15. И все-таки она вертится!

С процессором все было… Если говорить мягко, то в конкурсе терминов победу наверняка бы одержало слово «неоднозначно». Поначалу задача казалась почти тривиальной, как говорил кто-то из классиков, «…проект был большим, но простым – его поддерживало правительство». Старт прошел необычайно легко, игровые автоматы серии «Денди», по сути примитивные восьмибитные компьютеры, массовое производство приняло с распростертыми объятиями. Разумеется, не просто так, страшно представить, какой немыслимой силы пинок был для этого «отвешен» с высших эшелонов власти.

Удалось победить и «детские болезни», тут здорово помогло бета-тестирование в нашем НИИ, и… Возможность «по-коммунистически» использовать ресурсы, или, говоря проще, плевать на экономику. Любой капиталист при одном лишь упоминании «ручной подгонки» полез бы за таблетками, а от счета «за технологическую оснастку» слег с сердечным приступом, но страна, запустившая на орбиту первый спутник, оказалась неизмеримо выше таких мелочей. И меня это, как ни странно, радовало – уж лучше пусть высококвалифицированные сборщики получают деньги за «Денди», а не очередной Т-64, или что там сейчас генералы считают актуальным ответом на «зверский оскал НАТО».

Так что еще год назад казалось, вот только правильно отрисовать «проводки» «на кремнии», и можно занимать очередь в кассу – получать премию. Однако скоро выяснилось, что перенести на кристалл все «один в один» невозможно. Тут задержка лишняя, там кусочек схемы получился в неудобном виде, транзисторов многовато выходит, да и вообще… Все самые лучшие идеи пришли в голову инженерам в акурат на следующее утро после сдачи «в серию». Несмотря на мои слабые протесты, пошла раскрутка страшного маховика доработки и улучшения.

Первая версия «Денди» была сделана впопыхах, без особых архитектурных затей, и по сути являлась безрегистровой двухадресной машиной наподобие первых «Минсков».  То есть в роли регистров выступал весь объем ОЗУ, а любая машинная инструкция могла использовать не более двух ячеек памяти. Таким образом, результат операции сложения автоматически записывался на место одного из слагаемых. Это был шаг вперед по сравнению с трехадресными БЭСМ-4 или М-20, в которых нужно было явно указывать следующую, как бы третью ячейку, но за сокращение длины кода пришлось «платить» пересохранением данных для повторного использования.

Надо заметить, что в конце 60-х подобную схему можно было без всяких сомнений признать безнадежно устаревшей. Я был поражен, когда не в теории, а собственными глазами и руками попробовал, что значит указывать два адреса для памяти на 64 килобайта – это же два числа, каждое из которых по 16 бит! Если добавить минимальные 8 бит на саму инструкцию, получается цепочка в 40 бит. И всю эту груду ноликов и единичек надо как-то хранить в оперативной памяти и пересылать по жалкой 8-разрядной шине.

Выход нашли давно, лучшие «собаководы» из DEC для своей PDP-8 использовали «особую» ячейку-аккумулятор, в которой хранился один из аргументов, туда же, после выполнения инструкции, записывался результат. Специально адресовать аккумулятор не требовалось, и большая часть команд заметно укоротилась. Несмотря на возросшую сложность программирования, архитектура была очень популярна даже в СССР, по ней была сделана новая и прогрессивная серия «Уралов». Примени этот метод ребята Староса, на операцию сложения потребовалось бы не 40 бит, а всего 24. Но на первой «Денди» «схитрили» еще проще, пользуясь тем, что код «Тетриса» занимал заведомо менее восьми килобайт, разработчики ограничились только 8-ю битами на адрес, и для сложения двух чисел вполне хватало 32-х бит.

Дальше больше, операции с относительно медленной памятью на ферритовых сердечниках успели изрядно надоесть конструкторам, и они пустились «во все тяжкие» в деле изобретения «быстрых» архитектур, из которых можно было выделить два основных направления – стековое и регистровое.

Сторонники первого решили напрочь все упростить, и выкинули адреса из команд вообще. Соответственно, арифметико-логическое устройство оперировало исключительно двумя «верхними» ячейками, а сам стек был устроен примерно как магазин АК-47, в котором числа «заряжены» вместо патронов. В теории, сторонникам данной архитектуры никто не мешал добавить операции прямого доступа в основное ОЗУ, но красота идеологии потребовала крови практиков, которым оставили всего две операции – «загрузить в стек», и «выгрузить из стека». Причем нельзя сказать, что это все было какой-то абстрактной идеей, реализации «в натуре» не только существовали, но они еще и производили очень приличное впечатление. К примеру, стековые мейнфреймы Burroughs B5500 и, тем более, B6500 вполне успешно конкурировали с IBM и вымирать как-то не собирались.

Регистровые варианты на этом фоне смотрелись откровенно консервативным развитием идеи аккумуляторов. Где была одна «особая» ячейка – стало две, три, восемь или шестнадцать, все с «особым» коротким адресом. Однако и тут назревали нешуточные «развилки истории». Кто-то ратовал за упрощение а-ля стек, при котором АЛУ будет иметь дело только с регистрами, другие отстаивали необходимость «длинных» команд для прямого обращения к памяти… На первый взгляд такая мелочь! Вот только для программиста, имеющего дело с кодами, получаются совершенно разные ЭВМ. Соответственно и перспективы могли выйти очень… Разными.

