Сейчас мы сидим тут, одиннадцать человек — все вместе. Наша команда, которая совершила, быть может, самое длинное путешествие через бесконечные миры в истории таких путешествий. Сегодня, сейчас мы собрались в последний раз. Так решили судьба и мы сами. Наш корабль почти готов к отплытию, но на палубу поднимутся далеко не все. Для кого-то эта промежуточная остановка в пути станет его завершением.

Четыре месяца назад бренные останки таххарского глайдера, ставшего на краткое время нашей собственностью, финишировали на берегу одного из тихоокеанских островов в безлюдном мире. Мире, оказавшимся, как выяснилось потом, ближайшим соседом того, где мы находимся сейчас. И который совсем скоро покинем — как уже говорилось, не все.

Получив команду «всем отдыхать», мы забрались обратно в кабину и, оставив Рихарда на дежурстве, дружно заснули. Дольше всех проспала Мидара — почти сутки.

А потом мы принялись думать, как нам отсюда выбраться.

Несколько дней ушло на то, чтобы разобраться в механизмах кабины. Потом мы сумели поднять ее на аварийные гусеничные шасси, вручную подкачивая гидравлику. Затем каким-то образом ухитрились подсоединить к шасси электромотор, которым открывалась грузовая аппарель яхты.

И вот на этом импровизированном электроходе мы поползли к морю, находившемуся в восьми километрах. Ползли с черепашьей, без преувеличения, скоростью, расчищая дорогу при помощи самодельной пилы, сооруженной из нагревательного элемента отопления кабины и пережигавшей стволы деревьев. На это ушло ровно шестнадцать дней, и в конце все без исключения сожалели, что не бросили чертову кабину и не попытались, как предлагал Ингольф, налегке отправиться к берегу и построить какое-нибудь суденышко.

В день, когда мы выкатили наш дом на колесах на берег, сгорел распределительный электроузел, и наши надежды на имевшийся маленький водометный движитель пошли прахом.

Какие именно слова тогда услышало небо этого мира, привести тут не рискну.

Месяц ушел у нас на строительство плота, в центр которого была помещена все та же кабина, и на заготовку продовольствия — в основном сушеной рыбы. На мачты мы натянули паруса, сшитые проводами из ободранной обивки салона и кресел.

И вот наконец настал день, когда мы смогли отплыть от этих берегов.

Атомная батарея, обеспечивающая автономное питание кабины, давала достаточно энергии для освещения, тепла и работы самодельной опреснительной установки.

Но, увы, ни одна из пяти навигационных систем, как выяснилось, завязанных на спутники и радиомаяки Таххара, не работала.

Больше полутора месяцев мы добирались до ближайшего портала и еще несколько дней кружили в районе его — у нас не получалось попасть в фокус.

Наконец нам это удалось.

И вот, стоило нам выйти из межпространства вновь в материальный мир, как мы увидели прямо по курсу на фоне ночного неба гористый берег, над которым сияло многоцветное зарево празднично освещенного города…

Мир, куда мы попали на этот раз, во всех отношениях был скорее исключением, нежели правилом.

Соотношение воды и суши, а также очертания последней отличались от общеизвестных куда больше, нежели в любом другом из известных нам миров.

Тут имелась даже вторая луна. Выглядела она в ясные ночи как неровный сероватый и тусклый диск, примерно раза в полтора больший, чем привычная нам Луна, хотя куда менее яркий.

Если судить по древнейшим летописям, в которых сохранились обрывки легенд, уходящих в незапамятные времена, люди попали в этот мир откуда-то извне, причем сопровождалось это некоей потрясающей воображение катастрофой, возможно даже техногенного свойства.

Впрочем, это была уж очень древняя история.

Ныне же это был мир высокоразвитый, единый, благоустроенный и — в отличие от Таххара — благополучный.

Таким он был уже очень давно. Даже вспыхивавшие в далеком прошлом войны в основном ограничивались сражениями между флотами.

Уже давно пережили здешние обитатели и период экологической напряженности, связанный с перенаселением, и сопутствующую ему военную напряженность, когда кое-кому начало казаться, что лучший способ решить свои проблемы — это захватить землю более слабого соседа.

Недостаток земли был преодолен. Частью контролем за рождаемостью, частью — развитием науки.

Они строили целые плавучие острова, на которых разводили моллюсков. Научились разводить в океане съедобные водоросли, превращая сотни тысяч квадратных километров в подобие Саргассова моря моей Земли. Каждый клочок суши в этом мире был буквально на вес золота, поэтому города состояли из гигантских небоскребов, уступами поднимающихся к небу на сотни этажей. Каждый этаж крепился подпорками к крутому горному склону, так что все сооружение было довольно легким и строительство его не отнимало слишком много сил и средств. Признаться, здешние города были самыми удивительными, какие мне пришлось когда-нибудь видеть.

При этом на довольно густонаселенных архипелагах находилось место и для девственных лесов, и для тихих уединенных пляжей. Меня поразило, с какой любовью население относилось к своим маленьким островам, как тщательно ухаживали за ними и трудолюбиво украшали каждый клочок земли.

Были тут и плавучие города, формой напоминавшие гигантскую чечевицу или пирамиду. Были тут и кино и телевидение, хотя основанное на совершенно других принципах, нежели уже известное нам. Изображение записывалось хитроумным голографическим способом на искусственно выращенный кристалл, причем каждый из них мог вместить несколько сотен тысяч слоев картинок.

Было много всяких других полезных изобретений, но они нас не особо интересовали. Куда больше нас занимала здешняя политика — ведь именно от нее зависела наша судьба здесь.

Ничего похожего на единоличных правителей, обычных для всех известных миров, у них не было, а всеми делами заправляли коллегии, числом не меньше пяти и не больше пятнадцати человек.

