Василий (продолжение)
— …И какая жалость, молодые люди, что этот ваш таинственный предмет бесследно исчез!
— Так вы не верите нам, мудрейший? — Мне почти не пришлось притворяться, подпуская в голос толику обиды.
— Ну что вы! Я-то как раз вам верю, хотя, клянусь Небом, то, что вы рассказали, превосходит самую смелую фантазию. Но мои оппоненты в Академии, боюсь, будут иного мнения. У них хватит ума заявить, что все это подстроил я, пользуясь своими связями и состоянием. Понимаете, я уже давно с глубоким сожалением убедился, что в стенах прежнего храма мудрости, каковым в течение сотен лет была Академия, свили себе гнездо зависть, интриги, глупое чванство…
В большом восьмиугольном зале, где мы беседовали перед рдеющим углями камином, сгущались сумерки. Камин был выложен плиткой из алого порфира, каминная решетка представляла собой настоящее произведение искусства.
Возле камина лежала аккуратная стопка четырехугольных сосновых чурок. Тут же, в самом центре, стоял длинный стол, чью столешницу из распиленного вдоль ствола векового дуба (а может быть, граба или бука — я в мебели не слишком разбираюсь) покрывала замысловатая резьба.
Вокруг него, как поросята вокруг свиноматки, расположились в беспорядке с десяток низеньких хрупких столиков и таких же низких резных табуретов, обитых малиновым бархатом.
Стены украшали чеканные мельхиоровые фризы, изображавшие горные пейзажи.
А в окна хорошо была видна терраса, откуда в этот вечерний час слуги убирали вывешенную проветриться меховую одежду. Среди выставленных на террасе вещей мое внимание привлекла огромная шуба из по меньшей мере полудюжины разных зверей, где серая белка соседствовала с белоснежным песцом, а рыжая лисица-огневка — с чернобуркой и горностаем.
Вот уже вторую неделю пользовалась наша компания гостеприимством почтеннейшего Яригго. За это время мы вывалили на нашего хозяина целую кучу легенд, слухов, досужих россказней, имевших хождение среди торговцев, познакомили его со всеми теориями о природе пространства, времени, мироздания и сущности перемещений в параллельные миры, о которых когда-либо слышали, подробно описали места, в которых нам довелось побывать.
Разумеется, упомянули мы и о магах, и о Древнейших, чем повергли ученого мужа в почти мистический трепет.
Вдобавок я усердно пичкал его всеми теми обрывками знаний о квантовой механике и теории относительности, которые застряли в моей голове в результате нечастого знакомства с журналами «Наука и жизнь» и «Знание — сила» еще в прошлой жизни.
Он внимал мне почти с благоговением, но, когда я принялся излагать ему теорию кварковых суперструн, попытавшись связать ее с порталами, он не выдержал и, всплеснув руками, принялся уговаривать меня отложить подробное знакомство со знаниями моего замечательного мира на более позднее время.
Поскольку мы находились не в руках компетентных органов, а в распоряжении науки, то имели возможность до некоторой степени договориться, о чем будем рассказывать, а о чем — нет.
Поэтому о лингвестрах мы благоразумно решили не сообщать — из чисто научного любопытства их вполне могли вырезать из наших тел, что было бы во всех отношениях неприятно. Свою способность понимать незнакомые языки мы объяснили тем, что подверглись колдовской обработке, не слишком погрешив против истины.
Естественно, мы не могли не упомянуть и о Пламени, но, слава богу, нам удалось убедить нашего хозяина, что приведший нас в его мир магический кристалл бесследно исчез, как только мы тут оказались.
Мир, куда мы попали, назывался на местном языке «Исэйя», что, как несложно догадаться, означало просто «Земля».
Названия и очертания стран этого мира, за исключением нескольких государств в Южной Америке да еще лежавшего за Волгой (здесь Ра) Аркаима, так же как немногочисленные ставшие известными мне события и имена местной истории, ничего не говорили мне.
Государство, гостеприимством которого мы против желания вынуждены были воспользоваться, носило имя Ангрон. Располагался Ангрон на территории Южной Франции и Северной Испании, одновременно ему принадлежал немалый кусок Северной Америки, в районе Великих Озер. Кстати, именно в Америке и располагалась его столица с непроизносимым названием, неподалеку от которой находилось поместье, ставшее местом нашего… заключения? Или содержания? А может быть — гостевания?
Ангрон принадлежал к числу цивилизованных стран. Яригго в первые же дни растолковал нам, что это означает. В цивилизованных странах имелось что-то похожее на парламенты, рабство и пытки были под запретом, и людей не казнили и не лишали свободы по первой прихоти власть имущих. В нецивилизованных ничего подобного не было, а жизнь человеческая не ставилась и в грош. Цивилизованные страны давно прекратили воевать между собой, осознав, что война обходится во всех отношениях дороже разумного компромисса. Однако поскольку среди нецивилизованных стран были и такие, что достаточно неплохо освоили производство бронемашин и самолетов, приходилось вести войны с ними. Последняя такая большая война произошла два с лишним десятка лет назад.
Высший слой Ангрона составляли соединенные узами родства (зачастую очень дальнего) группировки, именовавшиеся «домами». Кроме них были и объединения другого рода — братства, в которые входили люди, давшие друг другу клятву верности. Иные братства насчитывали десятки тысяч человек. Что касается формы правления, то она была чем-то средним между республикой и выборной монархией, и правитель, назначаемый пожизненно, носил громкий и, на мой взгляд, несколько претенциозный титул — Великий Капитан.
Правда, честно говоря, особо внимательно в здешние географию, политику и историю я не вникал, ибо мысли мои были заняты совсем другим.
Впрочем, был один эпизод здешней истории, который не мог нас — меня, во всяком случае — не заинтересовать. О нем я вскользь услышал еще в первые минуты своего пребывания в плену, и о нем рассказал нам Яригго в первый вечер нашего знакомства. Это был рассказ о странном происшествии с адмиралом Архасом и его флотилией. История эта произошла триста с небольшим лет назад. Надо сказать, адмирал Архас для ангронцев — фигура почти культовая.
Открыватель новых земель и торговых путей, победитель пиратов, разгромивший почти вдвое превосходящий его по числу кораблей аркаимский флот, грозивший стереть с лица земли столицу, видный астроном. И одновременно, как ни странно, — изобретатель усовершенствованного плуга, заметно увеличившего урожаи. За это он особенно почитаем крестьянами — и по сию пору.
Его потомки ныне — третий по значению клан в местной иерархии.
Вот что приключилось с ним однажды. В расцвете своей карьеры Архас был назначен командиром эскадры, посланной в Великое Южное море (местное название центральной части Тихого океана) с целью найти более короткий и удобный путь к азиатским берегам, а заодно и открыть новые земли, если такие встретятся на их пути.