Тут-то бы и сказаться преимуществам послезнания во всей красе! Увы, ничего дельного я не мог подсказать даже по самым общим вопросам. Разве что споры о полных и ограниченных наборах команд навевали ассоциации про будущие холивары между RISC и CISC, но полной уверенности все же не было. Да и чем это могло помочь? Разумеется, я прекрасно помнил, что Intel использовал CISС до процессора i486DX, и только потом перешел на RISC-ядро. Вот только кто ответит, насколько оптимален был их путь?!

В поисках знаний я проштудировал кучу книг из будущего. Увы, скоро в голове было «не протолкнуться» от шин, кешей, акселераторов, обработчики графики, северных и южных мостов, AGP и PCI, и прочих хитрых аббревиатур… То, что было связано с программированием, вообще «вынесло мозг» разнообразием подходов и вариантов. Когда-то в будущем, я считал себя специалистом, весьма и весьма неплохо разбирающимся в особенностях компьютеров, да что там, я мог буквально часами рассуждать, к примеру, о преимуществах DDR3 SDRAM! Оказывается, это были пустые камлания вокруг маркетингового буллшита! Подражающий реальному диспетчеру дикарь в сплетенных из ротанга «наушниках» и куском палки в качестве микрофона мог «призвать» самолет с новой порцией стеклянных бус на ближайшую к стойбищу поляну с большей вероятностью, чем я связать свои навыки с проектированием реального устройства.

Хорошо одно – пока я пытался явить окружающим откровение из будущего, специалисты сами определились с решением. Едва «попробовав» первые образцы SRAM, и получив заверения в быстром росте количества бит на кристалле, сторонники «длинных» команд «с прямыми адресами» буквально «положили на лопатки» как своих «регистровых» оппонентов, так и желающих «попробовать стек».  Причина была тривиальной – полупроводниковое ОЗУ работало фактически на скорости будущего процессора, и отказ поддерживать доступ к нему на уровне команд стал казаться бессмысленной глупостью.

После решения архитектурных вопросов, пошло моделирование. На этой стадии я даже не пытался вмешиваться, но все же примерно к пятой версии «Денди» не выдержал, и как-то очень по-доброму настучал Шелепину. Сколько можно, есть прототип сложностью чуть менее пяти тысяч транзисторов, в нем 8-битное АЛУ с логикой, сдвигом, сложением-вычитанием, такая же шина данных, 16-битные адреса позволяют использовать 64 килобайта памяти, где-то сбоку функциональной схемы пристроены 16 регистров общего назначения… И прочие параметры, эдак на три машинописных листа, если использовать ГОСТовский двойной интервал… В общем, мне казалось, что результат должен быть не сильно хуже «Ямахи» из моего школьного детства.

Главное, система работает, ее надо в серию гнать, а не доводить до окончательного совершенства. Без того спецы «убили» последний квартал на какой-то хитрый двухфазный тактовый сигнал,  который дает надежду получить частоту минимум в один мегагерц. Вроде прекрасный результат, но только дай им волю – будут следующие полгода переводить прототип на четыре фазы, а потом и про восемь вспомнят.

В результате Филипп Георгиевич не разговаривал со мной неделю, но все же разгул перфекционизма прекратил, и надо признать, сделал это очень вовремя. Позже стало понятно, что потеря темпа обошлась очень недешево, враг подобрался буквально вплотную. Совсем не тот, что изображается на развороте «Крокодила» в черных цветах и фашисткой каске с набранным болдом шильдиком «НАТО». Доморощенные конкуренты оказались куда опаснее.

Первое время нас буквально «спасала» относительно низкая тактовая частота, непонятность, и реальная сложность освоения новых технологий. Профессионалы-лебедевцы из ИТМиВТ походили было вокруг, но вполне справедливо решили, что даже сверхбольшие микросхемы не сильно помогут в деле создания будущей рекордной супер-ЭВМ БЭСМ-8. Поэтому оставили Староса в покое, сосредоточив свои немалые аппаратные возможности на добыче полупроводниковой памяти.

Однако стоило Лебедеву увидеть заминку и очевидное недовольство «ленинградской командой» со стороны Шокина… Как будто вожак-волк заметил жирного подранка в лосином стаде! Сразу кто-то особо умный догадался, что СССР не помешает БЭСМ-Light, в конце концов, упрощать не сложно, а уж с опытом, который за последние двадцать лет накопил Институт Точной механики, так и вообще задача не стоит выеденного яйца. Почувствовав усиление конкурента, в ответ обнажили административные клыки сторонники ЕС-ЭВМ, в конце концов, копировать IBM тоже можно по-разному, и специально разработанная элементная база в этом деле не помешает.

Наше восьмибитное детище никто не принимал всерьез. Походя его мешали в грязь и те, и другие – «вместо решения задачи по разработке необходимой народному хозяйству Единой Серии ЭВМ отдельные товарищи занимаются разбазаривание средств и ресурсов на эксперименты с очевидно устаревшими концепциями, кроме того, выбранный ими путь „поставить ЭВМ на рабочий стол каждого инженера“ в крайне утопической форме поощряет индивидуализм…» Хорошо хоть про игровые автоматы молчали, знали, что в Президиуме ЦК очень симпатизируют проекту, лично товарищ Микоян не прочь поиграть в «Тетрис». А за пятипроцентный ручеек валюты, текущий в МЭП с импорта «Денди», им глотку порвет не только Шокин, но даже его секретарша.

