Книга: Спасти империю!
Назад: XII
Дальше: XIV

XIII

Слежку за собой Нина Федоровна почувствовала еще на территории больницы. Настойчивые ребята, похоже, ею интересуются. Настойчивые и серьезные. А ей-то показалось, что, удрав в Мытищи, она от них избавилась. Как бы не так. Теперь все ее планы по использованию Галины и ее внука Шурика в качестве связных можно было выбросить на помойку. И в данном случае совершенно непринципиально – держали они ее под контролем постоянно или упустили и вновь нашли уже в больнице. Хорошо еще, что она с Лобовым не пыталась связаться.
В ситуации вновь проявившейся слежки не имело никакого смысла заезжать к Галине и проводить у нее день-два, как было запланировано раньше. Решив, что известит о своем решении Галину чуть позже, Нина Федоровна отправилась прямо домой. «Топтуны», как обычно, довели ее до подъезда и остались ждать внизу. Через час их сменила машина. Все-таки поздняя московская осень не очень-то располагает к длительному сидению на скамеечке.
Собственная квартира встретила ее привычными домашними запахами и потревоженной аурой. В квартире явно побывали чужие. Это было, конечно, неприятно, но не более того. Никаких записей, фотографий, иных материальных носителей информации, могущих пролить свет на ее «служебную» деятельность, Нина Федоровна дома не держала. Другое дело, что квартиру в ее отсутствие наверняка напичкали прослушивающей, а может быть, и видеоаппаратурой. Ребята знали, что хозяйки долго не будет, могли работать спокойно, не торопясь.
Нина Федоровна набрала номер Галины.
– Здравствуй, Галка. Я уже дома.
– Ой, Ниночка, как же так, ты же хотела у меня пару дней побыть… – услышала она голос подруги.
– Никак не получилось. Мне, оказывается, уже завтра нужно быть в моей поликлинике. Так что извини, Галочка. Спасибо тебе за все. Думаю, в ближайшее время встретимся.
– Нина, а что мне сказать Шурику? Он меня уже затерзал этой своей девицей…
– Конечно же я помогу ему. Дай только восстановиться немножко. Ведь был хоть микро-, но все-таки инсульт. Через месяцок, я думаю…
Нина Федоровна поговорила с подругой еще с четверть часа, прежде чем положить трубку телефона. После этого она самым тщательнейшим образом прошлась по всей квартире, внимательно сканируя каждый закуток. Камер, к счастью, не было. Все-таки неприятно осознавать, что на тебя постоянно смотрят чужие люди. А микрофоны пусть себе на здоровье работают. Немногое им удастся услышать – по большей части телесериальные страсти. Зато неприятный сюрприз она обнаружила в своей одежде. И в том пальто, в котором она вернулась из больницы, и в старом пуховике, и даже в плаще, надеть который сейчас было бы уж совсем не по сезону, она нашла какие-то коробочки величиной с большую таблетку. «Слишком шустра бабка оказалась, – усмехнулась Нина Федоровна. – Чтобы больше не сбегала, решили датчики подсадить». Пришлось проверить и обувь. Но в сапогах, слава богу, оказалось чисто. «Ох и ленивая же нынче молодежь пошла, – подумала она. – Конечно, с сапогом возиться надо. Набойку снять, таблетку свою заложить, набойку опять аккуратно на клей или гвозди поставить так, чтобы не отвалилась. Это вам не то что в пальто – чуть подкладку подпорол да за нижний отворот датчик подсунул. Ну ленивые, и ладно. Мне же лучше».
На следующий день Нина Федоровна сходила в свою поликлинику и принялась ждать, ведя типичный образ жизни одинокой московской пенсионерки. Прогулка, магазин, общение с соседками на лавочке перед подъездом, телевизор. А следующим утром – все сначала. Такое скучное, однообразное расписание должно было, по мнению Нины Федоровны, весьма скоро утомить тех, кто устроил за ней слежку.
Но они выдержали целую неделю. Лишь на восьмой день в ее квартире раздался звонок. Нина Федоровна подошла к двери и глянула в глазок. От увиденного ее бросило в холодный пот. Еще бы! Кому же будет приятно, когда в его дверь постучится тот, кто уже давно числится в списке покойников. В особенности если хозяин этой двери и определил того в этот скорбный список. Перед глазком на лестничной площадке стоял тот самый Голиков, которому Нина Федоровна устроила такую роскошную автокатастрофу. Он стоял как ни в чем не бывало и был, судя по всему, вполне материален. «Ах ты… – мысленно всплеснула руками Нина Федоровна. – Выжил все-таки, паразит…» Она накинула цепочку, провернула замок и приоткрыла дверь.
