Глава 15
Мне снился странный кошмар из испанской жизни, в котором Мария играла заглавную роль. Машка потрясающе пела и танцевала фламенко, а я в образе Дон Жуана непрерывно дрался на дуэлях с ее поклонниками, хотя лично нежных чувств к Марии не испытывал, но почему-то числился ее любовником. Как я ни старался держаться подальше от Марии, чтобы избежать внимания ревнивых ухажеров примадонны, но зачем-то регулярно аккомпанировал ей на концертах, хотя это всегда выходило мне боком. За мною уже охотилась половина Мадрида, а на последней дуэли мне даже проломили голову. Очередной забег по ночным закоулкам испанской столицы закончился в каком-то тупике, куда меня загнали родственники очередного убитого Машкиного воздыхателя. Пробитая голова страшно болела, но мне удалось заколоть предводителя погони и вырваться из западни. Я со всех ног рванул к свободе, но кто-то сзади схватил меня за плечо, и в ушах раздался взволнованный голос Расстриги:
– Командир, просыпайся, беда!!!
Я с трудом продрал глаза и, сев на лавке, попросил:
– Мефодий, говори потише, башка раскалывается! Что стряслось?
В тот момент я плохо соображал, так как голова трещала неимоверно, хотя вчера мы выпили всего ничего, однако последствия вчерашнего застолья напоминали тяжелое похмелье после недельной пьянки.
– Опоили нас скоморохи проклятые, вот и трещит у тебя голова! Я сам выпил всего половину ковша браги, но даже по нужде еле проснулся.
– Не трынди, а говори по делу! Потом на жизнь жалиться будешь! – прервал я Расстригу.
– Опоили нас скоморохи и сбежали со всею казной, что мы вчера выручили!
– Что с Машкой? – первым делом спросил я, начиная осознавать ситуацию.
– Эта стерва тоже сбежала! Собрала, тварь, свое барахло и удрала вместе со скоморохами!
– Расстрига, не делай скороспелых выводов. Может, Садко и Марию опоил, а ты на нее напраслину возводишь!
– Я тоже поначалу так подумал, только трактирные сторожа рассказали, что она на своих ногах шла и смеялась, зараза! Потом Машка с Садко в обнимку в сани уселись и съехали со двора, воркуя как голубки! Кажись, у них заранее все было сговорено. Вот такие пироги!
– Догнать сможем? – спросил я с надеждой в голосе.
– Нет. Они спозаранку укатили, к самому открытию городских ворот. Я братьев Лютых к воротам послал, только надежды мало. Может, и дознаются Никодим с Василием, в какую сторону скоморохи уехали, но нагнать мы их все равно не сможем. Пока до постоялого двора доберемся, пока лошадей запряжем, скоморохи все следы заметут, и ищи ветра в поле. Знакомо мне это подлое племя, всегда тащат, что плохо лежит, и разбоем на большой дороге не гнушаются! А каков Садко подлец? В душу мне влез, как змея подколодная, я его едва не за брата почитал, а оно вон как повернулось! Встречу эту тварь – удавлю как собаку!!!
Я встал с лавки и, кривясь от головной боли, оделся, после чего отправился выяснять, какой ущерб нам нанесли скоморохи и пригретая на груди Машка-змея. Осмотр места преступления полностью подтвердил мои худшие подозрения, так как исчезли все Машкины вещи, а также трофейные украшения, презентованные певице на время выступления. Мало того, сладкая парочка сперла мою гитару, которую я по дурости оставил в Машкиной комнате. Слава богу, у меня был кошель с частью выручки, отложенной, чтобы расплатиться за ночлег, в противном случае у нас могли возникнуть серьезные проблемы с хозяином гостиной избы.
«Вот и верь после этого людям, которых вытащил буквально из помойки, одел, обул, обогрел, к делу приставил, а тебе в награду в душу плюют!» – зло думал я, сидя за столом в трактире, где мы с Расстригой дожидались возвращения братьев Лютых, посланных к городским воротам.