Зато в деле критики старосовского компьютера они себя чувствовали вполне уверенно. Даже не стеснялись ссылаться на зарубежный опыт, причем «оттуда» мои идеи действительно выглядели по меньшей мере бледно. Техническая возможность сделать восьмибитный процессор на одном чипе у империалистов давно была. Не у Intel, разумеется, про эту компанию еще ничего не слыхать,  небось Мур и Нойс таскают мебель по офису в какой-то Калифорнийской дыре, и ждут, когда транспортники притащат списанный «большими ребятами» степпер. А вот к примеру Radio Corporation of America уже могут себе позволить что-то на пяток тысяч транзисторов. Что им стоит, цветные телевизоры сметают с полок магазинов, плюс к этому в Штатах вовсю рекламируют новейшие компактные модели на интегральных схемах. Штат инженеров в RCA такой, что во всем СССР не собрать, да и объем выполняемых заказов будет поболее бюджета МЭП, даже если считать по смешному курсу газеты «Известия». Но вот не делают они процессоры, даже не пытаются, если верить КГБшным данным.

Так что я бы и сам засомневался в перспективах «однокристаллок», только память услужливо напоминала о десятках миллионов Apple, Atari и прочих Spectrum'ов, заполонивших мир в конце 70-х моей истории. Но рассказывать об этом никому нельзя, и даже не из-за страха перед всесильным КГБ, все проще, не стоит еще больше укреплять свое реноме недалекого прожектера.

Досталось «на орехи» и нашей новой системе команд. Аргументация проще не придумать – «вот сами и будете на этом писать», причем далее неизменно следовали злорадные смешки. Про нормальные компиляторы для восьмибиток тут не слышали, программировать «в кодах» человек приспособлен плохо.  Так что обидно, но попробуй поспорь – создать свою «школу» за два года невозможно, хотя Старос очень старался, тащил к себе людей со всей страны. Но найти кого-то реально квалифицированного – немалая проблема, «Понедельник начинается в субботу» основан, как говорится, на вполне реальных событиях. И даже хуже – некоторые грамотеи даже слышать не хотят про вполне освоенные у Староса мониторы, им, видете ли, перфокарты удобнее – «написал код карандашиком, отдал девочкам, распечатку они же и принесут». Послушаешь и пальцы автоматически начинают «03» в воздухе «крутить».

Постепенно я начал чувствовать себя лишним в атмосфере непрерывного праздника советской интриги. Хотелось верить, что Шелепин и Косыгин не дадут в обиду проект персонального компьютера. Они-то видели ноутбук и смартфон своими глазами, и в описанную мной историю развития ЭВМ верят минимум процентов на девяносто, если не больше. Но от этого не легче, даже неисправимый оптимист Федор последнее время начал поглядывать искоса, дескать, «а товарищ директор точно уверен, что вверенное ему НИИ идет в правильном направлении?» Энтузиазм сотрудников гас на глазах, а без него управлять советским коллективом толком невозможно, материальный кнут в СССР не страшное оружие, как это принято у проклятых капиталистов, а скорее поролоновая игрушка из «сертифицированного» садо-мазо набора. Оставалось лишь с грустью смотреть, как давно запущенные в работу проекты принтера, графопостроителя и нормального гибкого диска буксуют в эскизной стадии. Моих же сил хватало только на пропихивание срочной текучки.

Как-то в особо жаркий июльский день мэнээсы притащили очередное предложение по автоматизации Пульсаровского производства. За заказ надо сказать особое «спасибо» Шокину – свалил на нас самое важное, что было в отрасли, и попробуй откажись, после громкой победы на халтуре для геологоразведчиков никто в министерстве и слушать не хочет про «несопоставимый масштаб работ». Пробовал осторожно заикнуться, так чуть живьем не сожрали – «для чужих сделали, а себе не хотите»? И смотрят так, будто я левака пригрел с геологов, да столько, что хватит… До виллы на скромных и откровенно бедноватых Канарах воображение тут обычно не добирается, а вот про дачку в какой-нибудь Барвихе Одинцовского района – пачку анонимок запросто сочинят.

С первого взгляда на листы ватмана стало понятно, что несмотря на мои более чем толстые намеки, «гора родила мышь». В смысле, Иваны тупо использовали привычную схему. Датчики и линии управления со всего цеха, в более чем тысячном количестве тупо выводились в один зал, где ровно посередке «царствовала» ЭВМ. А я еще по наивности прикидывал про себя, догадаются они привесить процессор на каждый агрегат, или все же начнут сразу с участка.

— Так… Вроде мы предварительно договаривались о максимально широком использовании разрабатываемого микропроцессора? — начал я неторопливый разнос. — А что вы опять нарисовали?

От искреннего непонимания в глазах сотрудников меня начало потихоньку потряхивать. С раннего утра то одно, то другое. Сначала выданное мне в пользование долбаное ГАЗовское корыто заглохло посередь дороги с прохудившейся диафрагмой бензонасоса. Потом Федосей Абрамович долго жаловался на жизнь в связи с безнадежно проваленным заданием по розыску кондиционера. После него мастодонистые, одетые в белые халаты не первой свежести монтажницы из-за премии едва не побили мастера прямо в моем кабинете. Добавил развлечений сантехник, он накатал заявление «по собственному» из-за вечно зас…го и забитого тряпками женского туалета… Еще и мэнээсы на мою голову!

