Глава 24
Зачистка
Первым делом я приказал отыскать пару-тройку мудрых стариков. Увы, но Гидрометеоцентр отсутствовал, поэтому прогноз погоды на зиму я мог получить только от них.
Специалисты нашлись довольно-таки быстро. Все трое были седые, все в морщинах, но еще относительно бодрые и не впавшие в старческий маразм – Дубец расстарался на славу. На удивление, все трое были почти единодушны в своих предсказаниях, причем не только в краткосрочных – на пару дней вперед, но и долгосрочных, то есть на ближайшие полгода. Ссылались они не на одну или две приметы, а буквально засыпали меня ими, обещая холодную зиму.
Теперь можно было планировать, когда, что и как, но вначале озадачить своих гвардейцев. Новая вводная называлась «Взятие Костромы» и заключалась в том, что каждую ночь ратники пытались незаметно вскарабкаться на стены. Для усложнения задачи дежурившие на стенах стрельцы были мною предупреждены о таких попытках, так что держали ушки на макушке.
Плюс к этому я занялся тренировками спецназа в ситуациях, максимально приближенных к боевым. Стрельцов-то трогать нельзя – разве что скрутить, вот и все, а мальчиков следовало приучать лить кровь.
Подопытные объекты у меня имелись. На встрече с «сурьезным народцем», которая состоялась месяц назад, кое-каких успехов мне достичь удалось. Не то чтобы они поклялись помогать мне в розыске шатучих татей и головников, но подсобить с подсказками пообещали – хоть что-то.
Правда, даже это сделали не сразу, а лишь после того, как я объявил им, что напрасно они считают, будто я без них не управлюсь. Да запросто, ибо у меня служат такие пройдохи, что сами отыщут все входы и выходы. Взять вот, к примеру, их самих. Понимаю, что домишко для встречи выбран ими на отшибе не случайно, из опасения передо мной, да и заранее мне место встречи не указывали – провожатый привел, но мои ратники все равно ведают, где я нахожусь, и не просто ведают, но, можно сказать, уже под боком у них.
Народец встревоженно загудел, кто-то иронично хохотнул, а самый авторитетный, с двойным именем Петряй-Петруха, вежливо заметил, что и они, чай, не лыком шиты – поставили кое-кого на подходах, а потому успеют исчезнуть, ежели что.
– Это ты так думаешь, – лениво возразил я, прикинув, что за то время, пока тут пребываю, мой спецназ должен управиться с часовыми и можно подавать условный сигнал. – А давай опробуем. Сейчас я погашу свечи, и мы немного побудем в темноте. Или боитесь?
Народ, возмущенный обвинением в трусости, загудел и, недолго посовещавшись, решил опробовать, причем вначале предусмотрительно выслал на крыльцо одного человека, чтоб спросил у караульных, все ли тихо.
Скорее всего, для этого у них существовал какой-то особый знак или условный свист, так что я рисковать не стал и, едва он вышел, развел руками и заявил, что дожидаться возвращения ни к чему, дунув на свечу, стоящую подле меня.
Поначалу сидели тихо, затем стали перешептываться. Спустя минуту Петряй-Петруха заметил:
– Чтой-то Бусли все нет.
– Тут он, – отозвался голос со стороны входной двери.
– А чего молчит? – осведомился Петряй-Петруха.
– Князь дозволит, тогда и он глас подаст, – пояснил все тот же голос.
– Невдомек мне… – начал было Петряй-Петруха, но в это время из сеней внесли горящий факел, в свете которого все увидели в дверях усмехающегося Самоху, впереди которого стоял скрученный Бусля с кляпом во рту.
– Так ты что ж, князь, решил так вот нас всех извести?! А мы уж тебе, почитай, поверили, – взвыл Петряй-Петруха.
– И правильно сделали, – кивнул я. – Мое слово крепкое. Только поверили вы не всему, что я говорил, вот и пришлось доказать, что мои молодцы, если надо, твоим в ловкости не уступят. Конечно, можно было б всех повязать, а уж там, в ином домишке, что близ Борисоглебской башни, и речи подлинные послушать, да всю правду о делишках ваших скверных.