И вот в один из дней впередсмотрящие обнаружили прямо по курсу нечто необычное.
Как гласит книга самого Архаса «О земле по другую сторону миража», это было похоже «на большое мутное зеркало, что вздымалось из волн, отражавшее все вокруг, но неточно, словно бы отражение имело свою жизнь и менялось само».
Удивительно зрелище заставило адмирала лечь в дрейф, а потом бросить якоря на отмели.
Так прошло несколько дней. Мираж не исчезал, бросая вызов всему опыту и знаниям мореходов. Но мало того! В зеркале отображалось штормовое море — и порывы ветра «оттуда» раскачивали парусники. В зеркале пару раз промелькнули лодки незнакомого вида, хотя никаких обитаемых земель поблизости не было.
Адмирал послал шлюпку обследовать странное явление — и она свободно прошла сквозь зеркало и вернулась. По словам моряков, за зеркалом море заметно отличается от здешнего: оно глубже и лишено островов, а на горизонте виднеются вершины какой-то большой земли.
Пошли разговоры о колдовстве и непонятных кознях морских демонов даже среди офицеров, но это не остановило адмирала.
Он сам на трех кораблях лично вошел в загадочное зеркало и высадился на открытой им земле, где обнаружил большое поселение аборигенов.
Сперва те убежали прочь, но потом, видя, что пришельцы не пытаются их преследовать, вернулись. Их язык не был понятен никому из переводчиков, что плыли вместе с эскадрой, но тем довольно скоро удалось его выучить.
Остров был частью архипелага из четырех больших и несчетного числа маленьких островов. Жители их — смуглые с темно-красным отливом — строили длинные каноэ, ловили в океане рыбу, добывали жемчуг, разводили кокосовые пальмы и хлебное дерево.
Но не это было самым удивительным.
По их словам, по другую сторону земли Тао-Юман, к востоку от архипелага тянулась широкая дуга коралловых атоллов длиной в тысячи миль до побережья большой земли — наверное, материка, населенного краснокожими людьми, строящими большие города и корабли.
Они даже показали вещи, сделанные на этой земле: бронзовые и стальные ножи, мечи, украшения, которые дошли к ним, минуя множество рук.
Каноэ, при благоприятных ветрах, могло бы дойти до нее за два месяца, хотя они и не плавали туда, да и суда с этой неведомой земли появлялись у здешних берегов раз в десять-пятнадцать лет. Почти вся торговля шла через посредников — обитателей атоллов.
С трудом адмирал удержался от желания немедленно отплыть к этому неведомому материку — долг призывал его как можно скорее вернуться на родину и рассказать об удивительном открытии.
Поэтому, пробыв на новооткрытой земле две недели, Архас вернулся к эскадре, объявив остров собственностью Ангрона и оставив на незнакомом берегу несколько заболевших матросов и одного офицера, вызвавшегося добровольно пожить тут до возвращения соотечественников и все разузнать.
Но когда через год с небольшим фрегат, посланный Архасом, прибыл в эти места, то ничего похожего на загадочное зеркало не обнаружил.
Наверное, если бы героем и участником этой истории не был такой известный человек, чья храбрость и здравый ум не подвергались сомнению, она пополнила бы коллекцию распространенных во всех мирах баек насчет таинственных островов и земель, где будто бы высаживались отважные капитаны.
В этом месте мне припомнились похожие истории, про которые я слышал еще у себя дома, и подумал: может статься, что они тоже находили похожие проходы?
Может, не зря говорят, что в прежние времена их было больше?
Такие случаи обычно — во всяком случае, в моем мире — становились поводом для насмешек и обвинений во лжи и быстро забывались.
Но благодаря безупречной репутации Архаса и большому числу вовлеченных во все это людей данный эпизод не канул в Лету.
Не раз ученые и биографы бравого адмирала пытались найти объяснение этому темному — с их точки зрения — моменту.
Дело было, по их мнению, в несовершенстве тогдашних средств навигации, в действительно необычном мираже, в скверном переводе или в прямой лжи дикарей, что из страха перед грозными пришельцами наплели невесть что, и даже в испарениях редкого и неизвестного науке сорта глубоководных водорослей, вызвавших коллективные галлюцинации.
Называлось даже пять или шесть островов, которые и были загадочной землей Тао-Юман, иные в тысячах километрах от обозначенной точки.
Что же касается нас, то любой из тех, кто хотя бы полгода отпахал на хэоликитов, узнал бы в странном природном явлении сквозной стохастический или долгопериодичный портал.
Так что одну из загадок местной истории мы раскрыли одним своим появлением.
Положение, в котором мы оказались, было, надо сказать, довольно двусмысленным.
Наш хозяин, насколько я понял, был нечто среднее между талантливым дилетантом и действительно видным ученым-энциклопедистом.
Он жил один, давным-давно овдовев. Единственная дочь покинула страну в свите местной принцессы, ставшей супругой какого-то заокеанского монарха, вышла там замуж и по тамошним законам не могла даже на короткое время покинуть свою новую родину; точно так же, как не имели права сделать это ее дети.
Неудивительно, что единственной его страстью стала наука.
По несколько часов в день он беседовал с нами — по очереди или одновременно, вытягивая из нас подробность за подробностью, а его стенографист покрывал лист за листом вязью знаков, чуть не высунув язык от усердия.
В остальное время мы были предоставлены самим себе и развлекались как нам заблагорассудится. Я лично ненавязчиво расспрашивал замковую челядь о мире, где оказался.
Места эти, в противоположность моему миру, были весьма мало населены — обжитые по-настоящему края начинались километров на сто пятьдесят южнее.
К замку примыкало больше двухсот квадратных километров девственного леса с невысокой скальной грядой, несколькими речушками, множеством ручьев и небольшими озерами с островками, где так чудесно можно отдохнуть вдвоем (как доверительно сообщила служанка Дмитрию, не устоявшая перед княжеским обаянием, — миловидная упитанная пышечка с румянцем во всю щеку.
В лесу водились олени и лани, изрядно расплодившиеся благодаря тому, что на них почти не охотились.
Там же, в чаще, стояло несколько охотничьих домиков, но нас туда, понятное дело, не приглашали.
И все это было безраздельной собственностью почтенного Яригго, вернее сказать, того семейного клана, главой коего в данный момент он являлся.
Вблизи замка лес переходил в запущенный, почти не окультуренный парк. В нем вместе росли угрюмые темные ели, высокие старые сосны, а рядом — клены и дубы. Столетние деревья парка могли своей высотой поспорить со стенами замка. В гуще орешника и молодых дубков прятались крошечные озерца с проточной водой, образующие, как я вскоре обнаружил, целый каскад, соединенный каналами и водоводами. Кроме того, что они украшали парк, в них жили откармливаемые к герцогскому столу угри и осетры.
С одной стороны замок выходил на обширную ровную лужайку, а с другой — прятался в буйной поросли парковых деревьев.
