XVI

Рахман закончил обход постов и направился к дому, где для его воинов под гридню хозяйка отвела на первом этаже большую комнату. Уже совсем стемнело. Ночь была безоблачная, лунная. И это было хорошо, ибо, в отличие от великого воеводы, считавшего, что полсотни его воинов горазды отбиться чуть ли не от целого войска, Рахман успел перемолвиться парой фраз с Ведой, местной тушинской колдуньей, пришедшей к вечеру в хозяйский дом – проведать боярыню Ольгу.

– Ты, что ль, за старшего будешь? – спросила она у Рахмана.

– Ну я… – небрежно бросил он, еще не зная, с кем говорит.

– А великий воевода уехал?

– Уехал.

– И Адаш с ним?

– Ну… А ты кто такая? Что ходишь тут, вынюхиваешь? – спохватился Рахман.

– Веда я. Знахарка тутошняя. Боярыня Ольга за мной посылала.

Это была чистая правда. Боярыня Ольга действительно четверть часа назад посылала дворовую девку за знахаркой Ведой. По мнению Рахмана, не очень-то она и походила на знахарку. Была слишком молода (одних лет с боярыней Ольгой), толста, как бочка, наряжена, как богатая купчиха, и нарумянена да раскрашена, как срамная девка в Кафе. Разговор этот состоялся у крыльца, где рядом с часовым, охранявшим вход в дом, остановился Рахман.

– Ладно, – сказал он. – Сейчас проверим, та ли ты, за кого себя выдаешь.

Он поднялся в дом, нашел хозяйку и вместе с ней вышел на крыльцо.

– Да, это она, – заверила боярыня Ольга. – Заходи, Веда.

Проходя мимо Рахмана, знахарка остановилась и тихо ему сказала:

– Смотри в оба сегодняшней ночью, казак. Ох, нехорошая сегодня ночь. Самое раздолье для нечистой силы. – И пошла с хозяйкой наверх.

А у Рахмана от этих слов колдуньи аж пот меж лопаток проступил. То, что Некомат и его братия как бы не совсем люди, хлопцы и раньше болтали. Но одно дело байки бывалых вояк, рассказываемые у камелька под чарку доброго вина, и совсем другое, когда тебя колдунья предупреждает. Не стращает, нет. А именно предупреждает.

Ведь одно дело охранять жену хозяина от разбойников, татей и прочих лихих людей и совсем другое – от нечистой силы. А ведь боярыню Ольгу уже раз похищали. И именно отсюда, из тушинской усадьбы.

Рахман вытянул из-под рубахи висевший там на шнуре оберег, поцеловал его и, помолившись, спрятал обратно. После этого он трижды перекрестился, сплюнул на все четыре стороны и, трижды произнеся «Чур меня, чур», отправился делать дело. Храбрец ведь не тот, кто не боится, а тот, кто умеет перешагивать через свой страх.

Первым делом он нашел Епифания и попросил того привести попа – оружие святой водой окропить.

Великий воевода, уезжая, велел расставить четыре поста вкруг дома плюс пост у входа. Еще один пост выдвигался в глубь сада, к речке Сходне, а другой – к Волоколамскому тракту. Да в темное время распорядился конные разъезды отправить попарно вокруг всего имения. Остальные же воины сидели в гридне, дожидаясь своей очереди. Сидели, разоблачась, сняв доспехи и сложив вдоль стен оружие. Большинство – у стола, разбившись на несколько компаний. Играли в кости. Остальные дремали, завалившись на охапки сена, брошенные прямо на пол.

– Повечеряли уже? – поинтересовался Рахман у подчиненных, входя в гридню.

Один из них поднял чубатую голову, оторвавшись от игры, кивнул.

– Угу.

– Хорошо. А теперь – отставить игру, слушать меня. – Теперь уже головы подняли все, воззрившись на Рахмана. – Всем надеть доспехи и разобрать оружие.

В ответ на это тесные кучки игроков в кости и болельщиков распались, началось всеобщее неторопливое шевеление.