– Чего надо? – нарочито грубо спросила она.
– Здравствуйте, Нина Федоровна. Меня зовут Голиков Виталий Иванович. – Посетитель выставил вперед раскрытое удостоверение. – Нина Федоровна, откройте, пожалуйста. Нам нужно поговорить с вами.
– Это кому нужно? Мне не нужно. Ходят тут всякие… Понаделают себе корочек… Подумаешь, ФСБ. Откуда мне знать, что оно настоящее? Я тебе открою, а ты – по башке меня… Откуда мне знать, что ты не бандит? – принялась она ворчать.
Голиков, похоже, не ожидал подобного развития событий, потому что на лестничной площадке на какое-то мгновение повисла тягостная пауза, после чего наконец гость выдавил из себя:
– Поверьте, Нина Федоровна, это в ваших же интересах…
Поняв, что перегнула палку, хозяйка сняла цепочку и распахнула дверь.
– Проходите. – «Ничего-то толком нынешние делать не умеют», – с презрением подумала она, пропуская гостя в прихожую. – Ботинки снимайте! На улице грязюка такая, а у меня полы мытые!
Голиков послушно снял ботинки и надел подсунутые ему тапки. Чертова бабка каким-то непостижимым образом всего за пару минут сумела превратить его, уверенного в себе оперативника, в закомплексованного размазню. А тапки, тапки… Тапки добили его окончательно.
Нина Федоровна проводила гостя на кухню и усадила за стол.
– Ну что, милок, замерз небось? Напоить тебя чайком? – Теперь это была уже не злобная сварливая старуха, а милая домашняя бабушка.
– Спасибо, не откажусь.
Пока хозяйка ставила чайник, доставала чашки и сахар, Виталий оценил обстановку, собрался с мыслями и только хотел задать первый вопрос, как его вновь опередила старуха:
– А как нынче платят в ФСБ-то?
Голиков немного опешил.
– А-а… Ничего, ничего платят.
– Слава богу, милок. А то раньше-то не очень платили. Что там, что в этом… Как его… В СВР. Вот! Понапридумывают названий… Вот раньше было как хорошо! КГБ – он и есть КГБ. И платили тогда хорошо. Очень даже прилично платили.
– А вы, Нина Федоровна, и в КГБ успели послужить? – постарался перехватить инициативу Голиков.
– Не послужить, а поработать, милок. Вольнонаемной я была. Так это называлось. А ты что же спрашиваешь? Неужто личного дела не смотрел? Там все написано. И когда пришла, и когда ушла… Или ты действительно с улицы пришел, а удостоверение на рынке купил?
– Смотрел конечно же, Нина Федоровна. Это я так… Разговор завязать.
Опять она его уела. Вроде и простецкая тетка, а палец ей в рот не клади.
– Разговор завязать? Ты что же, подполковник, девчонку в метро пытаешься склеить? Или серьезные разговоры пришел разговаривать?
– Разговор конечно же серьезный, Нина Федоровна.
Хозяйка разлила по чашкам уже заварившийся чай и пододвинула чашку гостю.
– Пей, милок. Вот сахар, печенье… Бери сам.
– Спасибо.
– А ежели разговор серьезный, то чего сюда пришел, а не вызвал меня к себе? Ведь согласись, подполковник, удостоверение нынче почти на каждом углу купить можно.
– Э-э… Я вас уверяю, Нина Федоровна, я действительно сотрудник ФСБ. А к себе вас не вызвал исключительно для вашего же удобства.
Она неожиданно протянула руку и дотронулась до лба Виталия.
– Теперь вижу – действительно сотрудник. Хотя могли бы подать машину и свозить меня туда и обратно. Я с удовольствием прокатилась бы, на людей посмотрела…
– Я не сделал этого, Нина Федоровна, исключительно из беспокойства о вашем здоровье. Вы же недавно инсульт перенесли… Не хотел лишний раз вас беспокоить.
– А-а… Понятно. Так это твои люди, подполковник, меня пасли?
– Мои, Нина Федоровна, мои.