Сверху он напоминал звезду с тремя лучами разной длины, отходившими от древней каменной башни из неровно отесанных глыб темного гранита — самой древней.
Три тонких, несимметрично расположенных башни разной высоты, выраставшие из восьмиугольных куполов, соединялись друг с другом ажурными галереями, сияющими зеркальным стеклом.
Внутри родовой замок Яригго вполне мог сойти за какой-нибудь музей средней руки.
Древние гобелены и ковры, пестрые вышивки украшали обшитые мореным дубом стены. Низенькие и широкие диваны, застеленные пятнистыми покрывалами, низкие табуретки и скамейки, такие же невысокие столы. Полы из лакированного дерева.
Окна, узкие и высокие, от пола до потолка, иногда забранные цветными витражами или тонкой фигурной решеткой.
Стены и пол были украшены искусными, хотя и потускневшими от времени мозаиками. Изображали они сцены сражений, приемы во дворцах каких-то древних владык, празднества в честь непонятных богов.
Один зал был выделен под охотничьи трофеи. Стены украшали головы бизонов — судя по размерам, при жизни быки были размером с небольшого слона, — огромных кабанов с клыками чуть ли не в полметра, гризли и ягуаров.
Недурная коллекция, особенно если учесть, что по здешнему свято соблюдаемому обычаю дичь следует добывать исключительно холодным оружием — рогатинами и пиками.
Они, кстати, висели тут же, своими солидными размерами также вызывая уважение. Впрочем, охотничьи ружья тут все-таки были, пусть и в небольшом числе, — поставленные у самой дальней стены в резной пирамиде. Последний раз из них, судя по всему, стреляли во времена молодости хозяина.
В оружейном зале имелась обширная коллекция всякого рода смертоносных предметов, верой и правдой служивших чреде его прежних владельцев. Обоюдоострые боевые косы на окованных темной бронзой древках железного дерева, трезубцы, напоминающие длинные рыбачьи остроги, многохвостые боевые цепы-кистени, извилистые змеевидные кинжалы (становилось не по себе при мысли о том, как такой вот втыкается в твое тело).
Массивные неподъемные мушкеты с неуклюжими кремневыми замками и пистолеты, какие не всякий человек удержит в руке.
В центре зала на постаменте была водружена почерневшая от времени дубовая баллиста.
Замок перестраивался и достраивался не один раз. Самым старым помещениям замка было уже шестьсот лет с гаком. Его построил первый из герцогов. А до этого тут стояла деревянная крепость. В молодости Яригго провел в своих владениях раскопки, и откопанные им экспонаты были выставлены в одной из библиотек. Описание этих раскопок стало его первой научной работой, как он не забыл подчеркнуть. В замысловатых лабиринтах внутренних покоев замка разобраться было не просто даже квалифицированному следопыту.
Кольцевые и зигзагообразные коридоры, замысловатые перекрещивающиеся переходы, наклонные тоннели-пандусы в стенах двухметровой толщины, ведущие с этажа на этаж. В его галереях, залах и переходах можно было запросто заблудиться, в подземельях можно было спрятать целый полк, а лестницы и межэтажные пандусы возникали в самых, казалось, неподходящих местах. А существовала еще система потайных ходов, предназначавшихся для прислуги — челяди, по местным порядкам, не полагалось особо мозолить глаза господам.
Всего в замке было больше трех сотен комнат, не считая подсобных помещений. Среди них были три библиотеки, общее число книг в которых, как с несколько наивной, но неподдельной гордостью сообщил мне хозяин, составляло почти сорок тысяч томов, включая папирусы двухтысячелетней давности.
Помещения для прислуги — ее в замке было немало: кроме обычного штата тут обреталось множество народу, начиная от кузнеца и трех автомехаников и заканчивая лифтером, обслуживающим подъемные машины (по одной в каждой башне). А еще два краснодеревщика, каменщики, мастер по соусам и кондитер. Имелось даже несколько егерей — что вначале удивило меня, поскольку хозяин был полностью равнодушен к охоте.
Было тут что-то вроде конторы, в которой за длинными столами в прежние времена сидели сотрудники, ведущие коммерческие дела дома Яригго (сейчас эта деятельность переместилась в городской офис).
Фехтовальный зал, где на стенах до сих пор висели покрытые пятнами ржавчины тренировочные сабли и где теперь был тир (тоже не использовавшийся по назначению).
Когда-то тут был даже собственный зверинец, но еще при отце нынешнего хозяина его сочли уж совсем из ряда вон выходящим излишеством, и теперь от него остались только каменные фундаменты клеток и вольеров.
Раньше в подземелье была тюрьма для провинившихся подданных герцога и загоны для рабов, ныне эти помещения были заняты ледником для хранения провизии — здешний мажордом был консервативен и не доверял новомодным электрическим холодильникам.
Было даже что-то вроде мини-госпиталя со всем необходимым оборудованием, при котором состояли два седобородых лекаря, по возрасту не уступавших хозяину.
Безусловно, род Яригго был сказочно богат, раз он мог позволить себе такой дом.
При замке, кроме всего прочего люда, постоянно отирались десять-пятнадцать военных моряков. Иногда они помогали по хозяйству, но чаще бездельничали, увиваясь за женской прислугой.
Я так и не понял — то ли так полагалось хозяину (кроме звания академика, носившего еще маловразумительный титул «государственного старейшины») по штату, то ли это его родственник-адмирал просто пользовался своим служебным положением.
Замок снабжался водой из подземных артезианских ключей, в подвале располагалась котельная.
Бань тут было четыре, и каждая, судя по размеру, предназначалась для одновременной помывки целого табуна дворян. Потолки метра четыре высотой, мрамор полов и изразцовые стены.
Ванны можно было назвать стоячими: это были просто овальные ямы в полу, глубиной по грудь человеку, выложенные изнутри обожженной, глазированной глиной. Душ заменяла длинная труба, выглядывавшая из потолка и заканчивавшаяся головой химеры, широко раззявившей пасть.
Температуру ее регулировал один вентиль. Вращая его в одну сторону, можно было получить более горячую, в другую — более холодную воду.
Непривычно, конечно, но что поделаешь.
На третий день нашего пребывания я заметил в парке небольшое летное поле с оранжевым выцветшим вымпелом указателя ветра на флагштоке и ангаром из рифленого железа, выкрашенного зеленым. Эта находка вызвала у меня минутную мысль — при случае покинуть поместье по воздуху, но я тут же отбросил ее, тем более что ангар, как мне сказали, давно пуст, и вообще самолеты садились тут не чаще чем пару раз в год.
Однако о возможности побега отсюда я продолжал размышлять.
Об этом, как и о многом другом, мне настоятельно хотелось переговорить с Мидарой, но все никак не представлялось случая. Встретиться без свидетелей никак не удавалось, а я был вынужден думать еще и о сохранении тайны.
