
Он натянул рубаху, не забыв повязать вокруг тела веревку с мешочками и сунуть за пазуху книжицу. Сунул обернутые белоснежными онучами ноги в отмытые от пыли и залатанные звериными жилами сапоги.
…скинутым быть, сама собой продолжилась мысль, так понастроит стен вокруг себя высоких, да рынд заведет и будет народом помыкать, десятину требовать. А может…
Афанасий снова оглянулся на нежащихся в кровати девушек и столик рядом с ложем, уставленный подгнившими с вечера фруктами.
…самому стать вождем? Дружину собрать из тех, кто поздоровее да победнее. Вооружить получше. От работ на общее благо освободить, пайку им хорошую выделить. А на несогласных всей силой наваливаться да в бараний рог сгибать.
Причем что-то такое у них тут уже намечается. Обалдуи, что вокруг убиенного им терлись – чем не дружина? За папашей люди в мантиях стояли, не иначе дьяки чиновные. Значит, семена в почву брошены, осталось только подмогнуть чуть, а то и просто не мешать им взойти. И станет он тут самодержцем истинным, пусть и небольшого народца, так лиха беда начало. Костяк армии имея, можно и в соседнюю деревеньку наведаться, тамошнему “князю” укорот навести, свои порядки установить, своего наместника поставить с дружиною. Дружинников из местных набрать, чтоб они за счет простого народа кормились – подлецы-то всегда сыщутся. А народ пусть их кормит, да еще и дань в столицу отсылает, верховному правителю. То есть мне, улыбнулся Афанасий. Заманчиво, ох заманчиво.
А может, и правда? Не убегать из племени, пользуясь новым положением, как давеча решил, прихватив с собой мореходов, сколько получится? Остаться тут. Ведь что его на родине-то ждет? Усобица и грязь? Да взгляды косые, где, мол, столько лет шлялся? А тут, вон, князем стать можно. Хотя когда в прошлый раз его такие мысли посещали, чем дело закончилось? На чело набежала туча воспоминаний. Предостережением заныл раненый проклятым Мигелем-португальцем бок.
Да и то сказать, правитель из него какой? В земледелии не понимает ничего. Хотя это здесь мелочи – кажется, палку воткни, сама заколосится. Только местные отчего-то не втыкают. Ленятся землю обрабатывать. Проще с деревьев нарвать, что дичком растет, да на охоте раздобыть.
Ремесел, кроме кузнечного, он тоже особо не разумеет. Оно бы, конечно, и хорошо, ножи да сабли делать для себя и на продажу, но ведь пока их научишь… И кто сказал, что они захотят молотом махать в кузне, раз землю обрабатывать не желают?
Торговлишку наладить, то да, это он может. Но чтоб чем-то торговать, сначала надо что-то произвесть. А если и произвесть, как с покупателями договариваться? Язык надо изучить, порядки, обычаи местные. Со временем оно, понятно, придет, да станет ли народ ждать? Ему еды и зрелищ каждый день подавай, а нет – так взбунтуется, на копья вздеть может. Опять же дружину надо наперво собирать, замок с высокими стенами… Вот и боязнь за живот свой неизбывная. Этим только начни заниматься, потом не выпрыгнешь, живым по крайне мере.
Нет, бежать нужно, пока он в этой истории не увяз окончательно. Найти мореходов, кто в живых остался, сделать вид, что идут договариваться с посольством на берег, к кораблю. Или будто свои владения дозором обходить. Только дойти, а там уж как Бог управит. Если корабль не ушел еще, бросать все и плыть туда. Если ушел – прячась в лесу, другого дожидаться или на лодке в море выходить да грести подальше. Места тут не сильно судоходные, но случается, заплывают, авось подберут. А не подберут, так и до Аравии добраться можно. Там хоть с кочевниками встречными объясниться можно, посулить что-нибудь, дабы до мест обитаемых доставили, где еще раз попробовать секрет ковки булата продать. Или украсть что-нибудь, на худой конец, али отобрать способом разбойным, и к дому.
Однако что-то он размечтался… К народу пора, а то что-то роптать начинают, подумал он, отодвигая циновку и выглядывая в получившуюся щелочку. Натянув на голову шапку, он вышел из опочивальни.
К нему тут же подбежали два служки, набросили на плечи мантию из разноцветных перьев. По обе стороны встали чиновные люди. Дочка вождя, поникшая, посеревшая лицом, но все еще чертовски привлекательная, взмахнула рукой – подавай сигнал. На улице застучали барабаны, предвосхищая явление правителя. Афанасий шагнул на яркое солнце, помимо воли коснувшись плечом груди прелестницы. Она не отстранилась. Наверное, в таком горе пребывала, что не заметила.
Народ встретил нового владыку радостными криками. Такими же всего пару дней назад они приветствовали появление и старого князя.
Ох, коротка память людская, а благодарность еще короче. Вряд ли уж совсем ничего хорошего эта парочка для людей не сделала, подумал купец, украдкой косясь на замершего в пыли старика. А куда они тело молодого-то дели, не в котел ли часом, ни к селу ни к городу мелькнуло в голове, а то мясцо вчера на вкус было…
В ноги ему кинулась какая-то женщина. На ней была лишь кое-как обернутая вокруг чресел грязная тряпка. Высосанные многими детьми груди висели мешками чуть не до пупа, половины зубов не было, волосы давно спутались в липкие колтуны. Она запричитала, показывая Афанасию сосуд из выдолбленной тыквы, в котором зияло отверстие размером в кулак.
Купец с большим трудом удержался, чтоб не отпрянуть от визгливой ведьмы. Что ж делать-то, он ведь не понимает ни слова. А может, так?
Напустив на себя солидный вид, он повернулся к одному из советников в кургузой мантии. Махнул рукой повелительно, но сдержанно – мол, разберись.