Что находится близ Борисоглебской башни, присутствующие знали прекрасно – губная изба с пристроенной к ней пыточной и острогом, поэтому притихли, но не надолго.
– А коль смолчали бы?! – зло крикнул кто-то из дальних.
– Не сказали б подлинной, так поведали бы подноготную, – равнодушно заметил я. – Так бы и сделал, но, коль на кресте клялся, что зла ныне чинить не стану, обойдусь лишь показом. Ну что, теперь-то все поверили про моих молодцев?
– Поди не поверь, – буркнул Петряй-Петруха. – Ты бы Буслю повелел отпустить, княже, а?
Я дал отмашку Самохе, и тот с видимой неохотой толкнул бедного ворюгу к остальным.
Видя, что я настроен добродушно и усмехаюсь, собравшиеся тоже заулыбались, принявшись подкалывать бедолагу Буслю за недогляд. Я выждал пару минут, поднял руку вверх и, дождавшись, пока народец утихнет, осведомился:
– Так что, будете мне помогать?
– А ты нам? – задорно выкрикнул кто-то.
Один или двое хохотнули, но сразу испуганно притихли, ибо мое лицо тут же помрачнело – наглости не люблю.
– На первый раз прощаю, – негромко произнес я. – Вдругорядь за такие слова не помилую. Но сейчас отвечу: помогать вам не собираюсь, ибо тать должен сидеть в тюрьме. Однако и он человек, поэтому, если крови на руках нет и коли обязуетесь подсоблять, одну поблажку царевич вам даст – руки рубить за первую кражу не будут, да и за вторую тоже, но палец подарить придется. Даже в третий раз и то лишь еще одним мизинцем с другой руки ограничусь. Это уже от меня льгота. Ну а коль в четвертый, тут уж потачки не ждите.
Вновь загудели, обсуждая условия, и я было пожалел, что вообще пошел на этот разговор, но тут рявкнул один из самых старых, Пров по прозвищу Троерук:
– Чего кудахчете, яко куры на насесте?! То Федор Борисович вместях с князем вам царские милости предлагают, а вы еще судить да рядить удумали!
– Невелика милость, дядька Пров, – возразил кто-то.
– Чего?! – возмутился он. – А вот полюбуйся-ка! – И Троерук рывком содрал небольшой мешочек с правой руки, которая заканчивалась запястьем, и сунул ее под нос говорившему.
Тот отшатнулся от культи, но старый не унимался, разбушевавшись не на шутку. Я ждал. Теперь спешить было некуда. Кажется, эта демонстрация даже покруче, чем моя. Наконец инвалида общими усилиями удалось угомонить, после чего, посовещавшись с прочими, Петряй-Петруха уклончиво заметил, что подсоблять они обязуются, токмо головничество – дело уж больно темное, потому как убойцы видоков в живых не оставляют. Однако ежели подумать, то подсказать кой-что можно. К примеру, посетителей какого кружала чаще всего поутру находят с проломленным черепом. Да и о загородных шайках грабителей тоже кое-какие известия у них есть – где больше шалят, и даже примерно между какими деревнями.
Загородными я и решил заняться в первую очередь, начав отлавливать на живца, причем уговорил для этой цели Прова. Мол, ты, старче, все равно по убогости своей левой рукой много не украдешь, а и стащишь, так скоро попадешься. Известное дело, в тюрьму широка дорога, а из тюрьмы тесна. Так чем в остроге гнить, может, мне поможешь, а заодно и себе на жизнь заработаешь.
Поначалу старик упирался – дескать, есть у него кусок хлеба на старости лет, но я не отставал. Кусок-то свой он имел на том, что подбирал мальцов да учил их воровать, а потом по уговору они с ним делились добычей – первый год половиной украденного, на второй – третьей частью, затем четвертиной, осьмухой и в последнее лето десятиной.
Учил Троерук мастерски, на совесть, поскольку имел весомый стимул – если кто попадется, пускай даже в первый год, все, уговор долой. Так вот, чуть ли не каждый четвертый хаживал на свободе все пять лет. Так что если его отвадить – воров прибавляться не станет. К тому же половина из этих пацанов, но опять-таки если как следует настроить старика, придут не куда-нибудь – ко мне в полк. Получалось и тут подспорье.
