Книга: Ловец человеков
Назад: Глава 9 ИЗ ОДНОГО МЕТАЛЛА ЛЬЮТ МЕДАЛЬ ЗА БОЙ, МЕДАЛЬ ЗА ТРУД
Дальше: Глава 11 НАВАРРСКОМУ ФЛОТУ — БЫТЬ

Глава 10
СОТВОРЕНИЕ БАСТАРДА

Когда хозяин провожает гостей до двери, это значит, он проверяет, чтобы гость чего-нибудь не стибрил, а когда до калитки, то это чтобы гость не вернулся. Народная мудрость.
Вот и я, гордо восседая на Флейте, провожаю барона с его семейством и слугами до порта в Сен-Жан де Люз. Туда, где стоит под погрузкой бароньим шмотьем «Морская лань».
То, что я отдал это мною зафрахтованное судно безвозмездно попользоваться барону, еще не говорит о моей доброте душевной. Тут верный расчет. Если барон отправится к Пауку в Турень сушей, через всю Гасконь, Гиень и Пуату, то ехать он будет долго и в злобном на меня настроении посетит много интересных мест, в которых мне бы не хотелось, чтобы узнали о той земельной афере, которую я прокрутил с баронством Дьюртубие. Да еще из первых уст. И соответственно нет у меня пока цели заранее втравливать будущих жертв моего феодального рейдерства в активную подготовку к «спору хозяйствующих субъектов с бытовой дракой в проходной». И не дай бог — побуждать к кооперации против меня с такими же будущими терпилами. А то, что Паук быстрее, чем надо, об этом обмене узнает, мне это как-то уже без разницы.
Учебники твердили, что после аннексии Анжу королевским доменом будущей зимой Паук тяжело заболеет и отойдет от большой политики, но при этом воли никому из своих присных не даст. И эта пауза продлится до его смерти в 1483 году, которая развяжет руки регентам малолетнего короля франков — Карла номер восемь, его старшей сестре Анне, Дочери Франции, и ее мужу Бурбону-Божё. Вот тогда-то мне и придется схлестнуться с этими серьезными противниками. Вплоть до войны. Так что люфт по времени у меня еще есть. Почти два года, если раньше не отравят.
Плюс к этому мне очень нужно олово, которое Иниго из-за ранения мне не смог привезти из Дувра. И нужно оно как можно быстрее. Кстати, на медь надо раскрутить мою бретонскую тетушку — у нее должны уже скопиться мои деньги, вырученные за специи. Вот обратным рейсом и привезет шкипер так нужный мне металл. И еще мне крайне необходим марганец, хотя бы немного, да тут засада… никак не вспомню, как его обзывали в эти очень даже Средние века. И цинк…
Так что пришлось все утро упражняться в чистописании и сочинять любимой тете письмо. Вроде как родственная переписка, а на самом деле высокая дипломатия, так как мы — монархи разных государств. Восемь черновиков порвал. Ёпрть. Но удалось эпистолярно просочиться между Сциллой меркантилизма и Харибдой родственных чувств.
Отдельно написал тезке — бретонскому дюку, про удачное устройство командарии Пиренеи и ее новом адресе. Отчитался, так сказать, перед начальством — великим магистром ордена Горностая, о проделанной работе. Заодно сообщил, что его корабли теперь могут свободно пользоваться для отстоя и ремонта моей бухтой Сен-Жан де Люз. Сервис там, конечно, не «все включено», но многое есть из потребного. И вполне приемлемого качества.
В порту неожиданно узрел разжалованных мостовых стражников, которые охотно грузили бароний скарб на корабль. Ну вот, а барон жаловался мне, что ему войск не хватает. А тут целых шесть тушек, как оказалось, вместе с ним в Шампань на ПМЖ намылились. Скатертью дорога, мне тут шестью бездельниками меньше. Бездельник — это потенциальный разбойник. По определению. По крайней мере — тут, в Басконии, где никто никого за просто так кормить не будет.
Большое переселение народов получилось. Не только баронья семейка да его стражники и замковые сержанты едут с их семьями, но еще и почти половина замковой прислуги. Подозреваю, что из последней категории не все добровольно покидают отчий край. Но серваж есть серваж. От рабства отличается только тем, что нельзя убить серва по собственной прихоти. А вот перевезти в другую страну — запросто.
Еще скот: рыцарские дестриеры — три штуки, ронсенов восемь штук и три мула с телегами. Телеги в порту уже разобрали и грузят по частям.
Вчерашний обоз моих мастеровых обеспечил меня транспортом, готовым практически за один раз перевезти все движимое баронье имущество. А то бы он возился с переездом до морковкина заговенья.
Ну и мы — провожающие, а точнее — конвоиры, заодно с проводами своих лошадей разминаем прогулкой. Барона развлекаем. Точнее — отвлекаем от опрометчивых действий.
