Глава 17
Теракт
Сашка резво рванул вверх по рампе в брюхо транспортного «Антонова». По общедоступным данным рассчитан на три взвода парашютистов в полном боевом снаряжении, без тяжелого вооружения. В просторечии самолет называется «скотовозом» за замечательный комфорт и отсутствие нормальных условий.
Крайне не хотелось излишнего любопытства посторонних. На аэродроме кто только не болтается. В своем полярном обмундировании он смотрелся на фоне остальных не просто белой вороной, выделяясь за километр, — еще и бедной несчастной овечкой в стае волков. Все вооруженные с головы до ног, один он неизвестно в каком качестве.
Как там холодно в чреве самолета, Сашка прекрасно знал по собственному опыту и напялил на себя единственно подходящую одежку. Доставать где-то курсантскую шинель для маскировки было некогда и незачем. Майор Комаровский дал указания — для своих достаточно. Будущие офицеры-пограничники его в упор не замечали.
Армия в СССР большая. Все всех знать не могут. Другое дело спецназ. Три бригады ГРУ, одна пограничников и ОДШПБ. И все рано или поздно проходят через Афган. Лет через пять службы большинство офицеров друг друга знают. Необязательно вместе служили. Вполне достаточно третьего, общего знакомого. Вместе кончали училище или академию, кто-то рассказывал. Общие командировки и военные сборы. Любого при необходимости могут выдернуть и направить доказывать полезность, перемешивая с чужими подразделениями. Не бывает такого, чтобы никто из соответствующей компании не слышал об очередном офицере хорошего или плохого.
Конечно, со срочниками сложнее. Они приходят и уходят, но тут уж хлебалом не щелкай. Особенно когда всерьез прижмет. Прорваться к начальнику Барнаульского училища погранвойск и, не дожидаясь северного лиса, поспешно выложить просьбу, подкрепляя ссылками на капитана Соколовского, лейтенанта Боева, на минуточку окончившего данное заведение не далее как три года назад, попутно размахивая орденами и напирая на воинское братство, необходимо иметь высшую степень наглости. Он кой-кого и повыше назвать легко бы смог, но тут еще вопрос, в курсе ли разные полковники про Сашкино существование. То есть не могут не знать, однако время идет, и полковник про сержантов не часто вспоминает. Проще надо быть.
А что делать? Верный перекрыли наглухо. Самолеты не летают, в поезда билеты не продают. Что там случилось, толком никому не известно. Телевизор помалкивает, газеты не пишут, «Снег» обрезали. А на косвенных признаках очень смахивает на наманганские события. Сходи в ближайшую часть с бутылкой — и выяснится множество любопытных подробностей. От отмены увольнительных и отпусков до повышенной боеготовности. Войска перебрасывают на юг, и весь район объявлен военной зоной. И даже заверенная военкоматом телеграмма никого не впечатляет. Родственница? Покажи документы. Нет? Вали к той самой матери.
Курсанты садились на откидные сиденья вдоль борта и ставили перед собой огромные рюкзаки. Куда там ишакам, они бы столько не унесли. На неделю автономной жизни, включая бои. Не нравится ему подобная предусмотрительность — дурно пахнет. Хотя, казалось бы, куда уж лично для него хуже.
Сашка уселся на собственный вещмешок прямо на пол. Для него места не предусмотрено. Створки в хвосте натужно завыли и принялись закрываться. Полдела выполнено — прорвался. Теперь недолго.
Завыли двигатели, и самолет двинулся по взлетной полосе, набирая скорость. В иллюминаторе замелькали деревья, растущие за забором. «Антонов» развернулся и, набирая двигателем обороты, пошел на взлет.
Кто-то запел, и курсанты дружно подхватили. Внутри пузатой железной банки бодро понеслось нечто современное про басмачей — визитка барда Кирсанова.
Парни всерьез радовались. И не столько будущим подвигам, сколько возможности выскочить из надоевшей казарменной рутины. Знакомое дело. Всегда кажется, впереди лучше. Этих еще наверняка заставляют по «горам» ходить. Подходящих скал не напасешься, и кто-то умный придумал: можно и без них обойтись. Берется овраг — одна штука — и куча рядовых.
