— Виктор Сергеевич! — прогудел знакомый хрипловатый голос в трубке, — вам там в выходной работы не подкинули? Можете зайти. Увидите, как сказку делают былью — мы же с вами для этого рождены?

Было десять часов утра. Виктор только что позавтракал и раздумывал, куда же пойти, чтобы не маячить: бездельничать на фоне той части персонала, которая работала в зале для посетителей по скользящему графику, было крайне неудобно.

"Неужели Мозинцев сделал? Или это замануха?" — подумал Виктор накидывая плащ; фляжка с коньяком, которую он вчера забыл вынуть, стукнула о тело. Он достал ее из кармана, и, посмотрев, тут же засунул обратно. В той неизвестности, что простиралась сейчас перед его мысленным взором, этот предмет мог оказаться полезным.

— …Вот тут и тут распишитесь пожалуйста… Теперь минут сорок погуляйте по парку Толстого — можете в Музей Леса зайти или в кафе посидеть — а потом вернетесь ко мне. Видите, ничего тут страшного не происходит.

— Может, я участвую в программе "Розыгрыш"?

— Розыгрыш путевок в жизнь?

— Нет, это телевизионная.

— Не смотрел. Сейчас много каналов, смотреть некогда.

В парке Виктор не стал никуда ходить и просто присел на скамейку возле фонтана "Чертова мельница", главной достопримечательности этого уникального музея скульптур, вырезанных из засохших деревьев; светлая мысль создать такую прекрасную вещь и здесь посетила чьи-то светлые головы. Журчала вода и крутилось мельничное колесо: забавные громадные фигуры и удивленные наивные физиономии чертей, которых хитроумный мужик заставил лить воду на свою мельницу — в прямом и переносном смысле, потому что вода падала из ведер в их руках — все это казалось Виктору иносказанием, символом торжества изобретательности нашего народа над глупостью сильных мира сего.

"Как будто в проявочном пункте снимков жду" — подумал Виктор, разглядывая золотые звезды кленовых листьев, усыпавшие асфальт перед буроватыми брусьями деревянных перил ограждения фонтана. "По крайней мере, одна из подписанных бумажек точно бланк паспорта." Сидеть показалось холодно — а, может, его начало слегка знобить от волнения — и он прошелся по парку, рассматривая знакомые и отдельные незнакомые резные скульптуры (например, новой была группа "Илья Муромец и Соловей-Разбойник"), поглазел на аттракционы, возле которых висело объявление, что они работают последние выходные, посмотрел на объявление возле Теремка — сказочная избушка на столбе обещала вечером показать на кассете "Сказ о земле трубчевской" затем постоял возле Музея Леса, но зайти так и не решился, чтобы не потерять счет времени. Шагая обратно к Мозинову, Виктор подумал, не свернуть ли прямо в прокуратуру, которая раньше стояла как раз между парком и этим домом; но, остановившись перед зданием сталинского ампира, Виктор увидел вывески редакций сетевых изданий и понял, что прокуратура переехала в новое здание на Курган. Пришлось двинуться дальше; теперь Виктору казалось, что он не застанет Мозинцева дома, а, может быть, дверь откроют другие люди и скажут, что такой здесь долее не проживает.

Егор Николаевич, однако, оказался на месте и первое, что сделал, пригласив Виктора в кабинет — это протянул ему новенькую, знакомую по старым временам красную книжку с гербом СССР на обложке, страницы которой открывались, как во всех обычных книгах, а не по-календарному, как теперь. Виктор взял документ в руки, оставив на обложке отпечатки вспотевших пальцев.

— Смотрите, проверяйте, все ли так, — произнес Мозинцев с какой-то загадочно-торжественной улыбкой на лице. Виктор перелистал: карточка была на месте, выдан Бежицким РОВД сегодняшним числом взамен утраченного… и так далее.

— Ну вот, видите, как все просто. А с этими реабилитационными не только невесть сколько б крутились — слухи идут, что если у человека не оказывается друзей или родственникам, то забирают на органы или для медицинских опытов, а знакомым говорят, что родственники забрали. Страшные вещи иногда приходится слышать — не всему, конечно, надо верить, но…

— Большое вам спасибо. Сколько я вам должен за хлопоты?

Мозинцев поморщился, словно от приступа зубной боли.