Раненых матросов и беарнского стрелка с корабля вынесли, уложили в фургон для отправки в замок — долечиваться. Mia culpa — мои и расходы. На их место шкипер уже новых матросов нанял. Потом, когда они поправятся, посмотрю, куда их пристроить. Негоже выбрасывать на улицу тех, кто за тебя кровь пролил, только потому, что они получили увечья и не могут служить, как раньше. В той же картографической школе вспомогательный персонал нужен будет: прибраться в классах, убрать территорию, печи зимой истопить, да и просто посторожить. Научить курсантов узлы вязать да парус обиходить на учебной лайбе. Так почему не им эти места? В награду за верность. Им по жизни облегчение и другим напоминание. Потому как пенсией тут пока официальная взятка от власти именуется, и назначают ее тем, кто и так весь в шоколаде.
Все, повезли раненых в замок. Дал наказ возницам сторожиться, чтоб не растрясли героев по дороге.
Приставил ладонь ко лбу козырьком, посмотрел вслед фургону, неторопливо плывущему по старой римской дороге.
Хорошая повозка.
Сделали мне ремесленники из Байонны большой американский фургон. Пионерский. Даже с тормозом и поворотным дышлом. Особенности их конструкций я запарился объяснять мастерам в Биаррице на пальцах. Впрочем, чертежом их также обеспечили. Восемь штук фургонов в наличии — по числу мастерских. Каждый на четверку мулов запряжкой. Можно и волов впрячь, если под особо тяжелый груз. Посмотрю, у кого лучше всего получилось, да и закажу у того мастера себе малый обоз специализированных фур.
Санитарку надо? Надо.
Походную кузницу надо? Надо.
Фуру инженерной службы с лопатами, кирками и ломами… Тоже надо.
Полевую кухню надо? Обязательно! Она в пятнадцатом веке такая же вундервафля, как и в девятнадцатом. Если не большая… Реально повышает подвижность пехоты на марше. Проверено в будущем.
Да и артиллерия потребует специальных повозок, не считая передков к орудиям.
Одних только колес — до хрена и больше потребуется. Это если без запаски считать. А кто по местным горкам без запасного колеса и запасной оси кататься будет? Да еще на войне. Только полный дурак. Я такого в зеркале не видел.
Так что не забыть бумаги мне купить в Сибуре: стопку, а то и две. Чертить придется много, а пергамента не напасешься. Кусается он по цене. Изобретательный Микал себе навощенную досочку выстругал от необходимости пергамент экономить. Ходит, все корябает на ней чего-то. Важничает. Счетовод…
Вот так вот, всего две ходки восьми пионерских фургонов… и барон весь на корабле. Сам бы он свое барахло вывозил на местных двуколках ослиных еще дня три. Не меньше. А тут всего за полдня обернулись. Даже еще быстрее.
Отплывет барон с приливом, и все сразу станет проще. Не останется даже намека на двоевластие у местного населения. А то мы пока тут в статусе «понаехавших», а барон — природный сеньор. Не хухры-мухры…
Шевальер Аиноа в порт не поехала. Простилась со своими родными в замке, на крыльце, демонстративно накинув на плечи белый орденский плащ. Она свою родню уже почитает отрезанным ломтем. Не зря я ее в рыцари произвел. Стальная леди. Кстати, и по ней самой, при расставании, только маменька ее слезу и пустила. Та еще семейка железных дровосеков.
На палубе нефа раздалась соленая ругань боцмана и дробно затопали по палубе пятки матросов.
На гафеле взвился вымпел бретонского герцогства.
— Прощайте, барон. Пусть хранит вас Пресвятая Дева Мария. Не поминайте лихом, — сказал я прощальные слова, не покидая седла.
— Чтоб вам пусто было, ваше величество, — обронил тот в ответ и торопливо стал подниматься по сходням.
Как и положено хорошему руководителю — последним.
Хорошо еще, что на сапог мне не плюнул. Судя по его характеру и настроению, вполне мог бы. Хотя это уже чревато квалификацией «Оскорбление величества» и соответственно… плахой.
Оно ему надо?
Пусть плывет. Живой он мне пока полезнее мертвого. Ибо он собою представляет ходячий юридический казус и — самое главное, прецедент, на основании которого все дальнейшие захваты «типа как бы в обмен» феодальных сеньорий в Гаскони можно поставить на поток. И все по закону. Пока формально не закончатся мои земли во Франции.

 

На мысу было ветрено. Бискай с безразличием катил пологие волны, похваляющиеся нарядными белыми барашками. Солнце то и дело пряталось за редкими тучами, и тогда тень набегала на серые растрескавшиеся камни и зеленую траву между ними. Моросил мелкий… дождик не дождик, а так — мокрая пыль висела в воздухе.
Осень. Пока еще теплая. Около восемнадцати-двадцати градусов тепла по ощущениям. По Цельсию, естественно, которого тут никто и не знает, как и Фаренгейта.
И не будут уже знать.
Стоградусную шкалу между точкой замерзания и точкой кипения воды я сегодня уже введу. А какой термометр будет — спиртовой или ртутный, это мне стеклодув расскажет. Назову я это наваррским градусом — одну сотую шкалы. Хорошо звучит фраза: «Сегодня холодно, минус двадцать пять наваррских градусов в тени». А то на восток от Франции никто и не знает, что есть такая земля — Наварра.
