Глава 20

   Тонкая рука потянулась к свету и неосторожным движением задела край столешницы, прислоненной к потемневшей от дыма бревенчатой стене. Отсвет догорающей лучины, воткнутой в стоящий на столе светец, отразился от плошки с дрогнувшей водой, стоящей под ней и мигнул своим отражением на потолке. Бледные пальцы сомкнулись на обгоревшем кончике щепочки, и еле тлевший огонек канул в сумрак, подсвеченный бледным лунным светом, проникающем в небольшое распахнутое оконце под потолком.

   - Ты спишь? - еле тихий шепот понесся в дальний угол комнаты.

   - ... Нет, - отозвался сумрак, приглушенный мягким кудрявым ворсом овчинного полушубка, кинутого на тесаные доски невысокой лавки.

   - Расскажи, - понеслось опять в мягкой тишине.

   - О чем...? - прошелестела темнота, перекликаясь с шелестом забравшегося под дверную щель ночного ветерка, принесшего с собой горький запах полыни.

   - О сверчке, который живет под третьей справа половицей и каждую ночь не дает тебе уснуть...

   - Он противный... - хмыкнул сумрак, коротко вздохнув и отпустив с губ горячий осторожный шепот.

   - Зато он всегда с нами... и ничто его не заставит уйти и прервать свою цокающую трель.

   - Ты... говори еще, мне нравится...

   - А когда ты засыпаешь, то вздрагиваешь, будто у тебя перехватило дыхание и остановилось сердце на мгновение... а потом сопишь и швыркаешь во сне носом.

   - Неправда, не швыркаю я... - тихонько заскрипела лавка под легкой тяжестью поворачивающегося тела.

   - Швыркаешь, швыркаешь, - тихонько хохотнуло из другого угла избы.

   - Так лекарь сказывал, аже... по носу меня ударили и оттого горбинка у меня будет, а покуда не заживет... буду назло тебе швыркать...

   - Ну вот... опять твое "аже"... Уже вроде научилась говорить как я, а потом опять "сказывать, баять, ажно"...

   - Ну а твои-то, - лавка протестующе скрипнула от приподнявшегося на локте тела, - вечор внимала им, бают як мы. Пошто ты меня по-своему учишь-то?

   - Хочется... А ты днесь разговорчивая...

   - А днесь по-вашему как? Забыла...

   - Сегодня... но мне по-вашему больше нравится...

   - Разговорчивая, токмо как кто зачнет выспрашивать как я, да что, так меня мутить начинает и язык немеет...

   - Ништо, все пройдет, - торопливый шепот раздвинул сумрак, - ты давеча совсем молчала, только "да" и "нет" говорила, а теперь оживать начинаешь...

   - Угу... токмо как все окрест засыпает, мне мнятся шорохи всякие, будто я на поляне вслушиваюсь, идет ли буртас али нет...

   - А ты вспомни как птицей взлетела, меня спасая, сразу все и пройдет... Это ведь последняя картинка, что я запомнил...

   - Ну! Спасла, называется... сказки мне тут баешь... А опосля сызнова в полон завела... Все! Не хочу о том более! - голова категорично опустилась на лавку, промахнувшись мимо подложенного воротника полушубка. - Ой-йой-ой...!

   - Тише ты, головой то биться, хватит ужо... Ты своей головой и так все кулаки стесала у... ой, прости, - покаянный шепот понесся навстречу замершему от воспоминаний существу.

   - Да... не тревожься, твое слово не так страшно. А другие... я не упомню, аже было со мной на ушкуе... А вдруг...

   - Не было ништо, и не думай даже! Знахарка тебя смотрела, и дядя Слава ей сказал все, что знал об этом! Не думай!

   - А люду то другое мнится... Вслух то не всякий скажет, а чураться будут все одно...

   - И не думай даже! Попробуют у меня почураться...

   - Хах..! - девичий смех захлебнулся в овчине, - да я про ребят толкую. Ты что, их силком ко мне толкать будешь?

   - А... Ну тогда да, не буду... Тебе меня мало, что ли?

   - А ты что, ну... люба я тебе, аже ты мне себя предлагаешь?

   - Кха-гха! - закашлялся ответный голос от возмущения, однако стал играть в несознанку, - спать давай, любопытной Варваре что оторвали? Знаешь?

   - Знамо мне, баял ты о том...

   - Вот и спи.

   На другом конце избы хихикнули, раздался скрип лавки и ерзанье устраивающегося поудобнее тела. Спустя пару минут тихое сопение наполнило комнату, а чуть погодя завел свою беседу и сверчок, подпевая своим собратьям снаружи и заполняя щелкающей трелью просторную комнату, освещенную луной, все еще заглядывающей в приоткрытое оконце под потолком.