Невеселые думы портили настроение, но в глубине души я понимал, что мы еще легко отделались. Скоморохи ведь могли нас и на тот свет отправить, а не просто усыпить. В принципе мы потеряли только выручку за последний концерт и Машкин гонорар за первое выступление, который я оставил девушке, чтобы она прибарахлилась по своему вкусу. Я и в прошлой жизни плохо разбирался в женских запросах, поэтому резонно считал, что не мужское это дело заниматься дамским исподним.
К счастью, остальная казна дружины была спрятана в трех разных местах, чтобы удачливый вор не смог нас обнести за один присест, поэтому мы не остались совсем без порток. Правда, бегство Машки пробило серьезную дыру в наших финансах, однако это был недвусмысленный намек судьбы, что пора завязывать с шоу-бизнесом, который может стоить нам головы, и переходить к заработкам, не связанным с криминалом.
К полудню в трактир вернулись Василий и Никодим, которым так и не удалось выяснить, через какие ворота выехали из Новгорода скоморохи. Сидеть и ждать у моря погоды было бессмысленно, поэтому мы отправились на постоялый двор в слободу, где я решил провести окончательный разбор полетов.
Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, и ночной морозец начал понемногу спадать. Возле дороги, ведущей к западным воротам Новгорода, стояли пятеро конных дружинников, застывших на морозе от долгого ожидания. Неподалеку от этой пятерки в расписных санях сидел потрепанный мужичок с пропитой хитрой рожей. В санях лежала громадная кунья шуба цены необыкновенной, приготовленная, чтобы согреть далеко не простого пассажира.
– Шпынь, что-то не торопятся твои дружки. Как бы тебе не пришлось за них головой ответить! Боярич сказал, что бошки нам оторвет, если мы ему сегодня гишпанку не привезем. Поэтому ты первый головы лишишься, если нас обманул! – зло процедил закованный в кольчугу бородатый воин со шрамом на правой щеке.
– Окстись, воевода! Я дурной, што ли, чтобы с мужами новгородскими шутки шутить? Привезет гишпанку Садко, уж больно куш великий и блазнительный за нее обещан, только и вы не обманите! У нас все сговорено, так что приедут! Да вот, кажись, и они! Вона там за березками сани вроде показались? – Прислужник Садко указал рукой в сторону дороги.
– Если привезут твои дружки гишпанку, то все сполна получишь! Слово нашего боярича крепкое, а если обмануть попытаетесь, то не обессудь! – отозвался воин, выразительно проведя рукавицей по горлу.
Через несколько минут на дороге действительно показались сани, которыми управлял Садко, а братья-акробаты поддерживали с двух сторон закутанную в овчинный тулуп фигуру. Когда скоморохи подъехали к условленному месту, дружинники новгородского боярина выехали им навстречу и окружили сани.
– Привезли гишпанку? – спросил боярский воевода.
– А как же. Вот она сидит, красавица, ждет своего суженого! – ответил, улыбаясь, Садко.
– Сажайте ее в наши сани, да снимите свою рванину, там для гишпанки кунья шуба приготовлена!
– Это мы быстро, а плата по уговору где?
– Малюта, укрой красавицу шубой да усади ее в сани со всем бережением, – приказал воевода одному из своих спутников. – Да поторопись, ехать пора, а то я совсем закоченел.
Дружинник, к которому обращался воевода, ловко соскочил с коня и, похлопывая себя по озябшим плечам, направился к саням, в которых лежала дорогая шуба. В это время подручные Садко вынули из своих саней завернутую в тулуп Машку и повели следом. Малюта сбросил с Марии потертую овчину и широким жестом накинул на нее кунью шубу.
– Эх и повезло же тебе, девка! Наш боярич в тебе души не чает, будешь есть-пить на золоте да на лебяжьих перинах нежиться, – завистливо произнес воин и стал разматывать с головы Машки платок, в который она была закутана по самые брови.
– Давай рассчитаемся, воевода, за товар! Я привез гишпанку, а теперь нам в дорогу пора. Путь у нас неблизкий, можем до места засветло не добраться, – сказал Садко, глядя снизу вверх на сидящего на лошади воеводу.
