Защищая институциональное многообразие

Прежде всего необходимо защитить экономическое и социальное многообразие от установления господства денежных интересов и денежной оценки всего ценного. В прошлом равенство (справедливо или нет, теперь не имеет значения) рассматривалось как враг многообразия; в наши дни оно является его союзником. Идея экономической конкуренции получила новую интерпретацию и в антимонопольном законодательстве США, и в неолиберальной экономической теории. Теперь она рассматривается не столько как непрерывное соперничество большого количества фирм, сколько как ситуация, когда конкуренция приводит к победе нескольких доминирующих корпораций. Тем самым продуцируется и неравенство, так как гигантские корпорации являются важнейшим источником исключительно высоких доходов и сокращения многообразия, поскольку на рынках господствуют всего несколько фирм-победителей. В качестве политического и социального эквивалента этого могла бы рассматриваться ситуация, когда некий особый набор маршрутов, ведущих к власти, возобладал бы над всеми остальными; другими словами, речь идет об историческом поражении всех классов, осмеливавшихся бросить вызов господству богачей. В том, что в политических институтах доминируют корпоративные лобби, совместно отражаются оба этих аспекта – и экономический, и социально-политический. По мере развертывания процесса либерализм переосмысливается как корпоративный неолиберализм, которому уже нельзя доверять защиту многообразия. Способны ли социал-демократы, которые длительное время ассоциировались с убеждением в единообразии государственного контроля, принять на себя обязанности по защите многообразия?

В прошлом в качестве угрозы плюрализму институтов от имени демократии рассматривались политические левые. Ораторы-социалисты задавались вопросом о правомерности деятельности неизбираемых судов, правовые решения которых противоречат «воле народа», как выражались партийные вожди социалистов (сами они репрезентировали себя как людей, автоматически представлявших голос народа). В не столь отдаленном прошлом социалисты и социал-демократы высказывались резко против создания автономных центральных банков, так как они не позволяют представителям народа манипулировать определенными экономическими переменными в интересах избирателей.

Осознав наивность ранних воззрений демократических вождей, которые якобы являются простыми выразителями воли народа, мы видим, насколько опасными могут быть эти аргументы. Само понятие единой «воли народа» позволяет использовать риторику для того, чтобы скрыть глубокие разногласия и неопределенности, существующие в любом свободном обществе. Верховенство закона должно быть защищено от вмешательства политиков, пусть даже демократически избранных, поскольку все интерпретации понятия «воля народа» весьма уязвимы перед лицом манипуляций. Поэтому неизбираемость суда имеет существенно важное значение. Аналогично не соответствуют интересам народа и обещания политиков, стремящихся к переизбранию, бесплатного предоставления услуг, которые якобы будут финансироваться из налоговых поступлений. Этот путь ведет к возникновению хронического государственного долга, издержки которого существенно превышают издержки налогообложения. Независимый центральный банк способен обезопасить граждан от такого рода манипуляций, не допуская превращения долга в хронический. Эти действия отнюдь не являются вмешательством в демократический процесс. Напротив, они защищают демократию от тех, кто стремится манипулировать ею в интересах своей собственной политической карьеры. Схожие доводы применимы и в тех случаях, когда речь идет о защите государственных средств информации от политического вмешательства, а также об автономии государственной статистической службы.

В течение нескольких первых десятилетий своей истории рабочее движение было окружено институтами общества, сформированными в интересах прежде всего земельной аристократии и городской буржуазии, не способных и не желавших прикладывать волевые усилия для того, чтобы откликаться на проблемы трудящихся. В этих условиях апелляция к «воле народа», выступления против сформированных элитами судебных органов, центральных банков и других институтов были понятными, хотя утверждения о возможности существования подобной «единой воли» всегда являются порочными. В наши дни сформировался совсем другой контекст. Современные суды, теле- и радиовещательные компании, возможно даже некоторые центральные банки, развиваясь, «заработали» себе универсальное гражданство, и теперь их права воспринимаются как должное. Более того, во многих странах этим институтам угрожают не столько политические левые, сколько правые, уверенные в том, что способность богатства манипулировать политическим мнением открывает им возможность пренебрегать важными либеральными различиями. В Италии, например, правоцентристская коалиция позволила Сильвио Берлускони изменить отношения между законом и избранными политиками в пользу вторых, чтобы обеспечить выигрыш различных судебных дел, в которых они были лично заинтересованы. В Греции правое правительство манипулировало статистическими данными с целью вступления страны в зону евро. В Венгрии правое правительство увольняет судей и гражданских служащих по политическим основаниям, а также изменяет конституцию с тем, чтобы она соответствовала интересам определенных политических групп. В Великобритании Консервативная партия пытается добиться сокращения количества мест в парламенте страны, что позволило бы ей изменить в свою пользу электоральную географию. Кроме того, она подвергает сомнению обоснованность практики, когда неизбираемые судьи выносят решения по делам, связанным с правами человека.