***

   - Леность в сем деле токмо к скудности вашей воинской приведет. - Свара подумал, и употребил новое выражение, подхваченное у полусотника, - Гуляйте отседова, дубины стоеросовые. Геть сызнова к мамке под юбку... Давай, Юсь, переводи сим отрокам мое напутствие.

   Юсь, младший отпрыск Пычея, обратился к двум подросткам лет десяти, сопровождая свои слова пренебрежительным тоном и взмахами ладони в направлении новой веси. Те стояли, насупившись но, выслушав перевод, с решительным видом замотали головами и что-то залопотали.

   - Говорят, им батька всыпет, если они не отработают на плинфе али на добыче руды. Так что они не домой пойдут, а глину таскать, - перевел Юсь.

   - Кто бы их пустил... шаромыжников таких, - переяславский ратник оскалился, вспоминая тот словесный разгром, который не далее как вечор учинил полусотник в лагере, представляя Свару, как главу над всеми отроками в воинском деле. А также те выражения, которые Михалыч удосужился им с Юсем объяснить. - У нас работать дозволяют токмо тем, кто обучение проходит воинское! - рявкнул он на насупившихся ребят, - а где вы были, начиная со второго часа дня? Часа с рассвета хватит, абы все дела со скотиной переделать, а себя оприходовать, да сюда добежать - еще час. Солнце же в полудне стоит! Где были?!

   - Так они во вторую... эээ... смену, у них с полудня работа зачинается, Свара, - поправил того Юсь.

   - А меня не... волнует! - поправился Свара, учтя, что перед ним стоят сопливые мальчишки, - С утра пробежки и воинские упражнения, а дале хоть баклуши путь бьют!

   - Они сказывают, аже отец их на сенокосе помогать заставил, - перевел опять Юсь.

   - Вот пусть бегут домой и передадут ему, аже он им сам оплату за сей день выставляет, а до работы я их не допущу без воинского обучения.

   Один из мальчишек, всхлипнув и утерев нос замызганным рукавом исподней рубахи, торопливо что-то начал доказывать Юсю.

   - Выпорет их отец, - участливо заметил Пычеевский сын, - а они говорят, что отработают. Может пустим, а? Свара?

   - Отработают... В последний раз такое. Так и скажи им... А сей миг - бегом вокруг лагеря три... нет, четыре круга, а бадейки с рудой на вытянутых руках у меня носить будете... И не вздумайте сызнова в рубахах исподних придти! Штаны одеть, не мальцы уже, делу воинскому обучаетесь!

   Юсь прокричал перевод уже вслед убегающим мальцам.

   - А ты, Юсь, собирай после работы всех своих и учи их нашему языку. А то без тебя я с ними яко немой с глухими толкую. И ставь их в пятерки вместе с переяславскими, а тех над ними. Пусть тоже помучаются, не мне одному... - продолжил Свара.

   - Так сызнова передерутся, - заметил Юсь.

   - Пусть их, сызнова и поучим, как намедни учинили. Учителя то имеются. О! - поднял палец вверх переяславский ратник, - а ты меняй у них тех, кто над пятеркой верховодит. Кажный день. А яко все поменяются, лучший будет назначен верховенствовать на седмицу. Потом опять меняться. А к зиме постоянных назначим. Токмо они должны оба языка знать. Мне то уж тяжко учиться по-вашему балакать, а мальцы пусть стараются... И на трудах болотных их так же бы разбить...

   - Угу, уговорюсь о том... Свара... спрос у отяцких воев есть, не знаю токмо, к тебе ли... Батюшку не решились тревожить. Про казнь ту новгородев...

   - Да не мнись ты, аки красна девица. Есть спрос - спрашивай.

   - То, что полусотник наш приговор копный сам чинил, то как? Воям мнится, невместно по воинскому чину такое сотворять...

   - Вот ты о чем. Невместно, это верно. И полусотник так мыслит, баял я с ним по дороге сюда. Да токмо что воевода сказал, а? - Свара угрюмо посмотрел на собеседника и выставил вперед указательный палец.

   - Воям его сие учинить, али самому.

   - Вот! Не дал он воям своим руки марать, сам на себя взял. Так и передай им. Самое тяжкое для настоящего воя взял на себя. Неоружных, да повязанных к тому же, смерти предавал. Ты еще спрос учини, отчего воевода такое повелел?

   - И... отчего?