– Ну, слава богу, а то я думала бандиты какие, не дай бог. Понятно, понятно… А зачем пасли-то, подполковник?
Никак не получалось у Виталия Голикова завязать нормальный конструктивный разговор с этой теткой. Более того, почему-то получалось так, что вопросы задает не он, а она. Пора было с этим кончать и брать инициативу в свои руки.
– Вы же обладатель определенных секретов, а мы получили сигнал, что иностранные разведки активно интересуются людьми, работавшими в программах вроде той, в которой участвовали вы. Вот нам и пришлось проверить – а не делает ли к вам кто-либо пробных подходов. Ведь вы же экстрасенс? Так?
Ответ для Виталия был крайне неожиданным, ибо в ответ тетка расхохоталась.
– Иностранные разведки, говоришь? Ну если им делать больше нечего, пускай интересуются мной.
– Что вы хотите этим сказать? – не понял Голиков. – Разве вы не экстрасенс? Вот вы и меня… – Он дотронулся пальцем до своего лба. – Просканировали. Разве вы не участвовали в работах по достижению состояния измененного сознания?
Ответ хозяйки квартиры вновь огорошил Голикова.
– Подполковник, знаешь, почему советская власть развалилась?
– Н-нет.
– Потому что зарплату все получали полностью и в срок, а работали спустя рукава. Не все, конечно. Я, например, всегда честно работала. Но таких, как я, – единицы. А то, что ты называешь программами, это, по-моему, такое дуракаваляние специальное, чтобы начальству голову дурить и деньги государственные осваивать. Я как на это посмотрела, так сразу поняла, что это такое. Поэтому и сказала: «Если хотите, чтобы я у вас работала, то давайте мне конкретную работу, а всякой ерундой я заниматься не стану».
– А какой именно ерундой? – равнодушным тоном поинтересовался Голиков. В этот самый момент он наконец-то почувствовал себя хозяином положения.
– А кто чем там занимался… Один себе прикладывал ложку на грудь, потом на лоб… Ложки держатся, не падают. Сначала одну ложку, через день две, через неделю – утюг… И примерно вот так вот – все. Кто крысу на поводке водит, кто в бубен колотит и дикарские танцы танцует… Я как посмотрела на этот дурдом… Говорю: «Нет, я в этом цирке участвовать не буду. Или чего конкретное давайте, или я на завод возвращаюсь».
– И нашли вам конкретное задание?
– Нашли. А чего не найти-то было… Там сразу было понятно, чем заниматься надо. Мне, во всяком случае.
«А вот отсюда, пожалуйста, очень подробно и не торопясь!» – захотелось воскликнуть Голикову, но спросил он коротко и без всяких эмоций:
– И чем же?
– Так это надо начинать с самого начала.
– Вот и начинайте, Нина Федоровна. Я никуда не тороплюсь. Вот, чайком побалуюсь. А выпью чашечку – еще попрошу. Рассказывайте, Нина Федоровна.
– Ладно. Если интересно, расскажу. Чего же не рассказать! – Она отхлебнула из чашки и начала свой рассказ: – Работала я контролером на сварочном участке. А делали мы узлы для аппаратов серии «Космос». Слыхал, наверное, про такие? – Голиков кивнул. – Ну вот… Проверяю я однажды сварочный шов. Что за черт? Дефектоскоп показывает, что нет дефекта в шве, а я чувствую, есть. И понять даже не могу, откуда у меня уверенность такая взялась. Но поверила своим ощущениям и паспорт изделия подписывать не стала. Начальник участка вокруг меня немного попрыгал и побежал наверх. Приходит начальник цеха. «Почему не подписываешь, – говорит, – Кузьмина?» «Дефект в шве», – отвечаю и даже место ему показываю, и размер трещины называю. Они дефектоскопом по этому месту туда-сюда… Ничего не находят. «Врет ваш дефектоскоп», – говорю. Начальник цеха уже за начальником БТК послал. Тот прибежал, орет: «Подписывай, Кузьмина!» А я отвечаю: «Сам подписывай! И ставь свой личный штамп! А я свой не буду! Я в тюрьму из-за вас, бракоделов, садиться не хочу!» Начальник цеха обрадовался нашедшемуся выходу и говорит: «Давай, Альбертыч, подписывай за нее, и дело с концом. Сам знаешь – сегодня изделие не сдадим, столько голов полетит…» А тот подумал с секунду и отвечает: «Кузьмина зря воду мутить не будет. Если она не подписывает, то и я не буду. А головы пусть летят. Я за сроки не отвечаю, я за качество