Тот нагнулся к старухе, отворачивая нос, и неожиданно отвесил ей звонкую оплеуху. Та взвизгнула и откатилась по земле, под ноги хохочущим жителям. Ну и порядочки, подумал Афанасий. Однако дело вроде разобрали.
Вперед выступил мускулистый воин с пробивающейся на висках сединой. Раньше он купцу в деревне не попадался, наверное, вернулся с охоты какой-нибудь.
Все тело воина было покрыто многочисленными шрамами. Крылья широкого носа были проколоты, и в каждое вставлено по маленькой птичьей косточке. В одной руке он держал копье, в другой продолговатый щит в две трети своего роста. Вся шея его была унизана ожерельями из когтей и зубов разных зверей. Чехольчик на интересном месте привязан к бедру обрывком веревки, наверное, чтоб не мешал продираться сквозь чащобы.
Он заговорил, низко опустив подбородок на грудь, отчего голос его, и так густой и низкий, доносился, как со дна колодца. Мужчина был явно не из тех, от кого можно отделаться простой затрещиной. Но что ж ему надо? Афанасий украдкой глянул на советников, на лицах их явственно читалась растерянность. Народ вокруг замер, примолк, видать, дело было непростое.
Воин закончил свою тираду и выжидательно уставился на Афанасия. Что же делать, что ему ответить-то? Купца бросило в пот. Не особо даже понимая, как ему такое в голову пришло, он поднял руку и выразительно провел ладонью себе по горлу. Замер, подобрался, ожидая взрыва ярости, а то и копья в подреберье. Но воин неожиданно просветлел лицом, улыбнулся щербатой улыбкой, изобразил что-то похожее на поклон и, растолкав толпу, исчез с глаз.
Афанасий с облегчением выдохнул. Советники выглядели довольными. Даже если своим необдуманным жестом купец подписал кому-то смертный приговор, это ерунда, главное, что проблема разрешилась, это читалось на их лицах. В толпе снова послышались смешки и шлепки затрещин, щедро отпускаемых более сильными более слабым. Видать, воин тут был фигурой непростой – сильный, хитрый. Ладья, а то и конь, если на шахматный язык переводить. Афанасий разыграл удачную партию, убрав его подальше от короля.
Вперед вышли два застенчивых подростка мужеского полу – еще молодые, без чехольчиков. Видать, чтоб разрешили его носить, надо какой-то обряд пройти. Посвящение. Например, посоревноваться на том стадиуме с препятствиями, на коем Афанасий свою удаль показывал.
Вели себя подростки странно. Они замерли с опущенными плечами, втянув головы в плечи и неопределенно поглядывая друг на друга из-под полуприкрытых ресниц. Ждут, кто первый начнет? Или еще что? Обидел кто кого или просто попросить хотят чего? Поди разбери. Ну, хватит на сегодня, да и селянам нельзя давать понять, что в их делах он ничего не смыслит.
Афанасий сделал отгоняющий жест рукой. Был бы он князем тверским или московским, из-за его спины тотчас выскочили бы дружинники и взашей погнали смердов. Тут же никто даже не шелохнулся помочь. Но подростки, кажется, все поняли сами. Они повернулись и без разговоров затерялись в толпе.
Да, утер Афанасий обильный пот, больше ему править не хотелось. Ну их, дикарей этих, с их непонятными бедами. И Эфиопию эту. И княжение. Домой хочется. Пора мореходов разыскивать, кто в живых остался, а то вроде и костяков свежих на пирамиде из кольев прибавилось. И деру отсюда, деру. А чтоб не поняли дикари ничего допрежь срока, что-то вроде княжеского выезда устроить надо.
Горделиво задрав подбородок, Афанасий сошел с крыльца и не торопясь направил стопы за дворец. Барабанщики, мальчишки с зонтиками и опахалами, девицы с кувшинами да полотенцами, телохранители с копьями наперевес, чтоб жители не подступали слишком близко, выстроились за ним в подобие журавлиного клина. Двинулись следом.
Так… Сначала к запрудам, на речушке поставленным, там они рыбу ловят, рассудил Афанасий, он их еще вчера приметил.
Рыболовство тут было делом не самым безопасным, если судить по тварям, что плескались в ручье, когда он проходил испытание. Такие руку могли запросто отхватить, а если в озерцо упадешь, так и загрызть вовсе.
Под перестук барабанов процессия спустилась в долину. У затонов копошились люди. Несколько деревенских с большими палками и копьями следили за тем, как они бьют острогами рыб, а другие кидают их в плетеные корзины, – чернокожие из соседних поселений, судя по одежде и нанесенной на лица краске. И два морехода из команды корабля. Оборванные, бледные, но живые.
Заметив приближение Афанасия, охранники засуетились. Стали чаще покалывать рабочих остриями копий и вытягивать по спине палками.
Афанасий прибавил шаг. За ним засеменили мальчишки и девицы. Телохранители рассыпались по сторонам, их босые ноги зачавкали по пропитанной водой земле, утопая чуть не по щиколотку. Барабанщики же остались на сухом и сбились в кучу. Двое вообще умолкли, передыхая.
Один из мореходов, закидывая в корзину мясистую трепещущую рыбину, поднял взгляд и узнал Афанасия. От удивления глаза его выкатились, рот открылся, руки остановились. Один из охранителей подскочил, замахнулся палкой.
– Стой! – рявкнул купец на фарси.
Тот не понял, что сказал новый повелитель, но смысл его выкрика уловил верно. Опустил палку. Отошел на два шага. Другие пленники тоже закончили работу, уставившись на Афанасия. Телохранители приблизились, шлепая по грязи.
– Как вы тут? – спросил купец у морехода.
– Да как? Не сладко в полоне. Работаем, вот, – он обвел рукой корзины с рыбой. – Молим Аллаха, чтоб помог выбраться.
