— Зеленков Дмитрий Константинович, теперь ваш руководитель. Ну, со вступлением в славную семью разработчиков! Вы раньше случайно не на электромеханическом в АСУП работали?

— Не в АСУП. Вообще завод большой.

— Ну, особенно сейчас, когда корпус робототехники за дорогой отгрохали… Не жалеете, что ушли? Хотя, если трудились там, где только бегать с извещениями — правильно сделали. Надо расти. Проходите, — и Дмитрий Константинович пропустил Виктора вперед в дверь. Виктор на всякий случай поздоровался, хотя лица за столами были уже знакомые по обеду.

Офис был оформлен в теплых тонах, с парными столиками цвета березы оригинальной формы — в виде дуг. Посреди каждой дуги стояло по терминалу; непрозрачная перегородка охватывала стол слева, и создающая иллюзию приватности. Справа от терминала перегородка лишь ненамного возвышалась над столом для возможности общения с подходившими людьми. Привычного глазу завала документов, дискет и сидюков на столах не наблюдалось, и, к удивлению Виктора, не было даже письменных приборов и телефонов. Вот кактусы стояли почти у всех, хотя не загромождали, ну и некоторые оживлявшие пейзаж офисные сувенирчики типа мелких фигурок. Принтеров со сканерами тоже не было. Место начальника было за прозрачной перегородкой, и там же стояло здоровое сетевое МФУ.

— У нас тут в скандинавском стиле оформили, — полушепотом сказал Зеленков. — Ваше место в конце у стены. Вот ключ, не потеряйте.

— А пароль? — таким же шепотом спросил Виктор?

— Так ключ и есть пароль. А то пароли забывают, на листиках пишут… Ключ сразу открывает терминал и ящик стола, вот так, — он подошел к столу Виктора и повернул ключ; сразу, как будто сработало зажигание у автомобиля, по экрану пошли надписи загрузки терминальной оси.

— Спасибо… А с принтерами напряженка, конечно.

— А на кой принтеры-то? Это на Западе в них потребность раздувают. У нас все с электронной копией работают. Ну, осваивайтесь.

Зеленков ушел за свою загородку и опустил жалюзи.

"И как же здесь следят, кто чем занимается?", задал себе вопрос Виктор. "А, небось кейлоггеры и удаленный рабочий стол просматривают."

В ящике тумбочки обнаружились наушники; Виктор поспешил сунуть их в барсетку ("Ура, вечером вражий голос послушаем"). Клава несколько смутила его своими "След", "Пред", "Уд", "СтК" и прочими вещами, которые он не видел даже на СМ-овских терминалах; впрочем, он сразу догадался, что "Зам" — это замена, то-есть, "Insert", значки ускоренной перемотки вперед и назад — это "Home" и "End", а значок фотика — не что иное, как "Print Screen". При этом русские буквы на каждой клавише были наверху, "Ё" уехала из левого верхнего угла в правый нижний, а для запятой оказалась отдельная клавиша, укоротившая правый "ВР", то-есть, "Shift", но это было даже удобно.

На панели рабочего стола компа, помимо всего прочего, он заметил формочку поисковика. Точнее, это был не совсем рабочий стол — вместо привычной мешанины иконок и панели задач на нем, как на сайте, было горизонтальное и вертикальное меню, а окна появлялись во вкладках, как листы электронной таблицы, причем меню программ для экономии места тоже было разбито на вкладки; если надо, вкладки можно было разворачивать во весь экран, скрывая меню рабочего стола. Полазив по настройкам, Виктор понял, что окна можно создавать и отдельно, но, видимо, этим мало кто пользовался. Что удивило еще более — файловой системы на этом компе в едином виде не существовало, то-есть, в доступных ему папках документы и разные файлы программ, конечно, имелись, но просто шариться по дискам, как это делают в виндах, здесь было уже нелья, по крайней мере, для пользователя, и системных папок не наблюдалось вообще. Попутно он заметил, что свойства файла здесь делят на так называемую "обложку" и описание содержания — что-то вроде современных тэгов — а также можно создавать "подшивки", что-то вроде виртуальных папок, куда можно было собирать ссылки на нужные документы, не перемещая самих файлов, а также подбирать файлы по определенным признакам и содержимому.

"Ну что ж", подумал Виктор, "у новелловской нетвари еще и не так было".

Введя запрос, через минуту он уже изучал искомую инструкцию от ГПИстроймаша и начал рисовать алгоритм в Диаграфе — программе, чем-то напоминавшей Visio.