– А что такого-то? – раздался чей-то вопрос. Рахман не разглядел, кто спрашивал, но, судя по голосу, это был Басарга, считавший себя если уж и не самым умным, то что-то вроде того. – Никак тридевятьзаморский царь Кощей грозился прилететь на ковре-самолете, а с ним – тьма войска.

Сжав зубы, Рахман никак не прореагировал на эту подначку. Что с дурака возьмешь? А случись что с боярыней, великий воевода с него спросит, а не с этого балабола Басарги.

– Самострелы всем разобрать, здесь не оставлять, – распорядился он. – В доме остается десятка Алая. Да не в гридне сидеть, а встать всем у окон и за двором следить неотрывно.

– Так ведь вечер уже. Скоро темнеть начнет, так вообще ни зги не увидишь на дворе-то, – попробовал возразить десятник Алай.

– Ночь будет лунная, – заверил его Рахман. – Служба на всю ночь, без замен.

– Да скажи ты толком, чего ждать-то? – возмутился Алай.

Бывалые вояки, прошедшие не одну войну, сгрудились вокруг Рахмана, ожидая объяснений – с чего бы это такие предосторожности? Сказать таким, что он, Рахман, поверил в бредни местной ведьмы – засмеют. И потом будут насмехаться до самой смерти. Команду выполнят, конечно, но потом засмеют. Поэтому Рахман вполне разумно ответил:

– Так великий воевода велел. Особый ночной порядок. Сами знаете, что боярыню Ольгу уже раз похищали отсюда.

– Так ведь нас во-он сколько… – Это опять вредный Басарга. Но всем остальным хватило одного упоминания о великом воеводе. На Басаргу же можно было внимания и не обращать.

– Десятка Алая в доме, десятке Ермака занять конюшню, десятке Тюмченя – амбар. Темир, твоих людей – всех в секреты. Северная часть сада твоя. Проследи, чтобы у каждого с собой рожок был. Себя не выдавать. Спрятаться и ждать. При появлении противника подать тревожный сигнал и отходить к дому. Моя десятка прикроет секретами сад с востока и ягодник. Как стемнеет, на конюшне и амбаре пробраться на крышу и залечь там. Часть на крыше, часть внизу. Так у нас под обстрелом весь задний двор будет. Да… Передвигаться по двору быстро, нечего лишний раз светиться.

Дверь в гридню приоткрылась, и внутрь заглянул Епифаний.

– Рахман, привел…

В гридню вошел невысокий старенький попик.

– Освяти наше оружие, святой отец, – попросил Рахман. – Окропи его святой водой. Только быстро, времени у нас немного. Темнеет уже на дворе.

То, что Рахман пригласил попа, да не просто для того, чтобы молебен сотворить и причаститься Святых Тайн, но и оружие окропить, произвело на воинов впечатление. Рахман явно что-то знал. Знал, но им не говорил.

Попик быстро сделал свое дело, щедро полив смертоносную сталь святой водой. Воины потянулись на выход – исполнять порученное. Рахман вслед за всеми тоже вышел во двор, обошел воинов своей десятки, стоявших в этот момент на часах, и выдал им новые задания. После чего отправился проверять, как выполняется его приказ воинами других десяток. Когда Рахман вернулся к хозяйскому дому, ночь уже полностью вступила в свои права. Колдунья не наврала. Огромная кроваво-красная луна светила так, что никаких фонарей не нужно было. По крыльцу Рахман поднялся в дом. У раскрытых окон с самострелами на изготовку, как он и велел, застыли воины Алая.

– Все спокойно? – поинтересовался Алай.

– Пока да, – обронил в ответ Рахман и поднялся на второй этаж.

Постучался в закрытую дверь:

– Государыня…

– Входи, Рахман!

Толкнув дверь, он шагнул внутрь. В большой горнице, освещенной светом нескольких масляных светильников, боярыня Ольга, четверо ее дочерей и трое дворовых девушек рукодельничали, готовя, видимо, приданое старшей дочери.

– Государыня, мы там внизу все окна пооткрывали, чтобы видно было лучше. Так вы не удивляйтесь, коли вниз спуститесь. Но лучше и не спускаться, и на двор до света не выходить.