– Считай, услышал тебя Аллах, – сказал Афанасий. – Сейчас пойдем, остальных найдем и к берегу двигаться будем. На корабль, если еще не ушел. А ушел, так без него обойдемся.
– Так кто ж нас отпустит? – удивился мореход.
– Я! – усмехнулся Афанасий. – Вышло так, что я тут у них главным стал. Но это ненадолго, так что надо пользоваться, пока можем. А ты не знаешь, кто-нибудь из команды по-местному разумеет? Ну, из тех, взяли кого?
– Юсуф из Бидара как-то с ними объяснялся, но жив ли он, не ведаю. Я его дня три назад видел, когда на работы разводили.
– Вы не вместе ночуете?
– Нет, – ответил мореход. – Других, может, и вместе держат, а мы тут спим в шалаше, – он мотнул головой в сторону довольно большого сооружения из шестов и пальмовых ветвей. – Сырость кругом. Все рыбой пропахло, сил никаких нет терпеть. Бьют все время почем зря! – вдруг выкрикнул он.
– Успокойся, не время голосить, – осадил его Афанасий, поглядывая на деревенских, недоуменно прислушивающихся к разговору «князя» с рабом. То, что он общается с пленником на незнакомом языке, им явно не нравилось. – Давай, собирайся, и пойдем остальных искать. И ты давай, чего столбом застыл? – бросил Афанасий второму мореходу.
Тот, молодой еще, с пушком вместо бороды и усов, швырнул измазанную кровью острогу под ноги оторопевшему стражнику и кинулся к Афанасию, встал рядом. Потом хотел было вернуться, отвесить чернокожему пинка за все обиды, но мореход постарше удержал его.
Купец поблагодарил его едва заметным кивком головы и двинулся на следующую делянку, где могли оказаться пленные. Все были босиком, подолы замарать не боялись, да и вообще к такому делу были привычные. Журавлиный клин как бы вывернулся внутри себя и начал обратное восхождение на холм.
Добравшись до вершины, они свернули к широкой дороге, пьяной змеей исчезающей под пологом леса. Они ориентировались на странные звуки, вроде и похожие на стук топоров по дереву, а вроде, и нет. Были они глуше и раздавались как-то неровно, будто после каждого удара дровосек останавливался и передыхал, облокотившись на топорище. Продравшись через густые заросли, вышли на небольшую поляну, на коей в некотором отдалении друг от друга росли высокие пальмы. Верхушки их, кроме листьев, были увенчаны еще и огромными орехами.
Возле деревьев суетились люди. Иногда кто-то спускался вниз, оплетя руками и ногами шершавый ствол. Иногда кто-то забирался наверх, но большинство просто сидели на верхушках и палками сбивали орехи вниз. Падая, те и производили тот странный шум. Другие люди раскладывали их по большим корзинам и отставляли в сторонку, чтобы потом нести в закрома. Иногда им приходилось уворачиваться от летящих сверху плодов.
Увидев нового вождя, корзинщики замерли, кто где стоял, рискуя получить орехом по голове. Чтоб не допустить смертоубийства, Афанасий взмахнул рукой – продолжайте, мол, и внимательно оглядел делянку. Приметил на пальмах выцветшие на солнце рубахи. Конечно, кому, как не мореходу, к снастям и мачтам привыкшему, на пальму лезть?
Жестом он подозвал одного из телохранителей и ткнул пальцем в нужных ему людей. Тем же пальцем указал вниз и, заметив кровожадную радость в глазах телохранителя мягко покачал вверх-вниз открытой ладонью – не убивать, нежно спустить. Телохранитель кивнул разочарованно и побежал к деревьям. Постучал древком копья по стволам, замахал призывно, чтоб слезали. Афанасий тем временем подозвал уже найденных моряков.
– Ну что, тут Юсуф из Бидара? – спросил он того, который постарше.
– Так не разобрать, хотя… Вот тот, вроде, у которого чалма распустилась, – мореход указал на мрачного кряжистого детину, заворачивающего за ухо конец длинного полотнища.
– Отлично! Ты Юсуф? – спросил купец спрыгнувшего на землю морехода.
Тот в ответ с подозрением оглядел бывшего пассажира, наряженного поверх одежды в местную мантию.
– Ну, я, а что? – с вызовом ответил он и сплюнул сквозь зубы.
Телохранитель ткнул Юсуфа под ребра древком копья. Тот зашипел, выпуская воздух сквозь стиснутые зубы, и сложился пополам, а потом завалился на бок.
Афанасий жестом показал, что хватит, больше не надо, и склонился над корчившимся на земле человеком.
– Ты поосторожнее со словами, убьют не ровен час, а ты нам нужен еще.
– Кому «нам», зачем «нужен», ты вообще кто и почему в таком наряде? – спросил мореход, с трудом выговаривая слова.
– Я тут вопросы задаю, – сказал Афанасий сурово и добавил мягче: – Так вышло, что я тут князем местным заделался. Но это ненадолго, потому уходить надо, пользуясь моментом. Сейчас всех, кто с корабля, соберем да и двинем к побережью. Если хочешь, конечно. А то можешь и оставаться, смотрю, по пальмам лазать у тебя хорошо получается.
– Не, не, не, – пробормотал Юсуф. – Я с вами, конечно.
– Вот и ладно. А ты, говорят, по-ихнему разумеешь?
– Да не то чтоб… – прокряхтел Юсуф, поднимаясь. – Слов двести различаю. Слов сто произнести могу, так, чтоб они поняли. Самых общих. Есть, идти, спать.
– Ну, может, и хватит, – кивнул Афанасий.
– Для чего? – спросил окончательно оправившийся мореход.
– Потом расскажу, – отмахнулся купец. – Где остальные, знаешь?
– Человек пять вроде на охоту пошли.
