10
На первом плоту, стараясь удержаться на ногах, в полный рост стоял Вагнер. Плот был перегружен и, тяжело осев, едва взбирался на волны. Гюнтер помахал лейтенанту с причала рукой. Герберт, стараясь не потерять равновесия, тоже подняв руку, ответил командиру. Плоты зашли в бухту и теперь, разогнавшись на спокойной воде, приближались к причалу.
Первым на пристань выпрыгнул Вагнер. Гюнтер улыбнулся, заметив, что у Герберта не только полные воды ботинки, но и брюки мокрые до колен.
— Командир, мы уже чуть стрельбу не открыли, — взволнованно произнес лейтенант. — Куда вы исчезли? Мы вас потеряли из вида и нигде не могли найти!
— Успокойся. Мы пили вино у губернатора. — Затем Гюнтер обернулся и, кивнув головой, сказал: — Познакомься, это и есть дон Диего.
Губернатор, догадавшись, что речь идет о нем, слегка поклонился, не сводя глаз с кобуры на поясе лейтенанта. Он уже заметил, что почти все моряки, сидящие в лодках, вооружены. Как действует это оружие, он уже видел. А вот как работает оружие, болтающееся на ремнях на шее, еще была загадка, но то, что это оружие, он не сомневался. Удивляло то, что у чужаков нет ничего похожего на сабли или шпаги.
Он понял — баланс сил резко качнулся в другую сторону. Если раньше еще можно было попытаться неожиданно убить или связать пятерых подводников, то теперь остается только наблюдать и ждать.
Дон Диего широко улыбнулся и произнес:
— Я счастлив приветствовать вас на нашем гостеприимном острове! Сеньоры подводники, все мы рады такой чести, но не сочтите за оскорбление — кухарки запаздывают. Еще совсем немного времени, и я как губернатор этого острова с почтением приглашу вас за стол разделить нашу радость по поводу прибытия на Бенито!
Дон Диего нагнул голову, скрыв красными полями шляпы свое скривившееся лицо. Его едва не стошнило от собственных слов.
За спиной губернатора с мрачными лицами стояли Чуи и Томас. А из-за их спин выглядывал, вцепившись двумя руками в крест на шее, пастор Соломон. Не далее тридцати метров от причала длинной, изогнутой шеренгой в три ряда стояло почти все мужское население острова. У кого-то сабли висели у пояса, а кто-то, не стесняясь, держал их уже наголо, готовый в любую секунду броситься на чужаков.
— Ты улыбайся, но кобуру держи открытой, — шепнул Гюнтер Герберту.
Но лейтенант и без подсказки командира уже заметил выражение «радушия» на бородатых лицах.
Оценивая степень опасности, он так же шепотом спросил:
— Так нам рады или не рады? А то я уже сомневаюсь.
— Правильно сомневаешься.
— Так, может, их просто перестрелять и дело с концом?
— Тебе бы только пострелять. Видишь, нам рады, — ехидно произнес Гюнтер. — Старались, накрыли на стол, а ты сразу — перестрелять. Еще успеем.
Уже все плоты выгрузились, и моряки едва умещались на переполненном причале. Увидев злую толпу встречающих, они недвусмысленно направили на испанцев автоматы. Щелкнули затворы.
«А ведь кто-то может не сдержаться и открыть огонь», — подумал Гюнтер.
— Дон Диего, — обратился он к губернатору, — прикажите вашим людям спрятать оружие, а то они не слышали ваших слов и не знают, как они счастливы нашему прибытию. Не испытывайте терпение моих людей.
Дон Диего со злостью крикнул с балкона:
— Спрячьте свои тесаки, идиоты! Вы что, не видите, что это приплыли гости, к приему которых мы готовимся уже несколько часов? — В очередной раз изобразил гостеприимство на лице и, прокашлявшись, пробасил: — Проходите, сеньоры! Поднимайтесь по тропе и присаживайтесь за стол. Пока готовятся блюда, я буду угощать вас вином. Мы с вашим капитаном уже оценили вкус солнечного нектара, запутавшегося в виноградной лозе, и подружились. Так попробуйте вина и вы, сеньоры, в добрый знак начала нашей дружбы.
Гюнтер удивленно поднял брови — да дон Диего почти поэт. Ведь может, когда страшно. Он улыбнулся и предупредил Удо:
— Это переводить не надо.
Затем, повысив голос, начал инструктировать своих матросов:
— Напиваться запрещаю! Местные пьют вино как воду, и не вам с ними тягаться. Никому никуда не отходить, держаться всем вместе. Особенно опасны джунгли! Автоматы не снимать даже за столом. Не хочу сказать, что мы на вражеской территории, но здесь все не так. Ну, а сейчас, излучая дружелюбие, идем за стол. И помните, вина не больше двух кружек!
Кюхельман в шутку показал команде кулак и, повернувшись, пошел вслед за губернатором.
— Гюнтер, нам на лодке почудилось, что мы слышали выстрелы? — спросил шагающий рядом Герберт.
— Это я охотился на ягуара.
— Ты! На ягуара! Но зачем?
— Потом расскажу.
Губернатор сел в середине стола, приглашая присесть рядом Кюхельмана.
— Я сяду напротив, хотел бы видеть свой корабль, — возразил Гюнтер.
Дон Диего понимающе улыбнулся и кивнул. Чужаки осторожны, а возможно, и боятся.
Подводники, бряцая автоматами, начали рассаживаться за столом по обе стороны от своего командира.
— Герберт и ты, Вилли, — приказал Гюнтер, — сядьте напротив меня, рядом с губернатором, и смотрите, что делается за нашими спинами.
Губернатор встал и, высматривая среди столпившихся островитян самых, на его взгляд, достойных, рассаживал их по обе руки от себя. Остальные держались на почтительном расстоянии, с завистью наблюдая за счастливчиками, одаренными губернаторским вниманием.
