Дверь открыла молодая девушка или женщина, во всяком случае, явно не достигшая тридцати, невысокая, чуть полненькая, но настолько, чтобы это портило привлекательность ее фигуры, темноволосая, с уложенной на затылке косой а-ля Юлия Тимошенко, с натуральным румянцем на щеках с ямочками. Одета она была в тонкую, но непрозрачную светлую блузку с коротким рукавом, причем было заметно, что она, подобно тому, как это делало часть девчонок в восьмидесятом в сильную жару, не носила лифа; также было заметно, что эта деталь одежды ей, в общем-то и не требовалась, ибо природа сама прекрасно позаботилась о поддержании нужной формы. Светло-серая юбка миди создавала эффект стройности, а прикид завершали туфли на легком каблуке и белые носочки с лазоревой тонкой полоской поверху.

— Добрый вечер. Мне бы Екатерину Михайловну увидеть.

— Так это я Катерина Михайловна.

— Еремин, Виктор Сергеевич. Мне сказали, что вы сдаете комнату, и я хотел бы посмотреть и переговорить насчет условий.

«Во будет фокус, если она уже сдана»

— Пожалуйста, проходите! Наверх, на второй этаж. Вот сюда.

Виктор прошел на четвертый этаж, вошел в квартиру, снял туфли, и тут вспомнил, что он до сих пор держит гвоздики в руках.

— А это вам, — сказал он, протягивая цветы Катерине.

— Мне? За что?

— Я загадал, что если комната будет свободна, то я дарю хозяйке букет.

— Как мило! Зовите меня просто Катя.

— А меня просто Виктор, — сказал Виктор и тут же вспомнил, что с этой стандартной пары фраз начинались почти все его мимолетные связи в иных мирах.

Квартира Кати состояла из трех комнат; гостиная метров восемнадцать и пара комнат на вид метров девять; в одной из них располагалась спальня хозяйки, а вторую, окно которой выходило на Мценскую и располагалось на фасаде со стороны лестничной клетки, а дверь выходила в коридорчик, собственно, сдавали. В комнате стояла кровать, простой столик, тумбочка, пара стульев, на стене были вешалка и книжная полка. Стены были оштукатурены по дранке и побелены, с потолка свисала электролампочка, у тумбочки была розетка, а у входа на стене висела черная тарелка репродуктора; в глаза бросалась ностальгическая проводка витым проводом по фарфоровым изоляторам. На полу лежали простенькие полосатые дорожки, чтобы не пачкать пол и босиком ходить было не холодно; такая же была постелена и в коридоре. Потолки, даром что дом деревянный, были повыше, чем в хрущевках.

— И сколько будет с меня?

— Недорого. Пятнадцать рублей в месяц всего-то.

— Пятнадцать?

«Это полтора рубля в день советскими. Если сравнивать с общагой — много. А сколько же, интересно, дикарем на юге стоило в начале семидесятых? Рубль в день? Больше?»

— Но это же не койка, а целая комната! — сделала круглые глаза Катя. — С электричеством и радиофицированная! Коммунальные удобства имеются — водопровод, раковина, ватерклозет пожалуйста! Веранда летом на свежем воздухе сидеть! Чистота и абсолютные санитарные кондиции гарантируются! Соседи приличные, место тихое и спокойное!

«Ладно», — решил Виктор, — «источник бабок пока есть, а рисковать тоже не смысла. Где-нибудь в сортире на улице подцепишь инфекцию, а тут даже антибиотиков не изобрели. Если что — потом всегда успеем куда-нибудь съехать.»

— Катя, вы меня убедили. Я пока сниму комнату на неделю, а когда в течении этих дней прояснятся мои дальнейшие планы, уже буду смотреть дальше. Вот вам сразу три с полтиной вперед.

— Так я чаю соображу, — засуетилась Катя, — а то вы с дороги, верно?

— У меня тут на ужин колбаса есть и хлеб.

— Так я пожарю вам с картошкой, и вообще давайте вместе отужинаем, время уже подошло.

— А ваших не будем дожидаться?

— Да я одна живу. Муж мой покойный приказчиком работал в магазине у паровозного — не тот, что Центральный, а что на Губонина, бывшей Бежицкой, где когда-то была гостиница Мурзина, знаете?

— Примерно, — ответил Виктор, хотя понял только то, что это где-то в районе завода.

— Вот два года назад весной он пошел на рыбалку, а лед тонкий, и треснул. Выбраться сумел, только вымок и воспаление легких схватил, от него и скончался. В больницу его возили, но ничего уж не могли сделать. Даже детей прижить не успела.