– На охоту? – удивился Афанасий. – Кто ж их в лес, да без присмотра, да с оружием отпустит?!
– Брат мой родной с ними. Когда уходили, он мне шепнул, что их на охоту с собой берут, – пожал плечами Юсуф. – Больше ничего не знаю.
– Ладно, разберемся. А собственно, ты и разберешься. Ну-ка спроси у них, где другие люди с корабля.
– У кого?
– У кого, у кого? – всплеснул руками Афанасий. – Видишь, советник княжеский рядом стоит, – он указал на высокого мужчину в куцей мантии с костяными серьгами в ушах. – Вот у него и спроси.
– А… – Юсуф подошел к советнику. Приблизив лицо к его физиономии, произнес несколько слов на непонятном языке.
Советник отскочил от морехода, будто ему паука ядовитого показали. Виновато поглядел на Афанасия, ответил на том же языке и махнул рукой куда-то в лес.
– Говорит, – обернулся к купцу Юсуф, – да, на охоту пошли, куда-то туда. Куда, он точно не знает.
– Понятно. Что ж, подождем, пока вернутся. Спроси его, к ночи успеют?
Юсуф снова повернулся к советнику. Спросил. Выслушал ответ, задумчиво почесал под тюрбаном.
– Что говорит-то? – поинтересовался купец.
– Непонятно. Вроде как предупреждает, что не все вернутся обратно. Говорит, что он тут ни при чем. Испугался чего-то.
– Да уж, – Афанасий взглянул на советника, лицо у которого стало серо-зеленым, будто ее пеплом посыпали. Для белого это означало бы смертельную бледность. – Не нравится мне это. Так, – обратился он к Юсуфу, – скажи, чтоб все мамки и няньки в деревню валили к едреням. И вы с ними, – повернулся он к мореходам, что стояли поодаль. – Ждите там. А воины и ты, Юсуф, со мной. И гуся этого, – он ткнул пальцем в советника, – забираем. Пусть ведет.
Юсуф громогласно объявил распоряжение князя. Свита притихла и растворилась меж деревьев, как и не было. Мореходы потопали вслед за Афанасием, стараясь не отстать. Хоть звуки и запахи деревни чувствовались на поляне, все ж это была черная Эфиопия, где опасности поджидали на любом шагу, сделанном в сторону от человеческого жилья. Правда, и пребывание рядом с жильем, даже внутри его покоя не обещало.
Афанасий оглядел небольшой отряд, что остался с ним. Четверо телохранителей, молодых и сильных. Хорошо вооруженных. Советник, тоже не старый еще мужик с бронзовым тесаком за поясом. И Юсуф – парень не из слабых. И решительный, похоже.
Пользуясь расположением нового князя, Юсуф подошел к одному из охранников, остающихся с добытчиками орехов, и вырвал у него из рук деревянную дубинку с вбитыми в набалдашник бронзовыми гвоздями. Тот отдал, не сопротивляясь. Бидарец похлопал по ладони, проверяя вес и убойную силу оружия, вернулся, улыбаясь.
– Ну что, все готовы? Пошли тогда! – воскликнул Афанасий, не особенно заботясь о том, чтоб его поняли дословно. Смысл был ясен и так.
Они выстроились в цепочку. Впереди телохранитель, за ним советник, потом Афанасий, потом еще телохранитель, Юсуф и еще двое местных. Маленький отряд углубился в джунгли, которые были настолько густым, и что путники будто нырнули с поверхности солнечного дня в темно-зеленый полумрак. Кусты вокруг колыхались, словно водоросли, ветви над головой качались волнами шуршащих на ветру листьев. Потревоженные людьми стайки разноцветных птичек брызнули в разные стороны. Красота невероятная.
Впрочем, любоваться особо было не с руки. И не с ноги. Скользкие корни оплетали лодыжки, мешали идти. Шипы на острых кустах так и норовили выколоть глаз или оцарапать щеку. В траве под ногами, в кустах и ветвях над головой что-то все время неприятно шуршало, потревоженное топотом множества ног. В голову приходили думы о гадах длиною в сажень и толщиной в руку и о пауках размером с кулак. Больших и волосатых, как те сальпуги, что чуть не слопали его на берегу огненного озера в Шамахе. Афанасия передернуло от воспоминаний.
«Подводный» лес длился недолго. Зеленел он по берегам напитывающего землю водой ручья, а на удалении от него переходил в степь с высокой, рослому человеку до подбородка травой, изредка перемежаемой группами деревьев с зонтичными кронами. Цвета тут преобладали желто-рыжие. Мелкие грызуны шуршали в траве, спеша убраться из-под ног непрошеных гостей. Стрекотали цикады.
– Ну что, где их искать-то, охотников этих? – спросил Афанасий.
Юсуф перетолмачил, долго подбирая слова. Советник задумчиво пожевал коричневую губу, потом обвел рукой пространство от края до края. Потом еще подумал и постучал в землю ногой. Что-то пробормотал.
– Он говорит, нужно отыскать их следы в траве, вроде бы… – перевел мореход.
– Где ж мы их сыщем? – пробормотал Афанасий, обозревая бескрайние поля. – Ты вели им… Ну хоть в щиты, что ли, наконечниками стучать да песни петь. Дичь спугнем, зато сами охотники повылазят.
Юсуф с ухмылкой перевел. Советник что-то забубнил в ответ, телохранители, сгрудившись вокруг, закивали головами.
– Не хотят чего-то, – подивился Юсуф.
– Так прикажи, – недовольно сказал Афанасий, глядя на перевалившее за полдень солнце. Если они столько копаться будут, так сегодня к короблю вряд ли успеют, придется тут еще ночь здесь провести.