Не успел дон Диего наполнить первый кубок и предложить тост за гостей, как из чадящей кухни потянулись вереницей кухарки с блюдами в руках. Они расставляли на столе вырезанные из дерева тарелки, круглые и овальные, больше похожие на тазики. Несколько бронзовых тарелок с тушками куриц, набитых фруктами, заняли центр, разделив стол на две половины. И наконец единственное серебряное блюдо, с еще дымящимся румяным поросенком, вынесла сама дона Дебора. Сопровождаемая голодными взглядами присутствующих, она поставила «лакомство» между губернатором и Кюхельманом.
Среди женщин была и хрупкая девушка, помогавшая накрывать на стол, которую Гюнтер уже видел в губернаторском доме. Дон Диего ее тоже заметил:
— Оставь, Кармен! И без тебя управятся. Иди садись сюда.
Губернатор указал ей на место между собой и Вилли.
— Это моя дочь, Кармен, — поймав взгляд Кюхельмана, пояснил он.
— Я не знал, что у вас есть дочь, — сказал Гюнтер.
— Ну-у… — замялся губернатор. — Она моя приемная дочь. Ее отец, мой лучший друг, давно погиб, и растил ее я.
— Это делает вам честь, — произнес Кюхельман, в очередной раз удивляясь противоречивости натуры дона Диего.
Кармен на вид было лет шестнадцать, не более. Типичная смуглая испанка с длинными черными волосами. Худая, почти мальчишеская фигура с тонкими руками и хрупкой шеей. Девушка была похожа на подростка, наряженного во взрослое женское платье.
«Да в ней, наверное, и сорока килограммов весу нет», — подумал Гюнтер и чуть не рассмеялся, увидев, как густо покраснел Вилли. Казалось, штурман сейчас перестанет дышать от стеснения.
Кармен, не смущаясь, разглядывала сидевших за столом подводников. С детским любопытством она уставилась на белую фуражку Кюхельмана с орлом на тулье. Затем очередь дошла до штурмана. Кармен с интересом окинула взглядом его длинную фигуру, пощупала тонкими пальцами ткань его куртки и подергала за пуговицы, отчего штурман теперь горел как красный семафор.
Кармен хотела что-то сказать, но ее перебил дон Диего. Взглянув на накрытый стол, он остался доволен его видом и проревел:
— Уберите это пойло для щенят! Не будем оскорблять жареного поросенка, запивая его вином! Давайте сюда напиток для мужчин!
Мгновенно исчезли кувшины. Вместо них прикатили просмоленный бочонок с джином.
Что-то мокрое тронуло руку Гюнтера под столом. Наклонившись, он увидел прижавшегося к его коленям огромного лохматого пса. Заискивающе глядя на Кюхельмана, он явно ждал костей. Вокруг стола, отталкивая друг друга, кружились еще несколько таких же лохматых и огромных чудовищ.
С хлопком вылетела пробка из бочонка. В кубки полилась мутно-розовая жидкость с резким запахом можжевельника.
— Погодите! — Дон Диего поднял руку. — Начать я хочу не с этого прекрасного напитка, а с того, который мне привез мой мальчик Пабло. И который долго томился в моем подвале, ожидая достойного повода.
На том конце стола, где сидели испанцы, воцарилась благоговейная тишина.
— Да! Я хочу угостить наших гостей волшебной новинкой, имя которой — ром! Чуи, ты знаешь, где он стоит. Неси его скорей сюда. Что такое джин, достойные гости, я думаю, знают и без нас. А вот ром, уверен, им пробовать не доводилось.
Гюнтер слушал перевод Удо, не особенно представляя разницу между ромом и джином. И почему вообще слово «ром» вызвало такое оживление за столом на половине губернатора? Но на всякий случай он восхищенно закивал. Напротив плотоядно потирал ладони пастор Соломон.
— Рожденный из сахарной патоки на тростниковых плантациях Ямайки и Эспаньолы, ром — самое лучшее, что смогла подарить нам эта благодатная земля, — с вдохновением продолжал дон Диего. — Когда я впервые его попробовал, то понял, что раньше пил телячье молоко, а не лекарство для моряков! В Европе даже не все короли знают, что это такое, а мы пьем… Да где же этот Чуи? Уж не присосался ли к моему бочонку! — Губернатор захохотал, довольный своей шуткой.
Сидевший рядом с лейтенантом Вагнером пастор тоненько захихикал и, улучив момент, когда дон Диего замолчал, ткнул в небо пальцем и крикнул, так, чтобы слышали на обоих концах стола:
— Ром — свидетельство того, что Господь желает нам счастья!
И, довольный, взглянул на губернатора, решив, что теперь он точно имеет право на свою долю рома.
Прижав к груди маленький бочонок, у стола появился Чуи. Вытащив двумя пальцами пробку, он наполнил кубок губернатора, затем Кюхельмана. Затем, стараясь не пролить ни капли, Чуи прошел вдоль ряда подводников, наполняя их стаканы.
Гюнтер обратил внимание, что из островитян ром достался только ближайшему окружению дона Диего. Остальные довольствовались джином.
Не торопясь сесть на место, губернатор поднял руку с кубком и, улыбаясь, произнес:
— Я благодарю чужеземцев за то, что они посетили наш богом забытый остров. За то, что сидят сейчас с нами за одним столом, а их пушки молчат. Никому еще не удавалось покорить Бенито огнем, но для дружбы наши сердца открыты.
«Красиво сказано», — подумал Кюхельман и, заметив обращенные на него взгляды, догадался, что должен сказать ответное слово.
— Спасибо! Спасибо за то, что на этом зеленом острове мы встретили новых друзей, а не врагов. Потому что лучше любой битвы — это накрытый стол и радушие его хозяев!