– Хорошо, Рахман. Мы вниз не пойдем. И девушки сегодня наверху лягут, – сказала она, имея в виду дворовых. – Внизу с вами только один Епифаний останется.

– Ночи уже прохладные. Так что, может, и холодновато вам будет, но…

– Я понимаю, Рахман. Делай так, как считаешь нужным.

– Покойной ночи, государыня.

Неуклюже поклонившись, Рахман вышел из горницы, аккуратно притворив за собой дверь. Он прошел к лестнице, наступил на первую ступень, ответившую ему смачным скрипом, и тут же замер, прислушиваясь. Звук рожка то ли почудился ему, то ли… Вроде как начал свою тревожную песню рожок и тут же оборвал. Рахман постоял некоторое время в этой неудобной позе, дожидаясь повторения сигнала, после чего споро сбежал вниз.

– Слышал? – спросил он у Алая.

– Не разобрал, – честно признался тот. – То ли рожок, то ли птица ночная крикнула.

Опершись о подоконник, Рахман встал рядом с Алаем, вглядываясь через раскрытое окно в крайние деревья сада. Непонятный звук был оттуда, с северной стороны. Рахман глянул вправо и влево от дома. Бойцы уже выполнили его приказ – разобрали часть соломенной крыши и выбрались наружу. И на конюшне, и на большом хлебном амбаре.

– Почудилось небось, – попробовал успокоить Рахмана и себя Алай.

Но стоило ему только произнести эти слова, как с севера вновь зазвучал рожок. На этот раз фразу «боевая тревога» он вывел от начала до конца. И тут же, следом за первым, но немного правее зазвучал еще один рожок.

– Всем – внимание, – скомандовал Рахман. – Враг на подходе.

Предупрежденный Ведой, он ожидал увидеть всякого врага, в том числе и легендарного Кощея, про которого трепался балаболка Басарга. Но то, что он увидел, поразило его больше, чем если бы на поляну перед домом приземлился трехголовый, огнедышащий Змей Горыныч. Сначала из сада выбежали Темир и двое его бойцов. Увидев друг друга, они встали плечом к плечу, образовав треугольник.

– Далеко, далеко! – вскричал Алай, имея в виду, что Темир и его парни собрались встречать врага там, куда надежно не доставали арбалеты ни с конюшни, ни с амбара, ни тем более из дома.

Словно услышав его слова, они бросились врассыпную, Темир побежал к амбару, второй боец к конюшне, а третий бросился к дому. И тут из сада на освещенную луной поляну выступил враг. Первые из них, размахивая оружием пустились вдогонку за Темиром и его людьми, но, оказавшись между амбаром и конюшней, попали под перекрестный огонь. Пятеро из них упали, остальные повернули обратно.

– Помоги нам Господь! – воскликнул Рахман, глядя на них.

– Ничего, ничего, не дрейфь, Рахман! – расхохотался Алай. – Наши стрелы их нутро, гляжу, не переваривает. Со всякими народами я воевал, а вот с великанами до сих пор не доводилось. Думал, что только в сказках они водятся. Что ж, померимся силами и с великанами.

Их враги действительно были велики ростом, раза в полтора выше обычного человека. Они были почти голые, как дикари. Редко на ком можно было увидеть штаны, в основном всю их одежду составляла набедренная повязка. Но главную опасность, с точки зрения Рахмана, представляли даже не размеры каждого из врагов, а их количество. Не желая рисковать зря, враг теперь накапливался на краю сада, готовясь к атаке.

– Дурак ты, Алай, – ответил ему Рахман. – Наша с тобой задача не силами мериться, а государыню охранить, чтоб ни волоска с ее головы не упало. А семи человек из Темировой десятки уже как не бывало.

Тут в дом вбежал один из Темировых кметов.

– Видали великанов? – выпалил он. – Это откуда ж такие взялись?

– Откуда б ни были, – небрежно бросил Алай. – Бить их надо, а не бегать от них.

– У нас команда была – отступить, – с обидой в голосе сказал боец и вопросительно глянул на Рахмана.