Юсуф что-то крикнул чернокожим. Они сначала нерешительно, потом все громче и громче стали выстукивать по щитам замысловатый ритм, подпевая себе жалостно, а временами что-то выкрикивая и подпрыгивая. Чуть погодя к ним присоединился советник. Голос у него оказался глубокий, зычный. Облаком поплыл он над степью, разносясь далеко-далеко.
– Ну и концерт. Мертвого поднимет, – улыбнулся Афанасий и приложив ладони ко рту, заорал что было мочи: – А-а-а-а-а-а!!!
Чернокожие от неожиданности аж присели, а Юсуф вскинул руку, указывая в сторону островка деревьев неподалеку.
– Там двинулось что-то! – воскликнул он.
Воины загомонили все разом, размахивая копьями.
– Да тихо вы! – прикрикнул на них Афанасий. – Все туда, – скомандовал он и побежал вперед неторопливой, тяжеловесной рысью, раздвигая грудью упругие травы.
Юсуф пристроился рядом, за ними побежал советник, высоко задирая колени и придерживая мантию, чтоб не упала. Легконогие телохранители рассыпались по степи, заключив бегущих в квадрат.
Невдалеке от рощи советник что-то закричал, в голосе его слышалась чуть не мольба.
– Чего это он? – спросил Афанасий через плечо, на выдохе.
– Остановиться просит, говорит, нельзя туда, – ответил Юсуф, шумно сопя. Корабельная жизнь отучила его от долгих пробежек.
– Уф, может, он и прав, – остановился купец и уперся ладонями в колени, переводя дыхание. – Негоже с разгону в неизведанное соваться.
– Да уж, – пробормотал хорасанский мореход, утирая градом катящийся со лба пот.
Телохранители приблизились. Казалось, бег их не утомил вовсе. Выглядели они свежими и отдохнувшими, будто только что с ложа встали. А на задохнувшегося вождя поглядывали неодобрительно.
Зря это я, подумал Афанасий в какой уже раз. Тут слабость показывать нельзя, как в волчьей стае. Моргни не так – съедят.
Выпрямив спину и задрав подбородок, он преодолел расстояние, отделявшее его от рощи, и остановился на опушке. Трава тут заканчивалась резко, как скошенная, и под деревьями виднелась голая красноватая земля с редкими пучками засохшей растительности. Наверное, солнцелюбивым растениям было неуютно в тени раскидистых крон.
Спутники подошли к вождю. Замерли, прислушиваясь и приглядываясь, поводя из стороны в сторону остриями копий.
И правда, что-то в роще было не так. Тихо как-то слишком было. Похоже, кто-то спугнул не только многочисленных сусликов, но и птиц и даже цикад. Охотники? Но почему они не вышли встречать вождя? Крупный зверь? Да любой зверь уже ломанулся бы от них подобру-поздорову. А может… Ладно, чего гадать, смотреть надо, подумал Афанасий и вытащил из-за голенища короткий нож.
Советник пробормотал что-то вполголоса и даже отважился взять Афанасия за локоть. Не останавливая. Скорее предостерегая.
Но купец и сам не выказывал безрассудства. Выставив перед собой оружие, он шагнул в прохладную тень, зорко оглядываясь. Справа и слева к нему пристроились два телохранителя, готовые в любой момент закрыть его щитами.
Так они прошли шагов сорок. Вдруг один воин замер с поднятой ногой. Ткнул копьем куда-то вперед. Остальные тоже остановились. Оттуда, куда указывал наконечник копья, раздался еле слышный стон.
Все вопросительно уставились на Афанасия. Он мотнул головой, вперед, мол. Воины сомкнули перед ним щиты и чуть присели, оставляя над верхними их кромками только глаза. Позади него тоже сомкнулись щиты.
Еще шагов через сорок они вышли на небольшую полянку. На краю ее росло большое дерево с крепкими сучьями. К одному был привязан какой-то куль. Присмотревшись, Афанасий понял, что это никакой не куль, а человек, по рукам и ногам стянутый толстыми веревками. Бледное лицо с бородой, затасканная рубаха, порты… Один из мореходов. Не кричит, не шевелится. Но вроде дышит.
– Рахмет! – узнал подвешенного Юсуф. – Брат! – крикнул он и бросился к нему.
Советник и охотники что-то закричали, потянулись остановить, но было поздно. Земля под ногами Юсуфа встала дыбом, провалилась, и хорасанец с треском исчез из виду.
Афанасий кинулся вперед и затормозил на краю большой ямы. Заглянув в нее, он увидел заостренные деревянные колья, опасно торчащие вверх. И Юсуфа – перемазанного красноватой землей, онемевшего от испуга, но не пострадавшего.
– Что это? – спросил Афанасий побелевшими губами, хотя и так все было ясно. В такой он и сам сиживал не так давно. На крупного зверя, значит. Вот почему советник не хотел шуметь.
Советник наклонился над ямой и начал что-то быстро говорить.
– Не части, не части, – попытался урезонить его Юсуф. – Понял. – Он перевел взгляд на Афанасия: – Говорит, это ловушка на крупного зверя.
– Что на крупного, я понял. Какого?
– Шайтан его поймет. Страшного, говорит. А брат мой – приманка, оказывается. И нужно отсюда скорее уходить, а то зверь придет, когда… А, Солнце закатится. Ну, доставайте уже меня! – не выдержал Юсуф.
Купец словно очнулся. Он развязал кушак и бросил вниз один конец. Покрепче уперся ногами в землю и даже не крякнул, когда хорасанец повис не нем и, перебирая ногами, полез наверх, опасливо косясь на торчащие из дна колья.
Оказавшись на краю ямы, Юсуф даже отряхиваться не стал, бросился к дереву, на котором висел его брат. Осмотрел сук. Вернулся. Взял у одного из охотников копье и, зайдя с другой стороны, толкнул тело тупым концом. Афанасий поймал его, придержал, пока телохранитель срезал веревки и бережно, как младенца, опустил Рахмета на землю. Тот вздрогнул, открыл глаза. Зрачки его забегали, но никак не могли нащупать, на чем бы остановиться.