Превращение социал-демократии в основного защитника этих независимых институтов означает для нее необходимость пребывания на незнакомой враждебной территории. Но в данном случае существенно важно то, что социал-демократия действует в интересах общества, нуждающегося в защите от еще более усилившихся групп богачей с особыми интересами, которые, чувствуя себя очень уверенно, предпринимают множество нападок на институциональный плюрализм. Одновременно в защите нуждаются и политические инструменты борьбы со злоупотреблениями, которым отдает предпочтение сама социал-демократия, как это происходит, например, когда хронический государственный долг, используемый для поддержания низких налогов, выдается за кейнсианское управление спросом. Демократия отнюдь не означает, что политическая власть должна иметь возможность делать все, что она пожелает, демократия должна защищать собственные интересы от тех, кто сосредоточил в своих руках основную власть, в чем нуждаются прежде всего те, кто обычно находится «по ту сторону» властных отношений.

Точно так же, как нам необходимо защищать многообразие всех публичных институтов, а не только якобы демократических, в защите нуждаются и многообразные формы капитализма (не только способствующие максимизации доходов акционеров). К ним относятся различные формы взаимопомощи и кооперативы, а также малые предприятия, которые в большей степени зависят от финансовых контрактов с местными банками, чем от фондовой биржи. Они обеспечивают многообразие, ценность которого может значительно возрасти в том случае, если акционерная модель столкнется с кризисом. Но начиная с 1990-х годов многообразие капитализма непрерывно подвергается серьезным нападкам со стороны неолиберальных лобби, настаивающих на том, что гарантии эффективности способна предложить только такая форма, как максимизация доходов акционеров. Как ни парадоксально, мы очень часто слышим отрицательные сравнения государства всеобщего благосостояния, которое будто бы предлагает «один размер для всех», и рынка, которому приписывается огромное разнообразие. В действительности рынок располагает своими собственными способами приведения к единообразию. В 1980–1990-е годы в Великобритании и правительства консерваторов, и правительства новых лейбористов способствовали правовым изменениям, направленным на превращение в обычные банки строительных обществ, представлявших собой одну из форм взаимопомощи граждан. Одним из следствий этого была передача контроля над деятельностью данных обществ от их членов в руки акционеров. Во время кризиса 2008 г. часть банков, созданных на основе строительных обществ, оказалась в числе наиболее пострадавших финансовых институтов. Сохранившимся строительным обществам, деятельность которых регулировалась более жестко, в значительной степени удалось благополучно пережить трудные времена. Более высокая степень разнообразия форм корпоративной организации способна стать надежной защитой в тех случаях, когда одна из них сталкивается с кризисом (даже если ее описывали как наиболее эффективную из всех возможных).

Тем же путем, что и английские строительные общества, прошли итальянские сберегательные банки. Они играли важнейшую роль в предоставлении кредитных линий малым и средним предприятиям, во многом определявшим динамизм итальянского бизнеса в некоторых регионах страны. В то же время эта форма деятельности в значительной степени зависела от государственного регулирования. Процесс международной банковской реформы, получивший известность как «Базель II», привел к тому, что сберегательные банки были поглощены конгломератами, в результате чего местные менеджеры были в значительной степени ограничены в правах по предоставлению займов малым фирмам. Тем самым когда-то процветавшая часть итальянской экономики лишилась одного из важнейших видов ресурсов. Один размер всем не подходит, но от всех потребовали приспособиться к одному размеру. Реформы предназначались для того, чтобы добиться увеличения соотношения капитала и активов в банках, что, как ошибочно предполагалось, позволило бы обеспечить адекватную защиту интересов клиентов. При этом в процессе осуществления новой политики решающее слово принадлежало крупным банкам. (В действительности данный подход оказался несостоятельным с точки зрения предотвращения участия банков в деятельности спекулятивных рынков.) В то же время итальянское правительство пользовалось определенной свободой в осуществлении реформ, и оно выбрало позицию невмешательства. Как показал Оливье Буцбах, во Франции защита многообразия сберегательных банков, несмотря на изменения и преобразования, осуществлялась более эффективно. Как известно, в этой стране высоко оценивается полезность государственного регулирования, но, как ни парадоксально, идея защиты местного многообразия является общей для всего политического спектра.

