XIII

В Кремле царила суета. Ржание лошадей, заливистый лай собак, громкие голоса и беготня, беготня, беготня… Великий князь собирался на охоту. Как всегда, в самый последний момент вспоминалось, что забыто нечто важное, посылался человек… Казалось, этому не будет конца. Охота намечалась долгой, на неделю, не меньше, — князь выезжал с большой свитой в лесную заимку. Наконец тронулись, и из ворот потянулась целая процессия размером с небольшое войско с обозом, выступившее в дальний поход.

Харлампий Тютчев в охоте не участвовал — удалось отговориться, сославшись на сильную простуду. Но по роду службы своей при сборах не только присутствовал, но и принимал самое деятельное участие. Боярин Тютчев надзирал за великокняжеской кухней и кухонным хозяйством, отвечая за то, чтобы в этом большом и сложном организме под названием «двор великого князя Владимирского» все были ежедневно и не менее трех раз в день досыта накормлены и довольны. Начиная с самого князя Дмитрия и до последней кошки Мурки, обитающей в острожном подвале.

Тютчев был из новых, так называемых молодых бояр. Боярский сан он получил от князя Дмитрия. Молодой великий князь не доверял старым родам, тесно связанным с Ордой, предпочитая опираться на новых, своих людей. И свежеиспеченный боярин отвечал на княжеское доверие неизбывной верностью и усердием. Да и вся многочисленная родня его (у Харлампия было шесть братьев и две сестры, а уж двоюродных — не счесть) тянулась за ним, неукоснительно следуя слову удачливого родственника. И не зря. Один из братьев уже стал начальником кремлевской стражи. Остальные братья и зятья пока ходят простыми дружинниками в великокняжеской дружине, но и это неплохо. Стабильное жалованье дружинника — мечта каждого мелкого помещика.

Велики милости князя Дмитрия: боярский сан и приличное жалованье, да и должность сама по себе неплоха. Стать поставщиком для обеденного стола самого великого князя стремится каждый купчишка. И все они идут на поклон к боярину Харлампию. Одна беда — жадны купчишки до неприличия. Все норовят долю боярина Тютчева не от своей цены отнять, а в цену великому князю надбавить. Но с такими Харлампий расстается без всякого сожаления. Но… Растут доходы, так ведь растут и расходы. Дети простого дворянина обошлись бы без всякого образования (дай бог, читать научились бы у местного попа), а столичный боярин Тютчев, хочешь не хочешь — должен нанимать детям учителей. А разве можно жить в той избе, которую еще дед ставил? Пришлось в имении новые хоромы возводить. Да и в Костроме дом нужен, ведь не все ж время во дворце отираться, ночевать рядом с прислугой; хочется и в собственной постельке на пуховых перинах понежиться рядом с женушкой. А женушка… С одной стороны, конечно, хорошо, что великая княгиня ее в свою свиту взяла, постельничей назначила. Но с другой… Дети, как сироты, растут, не видят ни отца, ни матери. Обычно Ольга хоть через день дома ночевала, а тут всю неделю дома не была. А с отъездом великого князя на охоту — тем более великая княгиня ее не отпустит. Опять же няньку пришлось нанять, чтоб за малыми присматривала. И не какую-нибудь, а из Англии, как нынче модно. И все денег стоит. А одежду взять? Во дворец абы в чем не походишь. Правда, и здесь князь жалует. Вот соболиную шубу подарил со своего плеча. Но князь Дмитрий высок и тучен, а Харлампий мелок и тощ. Вот и лежит княжеская шуба в сундуке. Что с ней делать? Ну не продавать же (не приведи господь, великий князь узнает). Может, детишки подрастут — сгодится кому. Старым родам хорошо. У тех меха из поколения в поколение переходят. А что делать Харлампию? Все приходится приобретать наново. И все расходы, расходы, расходы… Слава богу, Некомат, добрый человек, иногда деньгами ссужает, но… их рано или поздно все одно отдавать придется.

Так и стоял на обочине боярин Тютчев, погруженный в раздумья о собственной жизни, а охотничья кавалькада все тянулась перед ним, как воинская колонна перед воеводой, принимающим парад.

— А ты, Харлампий Бяконтович, что ж не на охоте? — Кто-то тронул боярина за плечо. Харлампий оглянулся. Некомат. Стоит — кутается в свой иноземный плащик.

— Простыл я. — Тютчев пару раз шмурыгнул носом, потом достал из кармана шубы платок и тщательно, демонстративно высморкался. — Жар у меня, так все кости и ломит.

— В баню бы тебе надо, — с сочувствием посоветовал Некомат.

— Да вот, сейчас великого князя провожу и отправлюсь домой. И в баньку схожу, и отлежусь после.

— В городе останешься или в деревню к себе поедешь?