"Так, а если этот документ завизирует нач. АХО, но бухгалтерия упрется… как тогда? К кому идут, чтобы рассудил по понятиям? Надо позвонить этой… Вере Афанасьевне."

Телефона на столе не было — общий аппарат висел на стенке. "А чего ж они параллельных не догадались поставить? Для экономии времени? С их рационализацией?"

Виктор обратился к соседу — задумчивому и высокому парню лет тридцати, у столика которого висела таблика "Сегурцов Павел Николаевич", к которому ниже было подклеено скотчем "Для своих просто Паша".

— Павел Николаевич, — начал Виктор, еще не будучи уверенным, что он входит в круг своих, — простите, вы не подскажете, где можно найти телефонный справочник с телефонами ГПИстроймаша?

— А вы по работе позвонить хотите?

— Да, конечно. "Строго у них тут…"

— А зачем звонить, вы кому надо там сообщение прямо пошлите. Адреса общалок у них на институтском ресурсе. Прямо смотрите в меню — "Структура", "Подразделения", "Сотрудники"…

— Поэтому и телефон один на стене?

— Ну да.

— А-а… Я сначала подумал, государство что-то ограничивает.

На лице Паши отразилось крайнее изумление.

— Как это оно ограничивает? Государство — это мы!

— Ну, я имел в виду — номенклатура, бюрократия…

— Так ведь это… курс сталинизма, он, ну, диктатура трудящихся над бюрократией, стремящейся к узурпации административного ресурса.

— И это прекрасно! А то как в других странах народ-то страдает от этой узурпации!

Разговор их прервала раскрывшаяся дверь: на пологе показался высокий худощавый парень в светлом длинном плаще и с темным, не соответствующим по тону одежде, матерчатым кейсом в левой руке.

— Сделал я вчера твой реликт, Паша. На основной плате электролит вздулся, я заменил.

— Ну, спасибо! С меня причитается.

— Вот, смотри.

Парень поставил кейс на Пашкин стол, извлек из него лэптоп — именно лэптоп, с "горбом" позади монитора — и включил. Лэптоп пискнул, на узком жидкокристаллическом дисплее пошла проверка памяти.

— Слушай, и как ты с ним живешь? За десять лет уже бы давно поменял. Даже НЖМД нет.

— Я с ним не живу. Он у меня в столе лежит.

На корпоративном сайте института Виктор быстро разыскал номер мессенджера Веры Афанасьевны; похоже, что та раньше умела печатать на машинке, потому что набирала ответы неожиданно оперативно для своего возраста, и с удовольствием рассказывала все неформальные тонкости, которые надлежало превратить в алгоритм бизнес-процесса.

…До конца рабочего дня оставалось примерно полчаса, как справа внизу всплыло окошко с сообщением: "Зайдите к Ивану Анатольевичу".

— Ну что ж, в работу вы включились с первого дня активно, жаль отрывать…

"Ну да, видит, что на мониторах. Похоже, VNC тут уже рулит впереди планеты всей."

— Тут заказец поступил на обслуживание зарубежного ПэКа, заказчик просил лично вас, видимо уже пошли слухи насчет визитеров из "Ди Эрсте". Так что обрастаете персональной клиентурой. Только вот сейчас уже конец рабочего дня. Я бы не просил, но тут у нас разрабы вылезли из сметы по третьей версии "Циркона", тут за все хватаешься… Отгулом можем компенсировать.

— Я съезжу, конечно. Для дела же.

— Ну конечно, все в наш общий карман, а не буржуям… Да, сразу к бухгалтеру зайдите за дневной.

— Спасибо.

— Да это вам спасибо, — усмехнулся Кондратьев, — сейчас после работы народ развиваться срывается. Кто в тренажерный, кто в театр, у кого хобби, кто просто детей куда-нибудь сводить или в семейку за терминалом резануться. Страна на прокачке. Надо переплюнуть Штаты по средней длительности жизни.

— А, вот, кстати, простите, у меня такой вопрос, он, наверное, детским покажется, но мало ли, вдруг клиент спросит, а я не знаю, как правильно ответить. Как точно сказать, что такое сталинизм?

— Сталинизм? — пожал плечами Иван Анатольевич. — Сталинизм — это модернизация.