Идеологически обосновать одновременное существование положительной и отрицательной шкалы в современных теологических реалиях — как два пальца об асфальт. Летоисчисление у нас от Рождества Христова также имеет положительную и отрицательную шкалы. Сиречь такой принцип уже апробирован матерью нашей католической церковью… И кто тянет на нас, тот еретик!
Вот так вот: мы-то дураки, а вы-то — нет?
А там и Ленкиному отцу подкину идейку анероид скомстролить. Простая же до гениальности конструкция. И будут все моряки поминать добрым словом «барометр Тиссо». Золотая жила, если удастся еще и механизировать как-то этот процесс. Вот уже и первая секретная вундервафля наваррского флота образовалась. Самосевкой до барометра тут еще сто лет не допрут. Прости, Паскаль, но мне это нужно прямо здесь и сейчас.
Откуда я все это знаю? Так в моей юности не было компьютеров, зато были журнал «Юный техник» и книжка «Внеклассные занятия по труду с младшими школьниками». Так-то вот. Это вам не поколение ЕГЭ, которое только и умеет, что угадать один ответ из нескольких ЗАРАНЕЕ ПРЕДЛОЖЕННЫХ.
Под мысом со стороны бухты виднелась небольшая лагуна, в которой в двадцать первом веке обязательно бы сделали марину для маломерных судов. Учебная шхуна или бригантина здесь нормально разместятся, как и вельботы для отработки упражнений с веслами и парусами. В шторм им тут будет комфортно. Мыс закрывает от ветра, а большие камни, торчащие из воды, ломают волну на подходе к лагуне.
Действительно очень хорошее место для морской академии. И от города совсем недалеко, и уединенно одновременно. Есть куда в увольнение курсантов погулять отпустить, а в самоволку за выпивкой особо и не побегаешь.
Толстая круглая башня из бежевого дикого камня, похожая на ожиревшую шахматную туру, возвышалась над оконечностью мыса, занимая господствующее положение. Высота ее была где-то с пятиэтажный дом, и она вполне годилась на роль донжона будущей крепости.
— Кто знает, как называется это место?
— Сокоа, сир, — моментом выдал справку Микал.
Все расползлись по «развалинам», высматривая дефекты.
Мы с шутом пошли в сторону пролива, который пока интересовал меня больше всего.
— Сокоа… Странно, что барон забросил такое прекрасное для наблюдений за морем место, — вырвалось у меня.
— Скорее у него не было интересов в море, а содержать башню с гарнизоном стоит денег. А без гарнизона разоришься на ремонте. Дешевле бросить, если нет в том крайней необходимости, — философски заметил мой шут, отдавая повод своей коняшки Марку. — Я давно заметил, куманек: как только человек покидает жилище, казалось бы, — что от этого камням? Но это жилище, постояв пустым, умирает и начинает распадаться, как труп. Разве что не пахнет так отвратительно. А ведь многие люди считают руины живописными и романтическими. С придыханием произносят слово «антик». С чего бы это?
— Дураков разных много. На всех не угодишь, — буркнул ему в ответ старый музейщик.
А что ему еще сказать. Лекцию прочитать об античной культуре и ее роли в сотворении Европы как таковой? Так ведь Ренессансу сейчас всего лет шесть — младенческий возраст. С тех пор как антично образованные греки массово сбежали от турок в Италию. И привезли с собой богатые библиотеки античных авторов, совсем забытых в Европе.
— Это ты правильно сказал, куманек. Очень точно подметил, — польстил мне шут, точнее — прикололся.
— Будешь мне врать — прикажу выпороть, — ответил я цитатой из «Короля Лира».
Оглянувшись по сторонам, нет ли поблизости чужих ушей, дю Валлон сказал, понизив голос:
— Порой мне кажется, куманек, что ты старик, проживший длинную и бурную жизнь, а не юноша, впечатленный заманчивым грядущим.
Кстати, не первый раз уже проницательный поэт подкатывает ко мне с этим интересом. В ответ я просто поменял тему, съехав с опасного направления мыслей шута.
— Кум, как думаешь, во сколько обойдется восстановить бастиду, поставить ограду с зубцами, очистить колодец и построить два корпуса — учебный и жилой по типу монашеских келий?
— Добавь, куманек, еще галерею от солнца, потому как летом оно будет печь жарко, — отстал от меня шут со своими подозрениями.
— Поспят в сиесту — здоровее будут, — буркнул я.
— Ты никак тут крепость решил основать под видом картографической школы? — поделился шут своими подозрениями.
— Крепость не крепость, но форт — обязательно. И на северном мысу тоже. У этой бухты должна быть надежная защита от вторжения.
— Не каждый требушет добьет до острова, — заметил дю Валлон, приставляя ко лбу ладонь козырьком.
— Pushki добьют.
— Pushki? А что это такое?
— То же, что и бомбарды, только лучше. Как раз вот тут, на этой площадке перед башней, так и просится поставить шестиорудийную батарею, которая будет стрелять как минимум двадцатичетырехфунтовыми ядрами. А то и в тридцать шесть фунтов.