И уговорил.
Может, и не удалось бы, но в последнее время Пров недомогал и все больше задумывался о душе. Грехов-то скопилось много, а отмолить их… Поэтому в своих первоначальных отпирательствах Троерук делал основной упор именно на то, что собирается в монастырь.
Пришлось поднапрячься, полистать Библию и, уже вооружившись цитатами, идти на приступ, то бишь на беседу. Как ни удивительно, окончательно его добили не цитаты из Иоанна Златоуста и даже не известное выражение Христа: «Вера без дел мертва есть», а… девиз моих ратников первого гвардейского Тонинского полка.
Получилось случайно. Дело в том, что Пров считал ратную службу почти столь же греховной, как и воровское дело, отчего-то полагая, будто главная задача стрельцов в том, чтобы, как писал наш классик, тащить и не пущать. Тогда я отвез его в Дебри и показал, чему на самом деле обучаются мои люди. Там-то он и услышал от одного из гвардейцев девиз, который по его просьбе я потом процитировал полностью: «Если не сейчас, то когда, если не здесь, то где, если не я, то кто? И если я только за себя, то чего я стою?»
После этого он не просто дал добро на помощь в поимке преступников, но и согласился заняться поиском и вербовкой подходящих по возрасту пацанов в мой второй полк.
Пять раз уже за это время водил старый Пров караваны в Буй-городок, а до того по два-три дня бродил по торжищу, искал наймитов в охрану, жалуясь, что дорога, по которой он собирается ехать, уж больно опасна. Но при этом он так люто торговался, прилюдно хая скупость князя Мак-Альпина, который поручает везти весьма дорогой товар, да еще и казну для уплаты рабочим, но уж больно мало платит за доставку, что в конце концов оставался по-прежнему с двумя малолетними помощниками, с которыми и выезжал из города.
Вот только когда грабители, вызнавшие от своих наводчиков, налетали на беззащитную жертву в расчете на легкую поживу, то отовсюду – из сундуков, бочек, кадей и просто из соломы, которой были устланы днища телег, – выныривал десяток удалых молодцев, точнехонько разя из арбалетов нападавших.
Завалить всех не удавалось, но в момент нападения высоко над верхушками деревьев взлетала красная ракета из тех, что остались после разноцветного фейерверка шведского принца. Согласно условному сигналу две конные сотни гвардейцев, следовавшие за обозом на расстоянии пары верст, мчались к месту разборок. Они не только спешно организовывали прочесывание, отлавливая и уничтожая бандитов, но и, как правило, прихватывали кого-то живьем.
Ну а далее вступали пыточных дел мастера, хотя и не всегда – иногда хватало угрожающей демонстрации докрасна раскалившегося на огне лезвия ножа. Нервы у лесных бандюков никуда, и выкладывали все – где логово, сколько человек было в банде, имена, клички и приметы все-таки ушедших от погони и прочее.
Награда за ценные сведения была только одна – легкая смерть, то бишь публичное отсечение головы на плахе. Можно было бы и прямо в лесу – веревки есть, крепкие сучья тоже в изобилии, но тут уже в силу вступали законы пиара. Все население должно видеть энергичные действия престолоблюстителя и его решительную, беспощадную борьбу с преступностью, а потому примерно раз в неделю близ торжища состоялась очередная казнь.
К тому же мы не брали с собой на операцию священников, а ведь в благодарность за ценные добровольные показания мы предоставляли и еще одну льготу, которая в глазах шатучих татей стоила очень дорого – бандита перед плахой предварительно исповедовали, отпускали его кровавые грехи и даже причащали.