Между тем, мой вопрос ни грамма не смутил сотрудников:

— Так мы же использовали процессор! — Иван первый с гордой уверенностью ткнул карандашом в центр вычерченного на ватмане эскиза. Управляющая ЭВМ на нем работает!

— А справится? — поинтересовался я слегка подрагивающим то ли от злости, то ли от смеха голосом.

— Скорее всего, — небрежно пожал плечами Иван второй. — Процессора у нас все равно пока нет. — И продолжил, стервец, добивающим голосом: — Но было бы неплохо заранее урезать требования техзадания по части точности. По-моему, слабоватая у Староса интегральная схема получается…

— Вы же совсем недавно писали руководство-методичку по применению будущих микропроцессоров в народном хозяйстве! — я обвел специалистов специальным начальственным взглядом. — Придумали столько интересных вариантов, до холодильника и пылесоса дошли! Вы же сами, своими руками запустили ЭВМ на скважинах, МЭП от благодарностей чуть не порвало! Все зря?!

Ответом было молчание. Ребята откровенно не понимали сути моего возмущения. Предложенная ими схема была практически азбучной, так учили в институтах и делали в крупных КБ, все без исключения книги по промавтоматизации ориентировались на одну-единственную ЭВМ. Даже на Белоярской АЭС в режиме «горячего» резерва стояли всего две Старосовских УМ1-НХ, и сходилось на них почти пять тысяч линий контроля. Наконец, в глазах Ивана-первого забрезжила тень понимания:

— Так вы предлагаете… — он пытался сформулировать невероятное, и наконец решился: — Поставить ЭВМ на каждую установку?!

— Это невозможно, там сотни агрегатов! — решительно отбросил мысль Иван-второй. — Дорого же, и места сколько потребуется!

— Кто изобразил токарный станок с компьютером в методичке? — устало бросил я. — Ты же и рисовал, пикассо доморощенный! А в реальности применить боишься?!

— Так это же в будущем! — немедленно взвыли мэнээсы едва ли не хором.

— В каком на…й будущем?! — не выдержал я. — Чего у вас для этого чертова будущего нет?! Процессор можно сказать работает, обвязка и память есть. Без куска железа в пару тонн спать не можете?!

— А ввод-вывод и цифро-аналоговые преобразователи? — начал Иван-второй и сразу осекся. Понятно, что куча проводов занимает не один шкаф, но… Только если ЭВМ одна на все производство.

— Многие агрегаты нужно будет синхронизировать друг с другом, — выдвинул более серьезный аргумент Иван-первый. — Как бы еще сложнее не получилось… Хотя! — он хлопнул себя по лбу. — Так вот зачем вы нас загружали разработкой цифровых протоколов связи между ЭВМ!

— Ну наконец-то! И еще, — я придвинул обратно к себе чертеж, который мэнээсы начали было лихо сворачивать. — Вот тут, — карандаш уперся в «главную ЭВМ», — нужна еще одна связь. — Мой остро заточенный «koh-i-noor 2B» черканул линию, уходящую за «верх» схемы. — Понятно зачем?

— Директору? — зачем-то обрадовался Иван-второй. — Вся отчетность будет…

— В Госплан? — с ноткой благоговения поправил коллегу Иван-первый. — Вернее, для связи с единой системой государственных вычислительных центров?!

— Можно сказать и так, — я реально растерялся от неожиданной версии сотрудников. — Но пока об этом рано говорить в деталях, просто имейте в виду такую возможность.

— Понятно… — хором подтвердили мэнээсы, и как-то по особому переглянулись.

Не иначе, считают что случайно вышли на новый уровень посвящения в великую государственную тайну. А я реально не знаю, что может система автоматизации цеха передавать на более высокий уровень иерархии. Массу истраченного азота или плавиковой кислоты? Количество сбоев? Прогноз количества исправных чипов? До АСУ такого уровня далеко не везде успели добраться и в моем 2010 году. Вот только ребятам про это говорить совершенно не обязательно, пусть хоть помечтают.

— Вроде все! — я плюхнулся жалобно скрипнувшее кресло. — И чтоб никаких коаксиальных кабелей! Только витая пара, надеюсь не забыли что это такое?

Не успела за мэнээсами закрыться дверь, как я дернул секретарский телефон:

— Никого не пускать, занят! — и добавил себе, бросив трубку на рычаг: — Нервы совсем стали ни к черту.