– Сколько их? – спросил Рахман, игнорируя немой вопрос.

– Я насчитал три сотни, пока не сбился, – ответил боец. – Идут двумя колоннами. Одна сюда. – Он указал пальцем на задний двор. А вторая охватом вдоль реки, чтобы выйти с другой стороны дома. Скоро небось на твоих ребят наткнутся.

Рахман достал сигнальный рожок, прошел к противоположному окну и подал сигнал отхода своим бойцам. Когда он вернулся к окну, у которого стоял Алай, великаны уже начали свою атаку. Тесной толпой, без всякого строя они хлынули на задний двор.

– Вообще-то они не горазды сражаться, – прокомментировал это действо сидевший в секрете кмет. – Хоть и здоровы они и силушкой Бог их не обидел, но оружием владеют хуже ребенка. Вот когда у него секира либо бердыш на длинной рукояти, тогда да. Надо осторожность с ними иметь. Да и чекан на длинной цепи…

– Хватит языком чесать! – прорычал Алай. – Берись за самострел!

У ворот конюшни и амбара уже кипели схватки, а с крыш атакующих щедро поливали стрелами.

– Стреляй! – скомандовал Рахман, когда атакующие приблизились к дому на убойную дальность.

Первого ряда нападавших как не бывало. Из второго и третьего ряда лишь единицы достигли окон, но были тут же поражены точными ударами мечей. Такой встречи противник не выдержал, попятился и бросился бежать обратно в сад. На отходе еще пару десятков великанов настигли казачьи стрелы. Отступая, основная масса бегущих увлекла за собой и тех, кто зацепился за сарай и амбар.

Победа была пусть пока еще и не полной, но впечатляющей и, самое главное, досталась неожиданно легко. В дом вернулись из секретов воины Рахмановой десятки, а с ними еще четверо из десятки Темира.

– А ты говоришь: великаны! – пихнув Рахмана в бок локтем, Алай расхохотался.

– Ну и мерзкие же у них рожи! Такая может только в пьяном бреду привидеться! – услышал Рахман голос Басарги.

Трупы поверженных врагов устилали задний двор. Высунувшись из окна и для надежности, чтоб не сбиться со счета, водя указательным пальцем от одного убитого великана к другому, Рахман насчитал шестьдесят семь убитых. «Сколько он там говорил? Триста? Пусть будет четыреста. Даже пятьсот. Шестьдесят семь убитых врагов в первой же атаке… – прикинул он. – А наших потерь – трое из Темировой десятки. Не знаю, правда, как у Ермака и Тюмченя… Не думаю, что там есть убитые. Что ж… Это неплохо. Если это все, на что способна нечистая сила, которой стращала меня колдунья, то я бы хотел до конца своей жизни драться только с нечистой силой».

В этот момент раздался крик от противоположной стены:

– Враг наступает!

Рахман бросился к противоположному окну. И точно. Между рядами крыжовника и малины появился враг. Эти уже не бежали, а продвигались медленно, с явной неохотой, словно повинуясь чужой воле.

– Всем на южную сторону! – скомандовал Рахман. – Алай, останься с той стороны для пригляду!

Врага встретили дружным залпом из арбалетов. А те как будто только этого и ждали. Когда первые упали, скошенные стрелами, остальные не мешкая развернулись и во все лопатки дунули назад, к Волоколамскому тракту. Упавших среди кустов было не сосчитать, но Рахман уверенно дополнил счет вражеских потерь: «Еще две десятки долой».

Рахман вернулся к Алаю:

– Ну, что здесь?

– А-а… – Алай вытянул вперед руку, показывая на что-то на заднем дворе.

– Да что ты мычишь-то?

– И-ис-счезли…

Только теперь Рахман заметил, что на земле между домом, конюшней и амбаром, где совсем недавно лежали шестьдесят семь убитых великанов, ничего нет. Только грязные куски холста, бывшие когда-то набедренными повязками.

– Куда они делись?

– Растаяли…

– Что?