Воевода утвердительно кивнул и стал отвязывать висевший на поясе тяжелый кошель, однако он никак не мог справиться с заиндевевшими завязками, поэтому расплата задержалась. В этот момент раздался крик Малюты, который за это время успел размотать платок на голове Марии:
– Постой, воевода! Глянь-ка сюда, что-то мне не верится, будто наш боярич на такую замухрышку мог позариться! Кажись, обмануть скоморохи нас хотят, не гишпанка это! Я ее, конечно, не видел, а ты был с бояричем в трактире, поэтому сам погляди на товар!
– А ну погоди! – отпихнул ногой протянутую руку Садко воевода и подъехал к Машке.
Увы, но, к несчастью для скоморохов, в очередной раз сработала поговорка «Жадность фраера сгубила». Садко не обманул новгородского боярича и привез ему обещанную гишпанку, но не учел того факта, что девушка утром перед побегом смыла с лица весь макияж и предстала перед воеводой в первозданном виде.
Подобные «чудеса» в двадцать первом веке происходят довольно часто, а пятнадцатый век в этом вопросе вообще непаханое поле. Даже опытные ловеласы нашего времени порой попадаются на женские хитрости, правда, это зависит от количества принятого на грудь спиртного. Хотя встречаются такие искусницы, что с помощью боевой раскраски кому хочешь мозги запудрят. Бывало, познакомишься с потрясающей красавицей в полумраке ночного клуба, а утром увидишь эту красоту несказанную в натуральном виде и начинаешь креститься как на черта. Вот и здесь произошла такая же неувязка.
– Это что же ты, сучонок, творишь? Хотел меня на мякине провести и дураком перед всем Новгородом выставить? Руби скоморохов в песи, ребята! – заревел воевода, вытаскивая из ножен саблю.
Садко умер, так и не поняв, за что его убивают, только свистнула вострая сабля, и покатилась голова скомороха по земле. Братья-акробаты пережили своего вожака всего на пару минут. Как ни ловки были скоморохи, но невозможно убежать в зимнем поле пешему от конного. Дольше всех прожил Шпынь, нырнувший в придорожные кусты и бросившийся бежать к лесу, виляя словно заяц. Но боярские дружинники тоже недаром едят свой хлеб, и беглеца догнала каленая стрела, выпущенная меткой рукой. Шпыню было не впервой играть в прятки со смертью, но на этот раз он не сумел перехитрить даму с косой. Старый скоморох пару минут скреб пальцами мерзлую землю, пытаясь доползти до спасительного леса, но захлебнулся собственной кровью, хлынувшей из пробитого легкого.
Обозленные обманом боярские дружинники долго насиловали Машку на трофейном тулупе, пока девчонка не потеряла сознание, изойдя на крик.
– Может, добить ее? – спросил Малюта воеводу, завязывая штаны.
– Не бери грех на душу. Потешились, и ладно. Скоморохи, скорее всего, какую-нибудь нищенку выкрали, чтобы нас провести, а девка и знать-то ничего не знает. Молод ты, Малюта, и глуп, да, видать, крови людской еще не напился. Если не срубят тебе буйну голову за твои выкрутасы, то со временем поймешь, что безвинная кровь может против тебя повернуться. Поди подбери голову главаря скоморохов, заверни во что-нибудь, чтобы не кровила, да поехали на правеж к бояричу. Представим башку этого урода в доказательство, что мы наказали татя. Эх, достанется нам теперь на орехи от боярича за то, что не привезли мы его любезную, однако куда теперь деваться?
Вскоре отряд боярских дружинников, захватив с собой сани скоморохов, направился в сторону Новгорода, а растерзанная Машка тихо рыдала на заляпанном кровью тулупе, проклиная свою пропащую судьбу.
Минут через двадцать после того, как сани скрылись за поворотом, Мария с трудом встала на ноги и, шатаясь словно пьяная, подошла к обезглавленному трупу Садко. Присев на корточки, девушка трясущимися руками развязала веревку на поясе скомороха, которая заменяла тому кушак. Мария ненадолго задержалась возле покойника, окропив мертвое тело своими слезами, а затем, широко расставляя ноги, медленно побрела к растущей у дороги одинокой березе.
