Глава 26

"Другой путь" отличался от прямого тем, что проходил через Санкт-Петербург. А по кратчайшей дороге в Сарское отправились два егеря в сопровождении десятка морских пехотинцев из адмиралтейского батальона. Их задачей было внимательно исследовать все места возможных засад, а также опросить местное население на предмет появления в округе подозрительных лиц. Елизавета тоже хотела отправиться с этим отрядом, но царь ее не пустил. А вообще, конечно, цесаревна была очень расстроена произошедшим. Настолько, что Сергей обещал немедленно написать письмо в Совет с просьбой выделить средства как на достройку дворца и парка в Стрельне, так и на восстановление особняка в Сарском.

Прибыв в северную столицу, император ознакомился с подробным описанием нападения, данным управляющим, который вовремя сориентировался и успел сбежать. После чего никаких сомнений в том, что являлось целью нападения, у Новицкого не осталось. Особняк хотели не разграбить, а именно сжечь. По пытающимся покинуть горящее здание стреляли, причем стрелков было не меньше трех.

Опять кому-то неймется, грустно подумал молодой царь. Ведь все равно же докопаюсь, кому именно! Может быть, и не сразу, но мне торопиться некуда. Зато потом организаторам этого дела станет очень нехорошо. Но если судить по тому, что уже известно, то кто это может быть?

После недолгих размышлений Сергей признал, что Елизавета тут скорее всего ни при чем, и ее неразлучная Мавра тоже. Обе еще за полтора дня до отъезда знали, что император изменил планы и направляется не в Сарское, а в Стрельну. Действия же нападавших показывали — они явно считали, что их цель находится в подожженном доме. Ягужинский? Вообще-то у него были возможности прибить Новицкого и более простыми методами. Правда, отдельно от цесаревны, это тоже следует учитывать. Но все равно вряд ли. Неизвестно, знал ли Павел Иванович об изменениях в планах царя, но то, что при желании он о них мог узнать сразу, сомнений не вызывает. И вообще столь замедленная передача информации исполнителям указывает, что руководство данной операцией осуществлялось не из Питера. Значит, из Москвы, ведь не из какой-нибудь же деревни Гадюкино! Или из Риги, где сидит курляндская герцогиня Анна Иоанновна, в случае смерти Петра и Елизаветы имеющая шанс попасть на российский престол. Однако даже если она тут замешана, то нити все равно идут в Москву, без поддержки оттуда императрицей ей один черт не стать, она это наверняка понимает. Значит, опять Верховный Тайный Совет. Заколебали, уроды! Прямых доказательств нет, но ведь расследование еще толком и не начиналось. Ладно, пусть пока Христофор Антонович побегает по лесам — ведь сразу после получения известия о нападении он во главе сборной команды численностью примерно в роту отправился к месту событий, с надеждой поймать кого-нибудь по горячим следам. Может, действительно поймает, он мужик упорный. А мне, продолжал свои рассуждения Новицкий, пора подумать, что за несчастный случай скоро постигнет Совет в полном составе. За исключением председателя, который после этого прискорбного события наберет туда новый состав. Наверное, в Золотой палате как раз во время очередного заседания взорвется бочонок с порохом. Могут остаться живые, но это только если в тот бочонок не добавить железных обрезков. Откуда он там возьмется? Да мало ли, вдруг его забыли в темном уголке еще при царе Алексее Тишайшем. Вот только надо решить — будет Остерман присутствовать на том заседании или нет? Пожалуй, что будет, вздохнул царь. Ведь даже если он напрямую не участвовал в заговоре, то не знать о нем он никак не мог — не такой это человек, чтобы пропустить подобное прямо у себя под носом. Однако ничего не сообщил, чем и заработал свою судьбу. Хотя… пожалуй, подождем еще денек. Если за это время прискачет гонец из Москвы с сообщением о коварных планах, кои его отправитель хотел предотвратить, но не успел, то тогда все ясно. Именно пославший гонца и есть главный гад. Потому что при таком раскладе остальные члены Совета окажутся цареубийцами, а этот сможет начать орать, что он с рождения был рыцарем без страха и упрека.

И, конечно, следует немедленно послать курьера к бабке Настасье.

