14. Цифровая западня
Вопреки ожиданиям, Виктор проснулся с необычайным ощущением бодрости. Комната была наполнена чуть прохладным воздухом, таким чистым, как будто вокруг был не микрорайон, а сосновый лес; в ванной отчетливо чувствовался йодистый запах моря и водорослей. Романовская "Алушта", по видимому, теперь действительно служила только процессу правильного пищеварения.
По первому каналу ТВ шла утренняя гимнастика с элементами аэробики для разных возрастных групп, и Виктору просто захотелось помахать руками и попрыгать вместе с девушкой на экране, почувствовать, как все тело наполняет ощущение свободы и тепла. Зарядку сменили кадры новостей о том, как страна встает вершить новые великие дела, и Владивосток уже отчитывался пройденными метрами туннеля на Сахалин. Казалось, что понятие серых будней не существует, что все вокруг делают что-то такое, о чем потом можно будет с упоением рассказывать всю жизнь; хотелось скорее влиться в этот поток, чтобы успеть поучаствовать в сотворении мира.
Из шкафа пискнуло. Виктор вытащил из футляра "ВЭФ" — индикатор был уже на последних квадратиках. В тумбочке отыскалась зарядка — угловатый пенал с двумя шнурами, как блок питания к ноуту. На кухне запел чайник.
"Интересно, а воздух — это специально для меня? Или это комплекс такой, для здоровья населения? Даже пенсов — тут же вроде большинство пожилые? Ну да, для работающих пенсов. Нехватка трудовых резервов."
…В облисполкома на очередной сейшн на этот раз собралось десятка полтора, народ галдел, бурно что-то обсуждая, и Виктор подумал, что сейчас его засыплют вопросами. Публика была разношерстной: от мужчин за сорок в темных и серых тройках, у большей части которых из нагрудного кармана вместо платка торчали очки и авторучка, до двадцатилетних ботанов, одетых в стиле гранж и кое-как прибивших расческой полухиповые космы. Похоже, что пиплы в основном жили в науке и сегодня вырыли из шкафов то, что, по их мнению, отвечало нормам приличного общества.
Светлана перехватила его еще до дверей, в пустынном коридоре. Сегодня она выглядела в этой компании самой стильной: длинное темно-коричневое шерстяное платье в английском стиле до середины икр, белый сетчатый жакет, прическа с раскинутыми волосами а-ля София Ротару, которую дополняло крупное колье из самоцветов с монистами. От нее веяло энергией, и Виктор уже ожидал электрической искры от протянутой руки с тонкими пальцами.
— Ну как? — спросила она.
— Сто восемь.
— Шутите? Это хорошо.
— Что-то случилось? — на всякий случай поинтересовался Виктор.
— Пока ничего такого, что должно вас сейчас волновать. Приемник слушали?
— Да. Немного.
— И как?
— Разозлило.
— Понятно. После совещания с вами Веничев хочет поговорить, Степан Анатольич. Он не компьютерщик, обществовед.
— Надо что-то подготовить?
— Не надо. Вопросы, пожелания? А то у меня такое впечатление, что вы иногда стесняетесь за себя просить.
— Да нет вопросов. А, вот, кстати… нет, так, ерунда.
— Что именно?
— В коридорах народу мало. Это для меня специально?
— А почему должно быть много народа?
— Ну, с делами ходят… посетители разные.
— Сеть же есть! Зачем людей сто раз по кабинетам гонять? И потом вы же сами рассказывали про бизнес-анализ.
— Ну это понятно, но личный фактор… Народ всегда хочет вживую решать.
— Если выдерживаются правила, если каждый знает, кто что должен делать, если четко разъяснено, как, в какой последовательности решать вопрос — какой смысл бегать физически? Капать на мозги не получится — исполкомовских у нас тоже тренируют на предмет защиты от манипуляций… Да, все, пора, проходим.
— … И особенно хотелось бы отметить роль в будущем надежных и дешевых для пользователя дата-центров. Не только для советских предприятий и учреждений, но и для них, для капстран. Что значит, если их бизнесу будет выгодно хранить все свои данные, всю свою коммерческую информацию у нас? Они будут от нас зависеть, от наших серверов, коммуникаций, нашего софта на серверной стороне. Если мы будем сажать Европу на нефтяную иглу — это завязано на трубопроводы, а информационная игла — она везде, по всему шару, на нее весь мир можно посадить, пока мы идем вровень с другими странами по компам! У них сейчас эйфория, замена дорогих мейнфреймов на персоналки — а дальше выяснится, что самое дорогое для фирмы, это все-таки данные. Когда все переведено на цифру, потеря данных для фирмы — катастрофа! Особенно для крупной. Или утечка информации. Вот единственно не знаю, как сделать, чтобы к советским дата-центрам было доверие. Им же внушают, что мы враги, империя зла…
Виктор перевел дух и посмотрел на аудиторию.
"Не слишком ли агрессивно взял?" — подумал он. "И что будет с миром, если Романов действительно мир на иглу посадит?.. А впрочем, чего я парюсь-то? Миру было дело до развала Союза? Вот и нам до мира."