Да и виделись мы не каждый день. Наш режим дня был ненавязчиво организован так, что больше чем вдвоем-втроем мы собирались очень редко, и всегда — под ненавязчивым присмотром хозяина или кого-то из обслуги.
К тому же наши женщины находились на женской половине, а на женскую половину дома мужчинам ходу вообще не было. Даже жена с мужем встречались только в общих гостиных и спальнях.
Причем правило это касалось всех домов — даже самых бедных, даже жилищ местных продажных девиц. Из-за этого пришлось издавна вводить в состав стражи и полиции женщин. Случись нам тут обосноваться, то уж Мидара без работы не осталась бы.
Эту непременную условность здешней жизни, с ее замысловатыми и непреложными правилами, был вынужден соблюдать даже такой закоренелый скептик и вольнодумец, каким, насколько я понял, был Яригго.
И дверь, разделявшая две половины замка, была, что называется, всем дверям дверь.
Старинная, двустворчатая, шириной достаточной, чтобы в нее прошел маленький автомобиль, собранная из досок мореного дуба, скрепленная бронзовыми оковками и могучим замком.
Отворить ее можно было — и то не без труда — только потому, что внутри стен были искусно скрыты соединенные с петлями противовесы. Без них это удалось бы разве что Ингольфу.
И надо сказать, наличие столь мощной преграды было вызвано не блажью строителя и не тем, что ее навешивали, действительно имея в виду возможность штурма. Просто такая уж традиция.
Что поделать, такова была эта цивилизация. С незыблемыми традициями, с культом семьи и предков, приверженностью кровному родству и кодексами поведения для всех без исключения сословий — от высшей знати до простых крестьян, по своей строгости подобных самурайскому «Бусидо».
Такие цивилизации попадались нам. Древние, разумно устроенные, зачастую весьма высокоразвитые — и вместе с тем застывшие в раз и навсегда отлитых, устоявшихся формах. Правда, именно поэтому они обычно не поднимались в технике выше водяных мельниц и арбалетов, но есть же исключения из правил…
Шок первых дней прошел, и мы вполне тут освоились. Какое-то время я беспокоился за новичка, но, как оказалось, напрасно.
За короткое время знакомства с нами Тронк вполне освоился с мыслью о перемещении между мирами и об их бесконечном множестве. Так же, в общем, понял, что виденные им летающие устройства, огромные корабли и бегающие без коней повозки — дело рук человеческих и к нечисти отношения не имеют.
Впрочем, прежняя жизнь развила в нем великолепную приспособляемость.
По своему прежнему опыту я догадывался, что на самом деле, конечно, в глубине души он считает все это какой-то уж совсем непонятной и неведомой ранее, а потому особенно опасной разновидностью магии.
Не так уж трудно было если и не объяснить людям принцип работы двигателя внутреннего сгорания или радара, то по крайней мере научить ими пользоваться. Тем более что к нам на базу часто попадали моряки — народ хоть неотесанный, но толковый. Но вот как быть с подсознанием, с въевшимися с молоком матери привычками, с мировоззрением, все непонятное относящим к потусторонним силам? Тот же Ингольф великолепно научился стрелять и в меткости мог поспорить с иным снайпером. Но до сих пор он относится к своему оружию как к какому-нибудь чародейскому предмету, вроде колдовского посоха, мечущего молнии. Не говоря уже о том, что в бою предпочитал секиру.
Тронк был нашим вторым, не считая шхуны, приобретением на пройденном пути. Нельзя сказать, что слишком уж приятным и полезным.
Дело было так.
В одном из миров Мидара распорядилась пополнить запасы.
Пожалуй, особой необходимости в этом не было — провизии и всего прочего у нас было достаточно. Но, с другой стороны, нам предстояли два, если не больше, перехода по малому кольцу, так что случай мог представиться еще нескоро.
Сверившись с планшеткой, мы пристали к берегу в вольном городе, жители которого промышляли торговлей и рыболовством.
За вход в порт с нас даже не взяли пошлины.
Местным жителям мы представились мелкими купцами с одного из островов, во множестве лежавших в морях, омывавших континент.
Город платил дань какому-то королю, столица которого находилась в нескольких десятках дней пути от городка. Дальше на юг и на север лежали другие города — побольше, ближайший — километрах в пятидесяти.
Мы рассчитывали пробыть тут от силы несколько дней, но задержались почти на три недели.
Это был первый город, где мы оказались не по воле хозяев и не по необходимости. Первый город, куда мы приплыли просто так.
Изобилие превосходных фруктов и овощей, вкуснейшее мясо домашних косуль, замечательно приготовленная рыба, мягкий климат и блаженное безделье взяли нас в плен.
Опасаться нам было нечего — к торговцам тут относились с уважением, а на пиратов мы были не похожи. От внимания же береговой стражи — впрочем, немногочисленной и сонной — было давнее, испытанное и замечательное средство — взятка.
Правда, вначале я опасался, что кто-нибудь может положить глаз на наших спутниц, но довольно быстро успокоился: тут ценили женщин в теле, с пышными формами. Так что Мидара и Таисия если и обращали на себя взгляды, так только откровенно сочувственные.
Зато мужская половина нашей команды вызывала у местных полногрудых красоток, все одеяние которых, случалось, составляли короткие юбки из яркой пестрой ткани, недвусмысленный интерес.
Отчасти мы задержались еще и поэтому.
На двадцать второй день мы не без сожаления отплыли от гостеприимного берега.
А часа четыре спустя, уже на подходе к порталу, когда берег исчез за горизонтом, в мою каютку ворвался Секер Анк и потащил, ни слова не говоря, на бак, где уже собрались все наши.
То, что они рассматривали, было действительно, мягко говоря, странным.
В крошечном закутке рядом с камбузом, скорчившись, лежал нагой человек.
На его спине, по обе стороны хребта, жутко краснели живым мясом две широкие полосы срезанной кожи.
Мы уже знали, что так здесь казнили разбойников и отцеубийц. И тех, кто грабил храмы. И рабов, поднявших руку на жестокого хозяина. И тех, кто вступался за жен и дочерей, когда их уводили за долги в рабство, тоже казнили именно так.
Осторожно подняв его, мы водрузили слабо дернувшееся тело на импровизированные носилки из куска парусины и вынесли на палубу.
При свете дня мы разглядели, что он был еще молод, лет тридцать или около того, темноволосый, сухой и жилистый, со следами шрамов на груди и боках. Было очевидно, что он уже не первый час был без сознания, только дыхание, с хрипом вылетавшее из воспаленного рта, и подергивающиеся веки свидетельствовали, что он еще жив.
Было совершенно непонятно, если только ему кто-то не помог, как он после подобной пытки ухитрился сбежать, да еще каким-то образом незаметно проникнуть на наш корабль.