Ответ социал-демократии на проблему чрезмерного единообразия в условиях капитализма – иначе говоря, отсутствия рынка в рынках – отнюдь не простая задача. Ее первоначальное предпочтение единообразия, базировавшегося на государстве, при переходе на «третий путь» сменилось не менее догматической приверженностью к модели максимизации доходов акционеров. Новые возможности социал-демократии связаны не столько с ее прошлыми политическими предпочтениями, сколько с ее структурной позицией как надежного «прибежища» для критических мнений и выразителя интересов не принадлежащих к элите групп. Современный капитализм нуждается в большем разнообразии институциональных форм. Основную опасность для социал-демократии представляет не близость к центрам господствующей капиталистической власти, а правоцентристские политические силы. Кроме того, сегодня многие готовы к расширению позитивного государственного регулирования. Таким образом, во многих странах социал-демократия должна занять позицию, которая позволяла бы ей отвечать на новые вызовы более эффективно, чем другие политические силы.

Еще одной областью, в которой социал-демократия должна чувствовать себя более уверенно с точки зрения принятия необходимых мер, являются международная банковская система и изменения в способах регулирования ее функционирования, поскольку в ней открывается широкое пространство для созидательных компромиссов. На первый взгляд можно было бы ожидать, что банкиры стремятся к полному дерегулированию финансовой системы, так как они получили бы возможность неограниченной максимизации прибылей. Остальное население, которое должно оплачивать спасение банкиров, когда те совершают ошибки, результатом которых становится кризис, скорее всего, выступает за регулирование. Но при более детальном рассмотрении возникает вопрос: не должны ли проявить заинтересованность в регулятивной защите сами банкиры? Ведь они несут ущерб от таких форм поведения, которые разрушают взаимное доверие, репутацию финансистов в глазах населения и затрудняют осуществление конфиденциальных сделок в долгосрочной перспективе. Тот факт, что ведущие банки манипулировали ставкой LIBOR, являющейся добровольным рыночным соглашением между кредитными организациями, а не продуктом государственного регулирования, позволяет предположить, что банкиры не способны поддерживать порядок в собственных рядах. Если эти соображения являются достаточно вескими, то у нас есть основания ожидать, что банкиры потребуют расширения регулирования хотя бы для того, чтобы восстановить взаимное доверие. В финансовом мире уже происходит нечто подобное, однако мы должны помнить о существовании трех ограничений, ослабляющих полезность настоящей реформы.

Во-первых, принятие англо-американских пакетов мер по спасению банков и европейская конверсия банковского кризиса в кризис суверенных долгов ясно дали банкирам понять, что их рискованные действия не будут иметь никаких последствий, так как банки будут спасены за счет налогоплательщиков в целом. Отсюда вопрос: если банкиры, идя на риск, имеют возможность получать краткосрочные прибыли, будучи надежно защищенными от последствий убытков, стоит ли им отказываться от привычного образа действий? Во-вторых, ведущие мировые финансовые операторы, благодаря своему огромному богатству и глобализированной отчужденности, уже настолько далеки от любого национального государства, что им нет никакого смысла беспокоиться о том, как их рискованные действия отразятся на репутации. Если практически все ведущие банки вовлечены в рискованные спекулятивные действия, то мы утрачиваем способность использовать потребительскую власть для того, чтобы избежать воздействия тех, кто ведет себя крайне отрицательно; мы вынуждены оплачивать их счета. (Это еще один пример того, что господство на рынках небольшого количества гигантских фирм приводит к изменению баланса сил и потребитель лишается былой власти.) В-третьих, краткосрочные перспективы извлечения банками выгоды на вторичных рынках настолько велики, что у них появляются очень сильные стимулы к полному отказу от учета любых долгосрочных интересов.

Правительства всех стран заинтересованы в принятии мер, направленных на регулирование банковской деятельности с целью избежать продолжения безответственных действий на рынках. Это позволило бы изменить систему стимулов в секторе так, чтобы у банков возникло желание присоединиться к компромиссным коалициям относительно регулирования. В то же время в условиях глобализации экономики правительства отдельных стран либо опасаются перетока банковских инвестиций в государства с более щадящими нормативно-правовыми режимами, либо сами хотели бы оказаться в их числе. Поэтому некоторые из них присоединяются к антирегулятивным коалициям, объединяющим группы, выступающие против реформирования системы. В данном случае поиск продуктивных компромиссов между рынками и ограничениями будет зависеть от групп национальных правительств, готовых действовать с учетом долгосрочных последствий и изыскивать средства наказания государств, пытающихся подорвать международное регулирование. В принципе достижение компромиссов вполне возможно. Большинство групп со специфическими интересами, из которых состоят сложно устроенные общества, получат выгоду от сочетания маркетизации и мер, направленных на преодоление ее отрицательных последствий. Но социал-демократы должны быть в первом ряду тех, кто берет на себя организацию международных действий.