   - Гхммм... Да, заставь такого Богу молиться... Оттого, что желания нет людина в веси иметь, кто смерти других подвергает. Его же сторониться всякий будет. Пусть уж по выбору воеводы того же. Высунулся полусотник с судом своим, будь добр приводи в исполнение.

   - А могли без суда? Могли? - недоуменно переспросил Юсь.

   - Пошто не мочь то? Разбойные людишки, как выяснилось на суде то. Да и другие были бы, все одно. Вира за пролитую кровь, али за поднятый над тобой меч токмо кровью смывается. Для воя щеку поставить опосля удара по другой - невместно. Ответ то все одно держать придется, токмо судом мы окрест всем громко прокричали, вот мы якие, не тронь нас, а тронуть еще есть кому. А так бы удавили новгородцев тихонько, да ушкуй пожгли. Глядишь, несколько годков правда и не выплывала бы.

   - А выплыла бы?

   - Выплыла, куда ей деться то? Да токмо позднее, а ныне еще и новгородцев в скором времени остерегаться надобно.

   - Это ты про тот ответ молвил, аже пред ними держать придется?

   - Про тот, - кивнул головой Свара. - Пред Богом то за все ответим, а ныне токмо перед Новгородом.

   - Так разбойные были, людишки то. С чего мы ответ держать должны перед остальными новгородцами?

   - Это для нас разбойные, а кому-то они братья да сыновья. Не все же родичи их разбойным промыслом занимаются. Аже кто из них повыше стоит, в дружине той же, али при князе, то и нас разбойными величать будут с той стороны.

   - Выходит, прав был полусотник наш, аже суд учинил, и все окрест узнали о разбойных сих купцах? - закачал головой Юсь, совершенно запутавшийся в ситуации.

   - С одной стороны прав был, - вздохнул Свара, - потому как по чести поступили и по правде. По своей правде, исконной, коей порукой копный суд был. И то зачтется нам... На небесах. Потому как новгородцы про свой суд толковать будут. Будто судить тех людишек надобно было бы по Правде Русской, той, что Ярославом писана. И виру за их убиение потребуют животами нашими.

   - С чего это? То наша землица, изначально, - возмутился Юсь. - С чего это всякий пришлый кровь нам пускать будет, а опосля под защиту своей правды уйдет? Может, новгородцы и судить сами захотят?

   - А як же. Для оправдания деяний людишек своих. Многие так и делают. Сговариваются меж собой, абы людишек своих на чужбине токмо своим судом судить.

   - Токмо мы с ними не сговаривались. И к нам сие не относится, - сказал, как отрезал, Юсь.

   - Хм... - печально улыбнулся Свара, - кабы все так решалось... Правда ныне за теми, за кем сила стоит. Придут новгородцы ратью, да порешат и переяславских, и отяцких людишек, а с ними и черемисов.

   - А этих пошто? Они же токмо як сторонние присутствие на суде имели. Судить не судили.

   - А вот за это, за присутствие их.

   - Так они, небось, и не понимали, чем для них закончиться может все это...

   - Нет, вестимо, от сохи да из леса все. Разве что Лаймыр понимал, да у него свое разумение на это было, видать.

   - А что так?

   - Зело умен он, черемис тот, - покряхтел Свара, - уж не от самого ли... кхгмм... что-то я болтать много стал. Догадки свои, как баба разговоры досужие у плетня, то на ошуюю, то на десницу разбрасываю. Одно сказывать могу, неспроста воевода с полусотником с ним долгие разговоры вели. Тому все видоками были, а уж что ты сам из того надумаешь, то токмо твое будет.

   - А с нами что будет, Свара? Ежели новгородцы придут?

   - Что, что... Живы будем, пока смерть не встретим... Есть у нас кому мыслить про то, может и надумают чего. Одно скажу, и вновь тебе реку, абы передал это своим. Ежели бы можно было время вспять повернуть, то сызнова так бы и поступили, на том все переяславские вои стоят. Кровь за кровь.

***

   В отличие от переяславских ребят, которые обитали на болоте посменно уже довольно давно, отяцкие первый раз на работы вышли около седмицы назад. Девчата поначалу сильно смущались. Сгрудились в сторонке, за кустами, и никак не желали оттуда выходить, пока Ульянка, сестра Мстислава, не стала вытаскивать их поочередно за руку. Размахивая руками, как ветреная мельница, она уже через полчаса растопила лед между девчатами с обеих весей, пользуясь объявленным на работе перерывом. При этом она не смущалась привлекать к переводу Юся и через несколько минут часть девчонок небольшими стайками уже разбрелась по опушке леса, собирая нехитрые лесные цветы. Другая уселась на краю болота, сплетая венки из уже сорванных ромашек, и завистливо поглядывая друг на друга. И было отчего. Несколько отяцких отроковиц сверкали на солнце огненными шевелюрами, а некоторые из переяславских красовались толстыми светло-русыми косами. Ульянка тут же пристроилась к одной рыжеволосой красавице и напросилась переплести ей косу на свой лад. Разноголосый щебет разносился по поляне, время от времени прерываясь возгласами:

   - Юсь, а Юсь! А как по-русински гребень? А Ульянка как переводится? Никак? А почему?