Негнущимися пальцами она сделала петлю и, с трудом взобравшись на пенек, привязала веревку к нижней ветке дерева. В этот момент сквозь марево утреннего тумана пробились лучи весеннего солнца и заиграли разноцветными искрами на снегу. Слезящимися от яркого солнца глазами Мария огляделась по сторонам, просунула голову в петлю и шагнула в небытие.
По возвращении на постоялый двор я собрал общее совещание, на котором подвел итоги наших провальных гастролей и обсудил с гвардейцами планы на будущее. Первым делом я приказал подчиненным не трепать языком о наших бедах, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. В принципе то, что мы причастны к выступлению Марии Испанской, широко не афишировалось, а все дела и финансовые расчеты с хозяином трактира вел Садко, поэтому привязать нас напрямую к делишкам скоморохов было сложно. Конечно, мы засветились в гостиной избе, но если у особо любопытных появятся вопросы, то можно откреститься от сбежавшей Машки и сказать, что скоморохи наняли нас в качестве охраны, а потом кинули на бабки и смылись. Хозяин гостиной избы был в курсе бегства скоморохов, которые не заплатили ему за постой, а перевели стрелки на нас, так что за беглецов пришлось заплатить мне.
Тема совещания была малоприятной, поэтому, уделив несколько минут самокритике, я закончил разбор полетов и сразу перешел к планам на завтрашний день. В надежде на легкий заработок мы подзапустили дела в колесной мастерской, и требовалось срочно наверстывать упущенное время.
Два следующих дня были полностью загружены неотложными делами и заботами. Всю накопившуюся злобу на скоморохов и собственную дурость я направил в созидательное русло, чтобы не трепать нервы самокопанием. Как ни странно, но вынужденный трудовой «энтузазизм» дал неплохие результаты, и за эти два дня мне удалось решить наиболее сложные проблемы с заказом комплектующих к новому оборудованию и приобретением заготовок для производства колес.
12 апреля на Волхове начался запоздавший почти на две недели ледоход, и пришла настоящая весна. Видимо, черная полоса в нашей жизни наконец закончилась, и, пока мы занимались шоу-бизнесом, неподалеку от мастерской заработала простаивавшая из-за распутицы корабельная верфь, на которой мне удалось договориться о покупке древесных отходов и коротья. Владел верфью корабельный мастер Василий Плотник, почему-то не ужившийся со своими коллегами на новгородских верфях, расположенных на реке Оскуя. Заказов у корабелов практически не было, и любая копейка ценилась, как рубль. Лес корабелы использовали отменный, но обрезки досок и бруса продавали за бесценок на дрова, а так как зима была на исходе, то и этот приработок закончился.
Во время посещения соседей с визитом вежливости я удачно подсуетился и сумел обеспечить нашу мастерскую недорогим материалом. Мне удалось купить у корабелов отходы производства за чисто символическую плату, что полностью решило проблемы с заготовками. До этого я собирался закупать строевой лес на Торгу, а цены на сухую выдержанную древесину кусались, что резко снижало рентабельность нашего производства. Мало того, разделка бревен на заготовки требовала дополнительных затрат и найма сторонней рабочей силы, а это также отрицательно сказывалось на доходах. Корабельщики были не в курсе наших проблем и не знали, какую продукцию мы собираемся производить, а потому лопухнулись с ценами. Воспользовавшись удачным моментом и чтобы не допустить пересмотра цен, я внес задаток за месячный объем заготовок, чем полностью обеспечил производственный задел.
Дела наконец сдвинулись с мертвой точки, и у нас появилась надежда не вылететь в трубу, но работы было непочатый край. После ужина я закрылся в своей комнате, чтобы подбить бабки и раскидать по кошелькам деньги для запланированных на завтра расходов. Наши финансы пели романсы, поэтому жаба жадности грызла душу, однако, не потратившись на развитие, о прибыли можно даже и не мечтать. Закончив подсчеты, я снял сапоги и хотел завалиться спать, но в этот момент раздался осторожный стук в дверь.
– Кого это черт несет?! – крикнул я.
– Командир, это я, Расстрига. Тут дело такое нарисовалось, что без тебя не справиться. Пустишь? – копируя мой жаргон из двадцать первого века, робко ответил Мефодий.
Я, чертыхаясь, снова надел сапоги и, открыв задвижку на двери, впустил позднего гостя в комнату.