К выходу из бухты красиво шла «Морская лань», поставившая пока еще не все паруса. Глядя на неф, я мечтательно завел глаза под брови, представляя, как будет валиться в воду рангоут вражеского корабля, сметаемый книппелями с этой батареи. На береговую батарею можно поставить такой калибр, который ни одна посудина не выдержит.
— Можно, конечно, выточить такую большую каменную сферу… — протянул шут, также любуясь кораблем. — Но тебе много их будет нужно. Сотнями. Да все каготы по обе стороны Пиренеев пупы надорвут, но столько, сколько тебе надо, таких ядер они не наваяют.
— И не надо, — улыбнулся я. — Будут чугунными. Такими ядрами даже легче борт корабля пробивать.
— Я бы все-таки поставил старый надежный требушет, — подытожил шут наше совещание. — А пристрелять его по проливу — всего лишь дело времени. Залпом из шести требушетов можно очень хорошо накрыть любой корабль до потери им плавучести.
— Так, — повернулся я к свите, которая увлеченно лазила по заброшенным укреплениям, и, повысив голос, спросил: — У кого какие мнения по поводу этой башни?
Чуть было не сказал — руинам, и был бы не прав. Сохранность башни — ее каменной части, оставалась неплохой, а вот все дерево грозило довольно быстро превратиться в труху.
— Нагнать население в счет барщины и все расчистить для начала. Камни собрать в кучи и рассортировать — пригодятся еще, — заявил баннерет д’Айю, тряся павлиньими перьями на берете.
— Для начала я бы составил список потребных материалов и заранее их сюда завез, — это уже Микал голос подал, — чтобы в простоях на кормежку лишних денег не тратить.
После того как он стал моим валетом, Микал стал потихонечку борзеть. Впрочем, это естественный процесс даже в демократиях. А тут он еще и дело говорит.
— Дон Оуэн, а ты что скажешь? Тебе же эту стройку взвалить на плечи придется, — выделил я Ллевелина.
— Сир, если есть хорошие плотники и достаточно крепкого леса, то восстановить саму башню можно за две недели. А вот вся остальная стройка требует первоначальных промеров и подсчета потребных материалов. Тут зодчий нужен, если хотите, чтобы все простояло долго. Не берите пример с англичан, которые каменные стены внутри укрепляют деревом.
— Вот и прекрасно, что ты задачу понимаешь в полном объеме. Распиши, кто тебе нужен из наших людей, а кого надо пригласить со стороны. С рехидорами всех окрестных городков пообщайся. Глядишь, и они подскажут чего полезного.
— А кто за нашим замком следить будет, сир? — Это его очень волновало как капитана гарнизона в Дьюртубие.
— Для этого у нас в ордене есть целая кавалерственная дама, которая великолепно знает все местные условия, — расставил я точки над ё. — Кстати, и с ней посоветоваться для начала было бы неплохо. Она тут все знает. Впрочем, ты начальник этой стройки — тебе и решать, как лучше выполнить мою волю. Спрос будет с тебя.
— Еще один вопрос, сир: где брать деньги на стройку? — заглянул Ллевелин в самый корень вопроса.
— Деньги? — переспросил я, как заправский одессит. — Вопрос, конечно, интересный. В силу того, что с деньгами любой справится, а вот без денег… — покачал я головой. — Без денег… слишком много ума надо иметь.
Все засмеялись.
— Куманек, — подал обиженный голос шут, — ну сколько раз тебя просить: не отнимай мой хлеб.
Я только под общий смех развел руками. Дык… так получилось.
— Итак, дон Оуэн, вы официально назначаетесь команданте форта Сокоа, в котором будет орденская морская академия. Деньги берите с доходов командарии. Людей у вас для надзора хватит? А то я с собой десяток валлийских стрелков заберу.
— Должно хватить, сир. Особенно после того как «Морская лань» подкрепление подвезет. Я со шкипером письмо отправил на родину. И, учитывая, как тут относятся к мурманам, на всякий случай пригласил сюда людей семейных, которые захотят здесь осесть насовсем.
— Вдов для мурманов они догадаются прихватить? — Вот кто о чем, а я как шелудивый — о бане.
Но обещал я мурманам решить им этот вопрос. А слово принца — крепче стали.
— Обижаете, сир, — покачал валлиец головой. — Все, как и было с ними оговорено.
— Тогда — по коням, — подал я команду.
Последний раз кинул взгляд на «Морскую лань», которая, подняв все паруса, уже ушла на север мористее, сам пошел к Марку, который подле башни держал под уздцы наших лошадей. Свою, мою и шута.
— Марк, как твои успехи в освоении эускара? — поинтересовался я у своей «тени», закидывая ногу через седло.
— Хорошо, сира, — ответил мой миллит как заправский баск.
С недавних пор он меня так титуловал: не «сир», а «сира», с ударением на последний слог. — Меня учить, сира. Хорошо учить. И Микал учить и Франса учить. Они говорить: моя иметь очень умный черный задница.