   - Юсь, а как твое имя переводится? Лебедь? А у вас у всех такие имена? А как переводится Жакы? А Киона?

   - Ю-ю-сь, а что такое Кайсы выжы?

   И так продолжалось, пока не началась "битва при болоте", окрещенная так легкими на язык бабами. Вовка с самого начала через Юся объяснил отяцким отрокам, что тем придется заниматься заготовкой леса и торфа, потому как топлива для обжига кирпичей катастрофически не хватало. После этого предложил им самим поделиться и ушел к Николаю за каким то советом. Тем временем вновь пришедшие подростки, посмотрев на значительно уступавших им в числе переяславских, выдвинулись к глиняному рву, который знаменовал собой уже четвертую закладываемую печь для обжига. Оценив, что эта работа более чистая, чем копание в болоте, они, пользуясь отсутствием Юся, похватали деревянные лопаты усевшихся в тот момент передохнуть переяславских ребят. При этом их не смущало, что инструмент чужой, и самих их было много больше, чем могло уместиться в этом рве и, соответственно, работать там. Главным для них было желание показать переяславцам, что это русины пришли два года назад на их земли, а не сами они переселились сюда пару седмиц назад. Три четверти из более чем полусотни отяцких отроков явно выполняли роль балласта. Но оставшаяся часть, чувствуя за собой стену из крепких кулаков и давно небитых лбов, явно нарывалась на потасовку, вызывающе поглядывая на хозяев инвентаря и сплевывая в их сторону.

   Хозяева вскинулись было за своими лопатами, но были остановлены окриком Мстислава, чья очередь поработать на благо веси как раз подошла день назад. Тот не спеша встал, отряхнулся, и бросил назад:

   - Рыжий, сбегай-ка за теткой Ефросиньей, она тут недалече у третьей печи роздых себе дала. Опосля трудов праведных по рудной добыче... Ты, Андрейка, справа иди, а остальные клином становись...

   После чего прыгнул в ров, а за ним посыпалась остальная местная пацанва. Мстислав не далее, как вчера, пересказывал им рассказ полусотника, посвященный воинскому строю. Что собой представляет греческая фаланга, для чего выстраивается каре, упомянул и про немецкий порядок в виде "свиной головы", клина из самых сильных воинов, которым ходили еще римские легионеры. Вот Мстислав и решил опробовать новый строй на заносчивых новых работниках. Ничего личного, просто опробовать теорию на практике...

   Ров был откопан еще не до конца, был всего метра три в ширину, поэтому места всем не хватило. Однако спрыгивать переяславские стали все, надеясь, что кто-то вывалится из строя и можно будет втиснуться на его место. Отяцкие заводилы поначалу отпрянули на пару шагов, но тут же приосанились, уперев руки в бока, и поудобнее пристраивая руки на черенках лопат. Они не учли одного. Что с ними никто не будет толкаться грудью и плевать в ответ под ноги, раззадоривая себя, чтобы потом ограничиться парой зуботычин. Мстислав, с ироничной улыбкой на лице, сразу снес переднего подростка себе под ноги, ударив его ногой по голени и добив крюком в челюсть. После чего перешагнул его, поднырнул под лопату, которой следующий отрок пытался от него отмахнуться, попав по соседу слева, и продолжил свое победное шествие впереди свиного клина. Ров на мгновение наполнился мешаниной рук и ног, а спустя несколько секунд победители уже стояли на выходе изо рва, смотря вниз по склону холма на отпрянувшую толпу. Но те оторопели лишь на мгновение, и несколько отчаянных сорвиголов снизу сразу же ринулись на обидчиков. Благодаря численному превосходству им удалось чуть проредить противника, вбив двоих внутрь рва, но ненадолго. Бреши сразу заполнились и нападавшие откатились назад. Однако, даже во второй раз получив отпор, отяцкие не успокоились, и почти вся толпа подростков от десяти до четырнадцати уже была готова ринуться вперед, следуя призывам своих вождей. Неожиданно у них в тылу послышались крики, переросшие во всеобщее замешательство. Задние лезли на передних, те спотыкались и откатывались подальше, а оставшиеся на месте стали уворачиваться от ног двух подростков, болтающихся в воздухе и размахивающих своими конечностями в разные стороны. Наконец, рассекая толпу надвое, показались знакомые очертания, при виде которых верхний ряд ощетинившихся отроков заулыбался, а нижний пришел в ужас и окончательно распался на части.