– Что за проблема? – недовольно спросил я.
– Не знаю, как и сказать… – промямлил нерешительно Мефодий.
– А ты прямо сначала и начинай. Чего вы там снова учудили?
– Мы-то ничего не учудили, только вот Машка вернулась и к тебе просится. Вот такие пироги!
– А сам ты послать ее не мог? Обязательно мне нужно нервы трепать? Гони ее взашей, чтоб духу этой сучки поблизости не было! Будет артачиться, дай пинка для скорости, а то я сейчас выйду и пришибу эту тварь к чертовой матери!
– Командир, тут такое дело… плохая она очень. Может, пустишь? Я по своей воле грех на душу не возьму! Тебе решать, как быть. Прикажешь – выгоню, но лучше тебе сначала с ней поговорить, – угрюмо пробурчал Расстрига.
– Блин! Сердобольные вы все очень! Она нас всех рылом в дерьмо ткнула, а ты – поговори! Ладно, веди эту стерву, побеседуем! – зло ответил я.
– Командир, она у нас в комнате лежит и идти не может. Кажись, скоморохи ее снасильничали и избили. Досталось девке, врагу не пожелаешь! Опасаюсь, что Машка помереть может.
Меня словно иглой в сердце кольнуло, и я, пулей выскочив в коридор, побежал в комнату, где квартировали мои гвардейцы.
Машка лежала на лавке у дальней от двери стены, где обычно спал Акинфий Лесовик, назначенный мною девушке в братья. В комнате было довольно темно, поэтому я взял со стола подсвечник со свечой и подошел к вернувшейся беглянке.
На Марию страшно было смотреть! Лицо превратилось в один сплошной синяк, губы были разбиты в кровь и сильно распухли. Машкино «испанское» платье было разорвано от воротника до самого подола, а в образовавшейся прорехе были видны ее худые ноги, сплошь покрытые синяками и запекшейся кровью.
Машка лежала без сознания и тихо стонала. Ни о каком женском притворстве не могло быть даже речи, поэтому в данный момент Машку нужно было спасать, а не читать ей нотации. Во мне сразу проснулся батальонный санинструктор, и я начал раздавать приказы:
– Расстрига, самогон сюда, мед, горячее молоко, горчицу, полотно и чистую бабскую рубаху! Хоть из-под земли достань и все неси в баню! Бегом! Сирота, Молчун, освободите баню, нужно Машку в тепло перенести и вымыть, а то ни черта не видно, что там ей повредили.
– Так моются в бане! Я давеча видел, как туда возчики купеческие направлялись, – робко возразил Молчун.
– Ты что, приказ не слышал? Договорись с возчиками! Если надо, денег дай, морды разбей, а чтобы вскорости там пусто было! Сирота, тебе тоже разъяснения нужны?
– Командир, мы все поняли и в точности приказ исполним! Одна нога здесь, другая там! А ты, Молчун, совсем рехнулся, что такие дурные вопросы задаешь? Машка помирает, а ты – возчики моются! Немытые походят, грязь высохнет, сама отвалится!
Через минуту народ разбежался выполнять приказы, а я занялся осмотром пациентки. Мария горела огнем, и срочно требовалось сбить температуру, которая буквально сжигала девчонку изнутри. Я протер лицо девушки мокрой холстиной, сделал из нее компресс и стал ждать, когда бойцы освободят баню. Сирота с Молчуном управились довольно быстро, и вскоре мы перенесли Машку в натопленную баню.
Мы положили девушку на полок в мыльне, и я просто разрезал ее разорванное платье, а затем раздел ее догола. Молчун держал ведро с горячей водой, а я смывал с тела Марии грязь и запекшуюся кровь. В этот момент в баню вломился какой-то мужик с разбитой рожей и через мгновение вылетел наружу от могучего удара Сироты, стоявшего у двери. Боец выскочил из бани следом за своей жертвой, и я услышал отборный русский мат, который, как оказалось, перешел к нам от татар. Дословно цитировать не стану, но общий смысл передать постараюсь.
