8. Воздушная тюрьма
— Вставайте! Скорее!
Один из охранников тряс Виктора за плечо.
— Что, уже завтрак? Я столько проспал?
— Здесь полярный день. Скорее, держите одежду.
— Что-то случилось?
— Сейчас все увидите.
Моторы нудно гудели — «ррры, ррры, ррры…», этот гул и дрожание всех предметов, стен, потолка, койки, преследовал Виктора, казалось даже во сне.
Через окно лился то ли утренний, то ли вечерний свет. Хотелось спать. Коридор показался каким-то туннелем в холодильнике.
— Ээ…аыах. Куда идти-то?
— Сюда — и охранник ткнул рукой в направлении небольшой дверцы с красной надписью «Вход воспрещен» сразу за буфетом. Дверца приоткрылась, из нее высунулся Быгов.
— Давайте, давайте…
Виктор протиснулся вслед за ним вперед и обмер.
Это была кабина пилотов, узкая, с четырьмя креслами по два один за другим и проходом между ними. В креслах сидели люди, откинув головы на подлокотники и закрыв глаза. Перед передними креслами свободно замерли два черных штурвала.
— Они чего… спят, что ли?
— Да. Обе смены. И штурман внизу. Похоже, что экипаж усыпили, кроме стюардесс. Их опрос ничего не дал. Они носили какао, но, похоже, не в нем дело.
— Их могли отравить еще на земле.
— Замедленного действия?
— Да. У нас было в одном фильме… «713-й просит посадку».
— А о нем вы не вспомнили?
— Ну, такой способ, кроме фильма, не применялся… обычно бомба или оружие проносили…
— Фильм чем кончился?
— Ну, чем кончился… — Виктора удивило, что Быгов в такой ситуации спрашивает о кино, но тут Быгов схватил его одной рукой за плечо.
— Да очнитесь же вы, наконец! Чем кончился фильм??? Что со всеми было там???
«Тьфу, черт, какой же я тупой…»
— Спаслись они.
— Как спаслись? Вспомните!
— Пассажир посадил самолет. Пилот ему подсказывал и с земли по радио.
— Пилот проснулся?
— Он шевелиться не мог, только говорить.
— Как его разбудили?!
— Подождите, дайте вспомнить… давно смотрел… кололи ему что-то, кофеин, вроде.
— Сейчас. Лена! — он обернулся назад, — кофеин ищите! И вообще любое возбуждающее!
— А с землей уже связались?
— Пробовали. Никто не отвечает. Видимо, экипаж заснул раньше, чем успели уточнить курс, и нас отнесло. Радиомаяк не принимает, по магнитному компасу в этих широтах можно определить день рожденья бабушки штурмана. Остается гирокомпас, но на него, я слышал, действует вибрация.
— Не пробовали по радиокомпасу просто на станцию какого-то города настроиться? Как в «Воздушном извозчике»?
— Пытались. В наушниках только трещит и воет. Магнитная буря, что ли.
— А где мы примерно находимся?
— Внизу видны горы. Возможно, Верхоянский хребет. Мы идем над ними на высоте порядка пяти тысяч. Если верить штурманской карте, то сейчас внизу должна быть тундра.
— И сколько горючего осталось?
— Примерно на час. Ну, километров сто пятьдесят — двести протянем, знать бы только, куда тянуть и что потом.
— Это возмутительно! — раздался голос сзади. — Я буду подать на вас жалобу в государственный департамент! Это есть произвол, нарушение гарантированных вашей страной прав!
— Да, конечно, мистер Терразини. Вы имеете право обжаловать наши действия и подать в суд. Но прошу вас сначала посмотреть на это. Сюда, пожалуйста.
— Oh, shit! — воскликнул Терразини, заглянув в кабину. В этот момент он мало походил на итальянца. — Надеюсь, это не есть инсценировка?
— Я бы на вашем месте надеялся на обратное, — сухо заметил Быгов. — Уверяю вас. мистер Ропски, он же Терразини, что персонально вы нас не интересуете. Нас интересуют курсы пилотов-любителей, упомянутые в вашем досье. Виктор Сергеевич, Степан Иванович, освободите место для пилота, только постарайтесь не задеть штурвал. А вы, — продолжил он, обращаясь к Терразини, — повторяю, имеете право обжаловать наши действия и подать в суд за моральный ущерб и вторжение в частную жизнь. На оставшихся в живых, разумеется.
— Да, я понимаю, — пробормотал Терразини, когда Виктор вместе с одним из охранников протаскивали мимо него пилота, — нет вариантов. Я буду повернуть самолет на север, и вести до тундра или пляж, берег моря. Теперь лето, тундра есть как это, вода есть, земля как губка с водой, с таким шасси мы будем перевернуться. Вода, море тоже. Но нет вариантов. Если не затрудняет, пусть стюардесс делает для меня коктейль какой-нибудь. Также есть последнее желание хорошо бы блондинка, но здесь не есть подходящее место, поэтому мой выбор коктейль.