Имелся также общепланетный орган — Совет всех островов, куда входило по одному представителю от каждого из сообществ.

Но одновременно имел место еще один орган власти, которому я, как ни старался, не мог подобрать аналогий. Название его звучало как «Совет Мудрецов», и в него никто и никого не выбирал, а формировался он словно сам собой.

Кроме всего прочего, в его задачу входило руководить проверкой кандидатов на должности и исключение недостойных.

И, благодаря местным либеральным порядкам, никто особого внимания не обратил на небольшую группу людей, пусть и странных, представлявшихся уроженцами некоего отдаленного островка одного из бесчисленных архипелагов приполярного океана.

И вот, живя тут, я все чаще задумывался: а не взялись ли мы за непосильное дело?

По мере того как я размышлял, наша затея все сильнее начинала походить на попытку компании полуслепых людей, выросших вдали от моря, пересечь океан на утлом суденышке.

Быть может, нам суждено всю жизнь провести в странствиях. Может, мы вообще это затеяли зря? Может, блеск талисмана Древнейших просто ослепил всех нас и попытка достичь своих миров изначально обречена?

При переходе так легко было совершить ошибку, пусть ничтожную, но способную отбросить нас очень далеко от цели. У эораттанцев был опыт, измеряемый невесть сколькими веками и наверняка оплаченный сотнями и тысячами погибших, а главное — их видение, позволяющее безошибочно находить путь в любом сплетении внепространственных дорог. У нас были только Застывшее Пламя и интуиция Мидары.

Едва ли не хуже всего было то, что из-за нашей ангронской эпопеи мы оказались вдалеке от рассчитанных маршрутов, не имея возможности быстро вернуться на них.

По прикидкам, нам предстоял долгий, очень долгий, кружной путь сквозь множество континуумов, который, вполне вероятно, продлится не один год.

Приходило на ум и другое. Мы уже не раз избегали большой беды лишь чудом, причем с каждым разом неприятности становились все серьезнее и серьезнее.

Вначале бандиты, потом тюрьма, куда попали наш капитан и ее подруга (и виселица, от которой мы их спасли в последний момент). И наконец, авария реактора на таххарской машине: случай, между прочим, редчайший — техника у них была хоть и не самая совершенная, но довольно надежная.

Может статься, что упоминавшаяся в легендах торговцев способность изделий Древнейших каким-то образом притягивать зло к их обладателям в чем-то соответствует истине?

Что еще нас ждет впереди, если это хотя бы отчасти правда?

Итак, мы отдыхали, отъедались и предавались не очень веселым размышлениям.

А потом случилось то, чего никто не ожидал, — Мидара влюбилась. И чувства ее зажгла не какая-нибудь темнокожая красотка с янтарными глазами, как можно было ожидать, а представитель противоположного пола.

Познакомившись с ним на одном из местных праздников, куда забрела случайно, она уже через десять дней переселилась в его дом, а еще через неделю сообщила нам, что остается здесь.

Мы сидели на лавочке перед бамбуковым бунгало, ставшим нашим временным приютом, беседовали о том о сем, и вдруг я услышал от нее слова о том, что она выходит замуж и намерена прожить свою жизнь именно здесь.

Известие это было настолько неожиданным, что я просто не знал, как мне на эту новость реагировать. Минуты две я просто молча сидел и смотрел куда-то мимо нее, не зная, что сказать.

Мидара истолковала мое молчание как осуждающее, а может, просто захотела объясниться — в конце концов, мы с ней были не совсем уж чужими людьми.

Она говорила много и долго. Говорила, что ей смертельно надоело идти через миры, что она сыта по горло драками и тюрьмами, что ей скоро тридцать лет и она забыла, что такое нормальная жизнь, что нашла наконец любовь и не может от нее отказаться…

А потом вновь замолчала и спустя время заговорила уже совсем другим тоном — доверительным и мягким:

— Ты знаешь, у меня такое чувство… ну, что я вернулась домой, откуда ушла в детстве… Знаешь, Василий, — задумчиво продолжила она, — мне от тебя что-то скрывать смысла нет. Мужчины никогда не занимали в моей жизни много места, но я считала, что неплохо разбираюсь в искусстве любви между разными полами. Но только теперь я поняла, что значит быть женщиной. — Она с нежностью улыбнулась, прикрыв глаза. — И мне очень хочется родить ему детей. Чем больше, тем лучше. — Она опять улыбнулась, легко и радостно.

Я не видел ее такой никогда. Видел веселой, видел злой, видел печальной, знал ее сухой и целеустремленной и даже содрогающейся в пароксизме страсти. Но теперь…

Это уже не была прежняя Мидара Акар. Не та женщина, что на моих глазах хладнокровно оскопила пленного бандита, не та, что была готова прикончить Файтах за сказанное не к месту слово.

Просто… обычная женщина, которой еще не исполнилось тридцати, в меру симпатичная и с хорошей фигурой. Из нее ушло то, что было неотъемлемой чертой «нашей» Мидары. Или… именно такова была наш капитан на самом деле, в глубине своей души?

Я вдруг понял, в чем дело.

Мидара впервые выглядела счастливым человеком. Да, как странно…

И уже не первый раз меня посетило сомнение. Не стремлюсь ли я к изначально недостижимому?

Пусть я даже вернусь домой — а там, может быть, уже все по-другому.

А кроме того, измениться мог не только мой мир. Изменился я сам. Смогу ли я жить как раньше, я — повидавший и перенесший столько? Будет ли там, в моем относительно благополучном мирке, место мне нынешнему? Смогу ли я пусть и не стать таким, каким был до… но хотя бы жить прежней жизнью? Может быть, мне тоже надо подумать — пусть только подумать для начала — о поиске мира, что сможет быть мне домом?