– Сучий потрох, я что тебе сказал? Завтра утром придешь разбираться со мной, а сейчас мне недосуг! Если захочешь, дружков с собой захвати, я тебя, выродка, прямо при них до задницы расхерачу! Утерся и вали отсюда, пока ноги шевелятся! Бегом! – орал Сирота на мужика, пришедшего разбираться со своим обидчиком.
«Надо же, какой душевный народ собрался в моей дружине! Как бы мужик после такого отлупа в штаны не навалил! А ведь Сирота запросто может свою угрозу исполнить. Это он только со мной и друзьями ласковый и пушистый, а чужака легко здоровья лишит», – подумал я, продолжая осмотр пациентки.
После помывки и при свете нескольких свечей мне удалось осмотреть девушку тщательнее, чем в комнате у дружинников. Если судить по многочисленным синякам и ссадинам, Мария отчаянно сопротивлялась насильникам, поэтому ей так сильно и досталось. У девушки был сломан нос от удара кулаком, разбиты в кровь губы, а на шее остался отчетливый след от веревки. Видимо, ее после изнасилования пытались удавить, но она каким-то чудом выжила. На бедрах девушки явственно отпечатались следы лап выродков, надругавшихся над ней, и моя душа буквально кипела от негодования.
Я был на войне и знаю, что там действуют свои законы и насилие над женщинами проигравших входит в перечень законной добычи победителей, но даже там я не встречал уродов, способных на подобное зверство, а здесь Русь пятнадцатого века, который принято считать временем рыцарей и святых. Именно в эту минуту из моей головы выветрились последние иллюзии, и я уже похоронил в своем сознании банду скоморохов, сотворившую такое с беззащитной девчонкой. Эмоции эмоциями, но Марию нужно было спасать, поэтому я, задавив в душе жалость, приступил к делу.
Расстрига ухитрился добыть все, что я велел, и даже притащил мне в помощь какую-то бабу, считавшуюся местной знахаркой. С народной медициной, практикуемой местными эскулапами, я был уже знаком и прекрасно знал, что шарлатанов и в пятнадцатом веке на Руси немерено. Сам в Верее пару раз бил рожи доморощенным Кашпировским, которые пытались втюхивать моим бойцам «эликсиры бессмертия», а потому осознавал, что все нужно держать под личным контролем. Однако знахарка не стала гнуть пальцы и сразу разобралась, что я тоже не просто погулять вышел и понимаю, что к чему. Правда, ее удивил способ сбивания температуры с помощью обтирания Машки самогоном – здесь для этих целей использовали дорогущий винный уксус, – но после моих разъяснений знахарка поняла смысл процедуры и полностью ее одобрила.
Совместными усилиями нам удалось сбить у Машки температуру и напоить девушку горячим молоком с медом. Ситуация стабилизировалась, а через час знахарка заявила, что кризис миновал и теперь больной требуется только хороший уход и тепло. Я приказал Расстриге оплатить услуги местного эскулапа, и знахарка ретировалась, пообещав наварить к завтрашнему дню каких-то укрепляющих зелий.
Где-то через полчаса после ухода моей нежданной помощницы Мария неожиданно очнулась и, увидев меня рядом с собой, невнятно затараторила. Девушка словно боялась, что не успеет сказать мне что-то очень для нее важное. Разобрать слова, сказанные в полубреду, было сложно, поэтому я весь превратился вслух.
– Александр Данилович, слава богу, что я успела! Мне повиниться перед вами надо, а то Боженька сказал, что он меня не примет, если я перед вами не повинюсь и не получу прощения! – хрипло прошептала девушка.
Не то чтобы я мгновенно простил Марии все ее прегрешения и полностью поверил в ее искренность, но я все-таки не последняя сволочь, чтобы плевать в лицо человеку, находящемуся на смертном одре. Поэтому мне пришлось придушить эмоции и ответить на покаяние Марии:
– Да бог с тобой, Машенька, я уже все простил! Ты, главное, выздоравливай и ни о чем плохом не думай.
