Книга: Задание Империи
Назад: 6. Ужин у бубновой дамы
Дальше: 8. Здесь вам не тут

7. Шнель-бидин

Над Бежицей плыли сиреневые сумерки. В глубокой стеклянной синеве неба багровели высокие, подсвеченные уже исчезнувшим солнцем, облака. Где-то недалеко начал репетировать соловей. Вечер не приносил прохлады: воздух, поднимающийся от нагретой, как камни в сауне, земли, был все тем же густым и жарким.
Виктор уже ожидал, что здесь, на веранде, они будут сидеть с Катериной до темноты, но та спохватилась и начала относить посуду в дом. Виктор помог; на одном из заходов, как только он занес стол в гостиную и повернулся к двери в коридорчик, оттуда вылетела Катя и по инерции столкнулась с ним; чтобы она не упала от неожиданности, он ухватил ее за плечи.
Катя подняла лицо, их глаза встретились. Взгляд Катерины сиял какой-то неожиданной нежностью; рубашку Виктора прожег жар ее слабеющего тела… но в тот же момент она взяла себя в руки и осторожно отстранилась.
— Ну, — сказала она, — для первого дня знакомства это слишком много.
Она повернулась к красному углу, где посреди идеально чистеньких рушничков висели иконы, и перекрестилась.
— А вы бы не могли мне приемник посмотреть? А то он у меня не включается.

 

Приемник действительно оказался трехламповым «фольксэмпфенгером» середины тридцатых, но российской сборки. Для снижения цены он был упрощен по схеме донельзя в прямом смысле слова. То есть до того, что громкость в нем приходилось регулировать изменением обратной связи и перестановкой антенны из одного гнезда в другое на боковой стенке, так что пользоваться им было едва ли не сложнее, чем компьютером.
Понятно, подумал Виктор. В тридцатых в СССР для ускорения выпуска ширпотреба для многих бытовых приемников использовали решения американской фирмы RCA, здесь дружба с немцами, значит и решения немецкие.
На стене рядом с приемником, возле грозопереключателя, Виктор заметил прикнопленную красную открытку с двуглавым орлом наверху. На открытке был вписан номер аппарата и отпечатано предупреждение, что слушание антигосударственной пропаганды строго карается законом. Хотя, если изощриться и сделать наушничек, то цена этому предупреждению будет не больше, чем варнингу на первой странице порносайта. Вопрос был лишь в том, а чего такого ему, Виктору, в его положении, сможет дать эта пропаганда.
— Почти двадцать пять рублей отдали! — сокрушалась Катя. — А вот заглох, радисты сейчас — сами понимаете…
Виктор не понимал, но, на всякий случай, кивнул.
— Как стали приемники разбирать, так и не найдешь радиста. На дом звать — это такую цену заломят, что несколько раз придет и дешевле новый взять. К радисту нести — у них заказов куча, он так и будет стоять, неизвестно когда починят. У них же, у радистов, какие клиенты! Суперы чинят, телефункены, дальновизеры. А вы уж посмотрите. Может там, что такое, что особо и чинить не надо.
— Конечно, посмотрю. Если с лампами что, то это, конечно, искать надо, а если… Короче, обещать не могу, но может быть.
— Уж вы посмотрите. — повторила Катя. — А то двадцать пять рублей отдали. Вот хвалят те, что ВЭФ делает, но их разве что в Питере достать можно. РЭТ делает телефункеновские, но дорогие. Вот основал бы кто-нибудь у нас в Бежице радиозавод…

 