И правда, руки мелко и противно дрожали, моя гордость, светло-коричневая шелковая «труба» галстука Polo Ralph Lauren, немилосердно сжимала горло. Проклятая жара! Еще и шторы какой-то идиот решил поменять, причем как обычно, старые списали, новые – не привезли. Резким рывком я расслабил узел на шее, скинул тяжелый пиджак и брезгливо повел плечами, чувствуя замокшие подмышки. Как местные умудряются мыться раз в неделю, если не реже?! Да и белье меняют немногим чаще. Невольно перевел взгляд в сторону открытого окна, но увы – ветви рябин замерли в полной неподвижности, ни малейшего дуновения ветерка! Жаль, растут медленно – специально три года назад приволокли здоровенные деревья, поливали от души, но все равно – листья едва начали заглядывать в окна второго этажа. До желанной тени ждать лет пять, а кондиционеров в СССР делать не хотят…

В приемной послышался шум, неужели еще еще кого-то несет на мою голову?! Отстоит секретарша отдых директора, или… Дверь распахнулась с треском, и в кабинет влетела неожиданно колоритная парочка – Анатолий и Федосей Абрамович. Я едва успел накинуть обратно пиджак, тут уж не до тонкостей советского этикета, скрыть бы пятна пота.

— Извини, Петр, — первым начал капитан КГБ, — тут вопрос серьезный.

— Что такое? — я откинулся в кресле, всем видом демонстрируя крайнюю степень недовольства.

— Вот! — незаметно успевший разместиться за столом снабженец успел расстегнуть свой портфель, и вытащить мне под нос кучку странных бумаг. — Петр Юрьевич, вы подписывали третьего дня…

— Да… — я начал просматривать невзрачные, много раз правленные от руки, а потом взятые под скрепку листочки-требования на всякую мелочевку. — Там что, полкило героина кто-то вписал?

— Хуже! — мрачно подтвердил Анатолий, размещаясь в свою очередь на стуле. — А при чем тут немецкое лекарство для морфинистов? Или ты что-то другое имел в виду?

— В смысле? — от удивления я оторвал глаз неровных машинописных строчек. — Какое лекарство?!

Но Федосея Абрамовича явно мало интересовали наркотики:

— Да вот же! — он неожиданно изящно протянулся через стол и ткнул мощным, прокуренным до желтизны ногтем в нужную строчку. — Спирт для секретной ЭВМ, — продолжил он, понизив голос. — Между прочим, вам надо, так могли и сами забирать его, а оно как будто мне надо? Нет, я конечно не против, но порядок и вообще не положено, хотя есть у нас на складе спирт, литров тридцать, именно столько я готов вам отлить, прямо хоть сейчас.

— Какая ЭВМ? — я попытался вникнуть в тему. — Что за спирт? Какое лекарство? Мне ничего не нужно!

— Да ваша ЭВМ, понятное дело, что секретная, раз вы к ней никого не пускаете, — аккуратно гнул свою линию снабженец. — Вот для нее все и сделали по норме расхода, семьсот сорок грамм на месяц, отдельной строкой.

— Спирт? — зачем-то переспросил я. — Так и написано, «для секретной ЭВМ»?

— Угу, сам не видишь разве, — подтвердил Анатолий, и с недоброй укоризной покачал головой. Не иначе, зомбирует его Семичастный у меня за спиной.

— Да ну вас к лешему… — не на шутку обиделся я. — Вы что, всерьез решили, что я мог такую глупость сделать?

— А на … подписывал не глядя?! — в ответ деланно набычился Анатолий. И видя мое притворное раскаяние, выдал совсем детское заключение: — Вот ж.па!

— Но ведь успели остановить бумагу! — порадовался я. Появление «секретной» ЭВМ в официальной документации НИИ суть явный перебор для паранойи времен разгара холодной войны. — Значит молодцы! Осталось только найти злодея, который эту подлянку сотворил…

Однако рассмеяться мне не удалось. Какая-та мягкая, но сильная рука внезапно перехватила горло. Одновременно тот же самый незаметный враг ударил меня в грудь, причем не просто так, тупая боль мгновенна расползлась по всему телу, от кистей сжатых в кулаки рук до пяток. И самое плохое, навалилась сильнейшая слабость. Так что я смог только прохрипеть:

— Воды дайте!

Дальше было движущееся полотенце перед мордой лица, противные таблетки под языком, скорая, и испуганное до мраморной белизны лицо жены. Все подозревали, что я получил классический сердечный приступ, и встал на прямую дорогу советского руководителя-подвижника, а именно «пяток инсультов, пара инфарктов, смерть на рабочем месте в пятьдесят лет, торжественные похороны за счет профсоюза, и в окончание – крашенная серебрянкой пирамидка с красной звездой». Расстроился и я, но диагноз врачей реально обрадовал, оказывается, я элементарно перегрелся на солнце, и заработал пустяковый тепловой удар. Однако поверили в это только непосредственно общавшиеся с медиками Катя и Анатолий. Да я и не пытался никого убедить – в СССР подобное извращенное «самопожертвование» и наплевательство на собственное здоровье не сказать что поддерживалось официально, но… Руководитель «без инфаркта» многим казался «ненастоящим»! Так что мне только и осталось, как начать курить, причем желательно не менее пары пачек сигарет в день, и можно было окончательно «сойти за своего».

Что до злосчастного спирта, то расследование было недолгим. Я сильно подозревал шаловливый разум Федора, но… На самом деле врагом трудового народа оказался благополучно уволившийся сантехник. Этот гад умудрился походя бросить совет одной из недалеких монтажниц, и та, не сильно задумываясь, вписала «спирт для секретной ЭВМ» рядом с канифолью, набором надфилей, скальпелем, и прочей чепухой. Далее бумага совершила эпическую победу бюрократии над секретностью, обрастая подписями и солидностью, она пошла через двух машинисток, мастера, начальника участка, зама по науке, меня… Какая-то девочка из бухгалтерии даже нашла норму расхода, и исправила количество с посконного «литра» на «обоснованные» «семьсот сорок граммов», а главбух «шлепнула» свою подпись. И только Федосей Абрамович спас нас с Анатолием от… Уж не знаю точно, насмешек или выговора.