— Да уж поеду, пожалуй, в деревню. Банька там у меня знатная. Боярыня моя, наверное, с великой княгиней останется. Так что… Да, в деревню поеду.

— Ты погоди — в деревню, Харлампий Бяконтович. Разговор у меня к тебе есть. Обожди чуть-чуть здесь, в Костроме.

Харлампий вспомнил о долге, отчего настроение его из озабоченно-делового стало просто скверным.

— Ежели дело есть, говори сейчас.

— Нет, — отказался Некомат. — Не здесь и не сейчас. Чуть попозже заеду к тебе домой.

Харлампий, понятно, в баню не пошел (какая баня с таким настроением). Приехал домой и, не обедавши, расположился в горнице — дожидаться незваного гостя. Некомат явился вскоре, долго ждать себя не заставил.

— Ты погляди, чтоб чужих ушей не было, — попросил он Тютчева.

Харлампий выглянул за дверь, потом запер ее на ключ и провел гостя в дальнюю комнату, служившую ему кабинетом.

— Здесь можешь говорить спокойно, никто не услышит, — успокоил он Некомата.

— Слышал, что собираешься дочь свою старшую за Тимофея Вельяминова отдавать.

Харлампий аж крякнул при упоминании об этом своем намерении. С той самой минуты, когда он увидел своего будущего зятя впервые, не было ни одного часа, чтобы он не вспомнил об этом молодом человеке.

— А ты-то откуда об этом знаешь, Некомат Параизович?

— Сорока на хвосте принесла.

Харлампий тяжело вздохнул.

— Скажу тебе как на духу. — Он даже приложил левую руку к сердцу. — Была такая мысль. И даже договорились вроде о сватовстве. Сам знаешь, какие у меня дела. Великий князь дает много, но много и тратить приходится. А деревенек у меня всего две; одна три двора, другая — пять. Сквернее, чем у самого захудалого дворянчика. Жить-то с чего? Спасибо тебе, выручаешь иногда деньгами. Но… Опять же отдавать надо. А с чего? Думал, дочь хорошо замуж выдам, глядишь, и мне что-нибудь обломится. Вельяминовы-то люди богатейшие. Выторгую у них сельцо дворов на сто лично для себя. Вот и новый поворот в жизни будет. Но… — Харлампий замолчал, поскреб козлиную бородку пятерней, вновь тяжело вздохнул. — Поглядел я на этого женишка тогда вот в цирке, вместе с тобой вот… Подумал-подумал… Боюсь, что с таким родственничком скорее государственным преступником сделаешься, чем разбогатеешь. Так что… Будет засылать сватов, я им сделаю от ворот поворот. А что?

— Да нет, ничего. Это хорошо, что ты так решил. Значит, ничто тебя не связывает с этим оболтусом. Это хорошо. Было бы гораздо хуже, если б ты на него надеялся, рассчитывал, а тут такое…

— Да какое такое? Говори ты толком, Некомат Параизович. Чего крутишь?

— Видишь ли, Харлампий Бяконтович… Жена твоя когда последний раз дома была?

— Да уже неделю как… — От нехорошего предчувствия Харлампий даже в лице переменился. — А что?

— Всю эту неделю молодой Вельяминов по ночам шастает во дворец. И проводит он эти ночи в одной и той же спальне. И это спальня твоей жены, Харлампий.

— Брешешь, — хрипло выдавил из себя Тютчев.

— Брешет кобель за забором, — жестко отрезал Некомат. — А я всегда дело говорю. Информация у меня верная и не единожды проверенная.

— Убью с-суку, — прошипел Харлампий и вдруг неожиданно взревел, как раненый зверь: — У-убью! И его и ее убью!

— Тише, тише, — принялся успокаивать его Некомат, — конечно, убьешь. Но надо подумать, как это лучше сделать. Как ты помнишь, это не такое уж и легкое дело. А если учесть, что во дворец с ним ходит и его телохранитель, этот ордынский сотник, то задача становится совсем непростой.

— И этот ходит к моей жене?

— Хуже. К начальнице амазонок. Если мы разворошим это осиное гнездо, то… Поэтому, Харлампий Бяконтович, обидчиков своих ты обязательно убьешь, но только если будешь действовать хитро и осторожно. С холодной и трезвой головой.

Тютчев вскочил со стула и принялся мерить комнату из угла в угол большими, энергичными шагами. Некомат молчал, Тютчев тоже. Так продолжалось несколько минут, пока Харлампий не остановился посреди комнаты.

— Знаю, как нужно действовать, — уже совершенно спокойно заявил он. — Начальник кремлевской стражи вызовет к себе главную амазонку и объявит ей, что по случаю отъезда князя, а вместе с ним и большей части дружины в Кремле вводится усиленный режим охраны.

