Насколько я поняла, от меня никто не ожидал такого.

Да и я сама не ожидала от себя этого.

Я оставила свою мечту. Не предала — оставила. Сделала то, что не сделала ради Тцара и его богатств и всего, что мог дать мне его мир.

Почему? Великая Луна и все боги!! Разве могут сказать люди, почему душа их велит делать так, а не иначе?

Мир, который я видела в священном сне, не совсем тот, который я вижу вокруг.

Хотя и очень похож. Но даже если бы он не был похож ни капли, меня бы это не остановило.

Просто… Просто меня еще никто не любил, как полюбили сейчас.

Я встретила его случайно, на одном из местных праздников в честь какого-то священного цветка.

Суть этого праздника я не очень понимала, но он был очень важен для жителей острова, где мы остановились и где нас тепло и приветливо приняли и приютили, не требуя, кстати, платы ни за еду, ни за кров. И оставаться в стороне от общего торжества было бы в этой ситуации просто свинством.

Вокруг горели огни — костры и факелы, — в ночи слышались звуки флейты и гитары, веселые песни, славящие жизнь, любовь и море.

Вдруг кто-то осторожно тронул меня за руку.

Позади меня стоял высокий молодой островитянин. Одет он был, как обычно ходили тут все, — короткие штаны, сандалии, прикрывающая плечи накидка.

На груди висела серая жемчужина на виссоновом шнуре, а темные волосы украшала гирлянда из цветов.

— Простите, мне показалось, вам одиноко, а в такой день большой грех оставить кого-то грустить в одиночестве и не поделиться радостью, — робко произнес он.

Я почувствовала себя неожиданно растроганной.

— Я недавно на вашем острове и прошу прощения за свое невежество, — как можно мягче сообщила я. — Что это за праздник?

Он, как мне показалось, обрадовавшись такой возможности, принялся рассказывать мне легенду, с которой был связан этот праздник.

Некогда этот остров и весь архипелаг, как гласило местное предание, был пуст и безлюден, ибо лежал вдали от морских путей и населенных земель.

Случайно большим ураганом сюда издалека была занесена рыбачья лодка, в которой оказались четверо побратимов, связанных клятвой о дружбе.

Их лодку разбило о скалы, и они, еле живые, спаслись чудом. В тоске бродили они по берегам благодатного острова, думая, что обречены остаться тут навсегда, состариться и умереть в одиночестве.

Но случилось чудо: однажды утром они увидели, как волны и ветер пригнали к берегу гигантское дерево, на котором были большие нераспустившиеся цветы. И вдруг один из бутонов — самый большой — вдруг раскрылся, и оттуда вышла прекрасная девушка, посланная им духами жизни и любви. И ныне потомки тех четверых и девушки населяют эту землю.

— А сегодня этот праздник отмечается в две тысячи сто двадцать пятый раз, — сообщил он мне под конец.

И почему-то его рассказ заставил меня почти поверить в эту бесхитростную, но по-своему красивую и поэтичную легенду.

Потом мы оказались среди радостно гомонящей толпы, и зазвучала быстрая радостная музыка.

Он пригласил меня на танец. Я хотела было отказать, но вдруг почувствовала нечто такое, что подтолкнуло меня сказать «да».

Потом мы станцевали еще раз, и еще… Били барабаны, пели струны, звенели бронзовые пластины цимбал, слышался стонущий голос местного электронного инструмента. И, чувствуя его руки на моей талии, я ощутила, что в эти минуты меняется моя судьба…

Потом мы бродили до утра по берегу, делились впечатлениями о прошедшем празднике, купались в ночном море, вспыхивающем мириадами огоньков.

Миала — наша старая знакомая Луна — стояла высоко в зените, проливая серебро на морскую гладь. Плана — ее младшая сестра — темно-багряным шариком висела над вершинами гор.

Мне было очень легко — так легко не было уже очень давно.

И было утро… Я словно только сейчас увидела, как оно может быть прекрасно!

Сине-зеленые прозрачные волны, ровно катившиеся к далекому горизонту, разлет перистых розовых облаков в светлеющем небе, радуги, стоявшие над скалами, о которые разбивался неумолчный прибой…

На следующую нашу встречу он принес мне платье из переливающегося шелка жемчужного оттенка, сшитое, по его словам, специально для меня одним из его родственников. Смущаясь, он сказал, что оно очень мне пойдет и что моя одежда слишком скромная для такой красивой женщины. И я, которая прежде терпеть не могла платьев, с благодарностью взяла его и на следующее свидание уже пришла в нем.

Он не расспрашивал меня о том, кто и откуда я и что делала раньше. Для него было просто достаточно, что я есть.

Меня по-настоящему полюбили — первый раз в жизни…

Тцар… Нет, то было совсем другое. Он, наверное, тоже любил меня. Не знаю. То ли он хотел заиметь наследника, думая с моей помощью, что называется, улучшить породу, то ли видел во мне диковинку из другого мира, то ли просто женщину, к которой загорелся нестерпимым вожделением. Может, и любил. Как вещь, как красивую игрушку.

Люби он меня по-настоящему — он бы не поступил со мной так, не затеял бы этот подленький шантаж. Тогда… тогда, может быть, и я поступила бы иначе…

А этот молодой парень, моложе меня лет на шесть, а по жизни так вообще как бы не вдвое, просто любил меня. И этого оказалось достаточно.

Наутро, когда он еще спал, я встала и поднялась на утес, находившийся неподалеку от нашего лесного домика. Стоя лицом к восходящему солнцу, я молча прощалась с Йоораной, с Храмом Матери, с Каурийским морем и Герайским хребтом, которых я больше никогда не увижу. Было грустно и светло. Да, пусть это действительно похоже на смерть, как говорили наши поэты. Но мне ведь не привыкать: я умирала душой и телом не один раз. И… кроме того… Зерно, брошенное в землю, не оживет, если сначала не умрет.

И когда я объявляла своим товарищам, что остаюсь тут, не чувствовала ничего, кроме вдруг свалившейся с души тяжести. Я больше не отвечала за них, я была свободна. И принадлежала отныне только себе. И ему. Наверное, именно для этого человека предназначала меня судьба.

Оставалось последнее — найти того, кто возьмет у меня Застывшее Пламя.