Юсуф склонился над ним. Пощупал лоб, прислушался к дыханию. Выпрямился, подошел к советнику, сгреб его за накидку и притянул его к себе. Спросил что-то свистящим шепотом. Советник задергался, пытаясь отстраниться от разъяренного морехода и отвечая тоже шепотом. Выслушав его ответ, хорасанец ослабил хватку.
– Говорит, что дали ему настой… Опоили, короче, чтоб не дергался и хищнику не мешал. Они всегда так с пленными делают. Должно скоро пройти, – поняв, что брату ничего не угрожает и вообще такое тут в порядке вещей, Юсуф слегка подобрел.
– Понятно, – кивнул Афанасий. – Спроси его, остальные где.
Повернувшись к советнику, мореход задал вопрос. Кивая головой в такт речам, выслушал многословный ответ.
– Говорит, что с охотниками. Они тоже опоены и ждут своей очереди. А может, их уже подвесили над другими ямами. Он не знает.
– Так чего мы сидим? Двигаться надо! – воскликнул купец, хлопая Рахмета по щекам. – Вставай, вставай, друже, – с этими словами он вылил хорасанцу в рот добрую половину запаса воды, что взяли они с собой в долбленой тыкве.
Тот заворочался, выплюнул фонтаном попавшую не в то горло воду, закашлялся, пробормотал что-то неразборчивое. Юсуф снова нагнулся. Подхватив брата под мышки, помог встать, приговаривая на ухо слова утешения.
– Куда охотники пошли? – спросил купец.
Юсуф перевел, советник ответил.
– Говорит, точно не знает, но попробует найти следы. Хотя лучше завтра поискать, а до темноты вернуться в деревню.
– Может, он и прав, – пробормотал Афанасий, поглядывая на солнце, уже скатывающееся за макушки недалекого леса. – В темноте-то все равно таких черных не разглядеть, а звери, на которых с ямами и кольями охотятся, могут самим охотникам изрядно жизнь подпортить. Пускай домой ведут.
Юсуф перевел. Советник и телохранители радостно закивали и встав знакомым строем, двинулись к дому. Только не очень быстро. Рахмет едва шел, путаясь в ногах. Он почти висел на плече брата.
Когда солнце уже на половину скрылось за деревьями. Они почти дошли до опушки зеленого леса. Телохранитель, идущий сзади справа, вскрикнул. Раздался смачный хруст, и крик оборвался. Путники замерли, обернулись, но увидели только колышущуюся на ветру траву. Другие телохранители кинулись вперед и сомкнули перед Афанасием щиты, нервно озираясь и занося копья для решающего броска. Но в кого?
Трава слева заколыхалась, стебли легли под лапами невидимого в ней зверя. Воины закричали, разворачивая стену из щитов, вбивая для устойчивости в землю их нижние края. Юсуф потащил брата под их защиту. Афанасий крепче сжал в потной ладони нож.
Стебли успокоились. Неужели зверь отступил? Нет, вот опять. Зашуршало с другой стороны, воины снова перекинули щиты. Еще до того, как они успели упереть их в землю, в траве мелькнуло золотистое тело. Пушечным ядром ударило в крайний щит, подмяло его под себя. Воин закричал, падая на землю, другой ткнул зверя в спину копьем. Раздался вой, исполненный боли и ярости, копье дернулось, увлекая воина за собой. Высокая трава скрыла их от взглядов оставшихся на ногах.
Даже не заметив, почувствовав движение за спиной, Афанасий обернулся. Широко распахнув пасть, сверкая глазами, на него летела огромная кошка, выставив вперед когтистые лапы. Он дернулся в сторону. Когти зацепили рукав, с треском распоров его от плеча до манжета. Купец же успел взмахнуть клинком, прочертив в боку зверя наполняющуюся кровавую рану.
Зверь извернулся в воздухе, приземлился на четыре лапы, сжался и тут же распрямился спущенным луком. Стрелой понесся на Афанасия. Кулаком с зажатым в нем ножом купец сплеча саданул его по морде, целя повыше ощеренной пасти. Его отбросило назад, будто он ударил кулаком по каменной стене. На ноги навалилось что-то тяжелое, мешая подняться. Афанасий заворочался на земле, пытаясь одной рукой отвести от лица сухие твердые стебли, а другой выставив вперед нож и с ужасом представляя, как смыкаются на запястье огромные желтые клыки.
Наконец он смог раздвинуть мешающие смотреть стебли и понял, что произошло. На ногах его лежала огромная голова с круглыми ушами и закатившимися глазами. Нижняя челюсть безвольно отвисла, а из носа сочились две струйки крови. Лев, точно такой же, как рисовали на щитах крестоносцев, побывавших в Палестине. Лев?!
Так, выходит, он, Афанасий, сын Микитин, прыгающего на него льва убил одним ударом? Говорят, если любому зверю в нос правильно угодить, то он сдохнет, как пулей убитый. Вся трудность в том, чтобы попасть. А тут, слава богу, само как-то вышло. Да как ладно вышло-то! Аж кости помял и переносье внутрь забил, полюбовался купец делом рук своих. Однако надо было и подниматься. Он махнул рукой и советнику, глядевшим на него с немым восхищением.
– Ну, чего уставились, снимите его с меня!
Те поняли его без толмача. Подбежали, схватили льва за хвост, потянули. Не без труда удалось четверым здоровым мужчинам стянуть с его ног многопудовую тушу, цепляющуюся за кусты зубами и когтями.
С трудом подбирая под себя отдавленные конечности, Афанасий перевернулся на четвереньки, а потом и на ноги встал. Огляделся. Он помнил, что еще два льва нападали из высокой травы. Но телохранители щиты и копья побросали, значит, думают, что звери ушли.