…Дождик, неторопливо размачивавший горбушку деснянского правобережья, уже стих, и только ветер стряхивал с листвы на асфальт запоздалые капли; со стороны Мальцевской все небо затянула шинельно-серая пелена, под которой проплывали сине-лиловые, набухшие истрепанные клочья, и пропитавшая воздух сырость словно затекала за распахнутые полы плаща.

Стоя на остановке в ожидании бесплатного сыра… пардон, бесплатного троллейбуса, и теребя черный зонт на пружине — раскрывать или не раскрывать? — Виктор снова окинул мысленным взором впечатления первых полутора дней.

Мир, в который он попал, показался ему каким-то неправдоподобно позитивным. Все улыбаются и готовы помочь, как агенты по продажам. Нет конфликтов, а, стало быть, нет развития личности в острой форме. Хотя, может, это только с непривычки. Если у нас вор будет сидеть в тюрьме, а не, скажем, принимать законы, то жизнь покажется нам серой и унылой, как у сисадмина в канадской провинции.

Что-то подобное он уже видел в нашей реальности… Ах, да: внешне напоминает Белоруссию первого десятилетия нового века, в районе Гомеля, куда ездят из России недорого и качественно отдохнуть. Порядок, чистенькие города, от населения по сравнению с нашим просвещенным просто веет добротой, все работают, везде свои товары, и своя техника, кроме, разве что, личных авто, которые уступают пассажирам дорогу на переходе. Товары без очередей, естественно. Даже те же скульптуры на лавочках по западноевропейской моде. Прибавьте к этому экономический рывок и какую-то всеобщую жажду перевернуть планету, открыть человечеству вечные истины или хотя бы сделать более удобную ручку стамески — и вы получите представление о мире, куда на этот раз угораздило свалиться Виктору.

Второе, что он успел понять в этой то ли эмиграции, то ли, наоборот, репатриации — без домашнего терминала ты не человек. Новостная информация стремительно перетекает в цифровые сети, в печати и на радио остается либо то, что пока трудно запихнуть в сеть по пропускной способности, либо то, что не имеет смысл или неудобно воспринимать с экрана. За полтора дня в конце двадцатого века не узнать, кто рулит в стране пребывания — это что-то.

Клиент жил в кирпичной пятиэтажке в самом центре — сразу за площадью Ленина, напротив выставочного зала, в общем, сразу зайти за угол от дома Политпроса в сторону стадиона — и вот он, этот дом, с магазином сувениров в нижнем этаже, в сторону Парка Толстого. В общем, там, где во второй реальности Виктор застал Дом Стахановцев. Убожество типовой архитектуры прикрывали изумительные старые каштаны, что дарили тень прохожим, в летний день находившим отдых от палящего солнца под сенью их многопалых ветвей, на лавочках вдоль бульвара. Сейчас солнца не было, и коричнево-зеленые упругие ежики срываясь с деревьев под порывами ветра, шлепались в лужи, скакали по бетонной плитке и мокрому дереву скамеек и лопались, обнажая твердое коричневое нутро.

На скамейке у подъезда, устланной полиэтиленовыми пакетами, кучковались пятеро подростков; один из них держал новенький миниатюрный лэптопчик из прозрачной синей пластмассы, как на дешевых компексовских коммутаторах, сквозь которую загадочно просвечивала электронная начинка.

— Мои такой на день рожденья тоже обещали… То, что летом заработал, и они до двух сотен добавят.

— А обща фурычит?

— А насколько домовину ловит?

— А туса?

— Банан, руки мыл? Секи, жостиком чкнул и тут обща.

— Серый, сетевую мочилку покажь.

— Не грузи… Ща все увидишь.

— Ну проходите, проходите! Давно вас ждем! — донеслось из домофона, и динамик запиликал, извещая, что сезам открылся.

Виктор уже знал по базе, что клиент — Егор Николаевич Мозинцев, шестидесяти трех лет, прописан в трехкомнатной квартире один, терминал на базе импортного ПК фирмы IBM белой сборки, может работать в офлайне, предустановленная Windows 95. Наверху щелкнул замок заранее открываемой двери.

Хозяин квартиры показался Виктору еще не старым. Несмотря на седину и морщины, Егор Николаевич выглядел довольно крепким, имел стройную осанку и держался бодро. Интерьер квартиры был обставлен "под старину", начиная с прихожей, где Виктор оставил свой плащ.