Гонец из Москвы прибыл поздним вечером этого же дня. Выслушав его и забрав привезенный им пакет, император подошел к зеркалу, дабы окончательно убедиться в том, что оттуда на него посмотрит законченный идиот. Потому как только покинувшего царскую приемную послал в путь вовсе не Остерман. И не любой из Долгоруковых, не Голицын и даже не Головкин. Инициативу проявил Лесток, приехавший в Москву в свите Елизаветы, но не приглашенный императором в Петербург. Ибо видеть этого лощеного хлыща рядом со своей Лизой у Новицкого не было ни малейшего желания. Однако что он там пишет?

По прочтении письма никаких сомнений у императора не осталось. Лесток сообщал, что Михаил Голицын с Василием Долгоруковым ведут подозрительные речи в Преображенском полку. Кроме того, Голицын уже несколько раз неизвестно зачем посылал гонцов в Санкт-Петербург, причем в последний раз — с большими деньгами. А недавно, крепко напившись, при дворне кричал, что царь Петр — неумный мальчишка, на которого давно пора найти управу.

Скотина этот Лесток, подвел итог император. Потому что если бы в Преображенском полку происходило что-то хоть отдаленно похожее, то давно бы у меня про это лежали два независимых доклада — один от бабки, другой от Павшина. А с фельдмаршалом Голицыным этот немецко-французский интриган и вовсе сел в лужу. У старика больная печень, которая сведет его в могилу в конце этого года, и он вообще не пьет ни грамма. Эх, Миниху надо было отправляться не в Сарское, а на московский тракт, ловить там гонцов. Ведь этот Лесток, получив известие о провале своей миссии, вполне способен сбежать. Хотя, может, еще не поздно? Да и не факт, что он сразу куда-нибудь намылится. Ведь козел считает, что император, пусть даже и выживший, должен быть благодарен ему за донос. Ловля же курьеров на одной из самых оживленных дорог империи может вызвать ненужный ажиотаж. Так что урода лучше потихоньку арестовать, и все. Кому это поручить — Миниху, Ягужинскому или еще кому-нибудь?

Но тут Новицкого что-то знакомо кольнуло. Опять он пропустил какой-то факт! И, значит, надо садиться и вдумчиво соображать, пока впечатления еще свежи. Итак, сначала он подумал про арест, и тут вроде ничего не шевельнулось. Затем вспомнил Миниха, а потом…

Вот оно, облегчено вздохнул молодой император. Когда в Центре ему рассказывали про Лестока, то упомянули, что тот был дружен с Ягужинским на почве совместных пьянок и походов по бабам. Причем как-то раз Павлу Ивановичу даже пришлось отмазывать своего приятеля от нешуточных неприятностей, произошедших из-за того, что тот переспал с дочерью кого-то из приближенных Петра Первого. Кстати, так и не отмазал, и отправился Лесток в ссылку, откуда был возвращен уже при Екатерине.

Значит, в любом случае Ягужинскому поручать его арест нельзя, сделал первый вывод Новицкий. Следующий же состоял в том, что этим вечером он, император, соображает даже хуже, чем утром. Ягужинский с Минихом в Питере, а Лесток в Москве! Где в скромном доме на краю Дорогомиловской ямской слободы давно живет добрая старушка по имени Анастасия Ивановна. И если уж она не найдет, кому поручить незаметно украсть далеко не самую важную персону в городе, то Новицкому туда лучше вообще не возвращаться. А на первом же попавшемся корабле сбежать из императоров в Америку, где купить ферму и заняться выращиванием кукурузы. Или для этого тоже нужны мозги?

Итак, садимся писать письмо бабке, закруглил размышления молодой царь. Туда вложим послание от Лестока, а от себя добавим, что оную фигуру нужно быстро, но незаметно поймать. После чего препроводить в Лефортовский дворец и сдать там под личную ответственность Афанасию. Для подобных дел в подвале уже два месяца как были оборудованы три обычные камеры и одна допросная, пока пустовавшие. Вот пусть мажордом и осваивает еще одну грань своих многочисленных обязанностей, в будущем наверняка пригодится. А бабка, кажется, говорила, что знакома с племянником знаменитого московского палача Емельяна Свежева. Впрочем, это неважно, племянник он будет или троюродный внук, лишь бы дело знал. В общем, Лесток должен быстро рассказать о своих планах и сообщниках — за это ответственной назначается сама Анастасия Ивановна.