Услышав перевод, испанцы дружно закивали, подняв вверх полные бокалы.
«Ну, пожалуй, хватит», — подумал Гюнтер, опасливо принюхиваясь к янтарной жидкости в тяжелом кубке. Собравшись с духом и понимая, что от него ждут именно этого, он залпом проглотил тягучий ром. В горло вылился подслащенный расплавленный свинец. Гюнтер закашлялся под общий взрыв хохота. Слезы покатились из глаз. Легкие отказывались сделать хотя бы слабый вдох или выдох.
Вытянув вперед руку, он попытался нащупать на столе хоть что-нибудь, чем можно было бы сбить сжигающий трахею огонь. Вогнав пальцы в горячего поросенка, Гюнтер вырвал кусок мяса и запихнул себе в рот.
Громче всех хохотал губернатор. Казалось, он сейчас не усидит и свалится под стол.
— Конец моей печени, — в отчаянии прошептал Кюхельман.
— Что!? Что сказал ваш капитан!? — сквозь смех спросил дон Диего у Удо и, услышав ответ, захлебываясь смехом, изрек: — Ром не может испортить печень, потому что прежде он вышибает мозги!
Его слова утонули в хохоте.
С трудом придя в себя и чувствуя, что градус неумолимо рвется в голову, Гюнтер наклонился к старпому и Герреро:
— Не пейте. Этот ром не для наших мозгов. Пусть кто-нибудь из нас будет с ясной головой.
Вилли тотчас отставил наполненную до краев стеклянную чашу.
Кармен толкнула штурмана в бок и что-то спросила.
— Она спрашивает: тебе что, не нравится ром? Почему ты не пьешь? — улыбаясь, пришел на помощь Удо.
— Хочу еще немного пожить, — попытался отшутиться Вилли, переживая, что, отказавшись пить, он потеряет достоинство в глазах Кармен.
Выслушав ответ, Кармен звонко рассмеялась.
Вилли окончательно растерялся и потупился, пряча глаза. Но это еще больше развеселило жизнерадостную испанку.
Не осталась незамеченной его растерянность и для губернатора. Дон Диего насмешливо посмотрел на сконфуженного штурмана и, наклонившись к Кармен, что-то долго шептал ей в ухо.
Не допущенные к столу островитяне развели рядом костер. Губернатор пожаловал им еще одну бочку с джином. На огне вращалась туша с головой и рогами, еще недавно блеявшая козой. Пьяное веселье начинало набирать обороты.
Гюнтер заметил, что ром для губернатора все-таки слишком крепок. Дона Диего передернуло, он судорожно задвигал кадыком. Глаза его сошлись к переносице, нос полиловел.
— Эх! — махнул он пустым кубком. — Кто же придумал такое зелье? Я бы его сначала озолотил, а затем повесил!
Кюхельман посмотрел на свою команду. Кто-то все-таки осмелился и опустошил свой стакан, но в основном все набросились на еду. Вилок на столе не было, и моряки по примеру хозяев рвали мясо руками.
— А почему не пьют ваши тени? — обратил внимание Гюнтер на стоявших за спиной у губернатора Чуи и Томаса.
— Э, нет, — прищурился раскрасневшийся дон Диего. — Кто-то должен сегодня отнести меня в кровать и охранять мой сон.
Алкоголь начал действовать и на железный организм губернатора. Он с трудом шевелил языком, растягивая слова. Удо едва разбирал их, напрягая слух.
Гюнтер решил, что наступило время для делового разговора.
— Дон Диего, у меня к вам небольшая просьба. Так, мелочь… — произнес он, глядя на заляпанную жиром бороду губернатора. — Мой экипаж долго был в море, и запасы продовольствия исчерпались. Не могли бы вы, так сказать, в знак нашей дружбы отправить парочку поросят на мой корабль? Чтобы и оставшиеся на вахте моряки оценили вашу щедрость.
— Капитан, наша дружба не знает цены и границ. Да мы обезьян будем жрать, а вам последнее отдадим! — закричал дон Диего, грохнув кулаком по столу.
Гюнтер внимательно посмотрел на губернатора — ему показалось, что он не так пьян, как хочет казаться.
— Я думаю, что до этого дело не дойдет, — произнес он, взглянув на огороженный загон свинарника. — У вас может стать на постой целый флот.
Дон Диего удовлетворенно кивнул, расценив сказанное как комплимент.
— Проверь, чтобы нагрузили полную лодку для наших гостей, — приказал он Чуи, — и пусть отвезут на их корабль.
— Нет-нет! — запротестовал Гюнтер. — Мои люди сами это сделают.
— Как хотите. — Губернатор безразлично пожал плечами.
Вдруг он вскочил с места и хлопнул себя по лбу, будто вспомнил что-то очень важное:
— Я знаю, чем мы еще можем вас удивить! И уж поверьте, такого вы не видели и никогда не увидите!
Дон Диего вылез из-за стола и попытался обнять за плечи Томаса.
«Уж не бороться ли он с ним собрался?» — подумал Кюхельман.
Дон Диего, хлопнув голландца по плечу, крикнул сидевшим вокруг костра:
— Ведите сюда быка! — а затем обратился к подводникам: — А пока, сеньоры, я расскажу вам занятную историю. Три года назад я выловил Томаса из воды, это случилось после того, как мы отправили на дно несговорчивый голландский барк. Такие здоровяки, как Томас, всегда мне были по душе, и его единственного мы оставили в живых. Томас на нас обиды не держал и быстро прижился, выучил язык. А от скуки придумал себе развлечение: взял маленького, только что родившегося теленка и каждое утро, взвалив его себе на плечи, обходил вокруг деревни. Бычок рос, а Томас его носил. Так три года и носит. Во-о-он та протоптанная тропа перед джунглями — это тропа Томаса!