К Афанасию подлетел Юсуф, чуть не повис на шее. Затараторил:
– Когти растопырены, глазища горят… Как подскочит, как прыгнет. А ты ее как по морде…
– Погоди, – остановил его Афанасий. – Почему она?
– Так ведь львица, – недоуменно пожал плечами Юсуф. – Гривы нет.
– Да? Ну ладно, – вздохнул Афанасий, несколько разочарованный.
Юсуф понял его настроение, хлопнул по плечу. Телохранитель подскочил, потряс лезвием копья. Афанасий поднял руку, успокаивая разгоряченного воина.
– У львов они, женщины, и дерутся, и охотятся, – разъяснил Юсуф. – И мужьям спуску не дают, если что. Львицу завалить куда почетнее.
– Да? Ну ладно. Все целы?
– Одного точно не досчитались, даже лучше не смотреть, – покачал головой хорасанец. У остальных – ни царапинки. Такого отпора львицы не ожидали, ушли, – Юсуф покосился на огромный, набухший красным кулак Афанасия. – Которые смогли.
– Ну ладно, – повторил он. Давайте собираться, скоро стемнеет совсем. Они ж и вернуться могут.
Несмотря на вялые протесты Юсуфа, телохранители поснимали с шей многочисленные ожерелья. Стряхнув в траву зубы и цветные камешки, сплели несколько веревок в крепкий канат. Им они связали львиные лапы и подвесили зверя на копье. Двое, покряхтывая, взвалили его на плечи и понесли к лесу, а их копья и щиты поделили между собой остатний воин и советник. Тело погибшего оставили, где лежало, на радость стервятникам, кои уже кружили в небе, высматривая добычу.
Рахмет к тому времени совсем отошел от зелья и шагал довольно бодро, о чем-то перешептываясь с братом. Воины пыхтели под весом львиного тела, попеременно меняя друг друга. Афанасий думал о своем и даже не заметил, как они подошли к деревне. Было уже совсем темно.
На главной площади возле пирамиды с черепами горел огонь, специально разожженный поярче. Возле него сидели и найденные Афанасием мореходы, и те, что днем вернулись с работы и охоты. Рядом высились несколько черных гигантов с копьями наперевес. Второй советник, вовремя смекнув, куда ветер дует, распорядился всех освободить и покормить как следует, хотя глаз и не спускать.
Первыми возвращающихся заметили дети, они подбежали и замерли с открытыми ртами, потом запрыгали вокруг, оглашая окрестности звонкими криками, окружили тушу, опасливо трогая пальцами клыки и когти и тут же отдергивая руки. Подоспевшие юноши склоняли головы в уважительном поклоне. Мужчины, вздымая копья, выкрикивали боевые кличи. Добыча льва считалась здесь великим подвигом вне зависимости от способа. И то сказать, львиных черепов на пирамиде купец не заметил.
Когда победители льва вошла на главную площадь, там собралась уже вся деревня, включая грудничков на руках у мамаш и дряхлых старцев.
Они кинулись к советнику, дергая его за мантию и наперебой задавая вопросы, разглядывая мертвого зверя.
Поначалу он отвечал нарочито важно, обстоятельно. Потом оживленней. Что-то показывал, размахивая руками. Похоже, каждый раз приукрашивая рассказ все новыми и новыми подробностями.
Женщины унеслись с площади стайкой болотных уток. Ушли и мужчины, но быстро вернулись, неся палки, из которых тут же принялись сооружать у костра жаровню с вертелом. Появились куски свежего и вяленого мяса и корзины с фруктами. Принесли обмазанный глиной чан из ивовых прутьев, в котором что-то тяжело плескалось при каждом шаге. Все, кто был на площади, при виде чана издали радостный вопль.
В костер подкинули дров, отчего огонь взвился до крыш ближайших хижин. Нанизали на вертел огромные куски мяса.
Несколько служек подбежали к Афанасию, взяли под руки, мягко, но настойчиво подвели к большому камню, усадили, поставили рядом глиняную миску, тарелку, выточенную из спила дерева, блюдо с фруктами, самыми спелыми и сочными на вид. Юсуф шмыгнул следом, пристроился за плечом. Ушлый хорасанец сам себя назначил дьяком, приказчиком и толмачом при новом повелителе.
Жители расселись вокруг костра, следуя одним им ведомому порядку. Доставали ножи, плошки, чашки и другую нехитрую посуду. Виночерпии стали обходить толпу, наливая каждому хмельного из плетеной емкости серебряным половником явно неместного происхождения. После того как у всех в плошках оказалась бурая жидкость, поднесли и Афанасию. Специально для него жидкость налили в хрустальный, на серебряной подставке кубок венецианской работы. Все замерли в ожидании.
– Не пей эту гадость, – зашептал над ухом Юсуф. – Я слышал, они для изготовления его в круг садятся, плоды хлебного дерева пережевывают да сплевывают в общий котел. Потом это все там бродит…
– Отвали. Не порть людям праздник. Да и мне не порть, – осадил его Афанасий, которого задели слова морехода. – Дай душу отвести без помех.
Юсуф пожал плечами, взял с блюда плод и, обтерев его об рубаху, впился зубами в сочную мякоть. Участвовавший в убийстве львицы советник вышел к костру, где лежала туша зверя, встал на нее ногой и провозгласил здравицу в честь Афанасия, понятную и без перевода. Выпили до дна. Афанасий крякнул – пойло было забористое. Виночерпии тут же налили по второй, и другой советник тоже произнес здравицу. Выпили снова. По телу купца стала распространяться приятная истома.