Подъем крутенький, а ты по нему регулярно бегаешь. Вместо зарядки. И в наказание за очередной залет. И просто так — взгляд офицеру не понравился. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Устал? Теперь вприсядку разик. Никакого Кавказа не требуется. Обычный марш-бросок почти прогулкой кажется. А отправка в часть — освобождением.
— Герои, — сквозь зубы процедил майор. — Кто придумал посылать недоучек? Не сорок первый год!
— Вы совсем ничего не знаете? — спросил с надеждой Сашка, доставая из кармана очередную четвертушку. Лучше любых денег идет в налаживании взаимопонимания.
Майор не чинясь взял и хорошо глотнул.
— Оставьте, — отмахнулся Сашка на попытку отдать. — Я и так в долгу.
— Взрывы были, — нехотя объяснил Комаровский, — смертники, мля. Погибших много. Добралась до нас исламская мода. Это то, что довели до общей массы в приказе. А подробности на месте. Шерстить «черных» будем. Всех на уши поставим. А кто? Вот эти? Лучше бы кинологов дали. Или вертухаев. Сборная солянка с округа, мля. Выше не пошло, значит, угроза средняя. Серьезных выступлений не ожидается.
— Так в Барнауле же есть собаки, — искренне удивился Сашка, разглашая знание очередной военной тайны.
— Там питомник. На племя разводят. А обучают в Ташкенте и Фрунзе. Мабыть и пришлют, — ответно раскрыл тайну майор. — Хорошая псина дорогого стоит. Уж дороже тебя, — он хохотнул, — и нормы питания одинаковые. Это же ты, красавец, продовольственный склад в девяносто девятом в Герате обнес?
— Клевета, — равнодушно отказался Сашка, — офицерские байки. Вот и делись с ними после этого найденным на дороге бесхозным имуществом, — добавил нагло.
— Вот, — наставительно сказал майор молодому лейтенанту, сидящему рядом и внимательно прислушивающемуся. — Мотай на ус. Училище — одно, армия в боевых условиях — совсем не тот коленкор. Правильно понимающий службу солдат обязан с начальством поделиться. А тот — его прикрыть. Взаимовыручка в действии. В жизни всякое случается, и панибратства не будет. Каждый должен знать свое место и соблюдать субординацию. А солдаты чем дольше служат, тем больше наглеют, без правильного воспитания готовое чэпэ. Трибуналы и гауптвахты остаются в тылу. Солдат сам прекрасно знает, когда виноват, и песца примет спокойно.
Ну да, подумал Сашка, на боевых выходах только попробуй не исполнить приказа или струсить. А вот в расположении совсем другие порядки. Бухай, закидывайся, сачкуй, и если хватает смелости — посылай. Главное, не попадайся. Не за то отец сына бил, что играет…
— Не накажешь — не научишь. Тут важно палку не перегибать, а то недолго и пулю в спину словить. Было, а? — спросил майор Сашку.
— У нас — нет. В спецназ отбор жесткий, неподходящие быстро отсеивались. Говорили разное, да тоже все больше болтовня. Кто сделает, про такое помалкивает, если с головой дружит.
Из кабины появился летчик и позвал майора. Под заинтересованными взглядами они слегка побеседовали. До остальных доносились в основном общеармейские выражения. Без контекста не понять. Может, это они обмениваются мнениями по поводу красивых кучерявых белых облаков за бортом?
— Военный аэродром не принимает, — сообщил Комаровский вернувшись. Собственно, во фразе содержалось гораздо больше слов, но смысл был именно таков. — Будем садиться в гражданском. — Он посмотрел вопросительно на Сашку.
— На машине до центра Верного минут пятнадцать, — выдал тот справку. — У железнодорожного разъезда, ну на военном, до сих пор грунтовая взлетно-посадочная полоса. «Антонов» сядет, вертолеты тоже, но не лучший вариант. А в Толбухине ВПП с асфальто-армобетонным покрытием. Там и тяжелые транспортники приземляются. Четыре с лишним километра длина.