Гюнтер увидел, как из-за церкви вывели здоровенного черного быка. Трое мужчин тащили его за широкий ремень на шее, стараясь соблюдать дистанцию и держаться от загнутых рогов подальше.
— Давай, Томас! Привели твоего теленочка! — засмеялся дон Диего.
Голландец с каменным лицом подошел к быку и отобрал ремень у вздохнувших с облегчением испанцев.
Животное, увидев хозяина, притихло, покорно опустив голову, привыкшее к многолетней процедуре.
Томас любовно похлопал быка по шее, почесал за ухом и, нагнувшись, протиснулся между его ног, уперевшись затылком в круглый живот. Руками он схватил быка за ноги.
Лицо голландца покраснело от напряжения, и потрясенный Гюнтер увидел, как оторвались от земли копыта. Вздох восхищения прокатился вдоль стола.
— Невероятно, — только и смог прошептать вскочивший Отто.
Томас, стараясь сохранять равновесие, двинулся со своей ношей к тропе, раскачиваясь при каждом шаге. На земле оставались глубокие следы от его ног.
Гремя автоматами, из-за стола выскочили подводники и с ошарашенными лицами пошли рядом с голландцем.
Теперь Гюнтер понял, какая кувалда раздавила тело Томаса, сделав его безобразно квадратным и широким. Такие развлечения сжали его скелет в росте, но невероятно раздвинули вширь, приспособив к нечеловеческим нагрузкам.
Раскачивая головой в такт шагам голландца, бык спокойно взирал сверху на разбегающихся в стороны людей.
Воспользовавшись суматохой, Кармен дернула за рукав Вилли и, улыбаясь, потянула из-за стола. Ничего не понимая, штурман беспомощно улыбался, шаря вокруг глазами в поисках Удо. Капризно надув губы, Кармен произнесла несколько непонятных слов и звонко засмеялась, глядя на растерянного Вилли.
— Она зовет тебя посмотреть остров, — сказал неизвестно откуда появившийся доминиканец.
— Но ведь это же опасно!
— Я бы на твоем месте не думал об этом. — Улыбаясь, Удо подмигнул штурману. — Уверен, что охотиться на ягуара ты не будешь.
— Но я же… — Вилли хотел сказать, что не знает испанского языка, но, увидев смеющиеся глаза Кармен, покорно отошел от стола.
Как себя вести с девушками, тем более не понимая их речь, штурман не имел ни малейшего представления. Опыт по этой части у него был чисто теоретический — подслушанный в матросских кубриках. Да и то в основном это были байки о приключениях в портовых борделях.
Глядя на хрупкую девушку, вцепившуюся в его руку, Вилли не мог понять, что с ним происходит. Он чувствовал, что его лицо горит, а веснушки превратились в красные пятна, и от этого он еще сильнее смущался. Ему было неловко, что он такой длинный, и Кармен не достает ему даже до плеча, и что у него такие короткие рукава, потому что не нашлась на складе куртка для его долговязой фигуры.
В общем, Вилли мечтал сейчас лишь об одном — поскорее вернуться на лодку и забиться в самый дальний угол кубрика.
Кармен провела его мимо причала и, смело нырнув в заросли, потащила по еле заметной тропе вверх, на утес. Ветви беспощадно хлестали штурмана по лицу, и он с облегчением вздохнул, когда оказался на вершине. Сверху открылся потрясающий вид, и он замер с открытым ртом. С тридцатиметровой высоты бухта была как на ладони. Тянулся дым от костра и из кухни. Ровной линией красовался стол, за которым он только что сидел. Сопровождаемый улюлюкающей толпой, Томас уже заканчивал свой круг. Искрилось озаренное солнцем море. Натянув якорную цепь, стояла подводная лодка. На палубе сидела и лежала оставшаяся команда, рассматривая в бинокли, что творится на берегу. Вилли помахал им рукой, но его никто не заметил.
Вдалеке, отрезанный от поселка джунглями, белой свечой торчал маяк. В том, что это маяк, Вилли не сомневался, но почему он стоит в стороне, а не указывает на вход в бухту?
Кармен размахивала руками и рассказывала ему какие-то истории. Она запрыгнула на ствол пушки и теперь сидела, болтая ногами. И все говорила, говорила, говорила. Для ничего не понимавшего Вилли ее речь звучала как песня. Он понял, что это ее любимое место, и, по всей видимости, она частенько любовалась открывающимися отсюда красотами, одна, а теперь, когда появилась возможность поделиться с кем-то своим восторгом, Кармен просто светилась от радости. Увидав их, закружились рядом чайки, ожидая подачки. Внизу заревела восхищенная толпа — это Томас принес быка назад, к столу, замкнув круг. А прячущее верхушку горы облако уже потемнело и грозило вот-вот пролить свое содержимое на остров.
Наконец, выговорившись, Кармен умолкла. Затем, взяв штурмана за руку и указав на желтую полоску берега, она несколько раз повторила:
— Коста!
Неожиданно Вилли осенило. Она пытается учить его испанскому языку.
— Да! Да! Я понял, коста — это берег! Здорово! — Он радостно закивал.
— Алта мар. — Кармен широким жестом указала на море.
— Да! Я понял, это море! Это так просто! Давай еще! Я обязательно выучу твой язык и тогда мы сможем разговаривать!
Он повторял за ней новые слова и чувствовал, что от восторга не ощущает под ногами земли и готов летать наперегонки с чайками. Он слушал ее, и голова кружилась от ее казавшегося ангельским голоса. Он забыл, что их разделяют века и где-то в его времени идет война. Глядя на зеленые джунгли, он думал, что они очень красивые и совсем не опасные. Пусть даже там прячутся кровожадные туземцы и ягуары, он их не боится. Только бы эта маленькая смеющаяся испанка была рядом.