Федор был против такого гуманизма, но я рассуждал здраво – даже если там наверху и есть некие высшие силы, то на это отпущение грехов священниками небеса лишь пренебрежительно плюнут, да и только, поскольку вовсе не уполномочивали тех, кто на земле, заниматься таким самоуправством. Это церковь считает нужным сразу же простить все что угодно в случае покаяния, пускай даже вынужденного, а вот бог…
Уже после отъезда Дмитрия мне пришла в голову идея о практической тренировке моего спецназа. Нет, приемы для бесшумного снятия часовых, а также связки ударов, то есть одновременное сочетание двух-трех, гвардейцы давно и успешно отрабатывали, но это в теории, на изготовленных чучелах, все смотрелось отлично, а вот как будет на практике – вопрос. Своих-то бить в полную мощь нельзя – чуть не рассчитал силу, и можно ратника превратить в калеку. По той же причине отпадали стрельцы, дежурившие ночью на стенах. Но зато оставались еще не пойманные преступники.
Первый раз, как надо делать, показывал я сам. Позаимствовав у царевны косметику, я по возможности загримировал лицо, а моя ключница виртуозно влепила мне на правую щеку здоровенный шрам, да еще склеила одно веко, посадив его на какой-то прочный клей. Плюс – для вящей убедительности – фонарь под глазом.
Получился эдакий молодой купчик, недавно вырвавшийся на свободу из-под бдительного батюшкиного ока и теперь отчаянно наверстывающий упущенное за долгие скучные годы прозябания в отцовском тереме. Сопровождение в виде пары холопов у купчика имелось, но так, несерьезное. Щуплых подростков навряд ли хоть кто-то счел бы телохранителями – мальчики на побегушках, предназначенные для мелких услуг и… доставки бесчувственного тела обратно на струг или на постоялый двор.
– Такого я роду, что на полный стакан глядеть не могу – тотчас выпью! – весело заорал я, едва вошел в кружало, и начал сыпать шутками и прибаутками: – Сторонись, душа, оболью! Здравствуй, чарочка, прощай, винцо!
Затем я заплетающимся языком принялся уверять в своей крутизне хозяина заведения – плешивого мужичка по имени Гонот, постоянно ласково улыбавшегося мне.
– Да я в кабаке родился, в вине крестился, – доказывал я ему.
Окончательно раздухарившись, я устроил соревнование пьяниц, объявив конкурс, кто вылакает полуведро, да не чарочкой, а «вприпадочку».
Кстати, Петряй-Петруха не обманул относительно хозяина заведения. Этот гад явно работал на местных бандюков, поскольку уже через полчаса моего разнузданного веселья он подмигнул какой-то неряшливой бабе из обслуги, и та незаметно для остальных выскользнула из дверей.
– Пей не робей, жену бей, ничего не бойся! – орал я, когда уже ближе к ночи два щуплых холопа, сами с трудом держась на ногах, выволакивали меня из питейного заведения.
К этому времени я уже точно знал, что Гонот в доле с городскими головорезами. Во-первых, когда я осведомился у него, как бы мне тут продолжить веселье с девочками, он сам предоставить такую услугу отказался, хотя я знал, что мог. Во-вторых, указал неверное направление – в той стороне посад уже заканчивался и дальше, кроме леса, ничего не имелось, так что хитрым теремком, про который он говорил, могла быть только медвежья берлога с ее обитателями.
Ну и плюс алчный взгляд, который нет-нет да и пробегал по моему наряду, а также увесистому кошелю, а уж когда я ненароком показал второй – с золотыми монетами, – в его зрачках неприятного мутно-зеленого бутылочного цвета и вовсе загорелись зловещие огоньки.
Встретили нас, когда последний дом посада остался метрах в ста позади и я громко заявил, что мы, наверное, все перепутали и вообще пора поворачивать назад, а то места глухие и как бы чего не…
Договорить я не успел – из густого придорожного бурьяна метрах в десяти вылезла здоровенная фигура. За ней еще одна. Я оглянулся – сзади метрах в двадцати брели еще трое, неспешно приближаясь к нам.
– Те, что спереди, мои. И помните, помощи не будет, – напомнил я шепотом своим спецназовцам – специально подбирал самых щуплых и низкорослых, чтоб добыча казалась подоступнее.
Оба – и Лисогон, и Махоня – кивнули, давая понять, что не забыли инструктаж, согласно которому, если нападающих меньше шести, пятерка спецназа, следившая за нами издали, должна только блокировать отход бандитов, чтобы не ушел ни один, предоставив основную разборку нам.