— В город пойдешь самостоятельно, — пожевав губами, вынес вердикт майор, — мне теперь разбираться с транспортом и искать начальство.
— Какие вопросы? Я и так не рассчитывал. Спасибо за помощь.
Он добрался нормально. На аэродроме был привычный бардак, когда все носятся взад-вперед, толком не зная, кто еще входит в сводную группу и где расположены штаб, туалет и его собственное подразделение. Делай морду кирпичом и шагай целеустремленно — никто тебя не остановит. Если на выход. На вход документы спрашивают.
Потом пришлось идти пешком. Проситься на машину не стоило, да и ездили по дорогам все больше колоннами, не особо проявляя желание тормозить на поднятую руку. Проще было чапать по обочине, залегая в канаве при появлении очередных автомобилей с мигалками. Приятного мало, да береженого Бог бережет. Не хватает еще угодить на фильтрацию и долго объясняться.
В городе стало проще. То есть на больших перекрестках присутствовали БТР, а чуть ли не на каждом углу торчали патрульные, но имеющихся документов и паспорта хватало, чтобы его не трогали. Временная прописка по здешнему адресу давала легитимность присутствия в городе. Второй лейтенант-проверяльщик в сопровождении трех солдат (автоматы при этом были с боевыми патронами) даже проводил до гарнизонных домов. Ему развлечение, и Сашке легче.
Не всем так везло. Дважды мимо проследовали грузовики, набитые арестованными, и с ними не слишком церемонились. Во дворе школы прямо на земле сидело не меньше двух-трех сотен человек. Поза хорошо знакомая. Руки за головой, у некоторых, отделенных на спортивную площадку, еще и черные мешки на головах. Между ними лениво гуляли военные, регулярно раздавая пинки и угощая ударами прикладов. Издалека петлиц не рассмотреть, но в воротах торчали вертухаи. Все это были «черные», и никакого негодования по поводу происходящего зрелище не провоцировало. Тем более сейчас.
По лестнице вниз спускалась смутно знакомая бабка в черном. Сашка автоматически поздоровался и прошел мимо. Бабка за спиной что-то невнятно забубнила и принялась креститься.
Дверь была открыта, и в воздухе висел неприятный запах чищеных сапог и сивухи. Сашка, не раздеваясь, прошел внутрь на невнятный разговор. К его облегчению, толпы не наблюдалось. Если и приходили официальные товарищи с казенно-постными лицами, давно отправились по другому адресу. Народу и без них хватало.
Титаренко с женой, Ольга с матерью, Игорь с Гретой в обнимку на диване и парочка соседей. Он кивнул всем и, не задерживаясь, двинулся в спальню. Надя вскочила с диванчика и кинулась к нему. Машинально погладил девочку по голове, отметил аккуратный вид (кто-то постарался) и красные от слез глаза и отправился дальше. Потом, все потом. Тихо закрыл дверь, сел на кровать и уставился на лежащего на спине спокойно спящего ребенка. Он еще слишком мал, чтобы беспокоиться.
— Здравствуй, Костя, вот я и приехал, — произнес, пытаясь понять, что делать дальше. Пока рвался вперед, была цель. А теперь что? Где брать молоко и как обращаться с новорожденным? Жуть. Ни малейшего представления. Как пеленки-то крепятся? Или их узлом завязывают?
В дверь тихонько стукнули, и, не дожидаясь ответа, вошел Игорь. По квартире он ходил без своей палки.
— Садись. Выкладывай. У меня информации ноль.
— Три заминированные автомашины. Две в гарнизоне, одна на базаре. Почти два десятка погибших. Госпиталь полон раненых. Титаренко только недавно сменился. Они там сутками сидят. Она, — Игорь замялся, — сразу умерла.
— Это утешает, — со злостью сказал Сашка. — Сам так говорил неоднократно.