К удивлению Сергея, бабка не очень торопилась с ответом. Император успел выслушать рапорт вернувшегося из лесов Миниха о том, что он никого не поймал и поэтому не верит, что в Сарском орудовали обычные разбойники — эти бы наверняка попались. А весточки из Москвы все не было. Прошла неделя, Миних вновь занялся паровым кораблем, а царь с цесаревной все-таки съездили на два дня в Стрельну, где в числе прочего позагорали. Вечером Елизавета пришла в ужас от того, как покраснела ее белая кожа, и Новицкому пришлось чуть ли не полночи убеждать бедную женщину в том, что такая краснота не опасна, она скоро сойдет, и на ее месте образуется очень красивый загар. И вообще, он, Петр, любит свою Лизу вовсе не за цвет кожи.

По возвращении в Питер царь узнал, что из Совета пришел положительный ответ относительно финансирования адмиралтейского батальона и восстановления дома в Сарском, а вот насчет средств для окончания строительства дворца и парка в Стрельне императора вежливо просили немного обождать — мол, деньги обязательно будут, только чуть позже. К осени, например, или на самый крайний случай к зиме, но уж никак не позже следующего лета. Осмелели там без нас с Христофором Антоновичем, гады, подумал Сергей. И когда же, в конце концов, придет письмо от бабки — не случилось ли с ней чего?

Но вот наконец курьер, лично отправленный молодым царем в Москву, вернулся с ответом от Анастасии Ивановны. Велев караулу никого не пускать и на всякий случай заперев дверь кабинета изнутри, Новицкий приступил к чтению не такого уж короткого послания. Написано же там было вот что:

"Здравствуй, государь мой батюшка, на множество лет. Получила я твое повеление, и такое сотворила, что даже не ведаю, простишь ли ты меня, старую. Не стала я указанного тобой проходимца ловить да Афоне сдавать, хоть и не очень это трудное дело, а с недавних пор и вовсе совсем простое. Но ведь мелкий же сей Лесток человечишко, и никак он сам до такого злодейства додуматься не мог! Ибо нет ему в том никакой корысти, а без нее он и не чихнет зря. Я бы еще поняла, коли хотел бы оный змееныш уморить одного тебя, а Лизавету оставить, чтоб, значит, по восшествии на престол ее потом окрутить. Хотя все едино дурак, Лиза твоя девка ушлая, на нее где сядешь, там и слезешь — это ты, ваше величество, небось и без моих подсказок заметил. Но почему-то устроил дурной Лесток покушение сразу на вас обоих. И никак я не могу иначе мыслить, что это ему кто-то поручил, заплатив али посулив чего ценного. Конечно, у хорошего палача долго запираться немец не будет, но ведь подрядивший его на дело наверняка поймет, что дело нечисто, и пустится в бега. Лови его потом, тем более что Лесток много способен наплести, а мы с его брехней разбираться будем. Да может он и не знать всего, считая, что до того-то и того-то он сам додумался, хотя это ему подсказали. Не один на свете такой умелец, как мой Тихон — чай, и другие есть. Или через посредников злыдня на дело подряжали, такое тоже может быть. Да, и по сему случаю сообщаю, что лейб-гвардии майор Шепелев и могиканская княгиня Василиса Чингачгукова только твоего приезда и ждут, дабы с высочайшего благословения чин-чином повенчаться. Совсем Степан Андреевич пить перестал, даже капли в рот не берет, просто любо-дорого смотреть. А Лесток теперь и шагу ступить не может, чтобы о том мне тут же не стало известно. Я ведь давно за ним присматриваю, он сразу после твоего отъезда забегал по Москве, как бешеной собакой в зад укушенный. И живет до сих пор в Ново-Преображенском дворце, куда ты его поселить изволил, в комнате как раз над той, где моя внучка Алена обитает. И уже не раз со срамными предложениями к ней подкатывался, но я ей пока велела блюсти себя, пусть жеребец совсем голову потеряет. Значит, посмотрим мы за этим Лестоком, авось и поймем, по чьему наущению пустился он во все тяжкие. За сим я с тобой, ваше величество, прощаюсь до следующего письма и еще раз желаю тебе всяческого здравия.