   - Шо за шум, а драки нет? - Вопросила грязная с головы до ног фигура, сверкнув белыми до неприличия зубами. - Али есть? Кулаки зачесались? То доброе дело, аже без того никак, борзо сие дело справлять надобно. Летите, справляйте свои деяния, воробушки.

   И, качнувшись сначала в одну сторону, затем в другую, Ефросинья запустила в полет по очереди обоих подростков, задав им направление в сторону болота, до которого было метров пять вниз по склону. Те плюхнулись плашмя в грязь, которая там осталась после извлечения торфа и рудного слоя, залегающего в полуметре от поверхности.

   - Гляньте за убогими, аже не задохлись бы от жижи болотной, - прокомментировала Фрося и стала подниматься к выходу рва.

   Наконец, отяцкие опамятовали, и один из них, с круглыми от увиденного глазами, что-то вопросил. Тут как раз подоспел Юсь, задыхаясь от скорого бега. Поэтому честь переводить все дальнейшее досталось именно ему, поскольку остальных двуязычных в округе не наблюдалось.

   - Мстислав, тут у вас пошто... тьфу, не обсказывай... Ох, погодите у меня... - обратился тот к своим родичам, от которых сразу разразился гвалт, как от стаи пернатых, набросившихся на рассыпанное зерно, - гхмм... Мстислав, тут мелочь спрос имеет, пошто баба встряла в ваши мужские разборки, - улыбнулся Юсь на резкое повзросление пацанвы, - сам ответ держать будешь или мне уму-разуму поучить?

   - А меня им не хватит? - шагнула Ефросинья в сторону толпы отяцкой пацанвы, сразу дрогнувшей и рассыпавшейся мозаикой. - Пошутковали и будя. Обскажи им Юсь, аже старостой я тут буду. И за все тут отвечаю. Как вас со Сварой они по воинским делам слушаться должны будут, так меня по работе. Вовка мне растолковал ужо в чем надобность есть, я сама распределю вас по местам работным. А коли у кого кровь горяча без меры, пусть к Мстише подходит, он таким сам всыплет, али выделит кого по силе их. Но токмо по одиночке и подале отсюда.

   После столь обстоятельной речи и дождавшись перевода, Фрося по головам поделила пацанов на бригады, перемешав всех, несмотря на языки и возраст. Однако самых взрослых взяла наособицу и послала их на заготовку дров, заодно выспросив, кто помогал родителям жечь уголь. Им она пообещала через Юся половинную долю за день работы, но и спрашивать обещалась сурово.

   Вовка же, как всегда ни о чем не подозревающий, прибежал через полчаса вместе с Мокшей, эрзянским мастеровым. Не обращая внимания на расквашенные вокруг носы и покрытые ссадинами скулы, они принялись с горящими глазами разглядывать организованное производство, особенно упирая на деревянные заготовки для форм, которые неподалеку вырезал Фома, гончар с Переяславки. Мокша важно кивал головой, в чем-то соглашаясь, что-то советуя. Только раз он споткнулся, когда Вовка упомянул, что в эти формы будут лить чугун. Разобравшись, что это такое, Мокша с недоверием закачал головой, но минуту спустя с жаром стал обсуждать, как бы вырезать на деревянных заготовках объемные барельефы с цветами и животными, чтобы кроме полезной сути предметы эти еще и радость глазу человеческому несли. Что тут скажешь - мастера нашли друг друга.