– Растаяли как снег…

«Вот и начинаются дьявольские козни! – стукнуло в голове у Рахмана. – Рано я, видать, обрадовался…»

– Смотри, Рахман, смотри… – Рахман так крепко задумался, что Алаю пришлось пихать его в бок кулаком, одетым в стальную перчатку. – Амбар загорелся!

Соломенная крыша амбара пылала еще не полностью, огонь еще не разгорелся, но дым над амбаром уже стоял столбом. Стрелки, засевшие на крыше и так удачно контролировавшие задний двор, были вынуждены спуститься вниз. А еще через несколько мгновений ворота амбара распахнулись настежь и оттуда показались десять воинов. Одиннадцатого, видимо раненого, за руки и за ноги несли четверо. До сада, куда укрылся противник, было далековато, поэтому, покинув амбар, воины спокойно, шагом, направились к дому.

– Жалко, – констатировал Рахман, – удачное место для обороны было.

– Ничего, – легкомысленно ответил Алай. – И так справимся.

И тут один из бойцов, словно споткнувшись, полетел наземь. Сначала ничего не поняли не только Рахман с Алаем, наблюдавшие со стороны, но и товарищи упавшего. Они сгрудились над ним, и тут упал еще один боец, а следом еще один.

– Бегом! К дому! – донеслось до тех, кто находился в доме.

До дома оставалось с полсотни шагов. Воины бросились бежать, включая и тех, кто нес раненого. Рахман перевел взгляд на опушку сада. Сначала он заметил короткую, яркую вспышку и возникший из нее тонкий зеленый лучик, и тут же еще один его боец полетел кубарем. Еще вспышка – и еще одна потеря. «Они убивают светом, – сообразил он. – Вот тебе и дьявольские козни!..»

Раненого тащили уже не четверо, а двое. Они были всего лишь в двух шагах от дома. Все остальные бойцы из десятки Тюмченя уже неподвижно лежали на земле.

– Брось, брось его! – не выдержал Алай. Но поздно. Зеленый луч ударил в спину одному из них, и все трое завалились на землю.

– Не вставай! Ползком! – прокричал Рахман единственному уцелевшему воину, но тот то ли не расслышал, то ли близость к намеченной цели затуманила ему мозг, но, вместо того чтобы по-пластунски двигаться вокруг дома ко входу, он вскочил на ноги, подпрыгнул вверх, ухватился за обрез окна, собираясь, видимо, подтянуться на руках и забраться внутрь. Но вновь из сада протянулся зеленый лучик, боец обмяк, руки его разжались, и он, бездыханный, рухнул на землю.

Рахман прянул в сторону, укрывшись в простенке.

– Не светись в окне! – бросил он Алаю. – Они светом убивают. Видел?

– Видел, – ответил Алай, тоже прижавшись к стене.

– Всем! – громко крикнул Рахман так, чтобы его слышали все бойцы, находящиеся в доме. – В окна не высовываться! Враг палит с большого расстояния!

– Как палит? – послышался голос ему в ответ. – Мы тут ничего не слышали…

– Они убивают светом!

– Чем?

– Светом! Лучом!

– Иди ты… – послышался недоверчивый возглас.

К Рахману и Алаю метнулся кто-то от противоположной стены. Басарга. Рахман указал пальцем на задний двор.

– Там вся десятка Тюмченя и Темир. Мертвые. Никто ни разу не шевельнулся.

Осторожничая, Басарга глянул во двор. Цепочка убитых воинов, протянувшаяся от пылающего амбара до самого дома, как бы обозначала путь, проделанный отступавшей десяткой.

– Ничего себе! – воскликнул он. – Сразу всю десятку положили… Ох, глядите – конюшня занялась!