— Ну-с, проходите, проходите! — Мозинцев увлек Виктора за собой через прихожую, где в хрущевскую кубатуру был довольно удачно встроен декоративный камин, и повел в комнату, служившую кабинетом. На стенах квартиры, обитых зелеными штофными обоями в полоску, висело много картин, на тумбочках и в серванте стояли статуэтки и разные предметы старины. "Тоже, видать, коллекционер" — подумал Виктор. Лежачий квадратный системник "белой сборки" из гнутого толстгого стального листа, со стоящим на нем четырнадцатидюймовым монитором, выглядел на обтянутой зеленым сукном массивной крышке дубового письменного стола как-то чужеродно. К сетевухе тянулся черный коаксиал "Домолинии-1". Другим предметом, нарушавшим логичность интерьера, был примостившийся в углу велотренажер.

— Вот, пожалуйста! Знаете, медленно последнее время работает!

Виктор щелкнул сетевым выключателем. Знаете, в этих старых машинах белой сборки есть что-то от английской аристократии, что в IBM-овских, что в сименсовских. Те, кому удалось их застать в нашей реальности девяностых, переполненной желтой, а позднее — красной сборками, помнят тут неколебимую уверенность и достоинство, с которой они загружаются, начиная с тестирования оперативной памяти и кончая появлением на небесноголубом экране песочных часов дядюшки Билли. Почему-то считалось, что даже при немножко меньшей тактовой частоте процессора они работают все равно быстрее машин сборки желтой — или это так казалось? Строгие очертания массивных, как дредноуты, корпусов системников, раскрывавшихся, как чемодан, от нажатия кнопки; тяжелые клавиатуры с невесомым и бесшумным ходом клавиш, словно ласкавшие пальцы оператора, мыши-долгожители, у которых не обламывался провод, не отказывали кнопки — две большие, солидные на каждую мышь, — мыши-солдаты, которые достаточно было лишь иногда чистить — все это безвозвратно ушло и стало достоянием истории.

"Так. Прогрессорствовать не будем. Делаем то, что на моем месте мог делать компьютерщик в девяносто восьмом. Бдительных граждан надо опасаться больше айтишников — они склонны додумывать, а в моем случае это уже плохо."

— Не волнуйтесь. Сделаем вам дефрагментацию и чистку реестра, посмотрим, может, службы какие лишние висят, может, оперативки добавить…

— Делайте что хотите, я в этом, честно признаюсь, совершенно ничего не смыслю. Молодежь — да, та теперь только и знает — формы, сценарии, интерпретаторы, система управления содержанием… Делайте.

Виктор достал черную дискетку и запустил легендарное творение финского программиста, старое, но верное, да и к тому же в этой версии еще бесплатное и вмещающееся в 1,4 мега. Есть на свете талантливые люди, думающие о ближнем.

— Скажите… простите, как вас… Виктор Сергеевич? Вот вы, как человек, заставший еще сталинские времена…

"Откуда он знает про сталинские?.. Он что? Нет, я конкретно туплю. Я же здесь должен быть с сорок восьмого."

— … Как вы думаете, война будет или нет?

— Ну, наше правительство сделает все, чтобы войны не было.

— М-да. Все говорят, как тогда. Я вам не мешаю разговором?

— Клиент мешать не может, — улыбнулся Виктор.

— Верная мысль. Так вот, вы, наверное, сами видите, что Югославия — это тот самый пункт, после которого или СССР сдаст все, или вынужден будет ввязаться в европейскую заваруху.

"Такие разговоры здесь разрешены? С незнакомым? А может, это сексот? И как себя вести?"

— Извините, но я, честно говоря, вас совершенно не понимаю, — ответил Виктор со все той же наивной улыбкой.

— Да. Вот что значит поколение, заставшее усатого. Давайте я вам чаю сварю.

— Ну что вы, спасибо…

— И не возражайте. В конце концов, вы возитесь с моим шарабаном за пределами вашего рабочего дня.

Он вышел на кухню. Зашипел газ; видимо, ставили чайник. Спустя минуту Егор николаевич вернулся в кабинет.

— Вы уж извините за надоедливость. Живу один, сами понимаете, есть потребность поговорить.

— Да, я понимаю.

— Просто, знаете, с годами понимаешь, что очень спокойный мир не всегда спокоен…

"Психологическая проблема, и он хочет выговориться? Ладно, будем следить за базаром. Если что, посоветуемся в фирме."

— …Знаете, я думаю, это началось в семьдесят девятом, когда Политбюро не решилось посылать войска. Знаете, так блестяще скинули Дауда, все думали, что будет что-то вроде азиатской Кубы — ан нет. Социализм полностью сдали, осталась война между радикальными исламистами и умеренными исламистами же, в которую влезли американцы и поставили натовские базы на наших границах.