К письму моему приложено два листа. На первом — список тех, с кем Лесток встречался, но нет в том ничего удивительного. На втором те люди, с которыми он вроде бы встречаться не должен, но почему-то сделал это. И, наконец, последнее. Прибыл недавно в Москву аглицкий посол Томас Ворд, по случаю того, что страна его признала Россию империей, о чем скоро Совет подпишет бумагу. Так вот, обходит его Лесток десятой дорогой, хотя вполне мог бы и нанести визит, а то и не один."

Вот так, сокрушенно признался сам себе молодой император, опять я чуть не сморозил глупость. Действительно, в любом случае за злоумышленником или вражеским агентом надо сначала последить, а уж потом его брать. И даже если он ухитрится сбежать, но перед этим через свои связи выведет на заказчика… Все равно это будет куда лучше, чем вариант, при котором Лесток расскажет в моем подвале все, что знает, но заказчик останется неизвестным, потому что он действовал не напрямую, а через посредников. Интересно, я в бабкины годы стану таким же умным, как она, или это от возраста не зависит?

Ты до таких лет сначала доживи, напомнил себе Новицкий. После чего еще раз перечитал письмо и бросил его в камин. Ибо оставлять бумагу, из которой ясно следовало, кто на самом деле есть известная московская сводница, не стоило. Мало ли к кому этот документ может попасть!

А вот приложения император сразу сжигать не стал, а, достав из секретера перо, чернильницу и большой лист бумаги, разделил его примерно пополам горизонтальной чертой и сел переписывать бабкины списки. Копии если кто и увидит, то никаких особо вредных выводов сделать не сможет, ведь они писаны царской рукой. Закончив эту тренировку в чистописании, император бросил в огонь оригиналы, подождал, пока они превратятся в пепел, после чего отпер дверь, вышел в приемную и сказал вскочившему при его появлении Нулину:

— Срочно пошли кого-нибудь разузнать, в Петербурге ли сейчас Миних. Если он здесь, то пусть едет сюда. Если же в Кронштадте, то приглашаю его на завтрашнее утро.

Генерал-аншеф нашелся быстро, и вскоре он уже входил в кабинет. Император встретил его словами:

— Садись, Христофор Антонович, можешь кофию испить, тут и на тебя принесли. И послушай, что я тебе скажу. Давно, почти десять лет назад, Англия разорвала с нами дипломатические отношения, ибо не пожелала признать Россию империей, коей объявил ее Петр Великий. Это тебе ведомо?

— Да, государь, — кивнул Миних.

— Так и думал, но слушай дальше. Недавно там все-таки решили нас признать, и неделю назад в Москву прибыл английский посол с целью восстановления дипломатических отношений. Документ, сие подтверждающий, будет подписан Верховным Тайным Советом. Или уже подписан, точно не знаю. Тебе, как председателю Совета, об этом что-нибудь известно?

— Нет, государь, — хмуро покачал головой Миних.

— И меня, как императора, тоже не озаботились известить, я об этом сам узнал, причем случайно. Что делать будем?

— Когда соберешься в Москву, возьми с собой меня да половину морского батальона. Повесим их прилюдно, под барабанный бой. В батальоне том барабанщик есть, с коим ни один что в Семеновском, что в Преображенском полку не сравнится. А веревки хорошие я с собой захвачу, чтобы их в Москве не искать. И мыло французское, мне тут недавно его с оказией прислали. Послу же надо отправить письмо, где пояснить, что без наших с тобой подписей все его бумаги будут филькиной грамотой.

— По первому пункту я в общем-то согласен, хотя и тут есть нюансы. По-моему, сразу повесить надо кого-нибудь одного, самого бедного, а остальные пускай сначала деньгами поделятся. У них же небось как у Меншикова — половина по иностранным банкам распихана. И зачем на них хорошее мыло изводить? Жалко ведь. Писать же письмо послу я почитаю излишним.

— Почему, государь?

— По двум причинам. Первая состоит в том, что у нас появляется возможность в любой момент объявить дипломатические отношения недействительными, если в том вдруг возникнет надобность. А не возникнет, так и не объявлять. Вторая причина мне представляется еще более значимой. Ведь что хотел показать Совет своим поведением? Что император никакой власти не имеет, он здесь до совершеннолетия вообще никто. И что Миних — никакой не председатель, а шут гороховый, мнение которого значения не имеет. Вот пусть англичане до поры до времени так и думают! Ничего, кроме пользы, я в том не вижу.