Рахман и Алай глянули в окно. На крыше конюшни уже плясали языки пламени. «Только бы сообразили не бежать в полный рост, – подумал он. – Ползком надо, ползком… Ведь они ж тоже видели, что произошло с десяткой Тюмченя». Как бы в ответ на его мысли створки ворот конюшни поползли в стороны, но вместо ползущих, прижимающихся к земле людей Рахман увидел шестерых всадников, вынесшихся галопом из конюшни. Следом за ними бежали что есть мочи еще пять воинов. И… Бросились они не к дому, а наоборот – к саду, с опушки которого и бил смертоносный луч. Вспышка… Но все живы и продолжают атаку. Еще одна, и один из всадников полетел через голову рухнувшего коня. Еще вспышка – и опять промах. Всадники были уже у самого сада. Две вспышки одна за другой, и два всадника, застряв в стременах, волочатся за метнувшимися в сторону конями. Навстречу всадникам из-под прикрытия деревьев выступили великаны. Но всадники не приняли боя с ними. Свернув налево и уклонившись от атаки великанов, они скрылись в саду.

– Правильно! – вскричал Алай. – Надо сначала достать того, кто палит этим чертовым лучом! – Вместо всадников в толпу великанов врезались пятеро подбежавших воинов. Следом за ними, прихрамывая, торопился еще один, тот, под которым смертоносный луч сразил коня. – Рахман, помочь бы им надо! Пошли меня с десяткой. Чувствую, надо бы чуть-чуть надавить, и побегут они!

– Нет, – ответил Рахман не раздумывая. – Там еще около сотни великанов, да за спиной у нас полторы сотни. А какое у них оружие – сам видел. А нас, почитай, половина осталась.

Шестеро храбрецов продолжали рубиться у самой опушки сада. Толпа великанов, наседая на них, обтекала их справа и слева, пока не сомкнулась, скрыв происходящий бой от глаз сторонних наблюдателей. Но и в окружении казаки продолжали сражаться, не давая противнику перейти в наступление. Троих конников же, исчезнувших в глубине сада, видно больше не было.

– Эх, – вздохнул Алай. – Зря ребята сгинут…

– Не зря, – отреагировал Рахман. – Если они не дадут больше этому лучу палить да еще по два-три великана на брата заберут с собой, то не зря. Славная смерть, достойная настоящих воинов.

– Враг атакует! – раздался возглас от противоположной стены.

Рахман метнулся туда. На этот раз великаны бросились в атаку бегом, стараясь побыстрее преодолеть расстояние до дома и вступить в рукопашную. Защищающиеся же, не дожидаясь команды, уже вовсю обстреливали их из арбалетов. Рахман только успел подумать, что все, увлекшись боем, позабыли о смертоносном луче и перестали благоразумно жаться к простенкам, как со стороны Волоколамского тракта мигнула зеленая вспышка, и стоявший рядом с ним боец рухнул на пол, не успев издать ни звука. Присев на корточки, Рахман склонился над ним. Света от горящих на дворе амбара и конюшни хватило, чтобы разглядеть страшную рану. На левой стороне груди, там, где должно было быть сердце, зияла глубокая рана величиной с кулак. Края же дыры пробитой в латах, тускло светились красным светом, как светится обычно железо, только что вытащенное из кузнечного горна.

– Басарга! – позвал Рахман. Тот подошел, тоже присел рядом на корточки. – С той стороны еще нет атаки?

– Нет, ребята пока держат их.

– Басарга, выбирайся наружу и ползи в сторону села, туда, где стоят наши кони. Скачи в Воронцово, к великому воеводе. Скажи, будем биться до последнего, но врагов очень много. И про луч этот зеленый расскажи. По Волоколамскому тракту не езди. Спустись вниз, к самой Москве-реке, да сделай крюк побольше, чтоб на вражеские засады не нарваться.

– Что я, сам не понимаю, что ли… – Басарга снял с себя шлем и поставил его на пол. Положив рядом с ним перчатки, принялся отстегивать наручи.

– Зачем это? – Не понял его действий Рахман.

– От зеленого луча доспехи не спасут, – сказал тот, указывая на убитого товарища, – а ползти да бежать без них будет сподручнее.

– Давай, Басарга, поторопись.

Рахман поднялся на ноги. Враг был уже здесь. Входная дверь трещала под ударами тяжелой секиры, но еще держалась, а в окнах то и дело мелькали мерзкие великаньи хари. Шум от их отвратительных воплей стоял такой, что хоть уши затыкай. Из окон их успешно отражали. «Конечно, если навалятся еще и со стороны двора, да еще и дверь входную наконец вышибут, станет немного потяжелее. Но все одно… Пока есть хоть какое-то укрытие, за которое можно уцепиться, мы их еще не одну сотню перемолотить сможем, – подумал Рахман. – Главное, под этот чертов луч не подставляться».