Без последствий мое «выпадение в осадок» все же не обошлось. Не миновала недели, как меня с Катей, пригляд в виде Анатолия, и чуть не половину сотрудников очень аккуратно, но настойчиво погнали в отпуск. Да я и не возражал, чувствовал, что три года непрерывной нервотрепки изрядно подкосили накопленный на египетских и турецких «олклюзивах» запас терпения. Но Форос, по всей вероятности, казался товарищу Шелепину слишком близким к натовской Турции, Кобулети к Ирану, Юрмала, посетить которую я был весьма не прочь, к ФРГ и Финляндии, Алаколь – к Китаю, который, к слову сказать, в этом мире успел развязать небольшую ядерную войну против своих же граждан в Шанхае, а потом стремительно повторил подвиг СССР от 1992 года и развалился на десяток враждующих между собой кусков…

А если без фантазий, то все было куда прозаичнее. Ничего кроме опостылевшей турбазы никто и не попытался предложить. Узковата оказалась клетка, и решетки в ней совсем не золотые. Только после моего категорического отказа «потому что изабелла», тяжелые колеса бюрократии провернулись, и скрипя от возмущения выдали «мандат» на безвестную деревеньку, живописно раскинувшуюся по берегу небольшой подмосковной речушки.

Я с Катей и Надеждой, Анатолий с женой Люсей и сыном-дошкольником разместились в небольшом, но все же двухэтажном кирпичном доме, который до революции явно числился «дворянским гнездом», впрочем, совсем небогатым – по площади он примерно соответствовал коттеджу моих оставшихся в будущем родителей. Однако планировка отличалась в корне, тут четко прослеживалась господская половина, и комнаты прислуги. В которых, кстати сказать, и на 50-м году революции жила экономка, она же кухарка, и ее муж, классический деревенский мужичок, любящий выпить, поболтать, но при этом способный справиться с любой задачей по хозяйству. Голову даю на отсечение, по совместительству – осведомитель, а то и штатный агент КГБ.

Потянулась пасторальная идиллия, без телевизора и телефона, зато с рыбалкой на зорьке, грибами, и прочими ягодами. Общение в минимуме, вместо клуба – небольшой магазин, открывающийся только по приезду машины с хлебом, который, кстати, немногочисленные коренные жители близлежащей деревни растаскивали на прокорм прожорливой частнособственнической скотине новомодными полиэтиленовыми пакетами с портретами Че Гевары и Светланы Аллилуевой. Обделенные дачники-арендаторы, которых вопреки моим ожиданиям оказалось целая уйма, вяло ругались. Вот только мои потуги на знакомство Анатолий мягко пресек, видимо и без самодеятельности ведомство Семичастного проявило чудеса изворотливости, обеспечивая эффективную, но совершенно незаметную охрану.

Недели через две я полностью втянулся в неспешный деревенский быт. Загорел, сбросил пару лишних килограммов, дочка Надежда перестала бояться цветов, шмелей, муравьев и смело дергала за уши местных барбосов и барбосок. Катя и Люся увлеклись заготовками на зиму, из-за этой блажи нам с Толей пришлось скупить все «довоенные» запасы березового сока – уж очень настойчиво жены трясли с нас трехлитровые банки. Значительно выросли мои рыболовные скиллы – никогда бы не подумал, что на плохо просушенный стебель бамбука, с привязанным на кончик обрывком лески на 0,2 мм, и огромным ржавым крючком, можно вытаскивать из прикормленного перловкой омута вполне приличных подлещиков. Так что я совсем перестал вспоминать про работу, рассудив, что она точно не волк, и за месяц далеко не убежит.

Как я ошибался! Взращенные на ленинской «Искре», коммунисты никогда не забывали про силу печатного слова, поэтому в газетах недостатка не было. Население использовало это благо цивилизации… Разными способами. Выполняя заветы партии в равнении на рабочий класс, я поневоле освоил «удобства на улице», где и завел милую привычку читать свежую прессу, что называется, «в процессе».

Именно в такой момент, за три дня до окончания отпуска, мой взгляд уперся в фотографию товарища Лукина, который, казалось, даже в типографском виде блестел лысиной в узких лучиках солнца, пробивавшегося сквозь щели немудреного сооружения. Сначала аж зажмурился, представив судьбу данного конкретного кусочка «Труда». Лениво пробежал глазами по заголовку, на который явно не хватило воображения журналиста: «Советские интегральные схемы – самые большие в мире». Лишь затем, откатом, пришло осознание смысла, который был прост как мычание привязанного недалече теленка – в Зеленограде наконец-то «пошел» первый в мире микропроцессор, способный заменить сотни, или даже тысячи, обычных логических элементов.

— Крепко Староса и Лукина прижало, если про вражду забыли, — пробормотал я, аккуратно вырывая «на память» сразу целый лист. — Или это инициатива сверху? — я постарался засунуть материал в неожиданно далекий карман брюк. — Неужели они затеяли пиар только чтоб заткнуть глотки «лебедевцам» и «ЕСникам»?