Такого с Вилли еще не было никогда в жизни.
Он не знал своих родителей, его воспитывала полоумная тетка, из впечатлений детства ему запомнился только вечно урчащий от голода желудок да насмешки и подзатыльники одноклассников. Единственным близким человеком для него был седой, с добрыми, умными глазами директор школы Рольф Витцель. Как любой сирота, Вилли сразу почувствовал тепло, исходящее от этого улыбающегося и постоянно озабоченного проблемами детей старика, и всем сердцем потянулся к нему. Витцель по совместительству преподавал у них математику, и Вилли был готов вывернуться наизнанку, лишь бы заслужить его похвалу. Математику он всегда знал на один год вперед, хотя и стал из-за этого изгоем в классе. Когда пришло время покидать школу, Вилли с тоской считал оставшиеся дни. Мысль о том, что он расстанется с Витцелем, доводила его до слез.
Но за несколько дней до выпуска директор вызвал его к себе в кабинет и поинтересовался, чем мальчик хочет заниматься дальше. Вилли об этом даже не думал. Будущее представлялось ему чем-то темным и мрачным, с коротким и ужасным финалом. Тогда Витцель принял за него решение. Написав отличную рекомендацию, он отправил его к своему давнему знакомому в военно-морское училище унтер-офицерского состава в Фридрихзорте. Директор для Вилли был непререкаемым авторитетом, поэтому оспорить такое решение ему даже не пришло в голову.
После аварии на U-580 новоиспеченный унтер-офицер Вилли Айсман получил отпуск на две недели. В наглаженной форме, гордо выпятив грудь, украшенную знаком подводника, он бегом пустился с вокзала, размахивая вещевым мешком, будто школьным ранцем. Провинциальный городок совсем не изменился. Казалось, здесь даже не слышали о войне. Войдя во двор покосившегося теткиного дома, Вилли испытал волнение — он не был здесь целых два года. Дверь оказалась незапертой. Когда он ее открыл, в нос ударил жуткий спертый запах. Тетка лежала на кровати и, увидев Вилли, недовольно проворчала:
— Где тебя носит, негодный паршивец?
Сказала это так, будто он сегодня не ночевал дома, а не отсутствовал два года. Она не замечала его черной формы и фуражки подводника. Глядя, как тетка Марта пытается встать, продолжая бранить его, как тогда, когда он еще был мальчишкой, Вилли понял, что с головой у нее стало совсем плохо.
Вилли оставил вещевой мешок у тетки и пошел в школу увидеть директора Витцеля. В школе тоже ничего не изменилось — те же тихие коридоры, портреты немецких ученых и писателей на стенах. Тот же буфет за решеткой, через которую он просовывал нос и вдыхал запах сдобных булочек, не имея и пфеннига в кармане.
Неожиданно за одной из дверей он услышал знакомый голос. Вилли остановился и робко постучал.
Директор Витцель был ему рад без меры. Гордо расправив плечи, он представил Вилли ученикам так, будто это был его собственный сын.
Затем он попросил рассказать о подводных лодках и войне на море, о торпедных атаках и о том, чем Вилли занимается на лодке. При этом выразил уверенность, что отлично служить ему помогает отличное знание математики. Класс был выпускной, и мальчишкам вскоре предстояло делать свой выбор, где воевать, поэтому Вилли все слушали, затаив дыхание. При виде такого внимания к своей персоне он почувствовал вдохновение, и его понесло. Он приписывал такие подвиги своему экипажу, о которых читал только в чужих сводках и донесениях. Рассказывал, какую важную и нужную роль выполняет штурман, ведь без него ни один корабль не выйдет в море, а про океан и говорить нечего.
Среди учеников он заметил белокурую румяную девушку со значком гитлерюгенда на груди. Похоже, она не очень понимала, о чем он говорил, но, когда урок закончился, подошла к нему, сказала, что ее зовут Фрида, и попросила проводить ее до дома.
На память Вилли получил в подарок от класса тряпочного Микки-Мауса и с тех пор всегда носил его с собой. Лихо сдвинув фуражку на затылок, он повел взявшую его под руку Фриду по безлюдной улочке их городка.
В длительные часы бездействия на берегу или в море Вилли мечтал, что, когда закончится война, он обязательно женится. Его избранницей непременно будет такая немка, какими должны быть, по мнению фюрера, все девушки Германии: белокурая, пышная и с большой грудью, чтобы смогла выкормить не одного воина для Рейха. Фрида была такой, как будто ее сам фюрер нарисовал, и Вилли с восхищением поглядывал на ее мощный, не по возрасту, бюст.
Мама Фриды, едва увидела его морскую форму, превратилась в саму любезность. Его угощали эрзац-кофе и плюшками с вареньем. Вопросы сыпались как из рога изобилия. Наконец Фрида выложила на стол коллекцию фотографий командиров подводных лодок, обладателей Рыцарского креста. Такие фото можно было купить в любой книжной лавке. Девушка спросила, когда они увидят в этом ряду его фотографию.
Вилли попытался объяснить, что он унтер-офицер и командиром лодки вряд ли когда-нибудь станет, но штурман — это тоже почетно и, возможно, он даже получит Железный крест второго класса или фотопортрет самого гросс-адмирала Денница с дарственной надписью.
Но мама и дочь вдруг потеряли к нему всякий интерес. Мама, зевая, сказала, что Фриде завтра рано вставать и Вилли, наверное, тоже пора. На этом весь его опыт общения с девушками и закончился.
Вернувшись в теткин дом, он с грустью понял, что здесь для него все чужое. Вроде бы и детство прошло в этих стенах, но было это в какой-то другой жизни.
Послушав немного, как храпит тетка, он взял вещевой мешок, выложил на стол половину своих отпускных марок и тихонько закрыл за собой дверь.