«Да», подумал Виктор, «на местную медицину особо не надо рассчитывать»

— А я сейчас при музторговле устроилась. Народ у нас музыку любит, патефоны хорошо идут и особо пластинки. Патефон и дома заводить можно, и на улице, и даже с собой на природу берут — иногда на Десну выйдешь, а парни девчат в лодке катают и патефон у них в лодке стоит. Только надо смотреть, что в запрещенные записи не попадает, а то конфискуют и убытков не оберешься. А квартира на мне — при покойном муже купили у застройщика — и что на меня одну три комнаты? Вот и сдаю.

— А замуж снова выйти не пробовали? Вы еще так молоды и красивы…

— Да вот, хороших мужиков подруги расхватали… За лодыря или пьяницу самой неохота. Вот какого-нибудь вдовца присмотреть, чтоб солидный, уважал и деньги не мотал. Даже и с детьми пусть будет. И молодого не обязательно, пусть лучше до того перебесится, чтоб за какой другой юбкой не потянуло. Вы пока располагайтесь, а я плиту растоплю.

Виктор приоткрыл окно, чтобы было не так жарко — комната была на солнечной стороне. Вдали, за крышами частного сектора, зеленели холмы правобережья Десны. «И купаться отсюда ходить не так далеко. Да, надо же умыться с дороги. А вечером продумать траты на первое время.».

На кухне Катя в кухонном фартуке подкидывала мелкие полешки в плиту.

— А вот здесь, на кухне умойтесь. Раковина тут одна. Вот оно мыло на полочке.

— Катя, а вы не знаете, где здесь недорого бритвенный прибор купить можно?

— Так я дам вам сейчас бритву, безопасную, — Катя вытерла руки о фартук, — у меня она все равно без нужды лежит, а потом свою заведете. Стол после поможете на веранду вынести, что в духоте сидеть в такую погоду?

На веранде они пили чай по-мещански: на столе, кроме самовара и густого засахаренного крыжовенного варенья, которое использовалось Катей вместо сахара, стояла еще шкворчащая сковородка с картошкой на сале и принесенной Виктором домашней колбасой, распространяя аппетитные запахи. Виктор подумал, что надо ознакомиться с ценами на мясо и птицу, и попробовать среди среднеобеспеченной части населения ввести моду готовить в саду шашлыки.

Катя вынесла маленький графинчик и стопочки.

— Давайте ради праздничка и за день вашего приезда.

— Спасибо, я вообще-то этим не увлекаюсь…

— И я тоже не увлекаюсь. Это домашняя наливка, легкая. Просто по капле для аппетита.

— Тогда другое дело, — согласился Виктор, подумав, что здесь, возможно, отказываться в таких случаях и не принято, — но только для аппетита.

— Да, и что же без музыки сидеть? Праздник же.

Катя на секунду упорхнула, и из дверей послышались звуки «Рио-Риты» в исполнении оркестра Марека Вебера. Виктор вспомнил: когда он выносил из гостиной стол на веранду, он приметил электропатефон и пластинки в шкафу; еще там стоял на комоде недорогой приемник в темном деревянном корпусе, похожий на немецкий «Фольксэмпфенгер-301». Катя вернулась и наполнила стопки до половины красноватой жидкостью.

— Ну, чтоб на новом месте хорошо жилось.

«Фор ю, Рио-Рита…» — дополнил тост оркестр Вебера.

Наливка оказалась смородиновой и действительно легкой.

«Прямо кино о довоенном времени».

— Мы тут с соседями за домом яблони посадили и вишни. Антоновка, за ней ухода мало надо. Потом свой крыжовник и смородину вдоль забора рассадим.

— Малину не думаете?

— Можно и малину. На варенье и домашнее вино.

Пластинка кончилась, и Катя побежала менять. Следующей записью оказался довоенный суперхит про цыгана, разбившего сердце. Вкусы населения, однако, мало менялись.

— Знаете, сейчас такие пластинки изобрели, где много записей и часто менять не надо. На тридцать три оборота. Только для них надо специальные электропатефоны, которые к приемнику подключают, для усиления. Говорят, такие уже подделать нельзя.

— А у вас что, пластинки подделывают?

— Еще как, так что надо смотреть, если берете. Вообще, если будете брать, лучше со мной посоветуйтесь.

— Ну так вообще-то и долгоиграющие можно подделывать. С помощью гальванопластики.

— А хотите еще наливочки?