— Ну, перестаньте. Не портите мне торжества момента благодеяния неуместным торгом. Я могу написать "В безвозмездный дар" или просто "На добрую память", но на документах это не принято.

— Тогда может… в честь торжества момента? — и Виктор вынул из кармана фляжку коньяка.

— Вот это вполне, — согласился Мозинцев и поставил на стол рюмки. — На закуску бутербродики с икрой не побрезгуете?

— Ну что вы!

Виктор вдруг подумал, что он, возможно, пьет коньяк в последний раз. "Как там у Высоцкого: но надо выбрать деревянные костюмы? Жаль, что все хорошее так внезапно кончается. Но оно всегда кончается внезапно, и к этому всегда надо быть готовым и встречать достойно."

Бутылка опустела довольно быстро; Мозинцев не пьянел и не закуривал, зато насчет "а поговорить?" говорил именно он. Политики он, однако, не трогал, и о каких-то перспективах Виктора после получения паспорта не заговаривал. К тому же Егору Николаевичу как раз кто-то позвонил, и он сказал Виктору, что, к сожалению, ему надо ехать к одному знакомому и как-нибудь посидим позже. Виктора это стечение обстоятельств более чем устраивало. Выйдя из подъезда он подставил голову свежему воздуху, вдохнул в себя осень, будто выпил стакан холодной минеральной воды и пошел на остановку "Тройки".

Остановка "Радиотовары" осталась позади; Виктор на всякий случай заглянул в портмоне и проверил, лежит ли там записка с номером ячейки. Троллейбус, весело гудя, катил в сторону Бежицы, и Виктор жадно смотрел то вправо, то влево, словно прощаясь со знакомыми местами.

Он вышел на Молодежной; здесь, через два десятка метров, был дом, где прошло его детство, и куда он вновь попал на служебную квартиру в тридцать восьмом. Виктор подошел к стальной зеленой решетке с прилепленной бумажкой "Окрашено", помахал через нее дому, и, вернувшись, пошел через переход по бульвару мимо детской больницы в сторону шестнадцатой школы. Пройдя немного, он пересек бульвар, словно направляясь к стоявшему на искусственном холме, словно на пьедестале, самому большому кинотеатру области, но, не дойдя, вошел в подъезд на углу серого кирпичного здания и поднялся по неширокой лестнице наверх. Здесь был бежицкий паспортный стол.

Стол работал, народу практически не было, и паспортные барышни скучали за округлыми кремовыми скорлупками мониторов. Виктор подошел к свободному окну.

"Главное, не останавливаться. Как в холодную воду войти."

— Простите, вы бы не могли проверить мой паспорт? У меня что-то такое подозрение, что его подменили на фальшивый.

— А с чего вы решили, что его подменили?

— В троллейбусе рядом тип терся, похожий на карманника, вот и подумалось… На всякий случай.

— Хорошо. Посидите пока на кресле, — ответила девушка и вышла в соседнюю комнату. Виктор покорно сел.

"Интересно, как все будет проистекать? Прибежит наряд милиции? Или в другую комнату позовут?"

— Еремин Виктор Сергеевич, к третьему окну, пожалуйста!

Строгий голос из черной пластмассовой колонки под потолком прервал тревожное ожидание.

— Виктор Сергеевич, — строгим голосом произнесла девушка в окне, — этот паспорт вам выдали сегодня взамен утраченного. Проверка документа подозрений в подлинности не выявила. Если хотите, мы можем по вашему заявлению направить ваш паспорт на лабораторную экспертизу, но это где-то в течение недели. Будете писать заявление?

— Н-нет, — растерянно произнес Виктор, — если вы говорите, что нет оснований, значит, мне, наверное, просто показалось. Извините, что побеспокоил.

— Ничего страшного. У нас сегодня посетителей мало. А у вас, наверное, сегодня праздник был?

— Да. Знаменательный день… Извините.

Виктор поспешил к дверям; на лестнице он чуть не столкнулся с гражданином ниже среднего роста и какой-то невзрачной и обыденной внешности, который, видимо от неожиданности, резко от него отпрянул, загремев металлом перил. Виктор снова пробормотал извинения и быстро сбежал по ступенькам вниз: оказавшись на улице, он потряс головой, чтобы убедиться, что это не сон.