При этом Марк потыкал указательным пальцем в свой высокий лоб.
Я оглянулся на шута, но дю Валлон, задрав подбородок, усиленно делал вид, что его очень интересуют небесные картинки, которые так причудливо складываются из облаков.

 

Обедали в замке ордена — бывшей резиденции баронов Дьюртубие. Впрочем, не стоит уподобляться коммунистам и менять устоявшееся географическое название. Все равно барон теперь другую фамилию носить будет — по названию своей новой баронии. При западном феодализме каждый дворянин носит не свое родовое имя, а имя той земли, которой владеет. Ну как российские воры в законе: Гиви Тифлисский, Вован Ростовский, Фима Житомирский…
Наконец-то за едой все почувствовали себя свободно, без косых взглядов бароньей семейки. Оказывается, это нас всех напрягало. Если можно было нас поубивать взглядом — давно бы уже наши тушки под этой каменистой почвой сохли.
С обедом припозднились: я ждал Саншо и Гриню с Базаном, но они так и не приехали из Биаррица.
Аиноа, раскрасневшаяся от вина, была весела, остроумна и образцово играла роль хозяйки дома, распределяя внимание по всем рыцарям равномерно. Никто не остался обиженным.
Я на этот раз, согласно этикету, сидел за столом на месте хозяина, напротив нашей кавалерственной дамы через всю длину стола, и мне остро не хватало ее застольных бесед. Не будешь же тонко флиртовать, крича в голос через длинный стол, когда должны сплетаться полутона и оттенки. Вот и первый признак тяжести шапки Мономаха.
Ближники мои за столом увлекались тостами: какой замечательный я, какой замечательный у нас орден Горностая, какая у ордена замечательная хозяйка, какие замечательные они сами… Не боящиеся греха кукушата с петушатами, ёпрть. Когда-то, совсем в другой жизни, я о рыцарях лучше думал. Но то были книжные впечатления от талантливых писателей девятнадцатого века. А серьезные монографии эмоционального накала не имеют — сухая информация. И та неполная.
А на самом деле сидят за моим столом плохо образованные люди с довольно примитивными интересами в жизни. Даже Ленкин работяга-отец по сравнению с этими ноблями — высокий интеллектуал, хоть и зануда. Единственные их качества, которые мне импонируют и которые я очень высоко ценю — это честность, верность и храбрость. Но это же не повод с ними беседовать на отвлеченные возвышенные темы за столом в тот момент, когда жаждешь женского общества!
Налицо накопленный когнитивный диссонанс. И с этим что-то надо делать.
Даже Ленка, вопреки моему первоначальному впечатлению, перестала мне казаться дурой. Просто девушка была, как водится в это время, вообще необразованной, с кругозором не дальше городской стены, зато теперь, рядом со мной, ловит любые знания и впитывает их как губка. И образ мышления у нее порой парадоксален, хотя и четко заточен на практичность. Хотя… подозреваю, что тяга к знаниям у Ленки оттого, чтобы только мне понравиться. Не самая худшая в мире мотивация.
Микал, шут и Аиноа — вот и все мое интеллектуальное окружение.
Бхутто со мной не общается, а служит. Готов на алтарь этого служения вывалить все свои знания и умения. Но вот просто побеседовать со мной у него какой-то тормоз включается. Боится он проявлений демократичности в правителе.
Амхарцы разговаривать на понятном мне языке еще не научились, чтобы с ними о чем-то дискутировать. Приказы понимают… и ладно. Исполняют — уже хорошо.
Вот даже курить опять захотелось. А нету…
Наплевать, что ли, на Колумба и послать на Кубу кого-нибудь из мурманов за пачкой сушеных листов «никотины», а то уши пухнут?.. Вопрос, конечно, интересный… Только вот Христофорчик мне нужен не Америку открывать — я без него знаю, где она находится, а чтобы он ее Кастилии не преподнес на блюдечке с голубой каемочкой.
Табака нет. Вместо этого пью гипокрас. Хорошее местное вино, испорченное пряностями. Тут это признак богатства — со специями переборщить.
А где сейчас в Европе утонченность? Разве что в Италии только-только зарождается. Нужно оттуда художника выписать и инженера обязательно. Сейчас именно на Апеннинах самая крутая инженерная школа. Даже до Москвы итальянские инженеры добрались. Новый Кремль кирпичный строит Аристотель Фиорованти со товарищи. Пушечную избу к пусконаладке готовят. Князь Иван Третий к ним благоволит.
Крайне необходим мне такой грамотный помощник, который мои идеи будет воплощать в местные технологии. А то задолбался я уже ремесленникам не только по три раза объяснять, что я хочу в итоге получить, но и то, как это сделать; словно у меня других забот нет. Не царское это дело.
Встал и вышел из-за стола. Все равно все уже тут пьяные, может, и не заметят моего отсутствия.
Дождь кончился, и в замковом дворе стало жарко.