"Кажется, обычный советский любитель разговоров о мировой политике на кухне. Но будем осторожны."

— Вот как вы на это смотрите? Где наступательность?

— Знаете, Восток — дело тонкое. Может, условия не созрели. Мы с вами вот рассуждаем, а те, кто там работал, может, с другой стороны видят ситуацию. Я, например, не специалист в этом вопросе, прямо скажу.

— Хорошо, а для Клинтона условия созрели там строить демократию?

— У Клинтона другое созрело…

Виктор посмотрел на список ошибок в реестре и дал команду очистки; плохих блоков на диске не было, и он с легким сердцем позакрывал окошки и запустил дефрагментацию.

— И все что потом, — продолжал Мозинцев, — все это отступление из Восточной Европы, сдача компартий в обмен на договоры о базах, о европейских ценах на нефтепродукты — это, вы скажете, мудрость, а не слабость? Нет, я не спорю, была очень хорошая идея понравиться народу. Гласность, разоблачения, борьба со злоупотреблениями властью, исчезли очереди, полны прилавки, жилье социальное и в кредит, наконец, чудеса техники — компьютеры и домолинии — да, да, это благо. Рост длительности жизни, поддержка семей, рождаемости, рост, так сказать, физической потенции страны — да, да, я вот даже поддался общему порыву, — и он кивнул на велотренажер. — Но я, наконец, имею право, как гражданин, беспокоиться — не зайдем ли мы в тупик? Базы мы тоже постепенно потеряли! Где они остались, кроме Болгарии? На Кубе, в Венесуэле? Десятилетия на международной арене мы пятились назад. Дальше некуда. И если мы не вмешаемся в югославский конфликт — а НАТО, вы знаете, не собирается откладывать операцию дольше следующего года — значит, дальше уже возьмутся за нас. Нас уже морально приучили жить отступлением, годами. Нас внутренне надломили.

— А с чего вы взяли, может и вмешаемся.

— А вмешаемся, будет кровавая война, к чему это все? Весь этот рост благосостояния? Кому он будет нужен? Да и то сказать — кто воевать будет? В этом году первый раз нет призыва в Советскую Армию, только в ополченцы. Страну защищают по найму. Есть деньги — есть защита, нет денег… Да, если солдат, сержант служит постоянно, у него выше мастерство. Но народ приучается к тому, что не он себя защищает, что его кто-то должен…

В прихожей запиликал домофон. Егор Николаевич на минуту отлучился.

— А, это Инга, она частенько за книжками ко мне заходит. Как раз, я думаю, чай заварился. Знаете, очень хорошая девушка, вот только в личной жизни ей почему-то до сих пор не повезло.

"Так. Я заинтересован Ингой — она одинокая, что ли? — и не обращаю внимания на политику. А вдруг она лошадь страшная? Почему ей не повезло-то? Да и пофиг, не жениться же на ней в квартире клиента. Поболтаем… а смотреть можно и на монитор."

— Добрый вечер!

…Это была высокая худощавая дама лет под сорок, со светлорусыми прямыми волосами, окаймлявшими чуть вытянутое, но приятное лицо; облегающий брючный костюм подчеркивал архитектурную стройность тела, прежде всего тонких, как у танцовщицы, ног. "Интересно, она на диете, как фотомодельки, или это у нее конституция такая?" — подумал Виктор. И еще он подумал, что странно, что такой не повезло. Впрочем, хорошенькие женщины, если выбирают слишком долго, нередко остаются одинокими. Словно легкий бриз, она занесла с собой в кабинет аромат духов, непохожий на благоухание цветочной клумбы; скорее, это было похоже на тот запах озона и свежести, который ветер донес до Виктора четверть века назад, в заполярной тундре, во время полуночного солнцестояния, со стороны отошедших от зимней спячки студеных вод Печоры. "Никак, Шанелью пользуется", подумал он.

— Знакомьтесь! Это Виктор Сергеевич, наш добрый гений.

— Инга. Инга Ласманэ, — и она протянула Виктору руку. Пальцы ее были тоже тонкие, и она совершенно не носила колец, как впрочем, и иных украшений, словно не хотела, чтобы какие-то вещи отвлекали взгляд от нее самой.

— Очень приятно… Ну, я не гений, всего лишь компьютерщик. А вы из Прибалтики?

— Мои корни в Риге. Не доводилось приезжать на отдых?