отвечаю!» Через десять минут на участке уже были и начальник производства, и главный контролер, и главный инженер, а еще через пару минут и директор со старшим военпредом подошли. На участке крики, ор, ругань… От мата аж воздух загустел. «Аппарат через неделю уже на космодроме быть должен! А тут из-за какой-то дурищи все встало! А у нее сегодня, может, месячные начались, вот крыша и едет!.. Мать ее так и разэдак! Подписывай ты, если твои раздолбаи не хотят!» – Это начальник производства тычет паспортом прямо в нос главному контролеру. «Ты, кажется, квартиру ждешь? Так вот, не будет ни квартир, ни премий. Сорвем запуск – забудь о достройке дома!» – это уже главный инженер стращает. Но главный контролер оказался крепким как кремень. «Я, – говорит, – в Кузьминой уверен. Раз она утверждает, что есть трещина, значит, есть. А дефектоскоп – дрянь. Я давно просил их заменить. Не буду подписывать, хоть режьте». Неизвестно, сколько бы еще продолжались препирательства, но старший военпред, отойдя куда-то ненадолго, вернулся и сказал: «Я тут с товарищем одним своим договорился. Они получили новейший импортный дефектоскоп. На пару часов пообещали дать нам его. Как он покажет, так и будет. Посылайте машину».
Через час привезли этот чудо-дефектоскоп, и он обнаружил трещину именно там, где я и показывала. На заводе после этого – аврал, аппарат удалось спасти, а меня через некоторое время в партком вызывают. Захожу в указанный кабинет, а там какой-то незнакомый молодой человек сидит. Это и был Ракитин. Одним словом, подбил он меня к себе уйти. И деньгами, конечно, и обещанием интересной работы. А я после того случая с трещиной сама к себе стала больше прислушиваться и многие интересные вещи замечать. У Ракитина первое время я занималась разгадыванием фотографий.
– Что значит «разгадыванием»?
– Дают мне фото человека, а я по фотографии говорю все, что чувствую про этого человека. Сначала – просто фото, потом – фото в конверте. Но, общаясь с публикой, что там присутствовала и экстрасенсов из себя изображала, я поняла, что чувствую, у кого из них дар есть, а у кого он слабенький или совсем его нет. Вот и предложила Ракитину всю эту публику отфильтровать. А после отбора там осталось человека четыре. Ракитин в ужас пришел. С кем же, мол, работать? А я ему и говорю: «Гони, шеф, сюда солдатиков, а я из них буду талантливых отбирать. Это у меня лучше всего получается. С ними и работай. А если не согласен, то отпускай меня обратно на завод».
– Это и стало тем конкретным заданием, о котором вы упоминали? – перебил ее Голиков.
– Ну да. А то с экстрасенсами этими одна морока. Один органы больные видит, другой на поиски драгоценностей заточен, а третий вообще только с мертвяками и может общаться. А у Ракитина задание было очень конкретное – научиться отслеживать натовские подводные лодки, ну и авианосные группы. Но авианосцы можно хоть со спутников засечь, хотя и там бывают мертвые зоны… А как ты подводную лодку увидишь? Вот и удумала какая-то умная голова на это дело экстрасенсов наладить. С экстрасенсами же своя морока получилась. Всех их, получается, надо было на поиск подводных лодок переучивать. А попробуй переучи взрослого, сложившегося человека. Вот Ракитин и решил сначала дар каждого из них совершенствовать и развивать. В результате тот цирк, о котором я говорила, и получился.
– А вы сами не пробовали подводные лодки искать?
– А зачем? Мне этому тоже пришлось бы учиться. Положим, я этому скорей выучилась бы, чем целитель какой-нибудь. Но я одна, а лодок много. А любой экстрасенс, милок, качественно, то есть напрягаясь, может работать от силы полчаса в день. Все остальное – лапша на уши доверчивой публике. Так зачем мне было в это дело, незнакомое и малопонятное на тот момент, ввязываться? Один человек там ничего не решал. А дар я чувствую, как никто другой. И людей по силе этого дара могу отличить одного от другого. Наверное, на сварочных швах своих натренировалась. А плохие дефектоскопы мне в том помогли. Вот я и предложила Ракитину на поиск подводных лодок простых солдатиков приспособить.