Юркнув ужом, исчез за окном Басарга. Проводив его взглядом, Рахман осматривал теперь задний двор. Бой десятки Ермака с толпой великанов уже закончился. Тела еще шести погибших товарищей лежат теперь у самой кромки сада. Сколько чертовых отродий успели отправить они в ад, пока руки их еще могли держать мечи и разить врага?

Из сада на освещенную пожаром поляну вновь выступили ненавистные великаны. Делали они это робко, как-то нехотя, будто не по своей воле, будто кто-то невидимый понукал их, заставляя идти на смерть.

– Здесь враг! – предупреждая, крикнул Алай.

– Вижу, – отозвался Рахман. – Я здесь, на этой стороне, только в соседней горнице. – Он глянул через плечо на то, что происходит на южной стороне. Горячка там уже несколько спала, входная дверь все еще держалась. – Моя десятка! – гаркнул он. – Ко мне! Встать у окон! Самострелы на изготовку!

Приглашая великого князя в Воронцово, Сашка ни в малейшей степени не сомневался, что этим своим шагом не поставит хозяйку дома и себя в неловкое положение. Боярыня Вельяминова уже давно предупреждена, что вернулся ее любимый сыночек, следовательно, в доме сейчас делается все, чтобы встретить его достойно. А по собственному опыту Сашка уже знал, что стол Марья Ивановна накроет такой, что и великого князя с его боярами за такой не грех пригласить.

Зачем он передал через Боброка приглашение Дмитрию, Сашка и сам не знал. Можно сказать, что сделал он это по наитию, поддавшись внезапно возникшему побуждению. С одной стороны, Марье Ивановне, несомненно, будет приятно, что ее дом почтил своим присутствием сам царь Тохтамыш, а с другой – совсем не лишним было бы продемонстрировать Дмитрию, что Вельяминовы остаются его преданными слугами. Особенно это важно теперь, когда Иван Воронец затеял очередную смуту в государстве. Этим предложением Вельяминовы как бы демонстративно показывают всем, на чьей они стороне. Но отнюдь не этими, вполне разумными и рациональными соображениями руководствовался Сашка в тот момент. Весть о том, что Дмитрий намерен уничтожить Москву, переданная ему Боброком, кольнула его в самое сердце. И, скорее всего, безотчетное, неосознанное еще на тот момент желание спасти родной город (мало того, что родной, но и город, отцом-основателем которого, благодаря временным парадоксам, он умудрился стать) подтолкнуло Сашку сделать это предложение. Уж где-где, как не в Воронцове, у него будет шанс уединиться с Дмитрием и поговорить с ним по душам.

Марья Ивановна Сашку не подвела. Как он и думал, подготовка к пиру по случаю возвращения Тимофея домой шла полным ходом. Поэтому известие о том, что у нее сегодня будет в гостях еще и великий князь со своей свитой, боярыней Вельяминовой было воспринято как дополнительный повод еще раз порадоваться тому, что сын ее наконец-то к ней вернулся.

Встретили Дмитрия по высшему разряду. Вельяминовские люди стояли по обе стороны всей дороги, выстроившись едва ли не от самых Садов, и славословили царя и великого князя, не только когда он проезжал мимо них, но и весь его путь до самого воронцовского дома. У дома великого князя встречал военный караул во главе с великим воеводой. Караул, правда, получился жидковат – сказывалось отсутствие полусотни, посланной в Тушино. Но этот недостаток находчивая хозяйка компенсировала обилием празднично наряженных юниц, встретивших гостей не только хлебом-солью, но и чаркой зелена вина.