— Доводилось по делам. Красивый город и люди в нем красивые.

— О, это уже комплимент! Но Брянск тоже красивый город для красивых людей. Очень много зелени, в нем ходишь, как в парке. Особенно удивило, что во всех скверах, главных улицах, и даже на заводских аллеях посажены розы. Жаль, что уже осень.

— В осени у нас тоже сеть своя красота…

— А я, пока идет эта ваша королева Дефрагментация, принесу чай, — засуетился Егор Николаевич. Виктор пробовал отказаться, но старик со словами "И слышать ничего не хочу" исчез в направлении кухни.

— Не отказывайтесь, — шепнула Инга, чуть наклонившись к уху Виктора, — без чая он никого не отпустит.

— Хорошо, — так же тихо ответил Виктор.

— Кстати, вы в курсе, что завтра вечером на эстраде в Соловьях в честь дня города соберется старый состав "Стожар"? И Черняков будет.

— Этот, который ударные?

— Да.

— Дождя не будет, обязательно надо сходить.

— Не будет, я по сети посмотрела. Я тоже там буду. Они собираются сделать программу в стиле ретро. Теперь у нас в Союзе мейнстрим — ретро, симфо-рок, джаз-рок и авторская. Ну и, конечно, наш любимый психогигиенический музон для предприятий, учреждений, универмагов, вокзалов, парикмахерских, пляжей, подземных переходов и прочих мест общественного пользования. Звуковой дезодорант.

— А андерграунд — итальянская опера?

— Ага, опера… Вы же знаете, что на компактах переписывают. Розовая безвкусица, слащавая подделка под европейскую эстраду, одно слово — "попса". Молодежь хочет отличаться от родителей, слушавших Ван Хэйлена и Скорпионс. А знаете, что теперь еще и попса под совмузыку тридцатых-пятидесятых? "Ударницы фабрики с танкистами встречаются, населения прирост в итоге получается"… Не антисоветчина, поэтому админы и не смотрят. Хотя, может, я неправа. Становлюсь ворчливой старухой.

— Все психологи советуют разговор за чашкой чая!

Егор Николаевич вкатил в кабинет столик, на котором стояло три чайных прибора и тарелка с песочным пирожным в виде кружочков, украшенных безе, масляным кремом и мармеладом. Виктор из вежливости взял одно.

При Инге разговор ушел от скользких тем. Пока шла дефрагментация, они еще немного посидели, обсудили глобальное потепление, открытие в Москве нового здания музея Константина Васильева, и раскритиковали мелодраматизм игры Ди Каприо. Инга отдала Мозинцеву какую-то книгу и попросила другую; перед уходом она напомнила Виктору "Так не забудьте: в шесть на Кургане!". Когда она ушла, а программа закончила сметать блоки на винте в удобные кучки, чтобы меньше заставлять бегать головку по секторам, Виктор сказал:

— Ну вот, пока все, завтра я узнаю в фирме, есть ли такая импортная оперативка на вашу материнку, и как ее достать, если это возможно.

— Не знаю даже как вас благодарить-то… Знаете, без этой штуки сейчас, как в Находке… Вот, возьмите, — и он попытался сунуть Виктору четвертной. Виктор заметил на правой руке его, на тыльной стороне, большие шрамы, словно от давнего ожога.

"Нетрудовые доходы? А за это сейчас что?"

— Нет, что вы, в самом деле, не надо, у нас с этим строго. Вот, распишитесь тут, пожалуйста, только за вызов, безналичным нам перечислят.

— Но как же? Вы же сидели тут в личное время, могли бы там в библиотеку сходить или еще куда… Берите, берите.

— Нет, и не просите, пожалуйста.

— Ну как же… А, вот, — и он вытащил из шкафа плоскую бутылку коньяка, — хороший, КВВК.

— Нет-нет, ни в коем случае. Тем более, я не потребляю.

— Ну что мне с вами делать? Ладно, я потом придумаю, как вас отблагодарить. Иное не в моих принципах, тем более, я, знаете, чувствую, что вы — человек хороший.

— Да ладно, не беспокойтесь. Я только выполняю свою работу.

— Ну, это вы немного зря. Вот на Западе есть такой ученый, Хаббард, он считает, что ум дан человеку, чтобы изобрести новые способы выжить. Что значит, когда хорошего человека чем-то вознаграждают? Это называется третья динамика. Чтобы выживали кто? Хорошие. Так что предлагают — пользуйтесь.