Впрочем, вопросы получились явно из разряда риторических и не нужных. Процессор наконец-то в серии! Спокойно и буднично, без помпы, но и не засекреченным насмерть, как я боялся. У нас все-все-все получилось! Надо бы реально радоваться, бежать в дом с криком «ура», но… Я прислушался к чувствам и понял, в душе вместо праздника – как пощечину получил. Зачем врать себе? В длинном списке участников проекта ни полусловом не упоминался «Интел»! Как не было! Легко объяснить это секретностью, но я прекрасно понимал – пренебрежение суть следствие моего же плана практичной отстраненности, древнего принципа «если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря». Вроде все правильно сделал, но вот поди ж ты – зреет обида, а кроме нее пробивается зависть к чужой славе, наградам и почестям. И от кого? Советского Союза, который развалился на куски, оставив после себя только продающиеся на рынках ордена, медали, а также чувство безнадежной глупости и бессмысленности титанических усилий. Денег не хватает? Так конвертик сунут, не забудут, за Шелепиным особой жадности не водилось, впрочем, как и щедрости. Похоже, он просто плохо представлял себе цены комиссионок, и давал с лихвой – но по меркам специальных каталогов и «сотой» секции ГУМа.

Все хорошо… Да только мелким начал казаться конвертик! Никчемным, глупым, и в общем-то ненужным ни мне, ни, тем более, коллективу «Интела». Хотя от премии сотрудники не откажутся, бессребреников среди них нет. Даже Федор имеет недешевое грампластиночное хобби, и о женитьбе подумывает. Иваны вообще умудрились быстро и незаметно супругами и детьми обзавестись, тут это быстро, по налаженному сценарию: сходить в кино, потискаться на скамейке, загс, пьянка, ночь, немного быта под соленые огрурчики, и здравствуй, роддом. Но вот не стали для них деньги главным, и все тут!

Именно так, со спущенными штанами, до меня наконец дошла причина пробуксовки проектов. Советским людям с детства буквально вколотили в головы важность сопричастности, им тяжело существовать самим по себе, максимум – замкнутой, самодостаточной семьей. Им кажется, что есть вещи и поважнее, чем достаток и устроенный быт – например «мир во всем мире» или победа коммунизма… Везде, вплоть до альфы Центавра. Да какая суть разница! Если «Пульсару» ордена Ленина не пожалели – пусть нам хоть «Веселых ребят» привесят, или, на худой конец, грамоту выпишут. Иначе люди на полном серьезе будут думать, что НИИ зря работает! Да и мне самому неплохо чем-то подобным обзавестись, все же встречают-то по одежке…

— Ага, разумеется, только чтоб сотрудникам было с кого пример брать, — я ехидно попенял самому себе, благо, некому тут слушать. — Совсем осоветился, идиот! Осталось в партию вступить и диссертацию написать. — Уже застегивая брюки добавил: — Однако мысль стрясти что-то с Шелепина однозначно дельная, хоть Иваны с дурацкими вопросами доставать не будут.

…Как я ни пытался скрыть «от своих» странные мысли – получалось плохо, уже за завтраком Катя искоса бросала на меня оценивающие взгляды. Как только женщины умудряются догадываться о приступах «бардачности» в головах мужчин! И ведь попробуй объяснить причину грусть-тоски, враз залечат, любой психоаналитик от зависти удавится. А мне как раз надо поглубже вопрос разворошить, уж больно интересные выводы напрашиваются, да и не хотелось бы отправиться на пенсию все с того же поста «директора странного НИИ».

Поэтому едва выбравшись из-за стола, я быстро-быстро сбежал на речку поплавать, благо, уже давно присмотрел местечко «на стрежне», так почти на любой «переплюйке» можно часами плыть, плыть, плыть, но оставаться при этом на одном месте. Реальное блаженство, никакой бассейн не сравнится с почти живыми струями речной воды, в которых скользит тело. Раз…два…три! Повернуть голову резко к влево, чуть назад, вдох! В легкие врывается густой летний воздух, в котором нет даже намека на опостылевший запах хлорки. И снова, раз… два… три! Голову вправо! И длинными плавными гребками, чтоб не сбить дыхание раньше времени.

Самое неожиданное открытие в плаванье 60-х годов – это то, что спортсмены не используют очки.  То есть вообще, никак – ни на тренировках, ни в соревнованиях. Так что любого пловца можно без ошибки узнать по красным, разъеденным хлоркой глазам. Неимоверная дикость, вроде бы и оргстекло, и резина известны уже много лет. Совместить их далеко не бином ньютона, ребята из механической мастерской нашего НИИ шутя снабдили всех желающих. И теперь я сполна могу насладиться процессом. Тут неглубоко, не более метра, поэтому предполуденное солнце хорошо подсвечивает выстеленное крупной галькой дно, можно хорошо рассмотреть длинные, чуть вибрирующие в сильном течении неестественно светло-зеленые узкие листья какого-то подводного растения, неведомой силой умудрившегося зацепиться на самой стремнине. Но это не все, если чуть «нажать», то дальше, за небольшим выступом скальника, в засаде прижался ко дну небольшой налим, который уже перестал бояться, и ждет добычу не обращая внимания на огромное существо, выбивающее странными плавниками брызги с поверхности воды…

Плюх!