Ночной холодный ветер гнал листья по единственной мощеной дороге их городка. Вилли улыбнулся — с летящими листьями ему было по пути. Подняв воротник куртки, он направился на вокзал, подставив пробирающемуся под майку ветру спину.
Он понял, что настоящая его семья — это экипаж подводной лодки. Те, с кем он уже успел послушать разрывы глубинных бомб, с кем вместе задыхался в смрадной утробе лодки, с кем разделил пока что единственную победу, отправив на дно английское судно. И те, с кем он испытал горечь потери при аварии U-580.
За весь путь к вокзалу Вилли ни разу не оглянулся.
И вот теперь, глядя, как смеется над исковерканными в его интерпретации испанскими словами Кармен, Вилли понял, что она абсолютно не подходит ни под один из его надуманных женских стандартов. Кармен казалась красивее всех немецких девушек, вместе взятых. Хотелось жить одним днем и не думать о том, что будет завтра.
Неожиданно на щеку упала крупная капля. Набравшая силу туча, спустившись с вершины на середину горы и расползаясь в стороны, пролилась бурным дождем. Над джунглями вспыхнула, играя цветами, радуга. Захохотав, Кармен схватила Вилли за руку и потащила вниз, к подножию утеса.
Спрятавшись от дождя под широкими листьями пальмы, они наблюдали, что делалось за столом. Успевшие уже изрядно набраться островитяне устроили пляску вокруг затухающего костра. Еле державшиеся на ногах музыканты пританцовывали, стоя в успевшей набраться луже. Один раздувал щеки и, выпучив посоловевшие глаза, терзал флейту. Другой, поднимая тучу брызг, колотил барабан.
Вилли с удивлением различал в веселящейся толпе серые куртки подводников.
Истосковавшиеся по отдыху матросы, будто сорвавшиеся с цепи псы, резвились наравне с пьяными испанцами, не забывая в перерывах приложиться к бочонку с джином, и уже не обращали внимания на суровые взгляды командира.
Раскрасневшийся Герберт плюхнулся на скамейку рядом с Кюхельманом.
— Никогда бы не подумал, что смогу так отплясывать под флейту и барабан, — тяжело дыша, произнес он.
Крупные капли дождя застучали по столу и мгновенно заполнили блюда с угощениями. Под скамейкой образовалась огромная лужа, и Гюнтер чувствовал, что едва успевшие просохнуть ботинки намокают вновь.
Неожиданно появился человек в камзоле без рукавов и в брюках, оборванных по колени. Разбитые ботинки были привязаны к ногам веревками. Длинные волосы болтались жиденькими косичками. Без усов и бороды смуглое лицо индейца выделялось на общем фоне заросших физиономий испанцев. Он упал на колени перед бочонком с джином и, сложив руки лодочкой, пытался поймать качающуюся струю.
— Кто это? — удивленно спросил Гюнтер у губернатора.
— А… это Пио. — Дон Диего безразлично махнул рукой. — Он туземец. Любит выпивку, потому и бросил свое племя. Когда-то он нам здорово помог выслеживать таких же, как он, туземцев. Они даже поначалу охотились на него, ведь для них он предатель. Но Пио умеет хорошо читать следы, а еще лучше он их заметает. За это у него в племени было имя — Хвост Ягуара. Но мои ребята дали ему имя попроще. Кое-как приучили одеваться по-человечески, вот только никак не научат носить обувь. Жутко боится всовывать ноги внутрь башмаков, так и щеголяет, привязав их веревками. Пьянеет от одного стакана и не трезвеет несколько дней. Мои уж и забудут, что пили, а он все пьяный ходит. Это его моряки с «Черного паука» ночью напоили ради смеха. Видать, уже проспался.
Дождь набирал силу, но на него никто не обращал внимания.
«Пора заканчивать веселье, — решил Гюнтер. — Для первого раза хватит».
Команда на глазах превращалась в бесконтрольное пьяное стадо. Но мысль о том, что сейчас надо будет возвращаться из этого зеленого рая на лодку с ее тесными отсеками, портила Гюнтеру настроение, и он медлил отдавать приказ. С сожалением обведя взглядом появившиеся на столе новые блюда, Кюхельман посмотрел на низкую тучу над головой и решил: вот дождь закончится, тогда и отчалим. Надо только договориться о следующем визите и поставках продуктов на лодку. Но в голову вдруг пришла другая, сомнительная, но очень заманчивая мысль.
У самой границы джунглей он заметил длинный барак с ограждением из заостренных кольев, и сам собой родился план.
— Дон Диего, что это за крепость? — Гюнтер кивнул в направлении барака.
— Это наш первый дом на острове. За его стенами мы прятались от туземцев, пока не загнали их в джунгли.
— А сейчас там кто-нибудь живет?
— Нет. — Губернатор дразнил костью спрятавшегося под столом пса и даже не взглянул, куда показывал Кюхельман. — Сейчас там сено для коров да еще всякий хлам.
— Дон Диего, мы займем этот барак на время, пока будем здесь, — тоном, не терпящим возражений, произнес Гюнтер.
— Но… Сеньоры, там вам будет неудобно, — растерялся губернатор. — Лучше я выгоню для вашей команды моих бездельников из нескольких хижин, а лично вы, капитан, можете остановиться у меня.
— Нет! Это как раз то, что нам нужно.
Услыхавший конец разговора старпом отложил в сторону поросячью ногу и повернулся к командиру:
— Идея неплохая, вот только можно ли им доверять?
— Установим вахту, распределим дежурства. Половина команды останется на берегу, остальные — на лодке. Затем будем поочередно менять людей. Так же и с офицерами. Здесь мы сможем держать под контролем губернатора, и нам не придется доказывать каждое утро свое превосходство стрельбой из пушки, если у него вдруг проснется боевой дух.