Поднялся на башню под свинцовую кровлю и все проклял. Думал, меня тут ветерок обдует и освежит, а тут такое пекло образовалось под нагретым за день свинцом, как в венецианской тюрьме, в которой Казанову держали. А еще осень называется!
За спиной зашуршали юбки и застучали каблучки по камню.
Я повернулся, ожидая увидеть заботливую Ленку.
Аиноа.
Загадочная такая.
Смущенно-осмелевшая.
Показалось, что вот в этот самый момент она вдруг скажет низким грудным голосом: «Мужчина, угостите даму пахитоской». Но дудки — дама сердца у меня уже есть.
Пришлось ломать дурной настрой:
— Шевальер, как вы смотрите на то, чтобы освежиться купанием в море? Есть тут среди скал уединенная бухта, желательно с песчаным дном?
Аиноа улыбнулась одними уголками губ, как Джоконда, сверкнула черно-фиолетовыми глазами и произнесла:
— Есть предложение лучше этого, сир. Искупаться в водопаде.

 

Это впечатляло даже больше, чем вся Третьяковская галерея, со всем Лувром — даже вместе взятые.
Всего три краски. Белая, черная и рыжая. Впрочем, рыжей тоже три. Просто рыжая, желто-рыжая и красно-рыжая. Все краски природные: мел, уголь, гематит, охра…
Но какой импресс!
Какие образы!
Какое совершенство линий по их выразительности…
Как точно передано движение в его изменчивости и покое…
Рисунки выполнены размашистыми свободными мазками очень уверенной рукой. Показалось, что мастер, расписавший потолок этой пещеры, учился своему искусству у великих импрессионистов конца девятнадцатого века. Используя столь скудную палитру, неведомый художник седой древности палеолита смог все изобразить в полной мере столь ярко и красочно. А используя к тому же саму фактуру стен и потолка пещеры, их выступы и углубления для дополнительного эффекта объема картины, где-то высвечивая, а где-то и затеняя, он смог столь реалистично воссоздать фактуру звериных шкур, что при трепещущем свете факела казалось, будто эти животные бредут в живом движении. Полный эффект анимации. И ведь не «шкуру» неведомый нам художник воспроизвел, а пластику, до которой дотумкались методом бесконечных проб и ошибок только анималисты двадцатого века.
И еще я заметил одну особенность. Стены и потолок пещеры, прежде чем расписывать, тщательно готовили к этому. Очищали перед экзерсисами в живописи почти до белого состояния камня. И то, что я обозреваю в данный момент, — не спонтанный порыв троглодита, а спланированная монументальная акция.
По силе воздействия это просто «Сикстинская капелла» каменного века, сотворенная троглодитом, не знавшим даже керамики. Только камень, земля и кость.
И мне, агностику, с младых ногтей воспитанному на теории эволюции, Дарвине и Марксе, что умственная деятельность всегда соответствует окружающей ее материальной базе, признание таких высоких художественных способностей у примитивного существа свидетельствует скорее о боговдохновенности происхождения человека, чем о его естественном постепенном и поэтапном становлении. Ибо искусство невозможно без первоначального творческого замысла, который сам по себе также невозможен без высокого интеллектуально-духовного развития самого мастера.
Коровы, больше похожие на бизонов, дикие лошади, кабаны, олени, и… знаки, скорее — символы, значения которых так с ходу не разгадать. Если таковое вообще возможно без очередного «Розеттского камня».
Почти все животные изображены в натуральную величину. Некоторые достигали двух, трех и даже пяти метров. Казалось, они брели, с какой-то потаенной для меня целью, в этом кажущемся мне бесконечным узком подземном зале без сталактитов и сталагмитов.
— Когда это все нарисовали? — нарушил я тишину подземного пространства.
— А я знаю? — ответила Аиноа, отводя факел. — Давно. Так давно, что даже старики не помнят, чтобы их старики помнили, когда это было.
— В этой пещере жили ваши предки?
— В этой пещере никогда никто не жил. Только приходили сюда молиться.
— Молиться?
— Да, молиться. Задолго до того, когда евреи принесли сюда веру в Христа и Святую Вечнодеву Марию.
— Евреи, не римляне? — переспросил я.
— Нет, — твердо ответила девушка. — Римляне на площади ставили статую своего императора и поклонялись ему как богу, но на самом деле верили они только в Митру. Я когда-нибудь покажу тебе пещеру, где легионеры поставили алтарь своему солнечному быку и Митре, который этого быка убивает. Он там и сейчас стоит. Но это дальше на запад, в Гипускоа.
— А где жили люди, которые все это нарисовали? — огляделся я, задрав голову.
— В других пещерах. В горах и сегодня есть еще жилые пещеры, в которых пастухи летом живут вместе со своими отарами. А так… еще в длинную войну между франками и англами много народа снова вернулось в пещеры — от войны прятались, которая туда-сюда ходила по старой римской дороге.
— Я считал, что баски храбрые и отважные. Вон в Ронсевале даже шарлеманьского Роланда с целым войском франков в тонкий блин раскатали. Только франки потом записали, что били их мавры. Стыдно им было, что раздолбили их в пух и прах какие-то непонятные горцы.