Игорь странно посмотрел и повторил:
— Сразу. Мину начинили шарикоподшипниками. Как косой по очереди у Военторга прошло. Там всегда толпа в это время, прекрасно знали, на кого ставили. Не на военных. На баб. В вашем доме трое погибших.
— Почему не дождались?
— Всех сразу хоронили. Указание сверху. За счет государства и памятники поставят. Да и не знал никто, когда вернешься и сможешь ли. Весь район намертво закрыли. Пока военное положение ввели, в восточном округе натуральный погром был. Тут через несколько часов казаки с окрестных станиц начали прибывать с оружием — и устроили веселье. А гарнизонные стояли и смотрели. Они бы и сами с удовольствием поучаствовали, да у офицеров хватило ума придержать. Оцепили, и все. А внутри кольца любого без документов раком ставили. Народ злой до ужаса. Террористов нам еще не хватает.
— Тебя можно поздравить? — помолчав, спросил Сашка. — В «Юности» в следующем месяце повесть напечатают. Нет, — хмыкнув, сообщил на озабоченное заглядывание в лицо, — я пока нормален. Головой о стенку биться не тянет и глотки резать тоже. Пусть этим занимаются специалисты. У меня теперь другая задача. В нее не входит необходимость давать показания в прокуратуре за превышение полномочий. Жизнь не кончилась, и Костю я никому не отдам. Мне надо позвонить в Новосибирск.
— Междугородка уже работает. Мы думали, позвонишь.
— А я приехал, — вставая, отрезал Сашка.
Он не успел появиться в комнате, как Надя кинулась к нему и вцепилась в рукав куртки.
— Не уходи! Не бросай нас! — взмолилась девочка. — Я буду стараться, я все сделаю. Ты ж знаешь, я самостоятельная и за братиком присмотрю. Только не уходи!
— Тихо, тихо, — растерянно сказал Сашка, прижимая ее к себе и умоляюще глядя на присутствующих. Они тоже явно не ожидали такой реакции и растерялись. — Я никогда вас не брошу. Ты помнишь, что я говорил? — Она закивала, вряд ли представляя, о чем речь. — Кроме вас, у меня никого нет родного. Я сам этого хочу, и я никуда не денусь. Раз пришел — все. Ты понимаешь?
— Да, — шмыгая носом, согласилась. Рукава она все равно не отпустила.
— Я должен позвонить. Понимаешь? Потом вернусь.
— Я с тобой!
— Не надо ходить на Центральную почту. Еще задержат и начнут выяснять, кто и откуда. К нам пойдем, — пригласила жена Титаренко. Как Сашка ни старался, так и не вспомнил имени. Вроде в школе работает. — Через код позвонишь. Даже заказывать не требуется. Только э… лучше про здешние дела не говорить. Неизвестно, кто там слушает.
Телефон в коммуналке стоял в коридоре. Вечером еще ничего, кто-нибудь обязательно возьмет трубку. С утра все расползались на работу, и в дальнем конце коридора не всегда есть кому на звонок реагировать.
Минут пять он терпеливо ждал, обнимая Надю. Она так и не пожелала отпустить его и молча сидела рядом, вцепившись. Потом до телефона добрался вечно пьяненький дядя Гена и, с трудом сообразив, что от него требуется, позвал Ксению Юрьевну.
— В чем проблема? — выслушав Сашку, удивилась та. — Привози. Из квартиры вас все равно выставят. Ведомственная? Вот видишь. Будет у меня на старости лет сразу два внука. Прорвемся. Я все-таки заслуженная учительница СССР и способна на многое. И выбить положенное, и прихватить лишнее, дойдя до высокого начальства. Только собери все справки на месте. Они ведь на тебя записаны? А все эти глупости выбрось из головы. Есть молочная кухня, существует старая бабка, готовая стирать пеленки. Ты не один!
Вещи посмотреть, подумал Сашка, вешая трубку. Хорошо еще, Галя в дурацкие приметы про покупать заранее, до родов, не верила. Или верила, да хватала, пока дают: завтра не достанешь. Где-то все это добро должно лежать, на первое время пригодится. И все остальное, о чем никогда не задумываешься, и так само собой разумеется — простыни, подушки и прочее тоже взять. У него с этим делом туго, на одного рассчитано. Будем смотреть и думать.