— Ну, вы знаете, это проблема решаемая… Можно?
Поднявшийся представился Николаем Федоровичем Кренкелем — однофамильцем знаменитого радиста — челюскинца — было ему лет под тридцать пять, и понимание достойного прикида у него выражалось в свитере крупной вязки и фирмовых тверских джинсах.
— Итак, у нас есть задача на административном уровне: противоречие между желанием привлечь клиента и возможностями, определяемыми стереотипами мышления клиента. Формулировку задачи на тактическом уровне начнем определения системы, ее изменяемой и неизменяемой частей. Что мы можем менять, то есть обучать? Психологию руководителя фирмы, лиц, которые подсказывают ему решения, информационный фон…
"Альтшуллеровский ТРИЗ в маркетинге?" — мелькнуло в голове у Виктора; в советское время он периодически почитывал "Изобретатель и рационализатор". "Хотя… Почему бы и нет?"
Вскоре он уже и сам оказался незаметно втянут в обсуждение, как подросток в уличную компанию; что-то подсказывал, с чем-то спорил, и даже пару раз с удовольствием выдал по памяти данные раньше, чем их успели найти по терминалам. Странная штука мозг: работает медленнее, решает быстрее. Идеи в этом странном совещании не то, чтобы фонтанировали: скорее, их клепали под заказ на каком-то невидимом логическом конвейере, точно под заказ, и тут же приделывали к ним ручки и ножки, создавая план воплощения.
К обеду вырисовался целый план захвата человечества в цифровую западню, начиная от уже упомянутого заманивания в датацентры и кончая социальными сетями, где собирали персональные данные, формировали мнение и организовывали массовые акции; особо перспективными были признаны такие, в которые можно было постить с мобильника, вроде твиттера.
— А еще надо внедрить мысль, что политикам писать в блоги с мобильника — это продвинуто и непосредственная демократия, — задвинул напоследок Виктор, — пусть их парламенты вместо работы в одноклассниках сидят. И пусть госаппарату не доверяют, а ставят везде веб-камеры, чтобы непосредственно смотреть, и каждый политик заводит свои филиалы приемных у каждого столба, вот, типа как он народ любит, что к нему напрямую обращаться можно. Тогда они сами себя зафлудят и думать им некогда будет. Тем более, они по статусу троллей кормить обязаны.
"Однако, меня понесло" — критически подумал он тут же, но взять назад вылетевшие слова уже не смог.
Сейшн завершился образованием рабочих групп. Когда все закончилось, в зале остались он, Светлана и мужик лет под пятьдесят, чуть полноватый, в коричневой двойке с темно-красным галстуком; на лице его выделялись густые брови и плотный мясистый нос.
— А это и есть Степан Анатольич, — представила мужика Светлана.
— Очень приятно, — ответил Виктор, подавая мужику руку, — вы по общественным наукам?
— Да. Институт прикладного сталинизма, заведующий лабораторией промышленной политэкономии.
— Это… Что-то я здесь о таком не слышал.
— Ну, так мы закрытый институт. При КГБ.
— А-а, понятно… То-есть ничего не понятно.
— Вы ведь в курсе, что чем реформировать институт марксизма-ленинизма и академию общественных наук, оказалось проще создать новые учреждения? Вот мы одно из них. Обслуживаем политиков. Точнее, и старые тоже обслуживали, но только обосновывали готовые решения, а мы даем практическую теорию, которую можно использовать.
— Хм, а если политики не захотят слушать, что они с вами сделают?
— Ну, во-первых, мы их не заставляем, во-вторых, мы все-таки при КГБ… Ну и потом, мы все-таки вроде физиков: нужен ядерный щит, их и слушают. А революционная теория, это тоже, знаете ли, бомба.
— То-есть, вы делаете бомбу. А чем я могу помочь?
— Да, собственно, ничем. Хотелось побеседовать вживую, уточнить некоторые данные о ваших проблемах.
— Каких? — спросил Виктор, мысленно ожидая что-то вроде подвоха.
— Например, сейчас на западе массовые протесты против урезания пенсий, повышения возраста выхода, все такое. У вас тоже протесты?
Виктор пожал плечами.
— Ну, протестов пока нет, хотя насчет повышения возраста — пытаются выдвигать… Вот странно только: с одной стороны, говорят, что на пенсии денег нет, с другой — на олимпийские объекты они почему-то находятся…
— У вас пенсии через пенсионный фонд?
— Ну да, а что?
— Тогда все понятно. Пенсионные фонды они вроде как сами по себе, в них отчисляют предприятия пропорционально зарплатам работником, от этого должны образовываться накопления. С запада слизали, надо полагать. Но только это работает только в тех странах, где зарплаты высокие. А если в стране уровень зарплаты низкий, никаких накоплений не будет.
— И что же делать?
— Элементарно. Консолидировать фонд в рамках бюджета. Тогда можно уменьшить излишества и добавить пенсий.
— Так просто? Вы хотите сказать, что об этом у нас никто не подумал?