Это был не сон. Его не забрали, и в кармане у него лежал паспорт, который при поверхностном осмотре подозрений не вызывал. Что дальше делать, было непонятно. Способ получения паспорта, ему виделся явно незаконным, тем более, что отговорка типа "все вокруг, а я чем хуже" здесь явно не годилась. Но и улик против Мозинцева у него было абсолютно никаких, тем более, что, похоже, у того были нехилые связи в правоохранительных органах, да и наверняка вариант прихода Виктора в милицию был заранее продуман и просчитан. Здесь нельзя было действовать с кондачка, но как действовать — оставалось неясным. В свое время Виктору разъясняли, что если кто-то начинает ни с того и ни с сего оказывать услуги, добиваясь, чтобы человек, которому их оказывают, чувствовал себя в долгу, это может пахнуть вербовочными мероприятиями. Даже если в данном случае за этим не стояло государственное преступление, то могло быть вовлечение в преступное сообщество. Во всяком случае, бескорыстность мотивов действий Мозинцева Виктору убедительной не казалась.

С другой стороны, если в здешнем УК не было специальной статьи за нарушение порядка получения документа — а слова работников паспортного стола можно было квалифицировать, как свидетельство подлинности оного — то можно было прикинуться дурачком и выиграть время. Дескать, раз можно достать какой товар из-под прилавка, или через третьих лиц, или, скажем, путевку организовать, то почему и документы через знакомых поучить нельзя?

"А здесь, кстати, нельзя из-под прилавка. Интересно, за это привлекают только того, кто пролает, или того, кто покупают, тоже? По логике, от сталинизма этого можно ожидать. Ладно, видно будет. В конце концов, без паспорта положение ничем не лучше."

— Ну вот и отлично, — Иван Анатольевич помахал в воздухе заветным документом, весело барабаня по столу пальцами свободной левой руки, — а то мы уж, грешным делом, думать начали. Кадровик в субботу не выходит, сейчас я спишу все, что нужно, она в понедельник оформит, а вы представите на прописку, это сейчас быстро, и окошко в паспортном до пяти работает. Так… взамен утраченного… серия-номер… военный с собой?

"Тьфу!" — выругал себя мысленно Виктор. "С чего ты взял, что здесь не требуют военный билет и остальные документы? И вообще не спросил, что надо для трудоустройства? Потому что сами предложили? А порядок?"

— Подождите… — Кондратьев полистал паспорт. — А не надо военного, вы же по новому Указу уже сняты с учета по возрасту, так что билет не надо. Трудовую книжку, копию диплома? Или это тоже утрачено?

— Нну… пока еще не восстановили. Я вот получил паспорт, решил сразу к вам занести, чтобы не думали, что жулик какой…

— Угу. — Кондратьев, задумавшись, слегка прикусил нижнюю губу, — сейчас вместе с заявлением будете заполнять анкету, укажете образование и места работы, книжку восстановим заявительным образом. Насчет диплома… В следующем году поставим Вас на аттестацию, так что подучитесь сами месяцев за восемь и подтвердите образование. Вместо характеристики с прежнего места работы зачтем по варианту "прошел вступительные испытания". Завтра съездите с утра в диагностический на Кургане с нашим письмом, там примут анализы и оформят медсправку.

— А он в воскресенье работает?

— Для трудоустраивающихся работает. Народное хозяйство не должно терять время на просиживание граждан за справками. Так что с понедельника уже будете оформлены на постоянную, сначала по ставкам второй категории, потом подымем. Заодно, как приезжий, получите господъемные по ставке "инновационная деятельность", после обеда перечислят из собеса. Ну и в понедельник выйдет профорг, он на Щукина, скинете ему заявление по электронке. Да, вы член партии?

— Беспартийный.

— Значит, пока больше ничего не надо. Теперь о прописке. Временно пропишем вас в общежитии "Электроаппарата", у нас с ними договоренность, только пока фиктивно, потому что они в выходные с местом не решат, на следующей неделе переселитесь в натуре. Я с ними состыкуюсь по электронке. Заявления и анкета, как Вы помните, от руки, вот бумага, ручка.

Писать анкету для Виктора уже было нарушением законодательства, поскольку указать достоверных данных он при всем своем желании никак не мог. Кроме того, рушилась подкинутая Полиной версия о прежних местах работы.