— Куда все подевались? — спросил Грету, обнаружив по возвращении пустую квартиру. Только она и Игорь остались.
— Разошлись. Мешать не хотят.
— Ага, хозяин вернулся. А вы чего задержались?
— Ты бы не дергался, а натурально выпил. Помогает. Ходишь, как не знаю кто. А Наде спать пора.
Девочка оглянулась на Сашку.
— Иди, — подтвердил он. — В комнату. Время позднее. Я здесь, — с нажимом сказал.
Сашка подошел к столу, налил стакан водки и хлопнул его, не чувствуя вкуса. Зажевал первым попавшимся куском хлеба. Подобрал с тарелки половину вареной картошки и тоже отправил в рот. С утра не жравши.
— Ну-ка встань, — сказал Игорю. — Диван открою, там документы должны быть. Ага, — обрадовался, опуская спинку и залезая внутрь, — нашел. Сейф советского производства — жестяная коробка из-под печенья производства пятидесятых годов. Герметично закрывается, и все важное хранится. Ты бы тоже прилег — все равно мне сейчас не до разговоров. А завтра ты мне нужен в бодром состоянии. «Запорожец» на ходу?
— Да. Целых триста километров пробега. Кстати, так и не сказал спасибо за Жору. Без него еще долго бы не получил. Одно название бесплатно.
— Не суть важно. Я тебя ответно поэксплуатирую. Ты местный, и номера правильные. А помотаться придется. Начнем с поиска молочной кухни, потом на кладбище. Короче, спать. Я серьезно. Разберусь с бумагами и тоже завалюсь отсыпаться.
Он устроился на кухне. Без особого интереса обнаружил кучу тарелок в раковине. По потолку бегали пятна от редко проезжающих по улице машин. Хоть и поздний вечер, но раньше их было намного больше. Во дворе тоже отсутствовал обычный шум. Пособирал остатки еды, не чувствуя вкуса, доел и закурил. Страшно не хотелось лезть в бумаги. Все время казалось, что сейчас зайдет Галя и все вернется назад.
Сашка вздохнул и поднял крышку коробки. Сверху лежали хорошо знакомые книжечки с коммунальными платежами. Их противно-серый цвет осточертел еще в Новосибирске, когда в жилконторе требовали, прежде чем сделать прописку, оплатить задолженность за все время отсутствия. Комнату для него сохранили — будь любезен расплатиться. А это только кажется, что семь-восемь рублей не деньги. За год набежала его здешняя зарплата в Техцентре. И искать сочувствия у соседей глупо. Если он не оплатит квитанцию, раскидают на остальных. Им это совершенно нежелательно. Заплатил, куда деваться.
Фотографии. Сначала копия таскаемой в кармане. Галя в простом ситцевом платье, с распущенными волосами, на ступенях единственного в гарнизоне Дома культуры. Прогулка в выходные и удачно подвернувшийся фотограф. Он еще одну сделал. Ага. Вот и она. Они все вместе с Надей.
Дальше пошли фотографии девочки. По одной на каждый год. Первая — еще младенец, и вплоть до парадной школьной формы. Первый раз — в первый класс. А его не было. Он речи выслушивал.
Мелкие фотографии для каких-то документов. Почему-то вечно просят шесть, а в фотоателье делают десять штук. Потом и ни туда и ни сюда. Вот и остаются. Выбросить жалко — вдруг пригодятся, — а не так уж и часто требуется менять пропуск или паспорт. Лет через пять тебе говорят: «He-а, сделай нормальную».
Общая фотография с окончания школы, окончание училища. Лица мелкие, пожелтевшие. Явный казах с двумя медалями. Одна «За взятие Будапешта», другая «За боевые заслуги». Ну, хоть не трус Костин прадед был.
Маленькая Галя, солидный мужчина и женщина. Наверное, родители. Голова у женщины тщательно закрашена. Ничего не разобрать.