— Почему? Наверняка подумали. Руководство фонда подумало, что оно потеряет места, те, кто распределяет бюджет — что на них будет лишняя обуза. И оба подумали, как разъяснить предсовмину, что это сделать ну никак невозможно.
— У нас нет предсовмина. У нас премьер-министр.
— Ну, какая разница? Система абсурдна, но себя сохраняет.
"А у вас, значит, система абсурд не сохраняет", с некоторой обидой подумал Виктор. "И вообще, почему у вас все так по-умному, все выглажено, как английский газон, чуть сорняк пробьется — сразу соберется консилиум, как его лучше выдирать… Ну не бывает так в жизни. Не верю!"
— У вас, наверное, уже и никаких острых социальных проблем нет? — осторожно спросил он, втайне надеясь, что Веничев гордо скажет "Нету!" и тут он, Виктор, укажет на факты воровства и наркомании, хотя бы и в единичном числе.
— Ну, конечно, есть! — воскликнул Степан Анатольевич, даже, как показалось Виктору — воскликнул радостно. — У нас даже классовые противоречия имеются.
— Между буржуазией и пролетариатом?
— Ну, сдались всем эти буржуазия и пролетариат… Новое общество — новые классы. Не паразитические, но — с разными интересами.
— А нас учили, что при социализме только дружественные классы, — с невинной улыбкой отпарировал Виктор. Он понимал, что провоцирует Веничева на спор, но — кто знает — может быть в этом и был шанс увидеть изнанку здешнего благополучия.
— Ну, вас учили… В общем, НТР у нас выявила два новых класса, не антагонистических, но интересы которых не вполне совпадают. Первый — это растущий класс технической интеллигенции, к которой относятся и квалифицированные рабочие, и различные специалисты информационных технологий; также черты этого класса все больше приобретают рабочие, задействованные по японской системе в инновационном процессе. За рубежом этот класс называют интеллектуалами. Другой класс раньше называли творческой интеллигенцией, он тоже был узкой прослойкой, но в связи с развитием промышленного дизайна, дизайна интерьеров и ландшафтов, роста средств массовой информации, особенно компьютерно-сетевых, рекламы, несмотря на ограничения по информационному воздействию среды, этот слой растет до уровня влиятельного класса в обществе. За рубежом его называют криэйторами, то-есть создателями. Я понятно объясняю?
— Да в общем… — согласился Виктор, в тайне признавая, что креативщики и впрям размножились до числа целого класса. — А кто же кого угнетает?
— Ну, угнетает, не совсем то слово… Здесь другое. Понимаете, психологически наши технари — ну, и вы наверное, это сами по себе чувствуете — это люди, которые по роду профессиональной деятельности привыкли сталкиваться с естественными ограничениями своего личностного самовыражения: свойствами материала, физическими законами, стоимостью обработки и прочее, и которые, по причине сложности создаваемой техники, склонны к организации в группы, коллективы. В результате они склонны считаться и с разумными ограничениями в общественной жизни, диктуемыми необходимостью сохранения общества в целом, если при этом их существование достаточно комфортно как материально, так и с точки зрения уважения общества, развития творческих способностей и возможности себя реализовать. Причем им важна определенная стабильность и гарантии на случай неудач. Согласны?
— Ну, в общем, да. Как-то знаете, больше хотелось зарабатывать, и чтобы работа творческая была, мыслей требовала. А бодаться с советской властью смысла не видел.
— Вот именно. Создатели же — это люди, склонные к эгоистическому мировоззрению, они ставят во главе всего личный успех. И это понятно, потому что у них работа в большинстве своем основана на личных эмоциях, а, значит, глубоко индивидуальна. Вы можете, например, представить, чтобы несколько композиторов, с разным мироощущением, написали вместе одну песню? Ну вот. Поэтому криэйторов бесит все, что по их мнению, ограничивает свободу их личного проявления, личного самовыражения, они склонны протестовать против всякого механизма общественного упорядочения и, в общем-то, против всякого общественного уклада, против общества, как такового. При этом они считают приемлемым для человека падение на дно общества в материальном плане, и многие их них, считая наиболее важным для себя именно эмоциональное, духовное состояние, находят в этом падении удовольствие и источник творческих сил. Я понятно излагаю?
— В общем, да. Художники там, они иногда готовы были афиши для кинотеатра малевать за копейки, но чтобы время для своей работы, для души вроде как, было. Это у них бывает.
— Примерно так, да… Короче, общество, удобное для интеллектуалов, некомфортно для создателей и наоборот. И те и другие стране нужны. Но сейчас, для модернизации, наше общество должно быть прежде всего удобно технарям. А создателям, людям чистого искусства, в нем не совсем хорошо, личной свободы им не хватает. Отсюда скрытый проест, фиги в кармане, пьянство среди работников творческих профессий хуже, чем у шахтеров… вот, бьемся над тем, как это сглаживать.
"Теперь мне все понятно… Идеального общества все равно нет. И мне здесь хорошо потому, что просто этот строй под нас, под инженеров, заточен, а был бы я композитором, может, и чувствовал здесь себя, как в тюрьме. Сэ ля ви. Значит… Значит, коммунизм не построить. Вот и ответ этим чудикам."