— Какие-то затруднения? — спросил Иван Анатольевич, глядя на то, как Виктор задумчиво смотрит на лист бумаги, на котором уже появились данные о рождении и образовании, сдвинутые на десять лет.

— Да вот… восстанавливаю по памяти. А то вдруг что-то неточно.

— Ну что же с вами делать-то…

Кондратьев повернулся к дисплею и залез в сеть.

— Так, пока пишите, что знаете, — сказал он через пару минут. У нас не "ящик", а на следующей неделе пойду к Локтюку и поговорю насчет исключений. Если разбрасываться людьми с годами работы… На мою ответственность, короче.

— Иван Анатольевич! Не знаю, как и благодарить вас…

— Работой, опытом, идеями и отблагодарите. Вон новичков натаскивать будете.

Нарушения ради производственной необходимости, подумал Виктор. Тот, кто застал советское производство, помнит массу регламентирующих норм и указаний, изменить которые по необходимости было делом сложным, и, во всяком случае, весьма долгим, поскольку любую запятую стремились сделать стандартом министерства — так проще было за нее не отвечать. Это породило в реальном СССР особую промышленную культуру, где эффективный менеджмент держался на системе разумных отступлений от норм и правил. В учебниках были одни законы — в реальности другие, среди которых находилось место и рынку, и закону спроса и предложения, и большим вопросом оставалось то, кто же кем рулит — Госплан предприятиями или предприятия Госпланом. Изучать советскую экономику по учебникам, решениям съездов, публикуемым работам и нормативным документам совершенно бессмысленно, если не знать, как и где от этих документов отступают и как на самом деле принимались решения. Можно сказать, что те, кто руководил советской экономикой, не всегда понимали, как она работает.

Грань между этим миром нарушений ради общего блага и миром нарушений ради своей шкуры была настолько размыта, что даже в ОБХСС не всегда могли разобраться, где кончается одно и начинается другое. В перестройку был создан миф, что все подпольные миллионеры — эффективные собственники; в итоге в нарождающийся класс собственников хлынули деятели, которые всей своей предыдущей жизнью были научены обходить или нарушать законы, но не писать и не принимать их. Имущий класс оказался вообще неспособен договориться в собственной среде и выработать для себя, своего существования какие-либо правила; как за соломинку, класс ухватился за копирование зарубежного законодательства и вручил его государству со словами "Вы тут разберитесь, как это должно работать и действуйте". Государству девяностых более ничего не оставалось, как разобраться со врученными законами капитализма в свою пользу; кроме того, имущий класс, привыкший ходить на красный свет, тут же кинулся только что созданное демократическое государство разлагать и подкупать. В итоге сложилась смешная ситуация, когда экономический базис общества, то есть бизнес, жутко ненавидит чиновников, то есть именно ту надстройку, которую он же и сформировал. И все было бы исправимо, если бы бизнес просто хотел другие правила, другие законы и других чиновников; но бизнес не привык сам себя добровольно ограничивать и вообще не желает для себя никаких правил, никаких законов и никаких чиновников. С другой стороны, и полную анархию имущий класс установить не может, поскольку в нынешней ситуации он не способен опереться ни на один из слоев населения, кроме людей, при исполнении. Вот так этот класс и мечется с мечтами чиновников уничтожить, но так, чтобы одновременно их число приумножить.

То, что в этой реальности Кондратьев шел на отступления от норм, ради того, чтобы получить для кооператива нужного человека, показалось Виктору не совсем понятным. С декларированным принципом совершенствования всего и вся это явно не сходилось. Самым простым объяснением с точки зрения нашей реальности было бы считать, что слова расходятся с делом; но почему-то в остальных вещах они на удивление сходились.

Может, здесь еще какие-то политические ограничения действуют, подумал Виктор. Раз надвигается война, то трудовые мигранты из стран потенциальных противников нежелательны, потому что под их видом могут засылать шпионов и диверсантов и вообще — вероятная пятая колонна. А если война начнется, то государство, хоть демократическое, хоть какое, может дойти до превентивных депортаций и арестов. Так что все вероятные неприятности у Виктора были еще впереди, несмотря на наличие паспорта.

"Как бы то ни было, у меня есть тайм-аут", — сказал себе Виктор словами Штирлица, "и я должен использовать этот тайм-аут".