Праздничный стол был накрыт в большой зале. И чего только, каких только разносолов не было на этом столе… И зажаренные целиком лебеди в белоснежных перьях, и поросята, нафаршированные кашей и кровяными колбасками, и двухметровые осетры, коих хитромудрые повара умудрились сварить, не разрезая на части, и много чего другого…

Великий князь, не видевший тетушку с самых похорон своего дяди, тоже постарался выказать свое благое отношение к этому визиту. И сам Дмитрий, и вся свита его, несмотря на жару, явились в гости в нарядных ферязях, хотя по условиям нынешнего своего походного положения могли бы одеться и попроще.

Застолье, как водится, началось со здравицы в честь великого князя и царя Тохтамыша, произнесенной хозяином дома. И покатилось застолье по наезженной колее. Уж слегка захмелевшие гости затребовали музыкантов, но тут поднялась и взяла слово хозяйка дома.

– Знаю, что не пристало глупой женщине говорить пространные речи в собрании благородных и многомудрых мужей, но ты уж прости старуху, мудрый и милостивый великий князь Владимирский и царь Тохтамыш. Хочу, чтоб вы, гости дорогие, выпили за многия лета того города, что Божиим Промыслом и соизволением, не иначе, возник и растет на реке Москве. Здесь уже произошла одна ужасная битва, и косточки многих русских людей, в том числе моих сыновей, лежат в этой земле. И вновь вам приходится стоять под стенами этого города, дабы очистить его от лихих людей. Город этот вырос на нашей, вельяминовской земле. Но, как я ни старалась, принес он нашему царю не сердечную радость, а лишь крамолу и угрозу. И теперь царь, и вы все, государи мои, озабочены тем, как ту крамолу вывести. Ну, а раз мы, Вельяминовы, не смогли управить той землей так, чтобы на ней что-то путное выросло, то считаю справедливым, чтобы досталась она тому, кто ее от скверны и крамолы очищает! Манефа, подай сюда бумагу! – В зал вошла Манефа и, подойдя к Марье Ивановне, передала ей свиток. Рядом с ней положила на стол перо и чернильницу. Боярыня Вельяминова развернула бумагу. – Дорогой племянник! Это дарственная на землю, на которой стоит Москва. Решай сам, что с ней делать. Как бы ты ни поступил, решение твое будет правильным и справедливым. А я подписываю эту бумагу. – Она подписалась и отдала бумагу Манефе. – Отнеси и великому воеводе подписать, чтоб потом никто из его детей и не вздумал претендовать на эту землю.

Подписался и Сашка, после чего пододвинул бумагу сидевшему рядом Боброку:

– Подпиши и ты, Дмитрий Михайлович, как свидетель. И боярину Федору дай подписать.

Этот трюк с дарственной боярыня Марья Ивановна предложила сразу же, как только Сашка рассказал ей о планах Дмитрия относительно Москвы.

– Все одно нам эта земля толком ничего не приносила, кроме хлопот. А будет город под боком, и прибыток у нас будет. Пусть он станет великокняжеским, тогда уж Дмитрий точно не будет уничтожать его. Да и за Остея мы в этом случае не в ответе.

Оставалось только подготовить соответствующий документ да вручить его Дмитрию, что Марья Ивановна мастерски и проделала.

Сашка протянул Дмитрию подписанный и опечатанный печатью великого воеводы свиток.

– Прими этот дар, великий князь, – сказал он, – как свидетельство преданности рода Воронцовых-Вельяминовых тебе, государь, и государству Русскому.

– Гм, гм, – прочистил горло Дмитрий, принимая свиток из рук великого воеводы. Он поднялся на ноги и воздел вверх кубок. Вслед за ним поднялись и все остальные. – Пусть расцветет и славен будет в веках град сей! – провозгласил великий князь и опрокинул в себя кубок.

Не успели еще все гости допить свои кубки, как ошарашенный, с круглыми глазами, влетел в зал один из вельяминовских воинов:

– Великий князь, дозволь слово молвить великому воеводе!

Дмитрий милостиво махнул рукой:

– Государь, Басарга вернулся!

– Что?.. Что он говорит? – уже предчувствуя нехорошее, спросил Сашка.

– Ничего не говорит. Мертвый он… Стрелами весь истыканный. Лошадь его на себе домой принесла…