***

   Однако главное мастеровое действо вершилось неподалеку, где Николай заканчивал класть вагранку - небольшую шахтную печь для переплавки чугуна. Высотой та была около трех метров с наклонной лещадью и небольшим окном вровень с ней, называемом грудью. Окно, по некоторому размышлению они с Любимом оставили, чтобы иметь доступ к нижней части печи и очищать ту после плавки. Однако перед началом процесса окно они собирались заложить в распор кирпичом, оставив только летку для слива чугуна, да и ту после появления первых раскаленных капель следовало заделать смесью глины с угольным мусором и пробивать по мере надобности. Чуть повыше окошка с противоположной стороны располагались по две пары фурм на разной высоте, к которым уже подводили клинчатые меха, работающие от водного колеса. Верхние Николай сразу заткнул глиняными пробками, чтобы использовать их, если понадобиться накопить чугуна побольше, при этом переводя дутье из нижнего ряда во второй. По идее, кирпичную кладку шахты в виде цилиндрического, чуть суженного кверху колодезя шириной около метра надо было скреплять чугунными обручами по всей высоте но, как говорится, "за неимением гербовой, пишут на простой". Да и сама вагранка задумывалась как проба перед настоящим делом - кладкой домницы. Хотелось попробовать и как используемая глина в разной смеси с песком будет себя вести в качестве связующего при пробном нагреве и что произойдет с доломитом, которым выложили нижнюю часть зоны плавки, плотно посадив его вытесанные кирпичики на смесь доломитовой муки со смолой. Обжигать эти огнеупорные кирпичи футеровки собрались по месту, во время первого прогрева. В любом случае, выжать из вагранки больше трех-четырех плавок Николай не рассчитывал, полагая, что после этого придется сразу менять доломитовую облицовку, а может и сам красный кирпич в горне.

   Плинфа, из которой и строилась вагранка, на первом выходе получилась у Вовки на загляденье. Точнее та половина, которая была принята придирчивой комиссией, в которую входили кузнецы и местный гончар, Фома. Тот, относившийся поначалу к Вовке, как к неучу, каким то ветром поднятого под самые выси, после остывания печи с плинфой и оценки оной, сменил свое мнение на сугубо противоположное и по первому времени разве что в рот тому не глядел. И напрасно Вовка пытался ему объяснять, что по большому счету ему просто крупно повезло с глиной, вот если бы попался другой пласт, с другой жирностью и отсутствием примесей песка, то неизвестно еще какой бы кирпич вышел. А уж если бы имели дело с известковыми глинами, то и вовсе непонятно, пошла бы такая плинфа в качестве огнеупорного кирпича или нет. Фома сначала согнал Рыжего, проведя день на набивке кирпичей в формы, потом долго наблюдал, как месится глина приводом от водяного колеса, замечая, куда потом кладется сформованная плинфа, а потом долго лазил по склону холма, исследуя пласты и отбирая образцы по каким то только ему ведомым признакам. Закончил он свое образование на обжиге второй партии, в которой успешный выход составил всего лишь треть, а остальная плинфа сразу ушла на печи в Сосновку. Тогда уж он снова подошел к Вовке и указал со всей вежей, откуда и в каком направлении нужно вынимать из холма глину для того, чтобы брака было меньше, принеся при этом новые разборные формы для плинфы. Молодой специалист с огромной радостью повесил все изготовление на Фому, огорошив того фразой про проявленную инициативу, а сам занялся лепкой горшков, точнее пытался лепить глиняные формы для чугунков и сковородок, в которые необходимо будет заливать чугун. Надо сказать, не совсем удачно. Хорошо, что гончар и тут не оставил его без внимания, видя, что Вовка с ногами залез в его епархию. Уже без прежнего смущения Фома посоветовал, что вначале надо выточить деревянные формы, а потом уже закладывать их в берестяные или тесаные короба, наполненные смесью мелкого песка, глины и той же угольной пыли, чтобы оставить там след, который и следовало уже затем заливать. А то и горелой земли сыпануть вместо глины, добавил он, подумав.

   - Коробов тех по два на оттиск надобны, и на кажном своя часть оттиска должна быть. Аже в одном дно посудное отпечатаешь, - продолжал разглагольствовать Фома, показывая руками, как надобно все делать, - то в другом обратная сторона должна бысть. А сами короба должны сажаться в пазы друг у друга, абы смещения не было.

   - Так лучше чуть по-другому сделать, - воспрял духом Вовка, - второй короб, что сверху вставляется, без дна должен быть, ну... то есть совсем сквозной. Вставить его в пазы, набить общий объем формовочной смесью до половины, потом деревянную заготовку положить, а сверху той же смесью утрамбовать, оставив только отверстие для заливки...

   - А разнимать то как короба те будешь, абы дерево вытаскивать? - скептически вопросил Фома, хитро улыбаясь и поглаживая свою русую бородку.

   - Проволокой между ящиков проводить, пока смесь не подсохла, шпильки только надо по краям сделать, чтобы не мешались. Я ту проволоку у дядьки Любима видел, поделится, небось...

   - Ну, тогда дерзай, отрок, смесь в разных частях пробуй, - успокоился Фома, - А я коробушки заготовлю, да формы вырезать начну, якие ты показывал мне надысь. А меж делом и отроков твоих поправлять буду, где глину брать. Мне тут еще одно мниться... как бы глину ту от камушков очищать.