Мы стояли и не знали, что делать, когда вдруг Таисия сбежала вниз и появилась через пару минут, протягивая Дмитрию знакомую тупоносую ампулу.
Думаю, в наших головах промелькнула одна и та же мысль: быть может, именно этой ампулы и не хватит в самый критический момент.
Но никто не высказался вслух. Мидара коротко кивнула, и Дмитрий надавил на ободок лезвием ножа. Крышечка с тихим треском отделилась от ампулы. Осторожно он опрокинул кроваво блеснувший в закатных лучах цилиндрик, и на его ладонь выкатился серовато-зеленый шарик содержимого. Вот еще интересно: пока средство было внутри ампулы, оно вело себя как обычная жидкость, но, покинув ее, собиралось в шарик, подобный ртути.
Шарик скатился в приоткрытый рот умирающего. Он всосется в слизистую за пятнадцать минут. Тоже странно — ведь коллоид почти не растворяется в воде и не впитывается в кожу.
Шли минуты. Мы внимательно смотрели на лежащего перед нами человека.
Если лекарство подействует не так, как надо, удар кинжала в сердце будет наиболее милосердным поступком. Я подумал еще, что никогда не видел, как эликсир действует. Вообще это средство старались как можно реже применять.
Прошло менее получаса, и в состоянии спасенного начались заметные перемены.
Он весь густо покраснел как рак, потом побледнел до синевы — и так еще несколько раз, по телу одна за другой побежали мелкие судорожные волны, пульс на шее бешено забился…
А потом раны начала заливать какая-то густая клейкая белая жидкость, при этом над ними как будто заструилась синеватая дымка. Нам почему-то захотелось отвернуться.
Еще через час он уже ровно дышал, погруженный в глубокое забытье, и было заметно, что он похудел.
Вся спина покрылась твердой розовой коркой.
Тем временем на горизонте появились двигающиеся в нашу сторону паруса двух судов. Вряд ли они гнались за нами, но испытывать судьбу у нас не было никакого желания. Мы быстро запустили двигатель и двинулись курсом на портал. Через час мы уже пересекли границу между мирами.
А сутки спустя спасенный нами открыл обведенные черными кругами глаза, осторожно приподнялся, с недоумением оглядываясь (при этом короста рассыпалась в пыль, явив нашим взорам сизо-красную здоровую кожу), и уставился на нас с выражением откровенного страха на заросшей физиономии…
Наша находка нас заметно разочаровала. Как выяснилось, он не был ни рабом, взбунтовавшимся против жестокого господина, ни защитником чести сестры или невесты. Слава всем богам, не был он и головорезом и не проливал родную кровь. Был он обычным вором (честным вором, как он особо подчеркнул), никого не убивал, и по закону полагалось бы ему самое большее — кнут и галеры. Но вот случилось ему по ошибке похитить золото, принадлежавшее храму Хозяина Пустыни, кстати, не имея даже представления, кому принадлежит украденное добро.
И вот его схватили, подвергли пыткам и должны были утопить в море.
Как он убежал и каким образом незаметно попал к нам на корабль, Тронк совершенно не помнил. Я был склонен в этом усомниться, как, впрочем, и во всем остальном, но не допрашивать же его с пристрастием?
Посовещавшись, абсолютным большинством голосов — семь за, одна Таисия воздержалась — мы решили не брать его с собой, а высадить в ближайшем более-менее пригодном для нормальной жизни мире. И вот на тебе…
Впрочем, продолжу рассказ о месте, где мы оказались.
Хозяин наш, как уже говорилось, принадлежал к многочисленному, древнему, богатому и знатному роду, более того, как старший среди его мужчин, являлся его единоличным главой, обладая заметной властью в семейных делах. Своего рода современный патриарх.
При этом свою власть главы семьи он осуществлял, как я понял по нескольким мимолетным эпизодам, твердо и неукоснительно. (Это заставляло меня по-тихому сочувствовать местным жителям — если уж наш хозяин таков, то каково тем, кто живет под властью каких-нибудь замшелых ретроградов?) Особенно если учесть, что от власти главы семьи тут не освобождало ничего: ни совершеннолетие, ни почтенный возраст, ни высокая должность и звание, ни даже титул — и пожалованный во дворянство продолжал подчиняться своему отцу или деду — простолюдину. Кстати, отчасти еще и поэтому мы оказались в доме академика, дяди адмирала, а не угодили в какую-нибудь секретную военную тюрьму для особо подозрительных личностей.
Ведь именно к этому роду принадлежал командир эскадры, на пути которой в недобрый час оказался наш корабль. Кроме него в составе рода числились еще один адмирал, пара министров и еще многие чиновники и офицеры рангом пониже. Впрочем, хватало также обычных торговцев, были даже мелкие хуторяне. Хозяин наш, как и некоторые его младшие родственники, носил титул герцога. Кстати, о титулах и не только о них.
Иногда лингвестр, не мудрствуя лукаво, переводил титулы дословно, исправно выдавая царей, королей, графов, маркизов и разных прочих князей.
Случались, правда, и накладки, и тогда появлялись всякие бояре, самураи, барласы, а то и — «лютые звери», «непреклонные мечи» и «бестрепетно-плюющие-в-лицо-трусливой-смерти-бегущей-от-их-взгляда».
Хуже, когда степени и ранги шли вообще без перевода, и тогда было крайне трудно понять, кто перед тобой, как к нему относиться, чего ожидать и кому в случае чего жаловаться.
Другой отрицательной особенностью общения с помощью лингвестра было то, что в разных языках слова имеют самую разную длину.
Довольно странное чувство, когда собеседник выговаривает одно короткое слово, и в то время, когда рот его уже закрыт, лингвестр разворачивает произнесенное во что-нибудь вроде «отродья свиньи и лисицы» или даже «жалкого выкидыша женщины, живущей тем, что продает грязным развратникам цвет своей красоты» (опять же не всегда понятно — то ли изрекший имел в виду тебя и надо ему заехать в рыло, то ли это такой способ выразить отношение к миру).
Именно поэтому у всех хэоликийских торговцев довольно быстро вырабатывается привычка говорить не разжимая зубов и почти не шевеля губами, что очень часто производит впечатление высокомерия к собеседнику.
Впрочем, я отвлекся. Как бы то ни было, хозяин наш своего происхождения не подчеркивал и, видимо, был готов забыть о нем, если, конечно, о нем не забывали другие.
О нашем будущем ни хозяин, ни вообще никто речи не заводил. Впрочем, Яригго больше всего был занят тем, как получше подать нас научной общественности.