А это, видимо, муж. Фотография общая, из разряда после загса. Двое свидетелей и брачующиеся. Белое платье на невесте. Летная форма на женихе, не старше тридцати, и лицо смутно знакомое. Где я мог его видеть? Ерунда какая. Не могли мы сталкиваться.
Все. Странно это. Почему так мало фоток? Нет у нее никаких альбомов в другом месте. Эта коробка — единственное место, куда он раньше носа не сунул. Нельзя без разрешения в чужих бумагах копаться и письма читать.
Ладно, не суть. Документы пошли.
Свидетельства о рождении. Кости, Нади, Гали. Это важно. Диплом и школьный аттестат — пока в сторону.
Твою мать! Под бумагами лежала пачка денег. Это ж те самые. За машину и оставленные при отъезде. Сашка старательно пересчитал. Так и есть — точно семь с половиной тысяч. Она вообще ничего не тратила? Дурдом. Лучше бы он самостоятельно что-нибудь приличное купил и в дом приволок. То же платье и туфли. Больше пользы, чем вот так.
Он замер и задумался.
А ведь я даже цветов ни разу не подарил. И новое платье так и не заставил купить. Ну, по второму пункту она всегда имела свое мнение, но почему в голову не стукнуло — не купить, так сорвать обычные цветы. Идиот! Жратву таскал, деньги отдавал, на Надьку соображалки хватило ботиночки принести и школьную форму, а простейшая мысль в голову не поступила. И ничего уже не исправить. Почему я такой тупой!
Перекурил, старательно пуская дым в форточку, и вернулся к столу.
Серьги с рубинами, почему здесь, она ж носила? Ладно, будет Надьке, когда подрастет. Память.
Тоненькое обручальное кольцо. Вот его на пальце не видел. Даже в госпитале. Крестик на простой веревочке. Не носила. В церковь как-то заходила — это он помнит хорошо, а крестик не носила. Почему? Теперь не спросишь.
Свидетельство о браке. Свидетельство о смерти Дмитриева Василия Лукича. Все. Хотя нет. Еще какая-то бумажка.
Развернул, прочитал и обалдел. Копия оригинала. Валиханов Петр Чингизович скончался в ИТК (номер отсутствует) 7 апреля 1985 г. от острой сердечной недостаточности. В связи с осуждением по статье 58–2–4–10–11 тело умершего выдано быть не может.
2–4–10 — это чистый буржуазный национализм. Стандарт. 11 — просто довесок. Веселое дело. Что же он натворил? Про автономию вякал или призывал школы казахские открыть? Какой, блин, мусульманский национализм, если мать русская, на русской женат, дочка крещеная и главным инженером на заводе работал. То-то Галя про анкету говорила. А мамаша ее что? Как не было, даже фотографии отсутствуют. Правильно отказалась от мужа-подлеца? Вновь вышла замуж? Поэтому и замазана на фотке? Никаких писем Галя сроду не получала и не общалась с матерью. Про отца как-то сказала — умер, и про должность тогда же помянула. А ее ни разу не вспомнила.
Так, подтягивая к себе пепельницу и поджигая справку, решил: извини, Галя. Хватит с меня и моих проблем, незачем еще чужие сложности детям в наследство передавать. Я человек безродный, родственников не имею. И им они без надобности. Если потребуется, непременно добрые дяди в погонах напомнят, а самим в анкетах отражать глупо. Ничего не знаем, ни о чем не ведаем. И предъявить нам нечего. Я человек прохожий, абсолютно случайный и не обязан знать всякие подробности, отражаемые в личном деле. Не было у моих детей таких родственников и быть не могло. Так оно проще. И эту семейную, без лица, тоже спалить, и прадеда — извини, солдат, — в огонь.
Я прекрасно помню слова Пушкина: «Неуважение к предкам есть первый признак дикости». И речь недавнюю нашего идеологического руководителя Ткачука: «Каждый человек должен с детства проникнуться культом родной земли, пропитанной потом и кровью отцов». Ничего не поделаешь — наша Родина Советский Союз, а в нем иметь деда буржуазного националиста не самый лучший вариант.