— Нет, нет, спасибо, больше не надо.

— А вот вы говорили про эту гальвано… это что такое? Прямо не верится, что такую пластинку и можно подделать.

— Да точно так же, как и новые изготавливать. Тут главное — достать сырье для такой пластинки, например, винилит. А так — берется оригинальный фирменный диск, с него делается восковой слепок, затем покрывается токопроводящим слоем на основе графита и на него гальваническим способом наращивается металл.

— Слушайте, как интересно! Ну, прямо чудеса такие! А дальше расскажите.

— Ну а дальше этот металл и служит основой для матрицы, с которой можно штамповать точно такие же пластинки.

— Даже не верится! Слушайте, какой же вы образованный! Чайку, пожалуйста, еще. А вот как вот это все делается, с помощью чего, воск какой?

— Если интересно, могу подробнее рассказать, только, наверное, вам будут скучны всякие технические подробности.

— Ничуть! Вы знаете, в вас есть что-то такое… Когда вы говорите о всяких умных вещах, это просто завораживает, — и она взяла своей правой рукой его левую.

Глаза Кати просто горели, щеки раскраснелись, грудь под блузкой выдалась вперед и неровно колебалась. «Интересно, это на нее наливка так подействовала, или реакция на нового, необычного человека? Или женское любопытство такое?»

Виктор повторил техпроцесс более подробно, стараясь разъяснять популярно и доходчиво, на примерах кустарной технологической базы, доступной обывателю тридцатых. Катя просто поедала его глазами и ловила каждое слово.

— Вы просто волшебник! — воскликнула она, когда он закончил. — А давайте за науку!

— Нет-нет, Катенька, пока хватит, я хотел еще по горячим следам сегодня написать еще несколько рассказов для редакции. Если это дело хорошо пойдет, я, пожалуй, могу надолго остаться.

— Пишите! Конечно, пишите! Когда вы рассказываете, просто голова кругом идет! Я еще потом вас расспрошу, ладно?

— Конечно! Какие вопросы? Да, кстати, а как к Преображенской церкви пройти, или к храму Преображения… ну, в общем, к той, что при Губонине с каркасом из рельсов строили?

— А вы не слышали? Так снесли его, уж десять лет как снесли.

— Большевики, что ли?

— Да вы что? Какие большевики в двадцать восьмом?

«Так, значит, к концу двадцатых Советской власти уже не было…»

— И правда… Что это я? А что же такое случилось? Аварийное состояние или стихийное бедствие какое?

— Так вы эту историю совсем не слышали?

— Мне стыдно признаться в этом… В занятиях наукой я забывал даже про войны.

— Ничего! Зато многое знаете такого, что другим неведомо. А с церковью вот что случилось. Землю тут московские скупали и под церковью этой тоже скупили, на снос. А на месте этом пассаж хотели строить, чтобы местные лавки все разорить.

— Да как же это? — воскликнул Виктор. Он понимал, что в переделе собственности при любом строе нет ничего святого, но в его реальности до сноса церквей в целях бизнеса не доходило. Хотя… если магнатам вдруг помешает церковь или даже собор, то почему нет?

— Да вот так, выправили бумаги, что якобы эта земля им принадлежит и в одну ночь снесли. Заводские и не выдержали. Чуть было до погромов не дошло, но фачисты народ остановили.

— И как же им это удалось? — спросил Виктор, который полагал совсем обратное.

— Сказали, что, значит, плутократия народ на бунт провоцирует, чтобы казаков вызвать, ну а их дело правое. И пошли организованно и заняли городское правление. Вон сама с окна видела, как мастеровые по всей округе в центр шли… Целый месяц новая власть была. Восьмичасовой рабочий день ввели, школы бесплатно сделали, рабочий клуб открыли… База бронепоездов на сторону народа перешла, на Бежице тяжелые бепо стояли, с вот такими орудиями, если вдруг войска пошлют на подавление. Главный у них тут был такой, Белокодов, может, слышали…

«Ого!» — мысленно воскликнул Виктор, вспомнив толстую книгу в библиотеке особняка Альтеншлоссера. «Так он, оказывается, еще и из Бежицы!»

— Потом, конечно, отдали власть, но с условием, что землю обществу вернут и новый храм построят. Ну, активистов с Белокодовым, знамо дело, в тюрьму, а потом как Великий Голод был и фачисты в Москве и Питере к власти пришли, так их выпустили, только они в столицу выдвинулись. А новый собор вы, верно, видели, он у городского сада стоит.

— Силикатный? Да. Потрясающе…