– Нет, Александр Данилович, я все одно умру! Я ведь уже повесилась, только ветка обломилась, и тогда мне было видение! Ветка у березы не сама обломилась, это Боженька меня в рай не пустил и сказал, что я перед вами виновата и, пока вы меня не простите, он меня к маме и братику на небеса не пустит! Простите меня, пожалуйста, Христом Богом молю! Страшно одной и холодно между живыми и мертвыми скитаться! Пожалейте меня сиротинушку! – тихо заплакала несчастная девочка.
Я человек прагматичный и в мистику не верю, но люди в пятнадцатом веке к этим вопросам относились очень серьезно, а религиозные и мистические воззрения, раньше казавшиеся мне смешными и наивными, здесь считались нерушимой истиной. Скорее всего, у Марии в результате перенесенного стресса, потери крови и переохлаждения начались галлюцинации, которые она назвала видениями, и переубеждать ее было бессмысленно. На войне мне не раз доводилось провожать в мир иной умирающих раненых, и далеко не все из них вызывали у меня симпатию. Однако у человека должны быть нравственные принципы, отличающие его от бездушного скота, поэтому я всегда старался морально поддержать умирающего в его последнюю минуту.
Конечно, человеку двадцать первого века сложно поверить в божественное вмешательство, но я не стал вступать в ненужную религиозную полемику. Главное сейчас было не навредить пациентке, которая могла снова совершить попытку суицида, поэтому мне пришлось строгим голосом объявить:
– Мария, Бог тебя вернул в мир живых, и я не вправе нарушать Слово Божье! Ты должна жить и искупить свой грех делами, а не выпрашивать у меня прощение, как нищий подаяние. Ты не столько передо мной виновата, сколько перед собой и своим божественным даром. Бог не зря нас с тобою свел, а потому не тебе решать, когда тебе жить, а когда умирать. Ты должна бороться за жизнь, а если умрешь, то нарушишь наказ Господа нашего, и не будет тебе прощения! Ты меня поняла, девонька?
– Поняла, я буду стараться! – прошептала в ответ Мария и вскоре заснула.
В глубине души я осознавал фальшь сказанных мною слов, но в данный момент я выполнял функции врача и справедливо считал, что ложь во спасение не является тяжким грехом. То ли сработала моя психотерапия, то ли организм девушки оказался намного крепче, чем я предполагал, но Мария довольно быстро пошла на поправку. Знахарка, помогавшая мне, тоже не забывала свою пациентку и навещала Марию практически ежедневно. Она же нашла для нее сиделку, которая за небольшую плату обихаживала больную. Не знаю, чем зацепила Мария знахарку, но та относилась к ней как к родной дочери и отпаивала ее своими настойками, при этом отказываясь от оплаты.
Разобравшись с основными бедами Марии, я полностью погрузился в производственные дела. Следующей задачей, которая требовала моего пристального внимания, было обеспечение всем необходимым процесса серийного производства. Если с запуском установочной партии, отладкой технологии и оборудования мы справились собственными силами, то для выпуска большой партии колес нужны были наемные рабочие. Увы, как ни хотелось мне сэкономить на зарплате наемных рабочих, но за станками должны стоять люди и выпускать продукцию.
Слава богу, что у моих гвардейцев руки росли из правильного места и с мозгами все было в порядке, так что мне не пришлось все разжевывать и вкладывать им в рот. Бойцы успешно освоили новые для себя специальности и приобрели необходимые навыки работы на станках, а потому уже через неделю пропала нужда стоять у них над душой, проверяя каждый шаг. Эти неожиданные успехи заставили меня подкорректировать наши планы, и я решил использовать гвардию только в качестве инструкторов на первом этапе организации производства.
Еще из прошлой жизни мне было прекрасно известно, что открыть свое дело не особо сложно, основная проблема состоит в том, чтобы защитить себя от различных нахлебников, желающих сесть тебе на шею и свесить ножки. Налоги – это неизбежное зло, с которым приходится мириться, но наезды чиновников и братков быстро разорят самую прибыльную контору, поэтому добро должно быть с кулаками. На угрозы нужно отвечать силой и с бандитами играть по их правилам, вышибая мозги, а не сюсюкать, рассуждая о гуманности. Поэтому моя гвардия должна оставаться реальной боевой силой, и глупо превращать элитных бойцов в рабочую силу.