Виктор вставил штепсель в розетку, нашел выключатель — он оказался, как у системника, на задней стенке и представлял собой кнопку, как у настольной лампы, и пощелкал ею. Шелчки слышались и в динамике. «Так, питание на схему идет…» Он достал недавно купленный в своем времени универсальный складной наборчик инструмента, который носил на поясе, и отвернул сзади дырчатую картонку — все лампы грелись. «Ну, если нет потери эмиссии, то, скорее всего, где-то контакт. Ломаться тут особо и нечему. Три лампы всего, да и то одна выпрямителя.»
— Тряпочка у вас найдется? А то пыли много…
Он выключил приемник, отсоединил антенну и заземление («Прямо как системный блок отсоединять… И размеры те же»), вынул шасси и заглянул в подвал. Потрогав провода, он нашел отпаявшийся — от согласующего трансформатора к сетке лампы. По счастью в наборчик входили пассатижи, так что Виктор, замотав проводник на ножку цоколя, раскалил в печке гвоздь и подплавил припой.
— Ну-ка, попробуем…
Виктор щелкнул выключателем и стал манипулировать рукоятками. Немного посвистев, фольксэмпфенгер заорал бодрый фокстротик из «Привет и поцелуй, Вероника!». Правда, качество звука, то ли от обратной связи, то ли от дешевого электромагнитного громковорителя, недалеко уходило от патефонного. Хотя, если сравнивать со встроенными динамиками мобил, то уж лучше это.
— Умничка! — воскликнула Катя и, нагнувшись к Виктору и обхватив его шею руками, страстно его поцеловала. — Берлин ловит! А что там было?
— Драйвер слетел, — не моргнув глазом, сказал Виктор, — я переустановил.
— Вот молодец! А для меня все эти драйвера, пентагриды, термоформеры, пушпулы, гридлики, негадины и шнель-бидины просто китайская грамота.
«Мда. Если бы я тоже помнил, что у них называлось шнель-бидин…»

 

Дальше «умнички» и поцелуя их отношения, однако, не зашли. Из сада донеслись порывы ветра, а наступившие сумерки за окнами озарялись приближающимися зарницами: надвигалась гроза. Катя пошла на веранду снимать белье с натянутых под крышей веревок. Виктор прошел в свою комнату, не зажигая света и, глядя в незанавешенное окно на вспышки молний у горизонта, сел на стул и принялся обдумывать ситуацию.

 

Оно конечно, для приключенческой повести хорошо, когда главный герой прибывает в иную реальность, где царит фашистский режим, и тут же вступает в борьбу с несправедливостью, а не распевает лирические песни с представителями этого режима, пытается быть этим режимом востребованным в целях личной выгоды и принимает заигрывания молодой вдовы. Однако в иной действительности с реализацией благородных целей имелись некоторые проблемы.
Во-первых, умереть от истощения под забором на борьбу с режимом никак не тянуло. А это значит, что волей-неволей надо было решать вопросы заработков и жилья, как минимум, а дальше — вопросы бытовых мелочей и одежды на сезон осень-зима 1938/1939.
Во-вторых, надо было выяснить, в чем здесь несправедливость и как с ней бороться. И с этим дело обстояло пока довольно сложно. Насколько он понял, в конце двадцатых здесь был передел в среде местной буржуазии, и она, буржуазия, попирала всякую справедливость, а фашисты смогли на этом сыграть и выглядеть как раз этими самыми борцами с несправедливостью. Причем белые, задавив красных, не только полностью расчистили фашистам дорогу, устранив соперника, но и дали возможность единовластно пользоваться социал-демократическими лозунгами.
Потом, фашисты пришли к власти в результате экономического кризиса, именуемого здесь «Великий Голод». А это значит, что в них были заинтересованы как представители бизнеса разного калибра (ибо боялись революции и экспроприации), так и бедные слои населения (ибо не хотели помереть от голода). Экономика в России пока выправилась, а это значит, что и менять систему неизвестно на что здесь мало кто захочет. Обратно же, репрессии части населения, хотя бы за слушание подрывной пропаганды, здесь будут воспринимать как меньшее зло по сравнению с поголовными муками голода. А, значит, считать справедливыми.
В-третьих, и жертв режима пока Виктору не встретилось. Не относить же плохую пайку к нарушению прав и свобод. С другой стороны, красная карточка с орлом по меркам демократии следующего столетия конечно, посягает на свободу информации, но, похоже, Катерину это как раз совершенно не колышет.

 

В итоге Виктор пришел к предварительному выводу, что он, скорее всего, попал сюда в неудачное время. Рассудив таким образом, он встал, повернул выключатель, положил на стол листы писчей бумаги и принялся сочинять рассказы для «Губернского голоса». После второго он почувствовал, что смертельно вымотался за этот день и не может больше записать ни фразы. «Ладно, за вечер тридцать советскими — это тоже ничего… все равно что на пивзаводе вагон соли разгрузить» — подумал он, разделся, погасил свет и лег спать.
Назад: 6. Ужин у бубновой дамы
Дальше: 8. Здесь вам не тут