— Почему так воняет? — спросила Грета, появляясь в дверях. — Ты что, бумаги жжешь? Не вздумай! Любая справка может пригодиться. Никогда не знаешь, что через много лет понадобится.
— Слушай, — закуривая очередную сигарету, поделился Сашка, — я вот прикинул, у меня отсутствуют знакомые с чистой анкетой. Кого ни посмотреть внимательно, а что-то в биографии присутствует подозрительное. Разве Игорь, или он тоже того?
— У него в роду раскулаченные, да по нынешним временам вроде криминалом не являются. А чего странного? Идеальных людей не бывает, у каждого присутствует тщательно скрываемый скелет в шкафу, а если копнуть дедов-прадедов… Правда, почему я за них отвечать должна, да еще и по линии национальности, простой немке не понять. У нас ордунг унд арбайтен важнее. По своим делам платить нужно. Это ваши славянские штучки. Сын за отца не отвечает, а в анкете обязан указать.
— Я — идеален, — с удовольствием сообщил Сашка. Предки неизвестны, сам герой. Не к чему придраться.
— Ты очень хороший парень, — серьезно заверила Грета, — совершенно не представляющий, во что ввязывающийся. Из самых лучших побуждений и не ища для себя выгоды. Как с Игорем, например. Взял и отдал ему для небезызвестного всему гарнизону Жоры морской кортик. Я специально проверяла, в начале пятидесятых их для флотских отменили, и вещь недешевая. Но почему у самых разных людей вечно появляется одинаковое чувство, что, дружески беседуя, ты, не меняясь в лице, засадишь в печень? Просто потому что тебе показалось это правильным.
— Я такой неприятный? — после паузы спросил Сашка.
— Да нет, — с досадой сказала Грета. — Как бы это сформулировать понятнее… В тебе словно два человека одновременно уживаются. Снаружи симпатичный технарь, а внутри сидит жутко агрессивный тип, способный выкинуть что угодно. Вроде никак не проявляется, а люди чувствуют.
— Маньяк-убийца, — без особого веселья в голосе предложил Сашка.
— Не то, — поморщилась Грета, — я ведь слегка представляю, как зарабатывают ордена за речкой. Ты ж не из вертухаев, аулов не жег, детей не расстреливал, зато шомполом в ухо или металлической проволокой голову часовому наверняка пробовал. Ты уже не там. Жизнь слегка сложнее. Не просто хороший — плохой и черное — белое. Существует множество оттенков. Белый состоит из различных цветов, которые смешаны в различных пропорциях.
— Физика, шестой класс, — пробормотал Сашка.
— Имеющий уши да услышит. Терпимее к людям нужно относиться. Иногда полезнее выслушать противного человека, не демонстрируя, насколько ты его не уважаешь. Если он неприятен, это еще не значит, что он неправ.
И Ксения Юрьевна что-то похожее говорила, подумал Сашка. Правильный штампованный солдатик. Получается, нынешнее мое состояние — это результат взрыва. Старые рефлексы засбоили, воспитание поплыло, а характер никуда не делся. И вполне себе перестал воспринимать всех подряд сомнительные вещи говорящих — врагами. А так я, пожалуй, и в глаз бы засветил подозрительной лишенке. Я меняюсь? Новая жизнь, другой опыт. Сложно понять, со стороны виднее.
— Иди спать, — сказал устало, — советы проще всего давать, разберись со своей жизнью сначала. Мне сейчас не до высоких материй и споров. Не то настроение.
Грета не стала возражать и молча вышла.
— Я собираюсь стать хорошим отцом, — негромко сказал Сашка неизвестно кому. — И все. Молиться меня учили, верить в Бога — нет. Но если там что-то есть и Галя слышит, пусть знает — я буду стараться. Даже если совсем не идеален. Любовь — это когда думаешь о другом в первую очередь, так?
Ему показалось, что по голове очень знакомо погладила Галина ладонь. Невольно обернулся — никого. Если это ответ — спасибо.