   - Думал я про то, дядя Фома, - заинтересованно поднял глаза от испорченной глиняной формы Вовка. - Токмо если плотно корзину из лозы сплести, то мешанная глина через нее не пройдет, а иначе мусор отсеиваться не будет.

   - А мы пожиже ее, а потом отстоим, а?

   - Ну... тогда... дерзай, дядя Фома! - улыбнулся Вовка.

   - Дозволяешь, значится? Добре, а то мне Любим наставление дал, не лезь, мол, к мальцу, он знает, что делать надобно.

   - Да нет, не всегда. Что-то, конечно, помню из книжек, а больше у дяди Коли спрашиваю. Так что, дядька Фома, если что надумаете еще полезного, так говорите сразу, дело то общее...

   - Общее? Хмм... прибытка не будете с того получать, значится? - хмыкнул озадаченно Фома.

   - Не знаю, я как-то не задумывался, Кормят, поят... работать дают, - удовлетворенно крякнул Вовка, - а то у нас мужики... многие людины в веси без работы сидели, плохо жили...

   - Это как же без работы? Али землицы не было, да скотинка подохла? - озадачился гончар.

   - Ну... не знаю, земли то полно было бросовой, и скотина у многих была... Не знаю... Говорили, не кормит землица-то, хмельное пили...

   - Эка... чудны твои дела, Господи. Абы землица, да не прокормила? Знамо, тяжкий труд, зато и сыт будешь, - покрутил головой Фома. - А хмельное, так то совсем от безнадеги али по лени своей...

   - А насчет того, что мы с этого получим, ну... я надеюсь, не меньше других, что трудятся вместе с нами, - продолжил Вовка. - С другой стороны, нам община дом построила. Не живем покуда там, но то, верно, до зимы только. А может, я и тут жить останусь, с ребятами, плотники то уже второй этаж возводят, места много будет. Тем более, обучать грамоте буду, не набегаешься со старой веси то.

   - Это да... Токмо, мнится мне, чудную избу они возводят...

   - Ну, почему же, у нас почти такая же школа была в соседнем селе. Два этажа, - начал загибать пальцы Вовка, - столовая, актовый зал небольшой наверху и восемь классов. Спортзал, правда, на улице был. Топочная еще. А тут только зал убрали, а вместо него комнат понаделали, абы люди ночевали. Получается внизу столовая и четыре класса, а на втором этаже комнаты для жилья. Всем хватит, и учиться, и жить. Две печки русские внизу потом поставят, а вверху подтопки только на столбах дубовых. Пилорама заработала, на крышу доски уже пилить начали...

   - Это ты про тес пиленый? Так ужо две пилы сломали, Любим новые ковать взялся, - хмыкнул Фома, - а напилили то с маковое зернышко...

   - Дядя Коля сказал, что оба раза усилия не рассчитали, когда бревна толкали. Одна пила лопнула, а другая погнулась совсем. Кстати, он нам задание дал, совсем из головы вылетело... Ой, да как же это называется.... О! Зубчатый рельс. По размеру около пяти-шести метров, по нему рама для пилы ходить будет, да еще разные шестерни от полуметра до полутора нужны. Ну, это колеса с зубьями, что на ось водяного колеса надеваться будут, а потом по рельсу ходить. Вот для них формы и надо из глины сделать.

   - Тех баек я ужо наслушался и про шестерни знаю, а шаг зубьев тех сказал он тебе?

   - Угу, помельче сказывал, сантиметров шесть-семь меж зубьев делать.

   - Ты, Вовка, мне голову не мути, я и так квелый хожу от придумок ваших. Скока это, са-тин-метр тот? Да и про метр узнать желание имеется...

   - Да уж... - Вовка замер, чувствуя, что ответ вертится где-то на кончике языка, - Вот! Мерь меня, дядька Фома, вот тем обрезком от доски! Как знал, с лесопилки уволок! Я как раз росту полтора метра или ровно одна сажень. А сантиметр тот - одна часть от сотни частей... Сначала разбить рост мой на три надо, каждая часть пятьдесят сантиметров...

   - Ты поучи еще меня как горшки лепить, малец, - обиделся Фома, однако сразу же оттаял, - не обессудь, странно мне, что малый такой учит меня разуму, однако палку все же не перегибай, опыта у меня на десятерых таких будет... Это вот отроков наших вплоть до мелочи какой совать носом надо, то верно, а меня...

   - Прости ты меня, дядя Фома, неразумного, - Вовка на полном серьезе поднялся и поклонился собеседнику, - меня и Иван Михалыч вразумлял и дядя Коля тоже, что со взрослыми... у вас общаться так нельзя. Да от привычки такой трудно отказаться, плетью обуха не перешибешь, говорят...