– И что Ракитин? Согласился с вами?
– Так он и поступил, как я предложила. Только не солдатиков, а курсантов военных училищ стал он мне подгонять. Человек по двадцать – тридцать. Я же из них стала талантливых ребят отбирать. А они уж там с фотографиями кораблей американских работали. Я в эти дела и не лезла. Не мое это.
«Теперь понятно, почему так мало людей прошло через списки отдела. Ведь курсанты шли по графе «временно прикомандированных», – сообразил Голиков. – На них и денежное довольствие по ракитинскому отделу не начислялось».
– А тут и советская власть рухнула. КГБ распустили, а нас в СВР определили. С зарплатой совсем кисло стало, но и с заданиями, по-моему, Ракитина особо не напрягали. А тогда все торговать бросились. Попробовала и я. Смотрю, получается. И стало мне до того не с руки на службу эту ездить… Час – туда, час – обратно, да там хотя бы с полчасика проведешь… Да я за это время столько, бывало, наторговывала, стоя у метро, что жалко мне было этого времени, бездарно потраченного, хоть плачь. Я и предложила Ракитину… Ты, подполковник, надеюсь, не пишешь нашу беседу?
– Нет, нет, что вы, Нина Федоровна, – со всем возможным пылом заверил ее Голиков.
– А то, ежели под запись, я от своих слов отрекусь.
– Нет, конечно же не записываю, – вновь успокоил свою собеседницу Виталий.
– Предложила я отдавать свою зарплату, лишь бы на работу не ездить и не тратить на это время. Ракитин подумал немного и согласился. А куда ему было деваться? Отказал бы – я бы уволилась. А так и ему хорошо, и мне. Ему – какие-никакие деньги дополнительные, а мне – свободное время и трудкнижка, надежно пристроенная. Так что приезжала я в контору лишь дважды в месяц – в ведомости расписаться.
«Ай да Ракитин! – мысленно воскликнул Виталий Голиков, слушая этот рассказ. – А строил из себя чистоплюя! Тоже мне… Борец с коррупцией!»
– Как он этими небольшими деньгами распоряжался – не знаю. Не мое это дело. Но так продолжалось до самого начала нулевых годов.
«Прости меня, полковник, за этот оговор, – обратилась Нина Федоровна в этот момент к покойному сослуживцу. – Сам понимаешь, для дела я…»
– А к двухтысячному году торговлишка моя скисла и свернулась. И народишко после дефолта обеднел, и милиция вконец распоясалась. Только встанешь у метро, уже бегут… И не то чтобы прогнать просто, но и задержать, поганцы, норовят.
Одним словом, вернулась я в контору. А там как раз и зарплату начали добавлять, и на всякое-разное бюджет выделять. И работа вновь появилась. Вспомнило начальство и про подводные лодки. Жизнь в отделе не то чтобы закипела, как было в советские годы, но более-менее начала шевелиться. Опять Ракитин начал курсантиков привлекать, а я из них годных отбирала. Но недолго так продолжалось. В две тысячи третьем отдел наш прикрыли. Я как раз, помню, только пенсию успела оформить, а тут и отдел расформировали. Очень удачно у меня получилось. А то бы пришлось еще куда-то устраиваться, чтобы до нужного возраста дотянуть, да там еще бумажки собирать…
– Нина Федоровна, скажите, пожалуйста, а зачем в отделе был нужен врач?
– Врач? Не было там никакого врача.
– Ну как же, Нина Федоровна… А Соловейчик?
– Ах, Илья Аронович… Так он не врачом в отделе работал, а как все, экстрасенсом. Тоже подводные лодки отслеживал. А вот образование у него было медицинское, это точно. Какой народный целитель из него получился бы! Он же всю эту медицину, ну, где там органы всякие находятся, назубок знал. А сила у него была просто потрясающая! Он опухоль мозга у одного мальчонки-курсанта за три сеанса убрал! Бывало, заболит что – бежишь сразу к нему: «Помоги, Ароныч!» И он помогал, никогда своим не отказывал. Я ему сколько раз говорила: «Ароныч, ты же прирожденный целитель! Далась тебе эта контора! Давай уйдем на вольные хлеба, фирму свою организуем. Я буду тебе пациентов находить, а ты их будешь лечить нетрадиционными методами. Опять же диплом твой медицинский. Это большой плюс. Доверия от людей больше. Миллионерами станем, Ароныч!» А он только отмахивался и отшучивался. Не люблю, мол, людей принимать. У меня от них голова кругом идет. И лечить их не люблю. Хоть по-традиционному, хоть по-нетрадиционному. Я, говорил, вообще людей не люблю. Я этот… Филантроп?.. Нет, не филантроп. Филателист?..