— Зачем отвага, когда ты не воюешь за плату? — уверенно ответила шевальер. — Многие воевали на обеих сторонах и сами по себе. Но семьи свои прятали тут. А давно было то сражение, о котором ты говорил?
— Сотен восемь лет назад. Или семь. Правда, после этого франки все же заняли все долины от Бискайи до Руссильона и назвали их Испанской маркой.
— Откуда ты все это знаешь?
— Мой предок — из первых комесов Шарлеманя. И твой род, по сути, оттуда же.
— Нет, сир. Мы не из пришлых франков. И не из галлов или готов. Мы местные. Мы баски. Мой род ведется от брата короля Наварры. Так что вам не будет стыдно за своих бастардов.
— Бастардов? — Что-то я туплю сегодня больше положенного.
— Да, сир, бастардов, которых вы мне пообещали на моем посвящении в шевальер ордена Горностая.
О темпора, о морес! Вот и пошути тут мимоходом… Шутка короля моментально превращается в его обязательство. Потому, наверное, и шутов держали. Чтобы шутили вместо монархов. Так выходило дешевле.
Вот я попал. Нет, потрахаться с Аиноа я совсем даже не против. Но лучше без юридических обязательств, насколько можно.
— Хочешь жить при дворе?
— Отнюдь, сир. Я хочу жить в своем родовом замке, хоть он теперь и орденский. Мне не нравится Помплона. А о моем бастарде позаботится орден, это мне обещал его командор, — сверкнула девушка глазами и лукаво улыбнулась при этом.
Мы прошли этот длинный зал с нарисованным стадом и оказались в круглом гроте с коническим потолком. Совсем без росписей. В нем имелись еще два выхода. Над одним было прорезано схематическое солнце. Такое, каким любят изображать его дети. С лучиками. Над вторым — видимо, луна, которую изображал простой круг. Никаких красок. Только прорези в камне.
Аиноа взяла меня за руку и увлекла во вход под луной.
Он оказался недлинным, но каким-то кривоколенным и закончился гротом, в котором протекал подземный ручей. С тихо шумящим водопадом! Небольшим таким, как в Сандуновских банях в Москве, в бассейне.
Отпад! Дайте два.
Аиноа укрепила свой факел в трещине стены, быстро разделась до длинной камизы без рукавов и смело вошла под падающую воду. Прикрытая от моего взора размывающим изображение потоком воды, шевальер там умело подмылась, задрав рубашку.
Выскочила оттуда через минуту, стуча зубами. Ее можно было в этом прикиде смело выставлять на всемирный конкурс мокрой маечки, если бы не гусиная кожа, моментально образовавшаяся на ее руках большущими пупырышками.
— Теперь ты, — заявила она, стуча зубами, и вышла из грота.
Пристроив в другой щели свой факел, я разделся догола и смело вошел в водопад, под которым у меня от неожиданности чуть не остановилось сердце. Вода была очень холодной. Однако, набравшись духу, взяв себя в руки, я себя вымыл. Насколько смог в такой обстановке.
Из водопада меня выдернула рука шевальер.
Она была уже одета в свежую сухую камизу с красной вышивкой по подолу и вокруг ворота, босая и с распущенными волосами до попы.
— Не замерзни. Ты мне нужен живой, — заявила она и, взяв меня за руку, повела, оставляющего мокрые следы на камне, в узкий коридор, чуть ли не «шкуродер», который окончился еще одним небольшим гротом.
Этот грот был расписан по стене большими кошками, в которых угадывался знакомый по книжкам саблезубый тигр. Хотя почему тигр? Полос-то у него нет, и окрасом эти кошки больше смахивают на африканских львиц. Тигр — это скудость воображения ученых девятнадцатого века, не нашедших им простого оригинального названия.
Вокруг сухо и прохладно, градусов шестнадцать по Цельсию. Плюс, естественно. Но после ледяного душа — так просто тепло.
В потолочную дыру была видна луна, которая освещала центр грота, застеленный звериными шкурами внахлест.
Аиноа неторопливо сняла с себя рубашку через голову и, оставшись совсем голенькой, позволила мне себя хорошенько рассмотреть в жемчужном сиянии ночного светила.
А я отвесил челюсть, как заправдашный пятнадцатилетний пацан, впервые увидевший женскую промежность. Хотя, казалось бы, для моего пятидесятипятилетнего сознания — что я там мог увидеть принципиально нового?
Шевальер схватила меня за руку и властно потянула вниз, к шкурам. Там, встав на колени и касаясь меня, такого же коленопреклоненного, оттопыренными сосками, прошептала:
— Раньше здесь жрица Луны лишала девушек девственности перед свадьбой, даря ее первую женскую кровь богине. Потом пришли франки, и вместо богини первую кровь стал брать сеньор. А последних жриц Луны сожгли монахи.