День за днем он набрасывал и обсуждал с нами сценарий нашего выступления в Академии, прикидывал, какие вопросы нам могут задать, чтобы быть во всеоружии, продумывал, в каком порядке выставить на обозрение предметы, которые мы принесли с собой… Он сиял, предвкушая, как станет автором великого открытия, коему суждено будет обессмертить его имя, как описания нашей истории с его комментариями займут достойное место в библиотеках Исэйи. Кроме того, мэтр Яригго всеми силами старался хотя бы до некоторой степени привести в систему те обрывки знаний, что мы ему сообщили, и частенько обращался ко мне с просьбой уточнить какой-нибудь вопрос. При этом всякий раз он весьма оживлялся. Временами почтенный старец напоминал мне ребенка, получившего в руки необыкновенно занятную игрушку.
Например, сегодня, с самого утра, он все носился с идеей пригласить на конференцию полсотни выходцев из разных стран, чтобы наглядным образом продемонстрировать нашу способность понимать чужие языки и свободно говорить на них.
Воспользовавшись случаем, я деликатно упомянул, как бы между прочим, что следовало бы продемонстрировать и наш корабль.
— Да, да, конечно, когда вернется мой племянник, я немедленно переговорю с ним, — тут же заявил Яригго и вновь принялся расспрашивать меня о социальном устройстве Хэолики.
Вслед за хозяином я вошел в гостиную, где уже сидели Мидара и Таисия.
Обе наших женщины были облачены в принятые тут одеяния. Короткое мешковатое платье выше колен, со шнуровкой на высоком глухом вороте, под которое, как тут обычно полагалось, надевалась еще не одна рубаха, верхняя из которых была длиннее его на ладонь, и узкие шаровары с кожаными сандалиями на босу ногу. Платье нашего капитана было темно-красным с золотом, Таисия была в васильковоголубом с зеленым.
Сам я был одет тоже весьма пестро. Рубаха ярко-апельсинового цвета, длиннополая жилетка почти до колен — в лиловую и зеленую клетку, малиновые штаны и короткие сапоги из тонкой, крашенной в черное парусины. Именно в такую униформу обрядили мужчин нашей экспедиции, в то время как женщинам позволили большее разнообразие.
Ангронская мода (впрочем, в остальном мире она мало чем отличалась от здешней) заслуживает того, чтобы сказать о ней. Знать и те, кто причислял себя к ней, щеголяла в самых вычурных и замысловатых фасонах; не удивился бы, увидев на ком-нибудь штаны с павлиньими перьями пониже спины. Служилый люд носил мундиры десятков видов и подвидов. Различались они не только по званиям, родам войск и должностям. Значение имело место службы, ее срок, старшинство и тому подобное. Можно сказать, что каждый военный носил на себе своего рода послужной список. По одежде женщины можно было без труда прочесть — какого она сословья и рода, замужем ли и сколько у нее детей. Женщины, да и некоторые мужчины носили вплетенные в волосы драгоценные камни. Ну а простые люди в меру сил старались подражать высшему слою.
На шее Мидары висела знакомая пустая оправа, в которую прежде был вставлен талисман Древнейших. Эта сделанная из оружейной стали вещица имела небольшой секрет. Чтобы открыть ее, требовалось нажать острием иглы на несколько точек, спрятанных среди замысловатого орнамента. До той поры казалось, что изделие монолитно и вытащить камень можно, только распилив его или отломив держащие камень ножки. Это, кстати, лишний раз убеждало наших хозяев, что Застывшее Пламя действительно исчезло бесследно. Кроме того, небольшая бляшечка точно с таким же механизмом внутри соединяла цепь над ключицей, не позволяя снять украшение и не давая ему потеряться.
Вместе с нашими спутницами в комнате сидела молодая особа — племянница одновременно и Яригго, и нашего знакомого адмирала, по имени Файтах, и ее компаньонка, видимо, дальняя родственница хозяина, — невыразительная тощая девица лет шестнадцати.
Разрез подола желтого платья Файтах доходил до пояса и даже в куда менее пуританских мирах был бы сочтен нескромным, если бы под платьем не было зеленых бархатных шаровар. На ногах были разноцветные туфли — правая серебристая, левая темно-пурпурная: последний писк местной моды.
Волосы ее были затянуты в шелковую сетку, с которой свисали тонкие косицы, сплетенные из золотых нитей.
На запястьях — толстые браслеты, выточенные из больших кусков медово-прозрачного янтаря. Бриллиантовое колье, отделанное крупными бусинами такого же янтаря, обвивало ее изящную шейку.
Ей было лет восемнадцать или около того: возраст по местным меркам уже почтенный. В Ангроне обычно принято выдавать девушку замуж, как только, по мнению врачей, она сможет нормально рожать, — лет в пятнадцать-шестнадцать. Однако если речь идет о представительнице рода знатного и богатого, то родня частенько предпочитает придержать товар, выбирая партию подостойней и повыгоднее для интересов семьи.
Полное имя ее было Файтах нун Тере каф Кинсо хет Яригго хет Армос.
Я довольно быстро научился разбираться в здешних приставках к именам. К примеру, незамужнюю женщину (впрочем, как и мужчину) титуловали по именам отца и матери, при выходе замуж она получала приставку «йо» (супруга) и имя мужа. С другой стороны, к примеру, племянники знатных и именитых людей могут прибавить к имени собственному имя своего почтенного дядюшки и соответствующую приставку «хет». Кроме всего этого она имела право на почтительное обращение «нохе», что в переводе с местного означало, насколько я мог понять, «весьма достойнейшая».
Титулом своим она очень гордилась, не забывая в разговорах с нами всякий раз как бы невзначай упомянуть о нем.
Большую часть времени она либо играла в саду в мяч с компаньонкой, либо в одиночестве или в сопровождении служанки и все той же компаньонки лениво прогуливалась по поместью, быть может втайне примеряя на себя роль его полновластной хозяйки. Нас она рассматривала с откровенным беспардонным любопытством, словно некую забавную диковинку. Примерно как если бы ее дядя выловил в океане каких-нибудь говорящих морских чертей.
Даже то, что, представляя Дмитрия, Ярриго упомянул о том, что он князь, не произвело на нее особого впечатления.
Может быть, она была столь высокого мнения о своем родословном древе, что всерьез полагала, будто с его высоты не видно ни малейшей разницы между высокородным князем с другой планеты и каким-нибудь местным папуасским вождем.
Тем не менее и Тая, и даже наш капитан постарались завязать с ней приятельские отношения — наверное, они соскучились по общению с себе подобными.
В данный момент все трое обсуждали вопросы, касающиеся предметов туалета, правда, в несколько своеобразном аспекте. Речь шла о последнем декрете здешнего правительства, предписывающем проституткам носить одеяния только определенного фасона и расцветок, с тем, чтобы их можно было сразу отличить от порядочных женщин. Весь фокус заключался в том, что как раз именно эти расцветки тканей были наиболее модными в настоящее время.
— А как одеваются женщины для удовольствий у вас на родине? — спросила вдруг Файтах. Я невольно бросил взгляд на Мидару, но если вопрос племянницы хозяина и вызвал в ее душе какие-то эмоции, то лицо ни в малейшей степени их не отразило.