– Ну и где твое злато? – лениво осведомился первым подошедший один из тех двоих, что преградили дорогу.
– А убивать не станете? – испуганно переспросил я.
– Злато давай! – распорядился тот.
– Да поживей! – раздалось со спины.
– Да на, на! – Я торопливо отвязал от пояса кошель и бросил его к ногам бандита.
– А второй? – поторопили меня.
Ну точно, кабатчик заложил. Когда я первый раз расплачивался и доставал кошель с серебром, я специально сделал так, чтобы второй смог увидеть только Гонот. И пояснения мои: «Э-э нет, тут злато, а из него батюшка не велел и полушки тратить – токмо на товар», тоже прозвучали негромко, предназначенные лишь для одной пары ушей.
Что ж, второй так второй. Я услужливо распрощался и с ним. Правда, он нечаянно выпал из моих трясущихся рук и пришлось подбирать с земли.
Грабители переглянулись, и стоящий впереди лениво заметил:
– Токмо ты, гость торговый, личины наши видал, потому надобно тебя еще и связать. – И успокоил: – Да не боись. До утра полежишь, а там кто-нибудь поедет да веревки и распутает.
Я послушно кивнул и охотно протянул вперед руки – мол, во всем подчиняюсь вашей воле, а в памяти всплыл труп мужика средних лет, найденный как раз примерно на этом участке дороги, разве что чуть подальше, ближе к лесу. Произошло это неделей ранее. Несколько ножевых ранений в груди и животе, обезображенное лицо, и руки, крепко стянутые в запястьях прочными веревками. Я тогда еще недоумевал – к чему резать связанного, а если резали до того, то зачем потом возились с веревками? Теперь понятно.
Дальнейшие события заняли не более пяти, от силы десяти секунд. Едва успокоенный грабитель небрежно сунул свой тесак, больше напоминавший по размерам саблю, в ножны, извлек приготовленную веревку и шагнул ко мне, как в глаза ему полетела придорожная пыль – зря я, что ли, ронял кошелек. Тут же за этим последовал удар ногой в пах и одновременно локтем в лицо. Второй еще ошалело смотрел на то, как сгибается в утробном рычании его напарник, а мой сапог уже летел к его подбородку.
Что происходило сзади, я не видел, так что могу лишь рассказать о результатах – двое погибли сразу, а третий успел рвануть наутек и даже пробежал метров десять, прежде чем засапожник Лисогона угодил ему точнехонько под левую лопатку.
Оба моих были живы, но через три дня на помост с плахой, установленный близ городского торжища, выводили не только их двоих – рядом, в центре, стоял Гонот. А вот бабу-наводчицу я не то чтобы пожалел, но решил использовать в своих целях, поскольку свято место пусто не бывает, тем более что она оказалась достаточно умна, ни в чем не запиралась и даже сдала еще две «сладкие парочки» из того же посада.
Единственное, в чем я был неумолим, так это в закрытии поганого кружала и изъятии всех запасов спиртного, кстати, отвратительного по качеству – на следующий день, несмотря на минимальное количество выпитого, от силы двести граммов, у меня до самого обеда трещала голова, пока на помощь не пришла ключница, напоив каким-то зельем.
Правда, выливать я его все равно запретил. Еще чего! Гонот был из запасливых мужиков и хранил в своих подвалах дюжину огромных бочек, каждая из которых вмещала, как мне сказали, два десятка ведер. Выливать более трех с половиной тонн на землю? Проще перегнать раз или два, чтобы иметь запас качественного спирта, который может ой-ой-ой как пригодиться в походе и при обморожении, и при необходимости согреться, да и как обеззараживающее средство при ранениях.
Вообще-то в моих планах была пометка на будущее лето заслать бригаду к Белому морю и заняться выпариванием йода из водорослей, но сейчас-то зима, а выступать в поход не через год с лишним, но через два месяца, так что спирт остается пускай и не единственным, но самым эффективным его заменителем.
Что касается ночных татей, то далее мои спецназовцы работали уже под руководством Игнатия Незваныча Княжева. Он тоже времени даром не терял, самостоятельно вычислив любителей пощипать ночных прохожих, которых в течение недели точно так же взяли на живца. При этом я разрешил своим орлам особо не церемониться. Получится взять живыми – ладно, а нет – «во пса место», ибо свою смерть они заслужили.