Аиноа обняла меня, прижавшись упругой грудью, и зашептала в ухо, как бы посвящая в великую тайну:
— Иногда если требовался народу герой, то избранной девушке богиня разрешала зачать тут ребенка с военным вождем. Теперь такой же случай. Нашему народу требуется герой от плоти и крови его. Я избранная, потому что меня без моих просьб посвятили в шевальер, и таких, как я, больше нет во всей округе. Ты — военный вождь нашего народа, хоть и не баск. Все сошлось. Иди ко мне… Будь силен и пылок.
И она с готовностью опрокинулась спиной на шкуры, медленно раздвигая ноги в коленях.
Аиноа отдалась мне охотно, страстно и полностью. Но как бы это точнее выразиться… она не наслаждение получала от процесса, не любовь крутила с любовником, а трудилась подо мной — сознательно делала ребенка.
— Почему ты думаешь, что обязательно зачнешь этой ночью? — поцеловал я ее по очереди в каждый глаз, когда все закончилось.
— Луна подсказала, — бесхитростно ответила девушка.
Помолчала, прислушиваясь к себе. Потом решительно промолвила:
— Ты иди пока. Еще придешь сюда на рассвете. Закрепишь свое семя во мне.
И пошел я в этот подземный садистский душ. Моя промежность и бедра были в разводах темной крови.

 

У входа в пещеру было темно. Лишь ослепительно в лунном свете сверкнули крупные белые зубы Марка.
— Как тут? — спросил я его.
— Никого. Все тама вниз, — охотно ответил негр на своем васконском «суржике», откладывая в сторону свой страхолюдный топор.
— Выпить есть?
В ответ мне молчаливо протянули небольшой козий мех, наполовину уже пустой.
Кисленькое винцо.
Самое оно сейчас.
Чтоб блажь с лица как рукой.
Из замка мы ушли тихо, предупредив старшего стрелка в карауле, чтобы сказал про нас, только когда об этом спросят. Самому не докладывать.
Аиноа и ее паж, я, Микал и Марк — вот и вся наша кавалькада.
Дорога была всем знакома, и мы ее прошли на быстрой рыси. Точнее, это они — на рыси, а я на своем иноходце, как в кресле.
По дороге подумал, что надо Аиноа подсказать фасон юбки-брюк, а то ее юбки сильно задираются, когда она сидит в седле по-мужски.
В Эрбуре по капризу Аиноа отстояли вечернюю службу на коленях.
Потом исповедались у низкорослого пузатенького падре, которому никто не сказал, кто я. Сам же на исповеди я представился как «Франциск, раб божий».
Потом основательно отужинали в доме шевальер. В обычном двухэтажном доме зажиточного баска с общей черепичной двускатной крышей над жилой и хозяйственной половинами. Разве что оба высоких этажа сложены из дикого камня, а не только первый. Ну и размер дома впечатлял. А так только голубятня со сторожевой вышкой над ней и намекала на то, что это дом сеньора.
Накрыли ужин на втором этаже, на гульбище, которое со стороны двора опоясывало дом, и откуда открывался прекрасный вид на долину и дорогу.
Еда была простой, но очень вкусной, прислуга — предупредительной и вышколенной. Подавали жаренную на бронзовой решетке форель, выловленную мальчишками в горном ручье часа два назад. Лук, чеснок, тушеные овощи.
— Это настоящая еда басков? — спросил я шевальер.
— Так и есть, сир. Ничего особого не готовилось. Я же никого не предупреждала о гостях. Основная особенность васконской кухни — это всегда свежайшие продукты и горные травы вместо заморских специй. И конечно же чеснок! А так — нет никакой такой особенности, как, к примеру, в Провансе или Бретани.
— Мы не опоздаем к водопаду? — спросил я, вытирая губы льняной салфеткой. — Вдруг его в темное время суток закроют?
— Кто? — звонко захохотала Аиноа. — Кто может закрыть водопад?
Я заметил, что в узкой компании она перестала мне посекундно «сиркать».
— Ну… тот, кто его и открывает, к примеру, — высказал я свое предположение, усилив смех сотрапезников.
В горы выдвинулись по узкой тропе цепочкой, ведомые очередным егерем шевальер.
Долго ехали, часа два — два с половиной. Медленным шагом.
На довольно большой площадке, с которой весь Эрбур смотрелся как на ладони, оставили лошадей и свиту. Только Марк увязался за мной как пришитый, к явному неудовольствию Аиноа.
К самой пещере поднимались уже пешком и подошли к ней в закатных красках окружающих камней и сухой растительности. Если бы меня не вели, то я бы ни за что вход в пещеру не нашел. Так его природа замаскировала.
У входа Марк согласился остаться сторожить нас снаружи, при условии, что он убьет всякого, кто попытается за нами в пещеру войти.
Теперь сижу рядышком со своим телохранителем, пьем кислое вино, передавая мех друг другу.
И я с нетерпением жду в пиренейских небесах малейшего намека на рассвет.
Назад: Глава 9 ИЗ ОДНОГО МЕТАЛЛА ЛЬЮТ МЕДАЛЬ ЗА БОЙ, МЕДАЛЬ ЗА ТРУД
Дальше: Глава 11 НАВАРРСКОМУ ФЛОТУ — БЫТЬ