— Никак, — равнодушно бросила она. — В борделях они ходят голыми, в одной набедренной повязке, а если выходят на улицу, то сверху набрасывают плащ. Он полагается один на пятерых.
Файтах только высокомерно пожала плечами, не иначе удивляясь бесстыжим йооранским нравам. Отвернувшись, она сделала вид, что мы ее совсем не интересуем и она всецело поглощена созерцанием стоявшего у дверей гостиной старинного доспеха необычного вида, мало похожего на знакомые мне по Земле. Как мельком упомянул Яригго, эту семейную реликвию привезли много веков назад из Европы его далекие предки. Набранная из стальных ромбов куртка с бронзовым нагрудником и кольчужными рукавами. Плетенные из колец штаны и короткие стальные башмаки с приклепанными намертво к пяткам длинными шипами шпор… Налокотники, украшенные глубоко вдавленными в сталь узорами. Кольчужная перчатка обхватила рукоять длинной булавы, будто бы рыцарь только что готов был обрушить ее на неведомого врага, но вдруг таинственным образом испарился из брони. Шлем (тоже украшенный грубой чеканкой, изображающей сражающихся чудовищ) странной формы, напоминающий шляпку шампиньона, со спускающимся на грудь выгнутым забралом. В оружейном зале замка есть фреска: отряд всадников в таких доспехах с длинными пиками атакует толпу звероватого вида индейцев — европейцы переплыли через Атлантику восемь с половиной столетий назад, задолго до изобретения пороха.
Чистокровные индейцы остались теперь только в самых глухих тропических лесах континента да в северных лесотундрах, хотя кровь аборигенов течет в жилах очень многих обитателей и Ангрона, и соседних стран. Хоть и у той же Файтах в разрезе карих глаз и чуть более заметной, чем следовало бы, горбинке носа чувствуется их наследие.
Имел ли продолжение разговор о моде, я так и не узнал — в дверях, не переступая порога, как и положено вышколенному слуге, появился лакей и сообщил, что досточтимого — последовали мои искаженные почти до неузнаваемости имя и фамилия — хочет видеть капитан военного флота, а посему мне надлежит следовать за ним.
То, что это не обычный любопытствующий моряк и вообще не кто-нибудь безвредный, а человек из ведомства, я понял почти сразу. Почему? Ну, как-никак я не первый год живу на свете и в людях худо-бедно, а разбираться научился. Да и общение с Мидарой не прошло бесследно.
Он представился, назвав свое полное имя — длинное и закрученное — и дворянский ранг — виконт.
По своему титулу он был много ниже Яригго, и это, надо сказать, меня несколько успокоило: все-таки в сословном обществе иметь знатного покровителя — не последнее дело. Грудь его двухцветного сине-зеленого мундира украшали разнообразные знаки сложной формы — должно быть, местная разновидность орденов. Если он заработал их все на своей нынешней службе — дела наши неважные. Старый опытный волчара, и перед ним мы все (не исключая капитана) несмышленые щенки.
Он говорил со мной вежливо и даже доброжелательно.
Если бы не доклад адмирала, да еще не кое-что из наших вещей, которые он видел своими глазами, он бы не поверил ни единому слову. Но он вынужден был поверить. «Нет, лично к вам и вашим товарищам у нас никаких претензий нет». Более того, по его мнению, наше дело — вообще вне их компетенции; собственно, почти так же думают и его начальники. Так что это скорее — формальность. Тем не менее не соблаговолит ли уважаемый ответить на некоторые вопросы…
Вопросы он задавал явно по заранее составленному списку, хотя в руках его не было никакой бумажки и пометок он тоже не делал. Судя по вопросам, записи наших с Яригго бесед были им хорошо изучены.
И я отвечал, твердо помня уроки Мидары, которую еще у нее дома учили, что хорошая ложь должна на девять десятых состоять из правды.
Да, все верно — я и мои товарищи принадлежали к числу торговцев, что странствовали из мира в мир.
Да, с помощью таких предметов, как исчезнувший кристалл, и с помощью колдунов из мира, который называется Эораттаном.
Нет, как их делают — не знаю, даже краем уха не слышал; говорят, что это вообще не их изделие, а изготовлено давно вымершей цивилизацией. У нас вообще об этом говорить не особо было принято.
Боялись? Ну, не без этого, милостивый государь. Почему? Да как вам сказать? Волшебство — оно и есть волшебство.
Почему сбежали? Да просто надоело нам служить у этих торгашей. Неволя есть неволя. Да и вообще — ходили разные слухи насчет того, куда деваются те из нас, кто больше не может служить…
Что думаем делать теперь — даже и не знаем… Я лично полагаюсь на милость ангронской власти, которой мы не причинили никакого вреда. Да, разумеется, все мы готовы рассказать все, что знаем, все, что может пойти на пользу Ангрону — ведь ему суждено, как мы надеемся, стать нашей новой родиной. Почтенный Яригго этим и занимается — нашими рассказами. Только вот увы — толку с нас немного. Мы не ученые и не инженеры. Мидару с Ингольфом и Таисией так вообще на рабском рынке купили. А из оставшихся — трое из миров, которые куда примитивнее, чем мой.
— Вот, кстати, — словно между прочим припомнил барон, с непроницаемо-благожелательным видом выслушавший мои объяснения, — среди вашего оружия есть одно любопытное изделие. Такой, знаете ли, длинный автомат с изогнутым магазином и деревянным прикладом. Наши оружейники нашли его выше всяких похвал, и уже решено поставить его на вооружение, переделав под наш патрон. Думаю, через пару месяцев в войска поступит опытная партия.
После этих слов я только грустно усмехнулся про себя. Вот, значит, как… Достоинства АК-47 сполна оценены. Единственный дар, который мы смогли преподнести этому миру.
— Так что, — говорил барон по-прежнему ровно и доброжелательно, — возможно, у нас могут возникнуть еще вопросы. Мы вот изучили вашу радиоаппаратуру — ее детали совершенно непонятны нам. Наш лучший специалист в этой области признался в разговоре со мной, что даже не представляет, как такое можно создать. Толком даже не разобрались, что к чему в этих устройствах.
Делаю удрученное лицо.
— Честно говоря, я тоже не особенно хорошо это понимаю. Поверьте, я на самом деле не знаю, как их изготовлять, хотя у меня дома и делали что-то подобное.
Гость вновь кивнул, заявив, что верит мне, и вновь пообещал, что нам ничего не грозит и довольно скоро мы обретем свободу. На этом позвольте откланяться, но, возможно, это не последняя встреча…
После того как за ним закрылась дверь, я довольно долго сидел в задумчивости, но так ничего и не надумал.