Заодно удалось на вполне законных основаниях прикрыть и остальные кружала – недолив плюс некачественное пойло, в которое хозяева кружечных дворов для дурмана, чтоб быстрее свалить с ног и заставить наутро похмеляться, добавляли всякую дрянь. Притом добавляли в огромном количестве, так что даже Резвана унюхала три вида трав, а подошедшая чуть позже Марья Петровна за счет огромного опыта добавила к этому перечню еще столько же.
Кружальщики орали, что они тут ни при чем, ибо им поставили такое с государевых отдаточных дворов, но мои дамы, продегустировав на запах содержимое всех бочек, сразу указали на относительно нормальные, которые были приобретены совсем недавно. Выходит «паленым», как я про себя назвал их хлебное вино, оно становилось уже тут.
Кроме того, учитывая явно недостаточное количество тренировок, я перед отъездом распорядился устроить аналогичную зачистку по тому же принципу – на живца – и в других городах, которые принадлежали царевичу – Галич Мерьский, Чухлома, Унжа и так далее.
Вдобавок не забыл я и заказать побольше бикфордовых шнуров согласно тем рецептам и образцам, что остались у меня от шведского принца. Частичную амнистию ему, указ о которой лежал в кабинете, я объявлять не стал, оставив на всякий пожарный про запас – вдруг понадобится надавить, если старица Марфа тоже не согласится и придется вновь уговаривать Густава изменить свое решение. Однако перед отъездом отписал ему, что специально еду в Москву просить государя о том, дабы тот смягчил наказание для королевича.
Побывав в Дебрях, я пришел к выводу, что никаких дополнительных задач ставить не требуется. Гвардейцы и без того носились как оглашенные на лыжах по выпавшему снегу, причем всякий раз в новом направлении – там, где мы будем, нам никто накатанной лыжни не предоставит, так что пусть учатся сейчас и как ее прокладывать, и с какой скоростью меняться впереди идущим, которым тяжелее всего.
Лучшие пращники уже метали вместо камней первые отлитые болванки, стремясь попасть точно в небольшой щит, установленный примерно в полусотне саженей от них.
Что до маскхалатов, шапок-ушанок и валенок, то они пока что не были готовы в должном количестве. Впрочем, касаемо последних я не особо расстраивался – пока перебьются и в сапогах, были бы портянки потеплее. Да и с шапками-ушанками скорняков тоже особо не торопил – в поход хватит и две-три сотни для ратников с особо чувствительной к морозам кожей.
Маскхалаты – иное, но с ними дела шли успешнее всего. Учитывая, что балахоны должны быть крепкими и просторными, они имели лишь пять стандартных размеров, да и те определенные чуть ли не на глазок по пяти ратникам, присланным мною в мастерскую. Пока было готово только две сотни, но, учитывая темпы плюс то, что я подключил к Охриму Устюгову еще несколько швецов, к началу декабря, то есть за пару недель до предполагаемого выдвижения, вся тысяча должна быть пошита.
Что ж, можно и самому отправляться в путь-дорожку. Годуновы – что брат, что сестра – меня удерживали, утверждая, что лед еще слишком хрупок. Он и впрямь выглядел ненадежно. Однако времени терять было нельзя, так что пришлось поднапрячь мозги и соорудить две лебедки. С помощью их и пяти обычных волокуш я ухитрился за день переправить все свое имущество, включая и сани с лошадьми, и съестные припасы, и два десятка ратников.
Лед под волокушами то и дело угрожающе потрескивал, но обошлось. Самыми опасными были первые ходки, а когда скорость передвижения возросла – барабан вращали сразу четверо с каждой стороны, – я уже был уверен, что все пройдет благополучно.
Честно говоря, по пути в Москву я немножечко пожалел, что так торопился – как-то уж очень грустно было на первых ночных привалах. Грустно и одиноко. Но зато потом оставалось только порадоваться своей поспешности, поскольку опоздай я всего на чуть-чуть, на каких-то пару дней, и было бы поздно…