— Ого, у меня компания! — мелькнула мысль. — Жаль, не девушка!

Такое бывало не раз, немало дачников пытались посоревноваться с нелюдимым товарищем из «кирпичного дома». Да только мало кто выдерживал взятый мной темп более десятка минут.

Однако скоро стало понятно – сегодня не мой день. Неизвестный пловец реально не оставлял шансов, на самом «быстром» месте он держался, казалось, без малейшего напряжения, да что там, он легко вырывался вперед, и потом будто издевался, чуть «сдавая назад» внешне неторопливым брассом. Некоторое время я пытался плыть не замечая помехи, но… Надолго терпения не хватило.

— Вы здорово плаваете! — соперник тоже прекратил заплыв, и встал рядом, широко и совсем по детски улыбаясь. Стало понятно, что передо мной совсем молодой парень, возможно даже школьник. — Просто я чемпион Москвы, — продолжил он, и, явно стараясь сгладить неловкое хвастовство, добавил: — Вы ведь работаете, а я только тренируюсь, если бы наоборот, я бы наверняка отстал!

— Молодец! — я постарался сохранить серьезное выражение лица, хотя улыбка так и рвалась наружу, ну положительно невозможно устоять перед таким обезоруживающим напором. Однако маленький урок вежливости не помешает: — Петр, — я протянул ему руку, и поправился: — Петр Юрьевич!

— Меня Игорем зовут, — парень еще больше смутился и повеселел одновременно. — Тут приехал к бабушке, ну там отдохнуть, да по хозяйству помочь.

— Хорошее дело! — все же рассмеялся я, собираясь выходить к берегу. — Тренируйся больше, у тебя классно получается.

— Вот вы как-то интересно руки в воде ведете, — поспешно выпалил Игорь. — Это только в очках так можно? — на секунду он задумался, и сам же ответил: — Я что-то похожее по телевизору видел у зарубежных спортсменов, они без очков плавали. Хотя там так сложно что-то рассмотреть! — парень опять замолчал, наверно, опасался моего возмущения, но зуд в его языке явно был «в ударе». — Говорят, иностранцы интересные моменты по телевизору повторяют с замедлением!  Может быть вы видели в плавании такое? И скоро у нас тоже будет?

Все понятно, а я-то гадал, откуда такой отмороженный свалился на мою голову. СССР 60-х не Россия 21-го века, тут очень мало раскованных парней, которые решатся первыми заговорить с незнакомым человеком. Но по всему видать, желание узнать целую стопку импортных секретов оказалось сильнее комплексов. Одно странно, чего необычного он смог углядеть в моих движениях?! И как выкручиваться?

— Вроде стандартная техника, — я постарался легкомысленно пожать плечами. — Тут главное ладонь провести по «невозмущенной» траектории, ну, примерно как винт корабля делает.

— Как это? — Игорь по-детски широко распахнул глаза, так что они едва не сравнялись по величине с очками. — И почему?!

— Нужно опираться о возможно большую массу воды, незначительно сдвигая ее назад, — вспомнил я утверждение оставшегося в будущем знакомого пловца, который, собственно, и пытался ставить мне технику, впрочем, без особого успеха.

— Как это?! — недавний соперник несколько раз описал взмах рукой, пытаясь понять, что значат мои слова.

— Вначале гребка надо чуть наружу вести, — я лихорадочно вспоминал рекомендации из будущего. — А потом по дуге, вот так, — тоже попробовал что-то изобразить, мягко говоря, без особого успеха. Поэтому дополнил теорией: — Нужно вести ладонь по криволинейной, или еще говорят, эллиптической траектории.

— Ага! — весь вид парня выражал отчаянное непонимание. — А можно… Вы немного проплывете еще, я посмотрю?

— Вот смотрел бы раньше, а не соревновался! — с деланной мстительностью рассмеялся я. — Ладно, ладно, мне не жалко.

Парень далеко пойдет! Быстро догадался, что кроме нескольких заученных «иностранных» фраз, ничего в методике я не понимаю, и теперь пытается уловить нюансы «с натуры»… Расстались мы примерно через час. Чемпион Москвы буквально замучал меня повторением разных движений, пришлось даже отдать ему очки – чтоб он смог понять «как оно происходит под водой». Мне не жалко, а в памяти Игоря наше маленькое занятие наверняка засядет надолго. Надеюсь, он сможет применить что-то на практике.

Не внакладе остался и я. Встретить в сельской речке не кого-нибудь, а целого чемпиона Москвы – сложно придумать более ясный и простой намек судьбы. Не надо стесняться, выгрызая из партфункционеров свою порцию наград, это нормально, и вполне в духе эпохи. Еще не поздно, товарищ Старос преодолел лишь первый, самый простой барьер. Но до моей основной цели, сети интернет, еще очень далеко. Работы достаточно для всех! И… Славы тоже хватит!

…Снова я увидел своего «соперника» только по-телевизору, спустя четыре года. Игорь Анатольевич Гривенников,  или «русская торпеда», как его прозвали журналисты, на олимпиаде 1972 года в Мюнхене в отчаянной борьбе с Марком Спитцем буквально вырвал аж четыре золотые медали, причем все – с новыми мировыми рекордами.  Жаль, американская команда все же оказалась сильнее – и взяла свое в эстафетных дисциплинах.