– Мизантроп, – подсказал Голиков.
– Во! Точно, мизантроп. Так и досидел до закрытия отдела. Где он сейчас, что с ним – ничего не знаю. А что? Нужен он вам?
– Да нет… Просто странным показалось – врач в таком отделе. Теперь понятно, спасибо вам, Нина Федоровна. А Иванова помните?
– Генку-то? Конечно, помню. Хороший был парень. Жаль, помер он. После него, кажется, семья осталась.
– А от чего он умер, знаете?
– Разрыв сердца. Инфаркт… Жаль… Такой еще молодой, красивый…
– А инфаркт по какой причине с ним приключился?
– Откуда же мне знать? Мало ли… Может, с детства сердце было слабое, а может, жена, змеюка подколодная, довела. Поди разберись теперь.
Да, причиной в поднятом Голиковым «Заключении о смерти Иванова Геннадия Александровича» значился инфаркт. Жаль, что в «Заключении» не фиксируются сопутствующие смерти обстоятельства. А Голикову так хотелось установить связь между смертью Иванова и его посмертным награждением!..
– Вы знаете, что Иванов был посмертно награжден правительственной наградой?
– Знаю, конечно. Это за «Курск».
– Как за «Курск»? «Курск» же был в двухтысячном, а Иванов умер в две тысячи втором. Тогда же и награжден посмертно. Разве смерть его не связана с выполнением служебного задания?
– Нет, конечно. Награду им дали за «Курск». Пока представление, пока то да се… Документы-то долго ходили. Да еще и недоумение у каждого начальника, перед тем как подпись поставить: «Что еще за экстрасенсы такие? За что им боевые награды?» А Генка к тому времени уже и помереть успел. Пришлось даже указ, как говорили, переделывать. Ну, чтобы «посмертно» туда вписать.
Дело же там действительно важное приключилось. Генка с Ракитиным, почитай, тогда мир от третьей мировой спасли, а может, и еще от чего похуже.
– Это каким же образом? – скептически ухмыляясь, осведомился Голиков.
– А вот таким! Я, понятное дело, при этом не была – зачем мне это? Я своих курсантиков просмотрела да домой пошла. Мне сам Генка потом об этом рассказывал. А дело было так. Вышел тогда «Курск» на полигон – торпеду новую испытывать. А невдалеке чуть ли не весь наш Северный флот собрался. Это они хотели испытания с учениями совместить. И, понятное дело, рядом, как обычно, американцы. И за пуском понаблюдать, и за учениями. Генка же за той американской лодкой следил. Хорошо еще, что Ракитин на прямой связи тогда с командующим флотом был… Короче говоря, Генка засек американскую лодку, координаты определил, и Ракитин их командующему передал. Американцы ведь пришли туда заранее. Сидят себе под водой, тишину соблюдают. Как их определишь? А вдруг пальнет «Курск», а торпеда как раз в них и попадет? Тогда – война! Вот для этого командующему и были нужны координаты. «Курск» пальнул, торпеда заведомо мимо американцев пошла, а Генка тут как заорет: «Там есть еще кто-то! Торпеда прямо в них идет! Попадание!» «Кто это? Что за лодка? Чья?» – спрашивает у него Ракитин. «Дискообразный аппарат, – отвечает Генка. – Огромный! Диаметр триста метров! Торпеда вреда ему почти не причинила. Что это?! Вспышка какая-то!»