Вновь забили барабаны, отбивая радостный ритм. Из окружающей площадь темноты появилась вереница девушек, одетых лишь в набедренные повязки из травы, но измазанных белой глиной так, что казалось, будто они с ног до головы затянуты в облегающую белую материю. Высоко поднимая колени и отклячивая зады, они пустились в пляс. Все были как на подбор высокие, стройные, с чудесными фигурами. Но даже среди них выделялась своей красотой и грацией дочка бывшего вождя. Только, в отличие от остальных девушек, лицо у нее было грустное. Афанасий вновь почувствовал шевеление в портах.
С другой стороны площади появилась вереница юношей. Тоже измазанных глиной. В руках у них были копья, которыми они совершали угрожающие движения. Девушки согнулись так, что их длинные пальцы касались земли. Иногда они поднимались и взмахивали руками со скрюченными пальцами, как кошки лапами. Видимо, изображали львиц, а юноши – охотников. Ритм барабанов все убыстрялся, движения становились все стремительней. Травяные повязки задирались, обнажая все женские прелести, а с некоторых слетали вовсе. Пот, обильно текший по телам, оставлял в мелу темные дорожки, делая танцоров похожими скорее на полосатых зебр, чем на львиц.
Выпили по третьей. И по четвертой. Один воин принес кузнечные клещи и набор инструментов. С треском вырвал из звериных лап когти, из пасти – клыки, и уселся сверлить в них маленькие дырочки. Закончив, нанизал все это на шнурок и с поклоном повесил Афанасию на шею еще влажное от крови ожерелье.
Купец почувствовал, что у него кружится голова, но опьянение было не тяжелым, наоборот, хотелось вскочить и пуститься в пляс, присоединиться к танцующим у костра. Но он постеснялся своей медвежьей стати. А многие из деревенских не стеснялись, и скоро вся площадь была охвачена диким первобытным танцем, в коем приняли участие даже советники. Только старики и старухи, умудренные жизнью, отойдя подальше, чтоб руки-ноги не отдавили, уплетали за обе щеки мясо.
Наконец волна веселья пошла на убыль. Большинство танцующих присели или прилегли прямо на траву, занялись едой, наверстывая упущенное. В круге остались только несколько юношей и вождя. Под неустанный, но замедлившийся ритм барабанов они стали танцевать какой-то странный плавный танец, вплотную приближаясь друг к другу. Их тела извивались в отблесках костра, соприкасались, стирая друг с друга следы мела. Глаза закатывались, руки двигались все медленнее, как бы в пьяно-гипнотическом трансе. Остальные с замиранием сердца следили за их движениями. У Афанасия перехватило дыхание и свело внутренности. В голове забродили пьяные мысли.
Князь я, в конце концов, или не князь? Герой или не герой? Очень даже герой! Никто тут львицу одним ударом убить не смог, а я смог. И любого другого могу – одним ударом. И ожерелье вот, он позвенел висящими на шее костяшками, ни у кого такого нет. Значит, и право имею. Он поманил пальцем виночерпия, жестом велел наполнить кубок и махнул его залпом, никого не дожидаясь.
Танец закончился, костер потух, плясуны растворились во тьме, оставив после себя одуряющее послевкусие любовной утехи. Влекомый им Афанасий поднялся на нетвердые ноги, шатаясь, пошел к своему дворцу.
– Тебе помочь? – подскочил трезвый и оттого еще более мерзкий Юсуф. Поддержал под локоть.
– Отойди, сам управлюсь! – рявкнул Афанасий и взмахнул рукой так, что мореход отлетел на добрую сажень. – И вы за мной не ходите, – обернулся он к мальчикам и девицам из прислуги. – Обойдусь.
Юсуф перевел его приказ издалека, страшась подходить к буйному князю. Прислуга отстала. Афанасий поднялся на крыльцо, распахнул дверь. Его качнуло, он навалился на косяк, отчего весь дом затрещал. Удержался на ногах с трудом. Прицелившись, бросился на дверь, распахнув, ввалился в темноту. Замер ненадолго, вспоминая, где покои дочки вождя. Вроде бы и вспомнил, своротил полку с горшками, пошел в ту сторону, не чувствуя, как хрустят под ногами черепки. Рванул на себя дверь. Казалось, от этого рывка вздрогнули все княжеские хоромы. Дверь, хрустнув засовом, повисла на одной петле. Распространяя вокруг сивушный дух, Афанасий ввалился в горницу.
Девушка была там. В неверном свете плавающего в плошке с жиром фитилька она смачивала в миске тряпку и оттирала с тела следы праздника. Увидев Афанасия, вскрикнула, попыталась прикрыться маленьким кусочком ткани.
Вот, значит, как – полыхнуло в голове купца – всем свои прелести кажет, и ничего, а мне – нет? Он шагнул вперед, заняв собой сразу чуть не полкомнаты. По стенам метнулись изломанные тени. Девушка попятилась. Афанасий схватил ее за короткие волосы и толкнул на ложе из мягкой травы. Навис сверху, вдыхая трепещущими ноздрями ее запах. Придавил тяжелым телом. Дернул за узел веревочный пояс, держащий порты. Взглянул в полные тоски и страха глаза.
И тут его словно по голове дубиной ударило. Хмель слетел, томление внизу живота сняло как рукой. Что ж я делаю-то? Насильничаю?! Господи, прости! Он отпрянул. Наступил ногой на миску, замахал руками, пытаясь обрести равновесие, сорвал со стены украшение из травы. Не рассчитав, влепился со всего маху в косяк, по нему выскользнул в дверной проем, ударившись головой о притолоку и окончательно сорвав с петель дверь.
Из соседней горницы выбежали служки, рассыпались по углам мелким бисером. Не обращая на них внимания, Афанасий прошел в свои покои, нараспашку открыл дверь и с размаху кинулся на ложе, зажав руками уши, чтоб не слышать шума затихающего праздника. Его жег стыд.
