– Эге-е-ей!

Крик летит над водой, цепляясь за гребни волн. Волны качают корабли. Широкие паруса наполнены ветром.

– Эге-ге-е-е-ей! На «Пардусе»! Как вы там!

– Хорошо-о!!! – Ветер относит слова в сторону, и они, как птицы, несутся над морем, чтобы исчезнуть вдали. Корабли выходят в Баренцево море, которое здесь называют Студеным. Семь парусов крыльями огромных чаек распростерлись над седыми волнами. Одна чайка – цвета зари. Это «Пардус», – на нем главным Василько. Другая – с солнечным знаком на крыле – «Змиулан». Там Ольбард и Диармайд. Третья – с полосатым парусом – «Волк». Там Буривой, сын Ольбарда…

Сашка Савинов стоит на корме своей лодьи и смотрит назад. Туда, где пляшут на волнах еще три паруса. Пестрый – «Кречета», белый с синим – «Велета», и красный с желтым узором – «Тура». На последнем – побратим Храбр. Его, Сашки, лодья зовется «Медведем». Она тяжелее остальных, а в носу и корме ее установлены метательные машины. Пороки, как здесь говорят.

– Эге-ей! На «Медведе»! Олекса! Как у вас!

Сашка складывает ладони «рупором».

– Хорошо-о! – кричит он. Здесь Савинова зовут Олексой Медведковичем. Его голова выбрита, оставлен только длинный чуб посередине, и его треплет холодный ветер. Ольбард собственноручно сбрил Сашкину шевелюру, посвящая его в вожди. Князь Ольбард…

Год назад где-то в этих местах бесчувственное тело Савинова рухнуло в воду рядом с бортом «Змиулана». Варяги-русь спасли его и приняли в свою дружину. Спасли человека, неведомо как покинувшего свое время, летчика, погибшего в Великой Войне. И он, Герой Советского Союза Александр Савинов, стал одним из них, Олексой Медведковичем. Сначала воином, а потом и вождем. Сейчас на его лодье семь десятков бойцов. Из них пять десятков – его личная дружина. Здесь, в прошлом, которое стало для Сашки настоящим, он нашел свою любовь и дом. Но нет-нет и всплывают в памяти рев мотора и содрогание машины в миг, когда пальцы давят на гашетки и пушки изрыгают пламя. Вспыхивает круговерть воздушного боя и черные кресты на угловатых консолях «Мессершмитта». И лица друзей, которых он больше никогда не увидит… Чем кончилась та война?

Волна ударила в борт. Соленые брызги коснулись щеки. «Теперь у тебя другая война, Сашка».

Они шли требовать ответа за кровь погибших побратимов. Почти пять сотен мечей в дружине Ольбарда. Жди нас, Стурлауг Ингольвсон! Мы идем!

…Из-под бортов с треском вылетели подпорки. Заскрипели катки, принимая на себя вес могучего тела «Рыси». Хирдманы дружно заорали, упираясь плечами в нос корабля. Тот медленно двинулся, величаво выплыл из ворот корабельного сарая и, уже быстрее, заскользил вниз по пологому склону к воде. Волны вспенились, приняв на свои спины грозный шнеккер. Борта цвета подсохшей крови, гордо изогнутый нос, увенчанный вырезанной из твердого дуба головой лесной кошки. Не корабль – творение человека, а хищный зверь, живой и прекрасный…

Стурлауг смотрел, как воины готовят «Рысь» к походу. Как ставят мачту, поднимают рей с парусом, вывешивают на борта щиты. Как таскают из зимовья заготовленные за зиму припасы, укладывают добычу, оружие, доспехи. Вот понесли мехи с пресной водой…

Скоро хевдинг взойдет на борт и отправится домой, навстречу судьбе. О том, какой она будет, Руны молчат. Их предсказания туманны. Слишком много Сил скопилось вокруг, слишком много неупокоенных душ вопиет о мести. Слишком много… А у Стурлауга так мало воинов – чуть больше двух десятков. Когда они пришли сюда, в этот маленький, забытый богами фиорд, людей было больше. Но трое умерли этой зимой, а двоих хевдинг отправил домой, за помощью. Если они дошли, то есть надежда вернуться и возродить свою силу… Если они дошли.

Стурлауг думал о Хагене, своем единственном сыне. О нем Руны отвечали ясно – Хаген Молниеносный Меч возвратился под родимый кров живым и здоровым вместе со своей молодой женой. Ингольвсон больше не называл Сигурни ведьмой, ведь она принесла его сыну удачу. И теперь именно Хаген должен выручить своего отца из беды.

Хевдинг направился к берегу. Галька заскрипела под его могучей поступью. «Я иду, сын мой! Я иду…»

Вдоль побережья Халогаланда на всех парусах спешили три драккара. Их путь лежал на северо-восток. Покрытые искусной резьбой черные борта кораблей отблескивали соленой влагой. Крылья парусов были темнее ночи. Луч солнца, на миг прорвавшийся сквозь пелену клубящихся туч, сверкнул на шлеме воина, стоявшего на носу головного драккара. Исполинские водяные горы, «морские кони», как их называют скальды, несли черные корабли на своих могучих спинах все дальше и дальше. Побережье Халогаланда с врубившимся в него клином Вест-фьорда осталось позади. По правую руку возникли темные очертания множества островов и мелких скал, торчащих из воды. Грохот прибоя, как рев голодного зверя, летел далеко, и сквозь туманную пелену дождя виднелась белая пена на каменных клыках. Острова Вестеролен… потом остров Сенья, потом Рингвассей… Драккары спешили. Скоро, очень скоро им нужно быть там, где берега Скандии поворачивают на восток. Там в большом фьорде, глубоко врезавшемся в сушу почти точно с севера на юг, должен ждать одинокий корабль…