«Курск» ведь чем хорош был? Его обычной торпедой или бомбой не возьмешь. Только атомной. И тут после пуска командующий собственными глазами видит атомный гриб, из воды вырастающий, и получает донесение с «Курска», что носовой отсек у них разворочен весь и лодка тонет. Что должен был он подумать? Что американцы в ответ на пуск новой торпеды нанесли по «Курску» атомный удар. Он тут же командует боевую готовность у себя на флоте и докладывает в Москву, что американцы против нас применили атомное оружие. В Москве сразу же командуют минутную готовность. Но тут, слава богу, к командующему удается пробиться Ракитину. Ну, он и рассказал то, что Генка видит. И про диск этот трехсотметровый (он, кстати, сразу же драпанул оттуда), и про подбитый тонущий «Курск», и про американскую лодку. Американцам тоже от диска досталось, но они на дно не пошли, а развернулись и тихонечко поползли в сторону Норвегии. Как только командующий понял, что это не американцы «Курск» потопили, а НЛО, он тут же дал отбой боевой тревоги и в Москву доложил. Ну а из Москвы уже с Америкой связались, и, слава богу, война так и не началась. Потом к нам еще цэрэушник главный прилетал вопросы банковать… Наверное, насчет НЛО этого самого… Так что, считай, только благодаря Генке и Ракитину мир сохранить удалось.
– А Лобов? – уточнил Виталий. – Ведь Лобов тоже был награжден.
– Лобова этого самого в отдел подсунули в конце девяностых. Заместителем к Ракитину. Зачем Ракитину заместитель? Я так думаю, что Лобов был чьим-то родственничком. Сунули его просто на теплое место. Экстрасенсы… Кто они такие? Чем занимаются? Спросу там небось никакого, а должность все-таки приличная – замначальника отдела. Примерно так мыслил какой-то шишкарь, когда пропихивал его к нам. Наверное, и в наградной лист его до кучи включили. Как блатного. Во всяком случае, Генка только про себя и Ракитина рассказывал. А никакого Лобова там и близко не было. А что, вас Лобов интересует?
– Нет, почему только Лобов… – отвечая, Виталий несколько замешкался. – Меня весь отдел интересует.
– Ну, может, я бы об этом Лобове и больше рассказала, если бы сама чуть больше знала. А так… Я с ним за два с лишним года и трех слов не сказала. Да и то… Как ни придешь, нет его на месте. Блатной – он и есть блатной.
– Скажите, Нина Федоровна… Из каких учебных заведений Ракитин курсантов привлекал?
– Откуда мне знать? Даже если бы я у них спрашивала, и тогда не запомнила бы. Но я и не интересовалась никогда.
«Да, экстрасенсы эти самые еще и чокнутые на всю голову, – вынужден был констатировать Виталий Голиков. – Во всяком случае, эта Кузьмина – так уж точно. Один рассказ про «Курск» и НЛО чего стоит! Ошибается, по-моему, Рыбас. А вот Кузьмина в чем-то все-таки права. Все эти программы по использованию экстрасенсов в спецслужбах попахивают профанацией и, как она выразилась, дуракавалянием».
– Нина Федоровна, а слиперов в вашем отделе не было?
– Это кто ж такие, милок? Что за слиперы?
– Слипер – английское слово. Спящий, значит.
– Это бездельники, которые норовят подрыхнуть на работе? Так, что ли?
– В принципе так, но не совсем. Это сродни гипнозу. Гипнотизер вводит испытуемого в сон, а тот во время сна выполняет порученное ему задание.
Нина Федоровна захихикала.
– У нас и бодрствующие норовили задание не выполнить, а уж чтобы во время сна работать… – Она опять хихикнула. – Курсантики-то за свою работу ничего не получали. День, два, три им еще было интересно, а потом они сачковать начинали. И если не следить за ними… Тогда они точно норовили этими самыми слиперами стать. А больше никаких других слиперов не было.
– Поддерживаете связь с товарищами по работе? Ну… С днем рождения там, с Новым годом поздравить?.. Нет?
– Нет. Я как ушла из отдела, так и все. Ни адресов, ни телефонов ничьих у меня нет. Иной раз и пожалеешь. Я бы сейчас с удовольствием и с Соловейчиком, и с Ракитиным пообщалась. Неплохие они люди были, душевные, ничего не скажешь. Но… Нет контактов, и все тут. Может, вы поможете? Ведь если ко мне пришли, то и к ним пойдете. Или уже были?
– К сожалению, Нина Федоровна, оба уже умерли.
– Ах-ах-ах, – заохала она. – А ведь оба еще нестарые… Особенно Ракитин… Вот, мало у нас мужики живут. И мой муж помер на шестом десятке. И до пенсии мужики не доживают. А эти паразиты еще хотят пенсионный возраст повышать!
– Нина Федоровна, а Лобов?
– Что – Лобов?
– Его координаты у вас есть?