Не нужно быть гением, чтобы прийти к такому выводу, диктуемому сложившейся ситуацией, но для набора новых рабочих требовались деньги, а их катастрофически не хватало.
Я уже собрался залезть в долги к Афанасию Ключнику, у которого мы арендовали амбар под мастерские, и попросить у купца ссуду на развитие, но проблема с наемной рабочей силой решилась неожиданно и практически без финансовых затрат с нашей стороны. Спасительную идею мне подсказал Расстрига, когда я обратился к нему за советом. Мефодий предложил набрать на работу десяток учеников и обучить их основным операциям, на которые разбит процесс производства колес. Я обдумал это предложение и пришел к выводу, что попробовать стоит. Если в Великую Отечественную войну четырнадцатилетние мальчишки и девчонки стояли за станками и выпускали танки и самолеты для фронта, то тележное колесо невесть какой сложный агрегат, и нынешняя рукастая молодежь его наверняка освоит.
В пятнадцатом веке на Руси широко бытовала практика набора учеников из нищих семей «за еду и науку». Семьи на Руси были большими, и родители с радостью избавлялись от лишних едоков, которые были в состоянии хоть как-то себя прокормить. Поэтому стоило нам объявить об открывшихся вакансиях, как уже на следующее утро у мастерской собралась толпа претендентов на место ученика. Мы с Расстригой отобрали десятерых ребят постарше и посообразительнее, после чего отправили их по домам, чтобы они привели родителей для оформления договора. К вечеру все формальности были завершены, и ученики с вещами переселились в мастерскую.
Командовать бандой малолеток были поставлены братья Лютые, уж очень прозвище у них было подходящее для этой цели. Я поначалу серьезно опасался мальчишечьей вольницы, сам в детстве был оторви да брось, однако быстро выяснилось, что в пятнадцатом веке молодежь намного дисциплинированнее. Уважение к старшим на Руси прививалось с младых ногтей, а про правозащитные организации никто даже не слыхивал, поэтому меры воспитания были простыми, но весьма эффективными. Нерадивого ученика мастер мог и насмерть запороть за непослушание, хотя народ меру знал, и такое случалось очень редко.
Главным стимулом в работе являлась трехразовая кормежка, о которой в своих нищих семьях пацаны могли только мечтать, а потому проявили завидное рвение в учебе, чтобы не оказаться за воротами. Уже через неделю половина пацанов уверенно заняли рабочие места за верстаками и станками, а остальные из кожи лезли, чтобы за ними угнаться. Конечно, за молодежью нужен был глаз да глаз, чтобы они соблюдали технику безопасности и не поотрубали себе рук и ног, но выполнение рутинной работы им можно было доверить.
Не знаю, насколько я хороший педагог, вполне может быть, что мне просто повезло и к нам попали в основном самородки, но трое учеников проявили недюжинный талант к токарной работе и быстро разобрались, как пользоваться мерительным инструментом, шаблонами и калибрами. Эту троицу я и назначил бригадирами учеников первого новгородского ПТУ и поручил им подобрать еще пятерых толковых хлопцев из своих знакомых. Чтобы ученики не спали прямо на полу у станков, я заказал для них отдельную избу, которая всего за день была собрана «под ключ» из готового сруба бригадой плотников. Братья Лютые быстро организовали быт для своих подопечных по подобию того, к которому сами привыкли еще в Верее, и вскоре старый амбар окончательно превратился в маленький завод.
Благодаря совместным усилиям дела в мастерской пошли на лад, и колесное производство постепенно встало на поток. 25 апреля нам удалось выставить на продажу первую партию тележных колес, которая сразу разошлась по покупателям, и наша фирма наконец вышла из глубокого финансового кризиса. О нашем товаре мгновенно узнали перекупщики и зачастили в мастерскую, предлагая выкупить весь товар, но я подписывался только на ограниченные партии, чтобы прощупать конъюнктуру рынка, отпугивая возможных кидал пятидесятипроцентной предоплатой на запуск производства.
Наша жизнь понемногу начала налаживаться, и я даже начал строить планы на будущее, прикидывая различные варианты своей легализации, но конкретных решений не принимал, дожидаясь открытия навигации на Волхове и возвращения в Новгород Еремея Ушкуйника.