Гюнтер поднялся из-за стола и, не обращая внимания на поднявшего брови губернатора, двинулся вокруг пляшущей толпы.
— Идемте, Отто, осмотрим наше новое жилище.
Ему под ноги рухнул кто-то из команды. Кюхельман не успел разглядеть перепачканное глиной лицо. Матрос вскочил и нырнул в толпу танцующих испанцев и подводников. Мелькнул лишь шеврон торпедиста.
«Таких действительно опасно перевозить на лодку, — подумал Гюнтер. — Половину растеряем по пути».
— Дон Диего, кажется, мы уже достаточно повеселились. Прикажите укатить бочонок.
Губернатор удивился еще больше. Красные глаза возмущенно округлились.
— Помилуйте, сеньор! Да мы еще и не начинали!
Гюнтер застонал, покачав головой.
Рядом, подпрыгивая в такт барабану, сидел Вагнер. Он торопился расправиться с тушкой фазана и присоединиться к общему веселью, но, наткнувшись на жесткий взгляд командира, едва не подавился.
— Мы со старпомом осмотрим нашу новую казарму. — Кюхельман сверлил взглядом виновато потупившегося лейтенанта. — А ты, Герберт, прекращай эту вакханалию и приводи в чувство команду.
Дон Диего вызвался на правах хозяина их проводить, с сожалением отдавая собаке недоеденный кусок мяса. Он тщательно вытер руки о бороду, поправил съехавший ремень со шпагой и, тяжело поднявшись из-за стола, пошел напрямик в сторону барака. Впереди него, расталкивая разгулявшуюся толпу, шли Томас и Чуи. За ними следовали Кюхельман со старпомом и Удо.
Забор из заостренных кольев в некоторых местах наклонился, подмытый частыми дождями, но в общем был все еще крепким и местами превышал рост человека. Массивные ворота с трудом сдвинулись под руками Томаса. Небольшой внутренний двор был завален корабельным хламом. В центре красовалась черная от смолы шлюпка с проломленным дном, за ней из земли торчал ржавый якорь. Дверь в барак была открыта настежь, и в темном проеме виднелась присыпанная соломой разбитая корабельная пушка.
— Море иногда выносит на берег последствия кораблекрушений, а мы собираем их здесь, — объяснил дон Диего необычную коллекцию обломков кораблей.
Гюнтер задумался о том, как море могло вынести на берег якорь и пушку, но уточнять у губернатора не стал.
Внутри барак действительно был завален до половины соломой, и Отто едва справился с желанием рухнуть в эту мягкую гору и уснуть.
— Здесь вполне хватит места, чтобы разместить половину экипажа, — произнес он, разглядывая висящие с потолка корабельные гамаки. — Немного досок, чтобы заколотить окна и смастерить что-то похожее на койки, и получится фешенебельная гостиница.
Гюнтер кивнул, вполне довольный осмотром и соглашаясь с оценкой старпома.
— Это даже лучше, чем я мог предполагать, — обратился он к губернатору. — Мы немного здесь изменим обстановку и отремонтируем стены, но в целом все останется как было до нас.
— Как вам угодно, — ответил дон Диего. — Если понадобится помощь, мои люди в вашем распоряжении.
— Вы читаете мои мысли. — Гюнтер решил воспользоваться предложением. — Вашим плотникам наверняка не составит труда построить для нас отдельный причал поближе к этому дому. Так и у вас под ногами не будут путаться мои люди. И еще я хотел бы, чтобы вы предупредили ваших жителей, что на время нашего пребывания территория, огражденная забором, — Гюнтер чуть не сказал, что этот клочок земли теперь считается территорией Германии, но, спохватившись, закончил: — для них закрыта.
Дон Диего вновь удивленно поднял брови, но промолчал. Он поклонился, скрыв шляпой лицо, и зашагал прочь.
Кюхельман задумчиво посмотрел ему вслед:
— Отто, у вас не создается впечатление, что все пошло не так, как хотелось? Лично я представлял наши отношения с этими дикарями несколько иначе.
— Еще бы! Конечно, мы ожидали, что перед нами упадут на колени и будут молить о пощаде. Или, по крайней мере, начнут рисовать с нас иконы, но, сами видите, — не тот случай. И, кажется, я понимаю, в чем дело. Наши историки описывают эти времена как темные и невежественные. Возможно, это и так. Но их не назовешь временем трусости и нерешительности. Не каждого офицера нашего штаба вы уговорите добровольно пересечь Атлантический океан на нашей надежной подводной лодке, а эти ходят по нему вдоль и поперек на таких судах, на которые без слез смотреть невозможно. Для них жизнь — копейка. Они легко отбирают ее у других, но и всегда готовы к тому, что завтра кто-то отберет ее у них. Они живут одним днем. Дожить до пятидесяти лет — это все равно что в наше время заслужить Рыцарский крест на шею. А чем мы им угрожаем? Тем, что отберем жизнь? Так они не очень-то этого и боятся. Сыграть на суеверии мы могли бы где-нибудь в Европе, а здесь они свободны.
— Что же нам делать?
— Здесь уважают силу, и пока мы их сильнее, нам опасаться нечего.
Гюнтер задумчиво кивнул. Затем он увидел в раскрытые ворота, как Герберт пытается утихомирить разгулявшихся подводников. Он выдергивал их за шиворот из толпы и ставил в строй. Тех, что были потрезвее, определял в первую шеренгу. А тех, которые уже успели порядком набраться, прятал за спины товарищей.
Гюнтер вышел за забор, поправил капитанскую фуражку и критическим взглядом оценил состояние своей команды. Первая шеренга, увидав его, попыталась встать по стойке «смирно», вытянув руки по швам.