– Нет, конечно. Хотите продиктовать мне его телефон? Так я все равно ему звонить не буду. Мы с ним и раньше – только «здрасьте – до свиданья»…
Прежде чем распрощаться, Виталий профессионально суровым тоном напомнил хозяйке дома о необходимости сохранять по-прежнему бдительность и взял с нее слово, что при малейшем интересе любых незнакомых лиц к ее прежней работе она тут же позвонит ему, подполковнику Голикову Виталию Ивановичу.
После этой беседы у Виталия сложилось твердое убеждение, что они не там роют. Дались Рыбасу эти слиперы! За годы службы Виталий достаточно неплохо изучил стиль работы своих коллег, да и почерк конторы в целом. Были, конечно, среди них и ненормальные – трудоголики. Но по большому счету времена нынче не те, чтобы за одну лишь зарплату рвать себе одно место. И то, что ему рассказала сегодня эта вредная старуха, в принципе лежало в русле его представлений о стиле работы родной конторы. Никакой серьезной опасности люди, работавшие в ракитинском отделе, для Рыбаса представлять не могут. Нет, он конечно же, уподобляясь прочим, не бросит это направление, ограничившись отговорками, отписками и объяснениями. Он будет продолжать искать исчезнувшего Лобова (надо будет отработать, кстати, версию о его «блате» среди руководства), он проедется еще по военным учебным заведениям в надежде установить связь с бывшими курсантами, работавшими более десяти лет назад у Ракитина, точно так же, с той же основательностью и тщанием, с какими он перелопатил уже с полдюжины подобных экстрасенсорных «коллективчиков».
И нигде Виталию так и не удалось даже зацепиться за этих призрачных слиперов. Сегодняшняя беседа его убедила окончательно: если что и было сделано серьезного в этой области, то только не в КГБ и его наследниках. Если и искать, то искать надо в ГРУ. А там ох как не любят, когда их делами интересуются ребята из конторы! В этом смысле сложившаяся ситуация представлялась Виталию если и не тупиковой, то, во всяком случае, бесперспективной.
Проводив гостя, Нина Федоровна выглянула в окно. Голиков вышел из подъезда и сел в тотчас подъехавшую к нему черную «Волгу». Машина сделала полукруг по двору и выехала на улицу. Машина же с пасшими ее филерами так и стояла невдалеке от ее подъезда.
Нина Федоровна очень постаралась произвести на Голикова впечатление хамоватой, не очень далекой, но откровенной тетки, у которой нет и не может быть секретов перед молодым коллегой. Да и для работы ракитинского отдела, как ей казалось, она придумала неплохую легенду. Вопрос только в одном – поверил ли ей Голиков? Проверить ее рассказ он вряд ли сможет. Иных уж нет, а те далече… Документации по работе отдела практически никакой не велось, задания Ракитин получал непосредственно от замдиректора службы. А тот, насколько было известно Нине Федоровне, пару лет назад почил в бозе, находясь на давно заслуженном отдыхе. Остаются курсанты. Которых, кстати, было далеко не так много, как рассказала она Голикову. Нина Федоровна даже улыбнулась, представив, какая объемная и неблагодарная работа предстоит ее сегодняшнему гостю. Что ж… Пусть поищет.
Через час она вновь выглянула в окно. Машины с филерами у ее дома больше не было. Нина Федоровна оделась и вышла на улицу – пройтись. Хвоста за собой она не только больше не видела, но и не чувствовала. Похоже, Голиков ей поверил. На следующее утро она собрала дома всех «жучков», «вживленных» ей голиковскими сотрудниками, и отнесла в мусорный контейнер. Еще с неделю она, проверяясь и перепроверяясь, попутешествовала по городу. Реакции ни на ее активность, ни на вывезенные на свалку датчики не последовало. За ней перестали не только следить, но и слушать. Она больше не была объектом, ее исключили из разработки.
На подмороженный асфальт уже ложился белым пушистым покрывалом первый снег, когда Нина Федоровна, заранее предупредив соседку, что уезжает погостить к родственнице в Воронеж, и оставив ей ключи для присмотра за квартирой, садилась в тульскую электричку. Она выбрала не самый короткий путь до лобовской базы, зато самый надежный. Нина Федоровна оставалась верна себе, стараясь делать любую работу, за какую бы ни взялась, добросовестно и качественно.
Назад: XII
Дальше: XIV