— Если Вас не оставило чувство юмора, это вселяет надежду.
— Мистер Быгофф, это вы дать мне надежда попасть на первый полоса каждой газет всего мира. Позовите сюда мисс Кларк, она есть крепкий девушка, не будет иметь никакой обморок. Я буду здесь диктовать репортаж. Надеюсь, он не будет уничтожен через огонь после лэндинг.
«Шутник, однако…»
— Кофеина нет, — потянула Виктора за рукав Лена, — есть куча бинтов и морфия.
— Морфия? Они тут что, нарики?
— Это же обезболивающее!
— Потрясающе. А кокаина тут нет?
— Однопроцентные кокаиновые капли с адреналином и с трехпроцентным эфедрина? Это у меня сосед по каюте закапывает в нос от гайморита. Может, пойдет как возбуждающее? В бессознательном состоянии ему промывать желудок бесполезно, — и она кивнула на усаженного в кресло пассажирского салона пилота.
По коридору стучали туфли стюардессы. У стюардесс тут туфли тоже на низких каблуках.
— Вот… вот пледы и грелки.
— Хорошо. Обкладывайте. А вы тащите второго.
— Hey, what happened to crew? — раздалось над ухом командным тоном.
«Shit happens», машинально подумал Виктор, но вслух не сказал.
Мисс Кларк была сухощавой плоскогрудой шатенкой и на обложку «Лайф» не просилась. Было в ее лице что-то фермерски-суровое; видимо, пару подбирали для чисто деловых отношений.
— One minute, please! — Виктор протиснулся вперед нее в кабину и подумал о том, что эта баба, похоже, шпрехает по-русски.
— Тяни его… так… аккуратно… штурвал спиной…
Терразини уже что-то надиктовывал в кабине, не желая терять время.
Пол чуть дернулся влево; голос Терразини прервался; голова первого пилота качнулась набок; Виктор уловил в дружном хоре двигателей какие-то перебои. Мимо Виктора пронесся охранник, которого звали Григорием; он обернулся, Быгов что-то показал жестами вслед.
— Двигатель заглох, что ли?
— Да, крайний на левом крыле. Терразини выровнял машину. Шубин пошел посмотреть, чего там.
— Помочь?
— Он знает эти двигатели. Мы ведь тоже не кого зря набираем.
— Часто требовалось?
— Пока ни разу.
— Это мне и не нравится.
— Думаете, что…
— Увидим.
— Вы не волнуйтесь, — подскочила к Виктору Лена, — я однажды летала на калининском «извозчике», и у нас забарахлил мотор. Мы сели прямо на поле, представляете, все поле в ромашках и среди них белый-белый самолет, как большой лепесток ромашки. Потом мотор починили и мы взлетели.
Самолет задрожал и его поянуло влево.
Быгов беззвучно выругался; Григорий рванулся в коридор к люку в крыло. Из двери в кабину, стукнувшись головой о верх алюминиевого проема, выскочил другой охранник, который Степан Иванович.
— Второй и третий…
— Первый запускали?
— Да. Хрен там. С пятью на курсе не удержать. Глушить на правой плоскости нельзя, валиться начнем. Сейчас крутимся над горами, пока горючее не выработаем.
«Жалко Ильфа и Петрова…» — почему-то пронеслось в голове. И еще вспомнилось, что Сталин не любил летать самолетами.
«Правильно делал».
Лена порывисто схватила его за руку.
— Подождите! Послушайте… Ну у вас же что-то должно быть предусмотрено на такой случай? Там, в будущем? Вы понимаете?
— Не понимаю.
— Ну спасти, вытащить нас. Они же не должны допустить!
— А я знаю? Я знаю, что это?
— Ну неужели нет никаких идей? Ну придумайте же что-нибудь, вы же оттуда!
— Есть, — Виктор сглотнул слюну, — у этого птеродактиля посадочная скорость не более ста…
— Восемьдесят.
— То есть если распределимся по всему самолету, даже если он развалится при посадке, у кого-то есть шанс выжить. Когда найдут, надо передать, чтобы, если что, вместо меня послали двойника. Меня же в Штатах только по фотке знают.
— И это все? — театральным шепотом зашипела ему на ухо Лена, широко разевая рот, так что, казалось, она сейчас проглотит его ухо, — вы сейчас думаете только о задании? Только о том, как предотвратить эту войну? Я не верю, слышите, не верю! Вы… вы знаете, они вас спасут…
— Лена, подождите, Лена… Вы не знаете, что это за война… У нас шансов через три года, как в этом самолете. Даже вон Ильф и Петров… один из них погибнет. Так хоть мы не зря жили, мы хоть попытались что-то в этом мире изменить, не знаю, получилось, не получилось, но все-таки после нас что-то останется, хоть эта попытка, не одна пустота…
В салоне потемнело, Виктор почувствовал легкую тошноту.
«Что за хрень, здесь же полярный день!»
И спустя мгновение -
«А если это они?..»