— Нет-нет-нет, — запротестовал Некомат. — Нам нужно, чтобы он обязательно проник во дворец. Кремль закрывать нельзя. Нужно взять их с поличным.

— Ты не понял. Не собираюсь я закрывать Кремль. Усиленный режим подразумевает, что на стены поднимется многочисленная стража, а не пара дозорных. Контроль над входами передается амазонкам. Всем известно, что в охране — они лучшие. Таким образом, всех амазонок из дворца уберем. Останется там только их начальница — ночевать. Мы же из кремлевской стражи определим во дворец человек тридцать.

— Лучше пятьдесят.

— Хорошо, пусть будет пятьдесят. Как они проникают во дворец? Их амазонки пропускают?

— Нет. Через черный вход. У них есть ключ. Обычно там есть пост, но на эти дни старшая амазонка его убрала.

— Понятно, — обрадовался Тютчев. — Вот за дверью черного входа мы и будем их ждать.

— Ни в коем случае. Надо дать им возможность проникнуть на второй этаж. Во-первых — они разделятся. Сотник останется на третьем, а Вельяминов спустится на второй. Вам будет проще действовать. Возьмете сначала Вельяминова, а потом сотника. И, во-вторых — на каком основании ты его задерживаешь? Потому что он направляется в спальню твоей жены?

— Я не собираюсь его задерживать, — гордо ответил Тютчев. — Я его заколю на месте, как барана.

— Оч-чень хорошо. Боярин Тютчев заколол любовника своей неверной жены на женской половине великокняжеского дворца. Интересно, что скажет на это великий князь, когда вернется с охоты? Не знаю, что после этого будет с твоей карьерой, но боярыне Ольге уж точно не быть больше придворной дамой.

— Как же быть? — Харлампий Тютчев выглядел растерянным. Его великолепный, хорошо продуманный план Некомат разрушил одним мизинцем.

— Ты не будешь никого убивать на месте, — принялся объяснять Некомат, диктуя Харлампию почти что по слогам. — Ты никому не говоришь о неверности своей жены. В том числе и ей самой. Ты арестовываешь государственных преступников, пробравшихся во дворец с целью убить великую княгиню и наследников великого князя. Бунтовщик Вельяминов хотел вырезать семью великого князя и, воспользовавшись его отсутствием, провозгласить себя самого великим князем Владимирским. А вот и ордынский ярлык о его признании великим князем. — Некомат вытащил из плаща свиток с подвешенной к нему тамгой. — Ты изъял этот документ у преступника. Возьми и спрячь его хорошенько. Потом отдашь великому князю. Вельяминова, сотника и амазонскую начальницу арестуешь и посадишь в кремлевский острог до прибытия великого князя. Вот тебе и целый заговор. Понятно?

От величественной красоты Некоматова плана у Харлампия дух захватило.

— П-понятно. — Он даже стал слегка заикаться.

— Сделаешь все правильно, прощу тебе долг. Да что там долг… Думаю, Дмитрий Иванович тебя так наградит, что этот долг покажется тебе сущей безделицей.

Харлампий явственно представил, как будет вручать князю Дмитрию ордынский ярлык, свидетельствующий о злодейских замыслах Тимофея Вельяминова. Раскрыть государственный заговор, спасти от лютой смерти семью великого князя — это вам не безделица какая-нибудь. Эдак, глядишь, он повыше всех встанет. Первым после великого князя.

— А что же ты сам не скажешь великому князю, Некомат Параизович? — стараясь казаться равнодушным, спросил Тютчев. Больше всего в этот момент он опасался, что Некомат скажет: «Ты прав, Харлампий, давай сюда ярлык. Сам отдам его Дмитрию», — но не спросить его об этом не мог, уж больно щедрый подарок делал ему Некомат. — Великий князь тебе доверяет больше всех, ты у него первый советчик.

— Недосуг мне дожидаться князя Дмитрия. Срочно надо ехать по торговым делам в Холмогоры, а оттуда в Англию. — Некомат усмехнулся. — Ты не сомневайся, Харлампий Бяконтович, ярлык подлинный. Мне его лично в руки Мамай давал. Только запомни хорошенько: ты его у Тимофея Вельяминова изъял, когда того на месте преступления задержал, а не от меня получил. Великая княгиня всю последнюю неделю пилила Дмитрия: «Выслушай Тимофея да выслушай Тимофея… Не верь Некомату да не верь…» Так что, Харлампий, негоже мне светиться в этом деле. Тебе и карты в руки — спаси великую княгиню, пусть она осознает, как была неправа. А о неверности своей жены молчи. Молчи год, молчи два, а лучше — всю жизнь. На старости лет с ней разберешься. — Некомат поднялся. — Проводи меня, Харлампий Бяконтович. И езжай в Кремль, к своему брату. Срочно, не откладывая ни на минуту.