— Я первый и последний раз прощаю вас за невыполнение моего приказа! — грозно произнес Гюнтер и хмуро сдвинул брови. — Того, кто еще раз напьется, я лишу схода на берег и определю на самую тяжелую работу на лодке!
Кто-то пьяно захихикал в заднем ряду.
Безнадежно махнув рукой, Гюнтер повернулся к Вагнеру:
— Давай всех в барак.
«Придется воспитательную работу перенести на утро, когда проспятся», — подумал он.
Подождав, когда вся команда зайдет в барак, Гюнтер подошел к старпому:
— Скоро стемнеет. Утром организуем смену на лодке, а сейчас надо запереть ворота и выставить вахту. Подумайте, Отто, кого можно определить на первую ночь.
— А что здесь думать? Вам, как командиру, такое дежурство по определению не положено, а из остальных, кто способен нести вахту, — это я да вот Удо.
Старпом, улыбнувшись, снял наручные часы с орлом на циферблате и вручил их доминиканцу:
— Держи, радист! В час разбудишь.
Довольный, что так легко решил проблему, Отто ушел в барак, отыскал среди бесчувственных тел свободное место и с наслаждением рухнул в ароматное сено, осуществив давно мучившую его мечту.
Солнце стремительно падало за горизонт. Дождь уже закончился и, испарившись, оставил лишь легкое напоминание о себе, чуть-чуть сбив жару.
Без поддержки моряков само по себе затихло пьяное веселье возле потухшего костра. Губернатор после беседы с Кюхельманом ушел в свой особняк и угрюмо озирал с террасы следы недавнего застолья. Донна Дебора с помощницами закончила уборку стола, сбросила остатки на землю объевшимся собакам и скрылась за дверью кухни подсчитывать потраченные продукты. Пастор Соломон, не рассчитав сил в борьбе с ромом и джином, позорно пал, запутавшись в сутане, и теперь спал, посапывая, на пороге церкви. Кое-кто еще пытался, подняв голову, прокричать тост в честь губернатора, но, не услышав поддержки, вновь прижимался щекой к земле и через секунду богатырски храпел.
Поселок затихал, постепенно засыпая. Лишь собаки, лениво развалившиеся среди спящих на поляне тел, чутко прислушивались к просыпающимся джунглям.
Единственными, кто с сожалением смотрел на скрывающееся за горой солнце и загорающиеся на темнеющем небе звезды, были Вилли и Кармен.
Гуляя, они уже не раз прошлась вокруг поселка по тропе Томаса. Вновь и вновь взбирались на утес, чтобы полюбоваться сначала радугой, затем ярко-зелеными джунглями, отмытыми дождем, потом смотрели на багровый закат и соревновались, кто первый заметит первую звезду. Вилли казалось, что он давно уже понимает Кармен. Понимает ее чувства и жесты, и для этого ему совсем не нужен испанский язык.
При первых признаках наступающей темноты Кармен забеспокоилась, и Вилли понял, что время их свидания неумолимо истекает. Девушка смущенно улыбнулась, сделала попытку поцеловать его в щеку, но, не сумев допрыгнуть, рассмеялась и, подхватив путающееся в ногах платье, побежала к белеющему на вершине особняку губернатора.
Вилли смотрел ей вслед с глупой и счастливой улыбкой, чувствуя, что еще немного, и он взорвется радостным смехом, рискуя переполошить засыпающий поселок. Затем он окинул взглядом еле различимые силуэты домов и понял, что не знает, что ему делать дальше. В голову пришла тревожная мысль, что все вернулись на лодку, а его забыли, и теперь ему придется добираться вплавь. Да еще и достанется от командира за опоздание. Потом он вспомнил, что видел с утеса белую командирскую фуражку на краю поселка за забором. Заторопившись, пока окончательно не стемнело, Вилли попытался определить, в какой стороне находится этот забор. Наконец он его нашел и, боясь ошибиться, ударил несколько раз кулаком в ворота. С другой стороны послышалась возня, затем опять все стихло. Вилли отошел от ворот и с высоты своего немалого роста заглянул через забор. Отшатнувшись, он сдавленно вскрикнул. В упор на него глядели два светящихся белых глаза. Затем он облегченно выдохнул и чуть не расхохотался, сообразив, что это сверкают глаза Удо Герреро.
— А, вот и загулявший штурман вернулся. — Удо со скрипом вытащил засов и впустил Вилли во двор.
— Удо, дружище, как ты меня напугал.
Вилли сел рядом с доминиканцем на лежащее у ворот бревно.
— Как прошло свидание с Кармен?
— Она — чудо!
— О, неплохо для первого раза.
— Ты считаешь, что я потерял голову?
— Я считаю, что экипаж потерял штурмана.
Неожиданно Вилли осенило. Он схватил Герреро за плечо и жалобно взмолился:
— Послушай, Удо! Обучи меня испанскому языку, я буду старательным учеником! Хочешь, я отдам тебе складной нож? Он крепкий и еще совсем новый.
И Вилли принялся рыться в карманах в поисках ножа.
— Оставь, он тебе самому пригодится. — Улыбнувшись, Удо похлопал штурмана по плечу. — Я с удовольствием тебе помогу. Учить — это всегда интересно. Ты помогал мне учить ваш язык, теперь моя очередь отдавать долг.
Расположившись поудобнее на вытащенном из барака ворохе соломы, они просидели до утра. Удо позабыл, что должен был разбудить себе на смену старшего помощника. Вилли слушал и одновременно думал о том, как уговорить командира не отправлять его утром на лодку, а оставить на берегу. Наконец Удо, заметив, что Вилли уже ничего не запоминает из его урока, принялся рассказывать о своей родине и детстве, в котором, как и у Вилли, не было ничего хорошего. Наступил рассвет, пропел петух, а они все никак не могли расстаться, чувствуя, что теперь их связывают не просто общие интересы, а настоящая дружба.