   - Хмм... добре... Не ожидал, малец... Не ожидал, аже слова такие скажешь мне, - изумился Фома, - и ты меня... и ты не обижайся. Малец мальцом, а мастером ты вровень со многими стоишь. Вежу к старшим соблюдай, а себя... цени. Ну, будет, возвертаемся к делам нашим... Про шаг ты сказывал, а по глубине зуб какой?

***

   - Ну что, Рыжий, пошто блындишь тут под ногами? - Николай отвлекся от кладки и разогнул спину на помосте, состоящим из жердин, перевязанных толстой конопляной веревкой.

   - Эээ... Вышатой меня звать, - покраснел, еще более оттеняя свои веснушки, Рыжий.

   - Как тебя зовут и как ребята называют, - выделил последнее слово Николай, - я знаю. Пошто блындишь то?

   - Я не блын-н-зж-уу... любопытство у меня к железному делу, а днесь я работу свою окончил.

   - Так отдыхай.

   - Не, я тут... если не сгоните.

   - Хмм... ты лучше бы помог, Рыжий, чем любопытствовать зазря.

   - Глины намешать? Так то я мигом, из ямы зачерпну, где ее мешают...

   - Не... Вишь, куча грязи огроменная, расплылась вся? - кузнец ткнул пальцем в наваленную в ближайшую яругу смесь грязи, торфа и железной руды, - ваши вместе с Фросей натаскали ее, дело то большое, но не до конца сделанное. Ее очистить надо, абы грязи в ней не было, и пережечь в кучах с пылью угольной. Фаддей ужо заканчивает отсадочную машину делать...

   - А-а?

   - Га, хлопец! Ты слушай, если помочь хочешь.

   - Да я сей миг же хочу, токмо не пойму, про что ты, дядька Николай?

   - Ну да, с машиной то я промахнулся. Слушай сюда, - Николай сел на помостки, чтобы быть поближе к аудитории. - Видишь, желоб Фаддей отвел от колеса водяного? Точнее старый желоб взял, а для колеса новый смастерил, гораздо поболее сечением... Это чтобы воды на колесо больше падало и крутилось оно быстрее.

   - Ага...

   - Вот те и ага... Вода с этого желоба падает... в короб деревянный. Вот побывал бы ты на золотых приисках и объяснять тебе ничего не надобно было бы... Эх... В первую часть короба она падает, наполняет его и далее перетекает во второй, потом в третий... Эдак можно до бесконечности... эээ... до морковкина заговенья короба друг за другом ставить, - употребил Николай популярную в узких кругах присказку. - Только уровень... доска тесанная между коробами этими каждый раз чуть пониже должна быть, да и сами короба под уклон расположены. Тогда, если под желоб руду болотную кидать, струя воды будет наиболее легкие частицы, грязь то есть, смывать и уносить с собой. Что в итоге получим?

   - Эээ... от глины и песка избавление будет, - заворожено закивал головой Вышата.

   - Так. Тяжелые частицы, что металл содержат, попадая в первое отделение, скапливаются на дне, более легкие - всплывают и увлекаются водой, которая по уклону стремится выплеснуться через край. Тоже самое и во втором коробе. Когда первый короб заполнится... ну, на четверть, скажем, желоб перекроешь и руду вычерпаешь со всех мест, где она скопилась. Какие покрупнее куски, те в дробилку, которую рядом с мешалкой глины сделали, а которые помельче, размером с большой лесной орех - те сразу на обсушку и обжиг. А совсем мелочь, вроде песка, - в сторону откладывай, окатыши из нее потом делать будем. И после дробилки руду просеивать надо, для того из лозы тонкой мелкие сита сплести надо. В итоге у тебя получится две кучи. Вот ту, где руда размером с орех, надо в кучах обжигать, попробуй угольную пыль для этого использовать, дров то не напасешься, чтобы на костре руде обжиг делать. А торф, мнится мне, хуже только ей сделает, но попробовать потом все равно надо будет. А уже обожженную руду в сухое место складывать, под навес. Что надо будет - к Фаддею или ко мне. Все понял?

   - Эээ... да. А як же работа моя на плинфе? - недоуменно протянул Рыжий.

   - Тьфу-ты, ну-ты... Проехали, пацан, - махнул рукой Николай.

   - Нет, нет... дядька Николай, я с Вовкой договорюсь, я побежал, - на бегу прокричал Вышата.

   - В помощь пусть тебе еще кого выделит... - выкрикнул ему вслед кузнец. - Торопыга... Еще бы соображалка работала, как у Вовки или того же Мстиши.