Теплым тихим вечером того же дня, за поздним обедом (или, если угодно, обедо-ужином) Яригго, оборвав на полуслове свои расспросы, поднялся из-за стола и вдруг как будто что-то вспомнил:
— Да, вот еще что. С вами, вернее, с тобой, уважаемая, — это к Мидаре, — хочет повидаться одна женщина, между прочим, родственница того самого капитана, который, скажем так, задержал вашу шхуну. Пойдемте.
Спустившись в сад, мы направились к гостевой беседке, из которой при нашем появлении вышла женщина.
Я не поверил своим глазам. Навстречу нам шла Мидара Акар. Я обернулся — и встретил недоумевающий — да что там! — потрясенный взгляд Мидары.
Вновь посмотрел вперед.
Нет, та была не совсем такой.
Она скорее выглядела так, как должна была бы выглядеть наша предводительница, если бы покорилась судьбе, стала у себя дома супругой знатного человека и почтенной матерью семейства.
Вот они уже стоят друг напротив друга, молча глядя друг другу в лицо.
— Здравствуй, — начала гостья, тщательно скрывая за показным спокойствием нешуточное волнение, — Я Эолис каф Терке нун Тере йо Бие, баронесса Ама. А как зовут тебя?
— Мидара, — поджав губы, коротко бросила капитан.
— А… твое родовое имя?
— Его нет. Меня изгнали из рода, — с какой-то болезненно злой улыбкой произнесла Мидара.
В молчании они смотрели друг на друга. Лицо гостьи выражало мучительное ожидание и вместе с тем некую непонятную робость, какая всегда бывает при прикосновении к великим тайнам мира.
— А скажи-ка, сестра, — вдруг спросила Мидара. — Если мы искупаемся без ничего, это, надеюсь, не нарушит ваши обычаи?
Брови Эолис сошлись на переносице.
— Вообще-то, женщинам положено заниматься домом и семьей, а не тратить время на пустые забавы, — натянуто усмехнувшись, произнесла она, — но если рядом нет мужских глаз, то…
Повернувшись, они направились туда, где располагался один из парковых водоемов. Следом за ними, подумав немного, зашагала и Таисия.
Мы все устроились в той самой беседке, где ожидала нас странная гостья, тихо переговариваясь. Вернуться «домой» без капитана нам даже не пришло в голову.
Яригго тоже устроился поодаль, время от времени что-то черкая в своем блокноте, который представлял собой два маленьких свитка бумаги, перематываемой движением рычага, как пленка в фотоаппарате.
Прошло больше часа, прежде чем за деревьями мы услышали приближающиеся голоса. Они возвращались. Издали они смотрелись сестрами-близнецами, только одетыми по-разному.
Таисия тащилась позади, как комнатная собачка.
— Послушай, Мидара, ну постарайся вспомнить… — донеслось до нас. — Может быть, у тебя остались какие-то странные воспоминания о детстве?
— Да нет же, Эолис, говорю тебе — я не помню ничего такого. Только Йоорана и ничего больше.
— Ты понимаешь, — продолжала гостья, — ведь когда отец и мама с сестренкой пропали в последнюю войну, в тех краях такое творилось… Но все равно не удалось найти никаких следов, а ведь было потрачено столько сил и денег… Ты ведь говорила, что между мирами есть проходы.
Что ответила Мидара, я не расслышал, но ее собеседница повысила голос:
— Ну, во имя Четырехзвездья! Какие еще нужны гарантии?! Я ищу хоть какие-то их следы с восемнадцати лет!.. Просто явлюсь с тобой в герольдию и сообщу, что нашла сестру. Кто будет спорить? Я уверена — ты все вспомнишь…
Они отошли, скрывшись за разросшимися кустами, и дальнейший разговор остался неуслышанным. Лишь Таисия, как-то обреченно уставившись в землю, присела на корточки у беседки.
Поздним вечером, в гостиной, наш капитан выглядела так, словно была слегка не в себе.
Молча она расхаживала по комнате, нахмуренная и чем-то огорченная.
Наконец, подсев ко мне, она некоторое время явно не знала, с чего начать разговор.
— Ну и какая вероятность того, что я именно отсюда? — пожав плечами, вдруг произнесла Мидара. — Скажи — какая? Я ведь, между прочим, еще дома кое-что почитывала по теории вероятностей… Сколько там всего этих вселенных — десять тысяч, сто тысяч, миллион?
— Чорджи, помнится, говорил, что буддисты насчитывали сто миллионов параллельных миров, не считая астральных, — вспомнил я.
Упоминание об Эрдене Чорджи вызвало у нее улыбку: он в свое время был одним из самых упорных ее воздыхателей.
— Вот видишь: ты тоже думаешь, что такого быть не может.
— Я слышал — еще у себя дома, — произнес я, — что у каждого есть хоть один двойник или просто очень похожий на него человек. Количество комбинаций хромосом ограничено…
— Ну и опять же: какая вероятность, что я встречу своего двойника именно тут? Эх, Василий, я теперь не знаю, что и думать…
Я представлял, какие мысли сейчас в ее голове. Одно дело — оказаться тут в роли безродной и подозрительной чужачки, и совсем другое — выяснить, что именно тут ты родилась, что тут живут родные по крови тебе люди, между прочим, небедные и уважаемые…
— Я ведь была у своих родителей единственным ребенком, — продолжила она, — а до того они были женаты уже одиннадцать лет. И была не похожа ни на кого из своего семейства — это все отмечали. И родилась не в столице, а в поместье на другом конце страны… А до того никто в семье не знал, что они ждут ребенка. Понимаешь, что это может значить?
Я понимал: не дурак, в конце концов.
— Говорят, есть способ вспомнить, что было с тобой в раннем детстве, особый гипноз… — начал было я и пожалел, что подал ей эту мысль.
— Я думала об этом. Бесполезно. Я уже проходила у себя дома нечто подобное, но храмовые маги не смогли заставить меня вспомнить что-то раньше четырехлетнего возраста. А здешним до них ой как далеко.
— Но струны… — начал я.
— А что струны? — махнула Мидара рукой. — Кто считал, сколько их? Ты вспомни — в ста километрах от нашей базы три года назад нашли долгопериодичный портал, а базе две сотни лет с гаком. И ни один колдун ничего не почуял — случайно наткнулись.
— А ты… внешне очень отличалась от своих соотечественников? — осторожно спросил я.
— Как тебе сказать, друг… Не особо. Вот только волосы… У нас почти не было рыжих, а тут их немало.
— А если окажется, что… одним словом, если ты отсюда — это что-нибудь изменит?
— Не знаю, — коротко ответила она. — Но не думаю, что я отсюда. Тут все для меня чужое. А если даже… Мне, наверное, уже слишком поздно становиться баронессой Ама.
А я мельком задал себе вопрос: что же такое произошло в ее прежней жизни, раз она вздумала заглядывать в свое прошлое? Ох, не простой человек наш капитан.